Ведьмин зов

Ивге было восемнадцать лет, за последние полтора месяца она прожила целую жизнь и, пожалуй, повторила бы путь с начала – если бы не костер, приготовленный для Клавдия, и не воронка, ждущая Ивгу в конце пути. Один раз она смогла выбраться из этой воронки, но была уверена, что в другой раз не справится.

Тогда, тридцать лет назад, лето выдалось прохладным и пасмурным. Развилкой, которую Клавдий считал решающей, был концерт на стадионе в Однице. В прошлый раз Клавдий предотвратил здесь чудовищный теракт, панику на трибунах и «много-много парного мяса». Он добрался до ведьмы, и та покончила с собой – проткнула сердце серебряным кинжалом с витой рукояткой.

– Если она не появится на концерте – развилка пройдена, и мы не идем по кругу. Эта ведьма – ключевой свидетель. Дождешься меня, пока я слетаю в Одницу?

– Клавдий, – сказала Ивга. – Я с вами… с тобой.

Технический персонал глазел, позабыв о приличиях. Великий Инквизитор всегда был свободен в привычках, но возить служебным рейсом юную ведьму даже для него было слишком смело.

В Однице их встретила Федора, заместительница тамошнего куратора, властная женщина средних лет, и ее взгляд поразил Ивгу до глубины души:

– Почему она на меня так смотрит?

– Она думает, что ты моя любовница.

– Ты можешь сказать ей, что… нет?

– Уже сказал. Она не верит.

Узнав, что Клавдий с Ивгой идут на стадион, заместительница куратора взбеленилась еще больше: в ее картине мира Великий Инквизитор развлекал юную подругу на концерте суперзвезды, на лучших местах, для отвода глаз прикрывшись оперативным мероприятием, фальшивым, вымышленным. Взгляды, которые она бросала, и тон, которым она произносила самые простые слова, оставляли у Ивги тухлый привкус во рту. В конце концов Ивге захотелось, чтобы ведьма, которую они ждут, все-таки явилась, устроила катастрофу, и пусть Федора вопит от ужаса.

Переполненный стадион выл, орал, в перекрестке лучей явился всеобщий кумир, а Клавдий сидел, перейдя в оперативный режим, и хорошо, что Ивга смотрела на него глазами неинициированной ведьмы. Она помнила, как он выглядит, если взглянуть глазами действующей. И не хотела бы увидеть это снова.

Три часа шел концерт. Три проклятых часа, с перебивками, с группами «на разогреве», со все возрастающим градусом юной толпы. Клавдий сидел, раздувая ноздри, вслушиваясь в этот стадион, вглядываясь, внюхиваясь; оперативники в полной готовности ждали в автобусах у входов.

Наконец представление закончилось фейерверком. Люди стали выходить, организованно, секторами. Стадион пустел. Клавдий смотрел перед собой стеклянными глазами, Ивга боялась спросить и боялась пошевелиться.

Они остались на трибуне одни – если не считать оперативников в проходах.

– Вот и все, – сказал Клавдий. – Мы свободны. Ведьмин век отменяется.

Ивга не могла поверить очень долго. Последние дни она стояла на своей обреченности, как на льду, и, когда обреченность растаяла, Ивга провалилась, будто в омут.

Клавдий до глубокой ночи сидел в ее гостиничном номере, обняв ее, согревая, выравнивая дыхание. Окутывая спокойствием, заставляя расслабиться. Она задремывала в его руках и просыпалась. А потом потянулась и поцеловала его первый раз в жизни, почуяла вкус его кожи и поняла, что не может остановиться.

– Ты уверена? – спросил он хрипло.

Она была уверена. Ей хотелось жить. А он ведь был для нее очень важным, самым важным, она перевернула мир ради него. Было чудом, что его руки не превратились в пепел, его губы не стали прахом, Ивга не сделалась центром воронки в небе, она могла обнимать его и чувствовать под ладонями его старый шрам на спине и шрам на груди, и позволять ему касаться себя, и доверять, и растворяться в нем, и никогда она такого не испытывала, впрочем, опыт ее был ничтожен.

На другое утро она проснулась с ним в одной постели, в одном гостиничном номере, и, заметавшись, судорожно начала одеваться.

– Ивга? – спросил он, протирая глаза. За окном едва начинался рассвет, а ведь было лето и светлело рано.

– Мне надо уехать, – бормотала она. – В Ридну. К тетке…

– Куда уехать?! Зачем? Я думал, ты останешься со мной…

– С тобой рядом нет места. Для таких, как я. Я была нужна для работы. Теперь все кончилось, я не нужна, я исчезну.

– Ивга, – он сел и поймал ее за руку, – выходи за меня замуж, пожалуйста. Будь моей женой.

– Так не бывает, – сказала она после паузы. – Это… нет, так не бывает. Это мезальянс, кто ты и кто я. Нет.

Ломая ногти, она зашнуровывала кроссовки.

– Прости, – сказал он упавшим голосом. – Я забыл, сколько мне лет. В твоем возрасте… не стремиться замуж за такого, как я, – нормально, естественно. Останемся друзьями, я помогу тебе, ничего взамен не требуя. Куда ты удираешь?!

Она обернулась и увидела, что он не шутит. Он выглядел убитым, расстроенным, растерянным – она понятия не имела, что он способен на такие чувства.

– Клавдий. – Она мигнула. – Вы… Ты что, серьезно?!

– Что – серьезно? – Он отвел глаза. – Прости, если тебя обидел.

– Я тебя люблю. – Она всхлипнула. – Я…

Ее прорвало, она бросилась к нему, обняла за шею и горько заплакала. Никогда она так глупо и взбалмошно не вела себя в его присутствии. Следила все-таки за собой, сохраняла достоинство.

– Я больше всего на свете хотела бы с тобой… остаться, – рыдала Ивга. – Мне все равно, сколько тебе лет, какое это имеет значение?! Но… это же… невозможно!

Он гладил ее по голове:

– Ты просто устала. Ты ужасно устала за все это время. Но теперь-то можно вздохнуть спокойно. Я, если честно, очень тебя люблю. Я бы мечтал быть с тобой. Никаких обязательств. Не хочешь принимать мою помощь – не принимай. Но я готов помочь тебе в любой момент, только скажи.

– Ты не можешь на мне жениться, я ведьма, как ты женишься на ведьме, ты же Великий Инквизитор?!

– Ивга, – сказал он ласково. – Ты этого хочешь? Или нет? Я не обижусь, не разозлюсь, я тебя не брошу. Просто скажи: ты выйдешь за меня замуж?

С тех пор прошло тридцать лет.

* * *

Она сидела в высокой траве, чувствуя запах как звук – тончайший звон. Чувствуя прикосновение как цвет – от изумрудного до янтарного. Над головой замерло солнце – умиротворенное, мягкое, отыскавшее покой в своем зените. Качались метелочки травы. Вверх по склону поднимались ее дети, и протягивали руки, и смеялись от радости. Все соберутся, все, никто не заблудится, никто не опоздает, потому что она любит всех своих детей одинаково.

– Заново Рожденная Мать!

От их голосов Ивга проснулась. Нащупала выключатель настенной лампы. Зажмурилась, когда загорелся свет. Ей захотелось проснуться еще раз.

Клавдий моментально открыл глаза – и встретился с ней взглядом. Сел на постели.

– Клав, это… это всё, – прошептала Ивга. – Спасибо, это была хорошая жизнь… Благодаря тебе…

– У тебя паническая атака?!

– Я видела сон. – Ивга закрыла руками лицо. – На Зеленом Холме… Это конец, ведьмы ждут свою мать, готовы объединиться в рой…

– Или ты просто видела сон. – Он обнял ее, прижал к жесткому горячему боку.

– Полный любви. К ведьминому роду. К своим детям.

– Сколько их было уже, твоих снов?! Ивга, – он отстранился, положил ладони на ее виски, заглянул в глаза, – роение ведьм выглядит по-другому. Это серия катастроф, серия, а не пара убийств. Это система явлений. Это восстание в полный рост. Когда упал самолет семь лет назад, все виделось гораздо хуже. Но и это не было пришествием ведьмы-матки.

– Меня нельзя оставлять в живых, – пробормотала Ивга.

– Тебя уже тридцать лет как нельзя оставлять в живых. Это что-то меняет?

– Ты сумасшедший. – Ивга закрыла глаза.

– Мы команда. – Он снова притянул ее к себе. – Мы отлично справляемся. Ты не проходишь инициацию, я тебя прикрываю. Так было раньше, так будет еще лет сто.

Она прижалась лицом к его плечу.

* * *

Совет кураторов начался с опозданием на полчаса, потому что регулярный рейс из Одницы по техническим причинам задержался. Когда Мартин вошел в зал, его демонстративно ждали. За овальным столом под тяжелой старой люстрой сидели кураторы округов Альтица, Рянка, Ридна, Эгре, Бернст и Корда – все в традиционных черных плащах. Пустовало два кресла – одно во главе стола, массивное кресло с высокой резной спинкой, другое – место куратора округа Одница.

– Да погибнет скверна, – сказал Мартин. – Прошу прощения. Меняли самолет.

Референт, сидевший за отдельным столом у окна, что-то пробормотал в переговорное устройство.

– Кто-то нарисовал хаос-знак на плоскости? – с улыбкой спросил Виктор, куратор округа Бернст, не упускавший случая всем напомнить о своем запредельном цинизме. Авиакатастрофа, на которую он намекал, случилась семь лет назад и считалась самым массовым убийством, совершенным ведьмами за последние полвека.

– Нет, – сказал Мартин, потерявший в той катастрофе школьного друга. – Всего лишь неисправный сортир… Занесите наши реплики в протокол, пожалуйста, – он кивнул референту. Виктор презрительно ухмыльнулся.

– Он летает только регулярными рейсами, – сказал Руфус из Ридны, обращаясь в пространство. – Никаких привилегий, человек из народа…

Руфус сделался куратором на пороге пятидесятилетия, и, хотя для большинства других такой пост был вершиной карьеры, считал себя несправедливо обойденным, а Мартина – выскочкой, понятно чьим протеже. Но Руфус был хорошим администратором, и все знали, что Великий Инквизитор позволяет ему чуть больше, чем другим.

Соня из Альтицы, крупная женщина с простым крестьянским лицом, протянула Мартину руку:

– Примите поздравления.

– Хотя всех нас поздравить не с чем, – сказала ее соседка, Элеонора из Эгре, столицы виноделия.

Вошел Великий Инквизитор. Кураторы поднялись, как того требовал протокол. Клавдий Старж приветственно кивнул, всем сразу и никому в отдельности, махнул рукой, предлагая садиться, и опустился в свое кресло:

– Начнем с подробного отчета. Прошу вас, куратор, – он посмотрел на Мартина.

Мартин снова встал.

Он составил письменный отчет через несколько часов после происшествия, при том, что эмоции душили его и погибших еще не похоронили. Глухой ночью он сидел в своем офисе, заполняя лист за листом, вспоминая подробности, когда приперся Ларри, полицейский комиссар, якобы за консультацией. На самом деле Ларри был пьян, и язык его заплетался:

– «Новая Инквизиция»… у них есть рациональ… ное зерно. Сегодня ты нянькаешься с ведьмами, завтра тебя режут, как свинью… Или проламывают голову… По правде, ну Март, ну преодолей свои… стерео… типы. Когда ведьмы звереют, их поздно ловить. Ты говоришь, профилактика, я говорю – за решетку. Ведьма – за решетку. И всё.

Мартин отчаялся выгнать комиссара и завершал работу под его горестное бухтение. К утру отчет был готов. Все сидевшие за столом давным-давно прочитали этот текст по несколько раз, но Великий Инквизитор счел нужным поднять Мартина и заставить все повторить, как школьника. Что же, Мартин будет душить их канцеляритом, пока они не взмолятся о пощаде.

– …обнаружив последствия активности ведьмы, создавшей с преступными целями многослойные мороки, и действуя в строгом соответствии с должностной инструкцией, оперативный инквизитор Эдгар Солон начал преследование и был атакован флаг-ведьмой из стелс-укрытия…

Великий Инквизитор наблюдал. Его взгляд переходил с лица на лицо, он оценивал настроения, причем не только относительно инцидента в Однице. Все сидевшие за этим столом были незаурядными людьми, каждый вел свою игру, у каждого были цели, планы, проблемы, которые надо было решить либо переложить на кого-то другого. За столом шла невидимая карточная партия; Мартин почувствовал себя лишним.

Он повторил отчет если не дословно, то очень близко к тексту. С огромной радостью он провел бы то же самое время в своем офисе, с какими угодно ведьмами, подальше от кураторов в черных балахонах. Только оказавшись одним из них, он понял, как часто талантливые люди идут в Инквизицию за карьерой, за властью, за легальным удовлетворением садистских наклонностей. И это было вполне чудовищное открытие.

– …Обезвредил ведьму, использовав стоп-знак, и впоследствии доставил ее в подвал Дворца Инквизиции. Что еще вы бы хотели услышать, господа?

Виктор из Бернста изобразил аплодисменты:

– Скоро на всех экранах: гонки по ночному городу, съемка без каскадеров, новое поколение кураторов не разменивается на мелочи вроде налаживания оперативной работы…

– Оперативную работу делает тот, кто может, – негромко заметил однорукий Елизар из Корды, много лет назад искалеченный ведьмой. – Или надо было позволить ей уйти?

– Должность куратора предполагает другие достоинства, – с отвращением сказал Руфус из Ридны, – нежели умение быстро бегать.

– Благодарю за лестную оценку моей работы. – Мартин слегка поклонился. – Еще вопросы?

– Спасибо, – сказал Клавдий Старж и снова пробежался взглядом по лицам. – У нас есть инициатива сразу от двух коллег, от досточтимого Руфуса и от Виктора…

– От троих, – сказал до сих пор молчавший Оскар из Рянки. – Я тоже подписал.

– Хорошо. – Клавдий пролистнул лежащие перед ним бумаги, явно не читая, просто давая себе время на раздумья. – Значит, за снятие моратория есть как минимум три голоса. Кто-то из вас хочет обосновать?

– Погиб инквизитор, – сказал Виктор. – Мы или казним ведьму-убийцу, или из солидарности с мертвым Эдгаром убьемся сами.

Виктор, в отличие от многих за этим столом, пошел в Инквизицию затем, чтобы сделать мир лучше. Теперь он шутил насчет хаос-знака на плоскости самолета.

– Еще полицейский, – напомнил Оскар из Рянки.

– Мы не можем не ответить, – сказала Элеонора из округа Эгре. – От нас все ждут ответа.

– У меня предложение. – Мартин, сидя на своем месте, положил ладони на стол. – Обязать кураторов, проголосовавших за отмену моратория, собственноручно приводить приговоры в исполнение. В своих округах. Это же логично?

Великий Инквизитор посмотрел на Мартина впервые от начала совещания, и это был непонятный взгляд. Мартин отлично знал, что мораторий на смертную казнь – одно из главных в жизни достижений его отца и поддержка Мартина на этом заседании отцу необходима. Почему же он смотрит так отстраненно?

– Логично. – Руфус ухмыльнулся. – Соглашусь и поддержу: любой инквизитор, на каком угодно посту, должен быть готов собственноручно казнить ведьму. Поэтому от меня дополнение: после отмены моратория приговоры исполнять лично кураторам. Вменить в обязанность. В конце концов, это часть их ответственности!

Мартин заставил мышцы лица расслабиться. Бесстрастный вид в любой ситуации – он всю жизнь учился у отца, но прекрасно понимал, что до идеального ученика ему далеко.

– Давайте сразу и костры вернем, – желчным голосом предложила Соня из Альтицы. – А кураторы пусть подкидывают дрова…

– Костров не надо, – сказал Руфус. – И паясничать не надо. Способы казни можем обсудить отдельно…

– Торопите события, – холодно сказал Клавдий Старж. – Решение еще не принято.

– Ну вы же видите, патрон, что голоса есть. – Элеонора вздохнула. – Давайте наконец признаемся себе: мораторий – лицемерие.

Он посмотрела на Мартина:

– Ты прекрасно знаешь, Март…

– Протокол, – уронил Великий Инквизитор.

Элеонора закатила глаза:

– Вы прекрасно знаете, куратор, что действующие ведьмы не живут в неволе! Ну помучается она в камере пару месяцев или пару лет и все равно умрет! Нет, я понимаю, лично вы не хотите быть палачом. Просто признайтесь себе, что ваш мотив – забота о собственных белых перчатках. А вовсе не приверженность гуманизму.

– Я всем напомню, для чего этот мораторий принимался. – Мартин снова поднялся. – Это был сигнал от Инквизиции к обществу, что мы считаем ведьм людьми! Мораторий был принят в одном пакете с первым гражданским кодексом, где за ведьмами признавались хоть какие-то права… впервые в истории! Отмена моратория – падающая костяшка домино. Сегодня вы казните действующую ведьму за убийство инквизитора… А завтра другую, за насос-знак без смертельного исхода. А послезавтра вы начнете казнить всех подряд действующих, потому что так проще. А неинициированные ведьмы, «глухие», тут же снова станут изгоями. Начнутся преследования, как это уже было… А потом их начнут жечь на площадях, неинициированных, без вины! Так тоже было!

– Их и так жгут, – сказал Оскар из Рянки. – «Новая Инквизиция»…

– Единичный случай! – Мартина будто дернуло током.

– Это пока единичный. – Оскар не унимался. – За продолжателями дело не станет!

– «Инквизиция умерла, – процитировал Руфус из Ридны. – Великая традиция борьбы, охоты, наказания – все в прошлом…»

– Я попрошу не отклоняться от темы, – негромко сказал Великий Инквизитор. Мартин сел в полной тишине, прекрасно понимая, что лицо у него кроме того, что не бесстрастное, так еще и багровое, как после бега.

Руфус из Ридны невозмутимо щелкал шариковой ручкой:

– Мы должны подать обществу сигнал. Надо показать им, что нет – великая традиция не в прошлом!

– Диалог с ублюдками, – сказал Мартин, – не имеет к «великим традициям» никакого отношения. Но если мы хотим доказать насильникам, что отлично умеем насиловать сами…

Клавдий Старж снова на него посмотрел, и Мартин заткнулся на половине фразы.

– Предлагаю голосовать. – Великий Инквизитор прикрыл глаза, будто в неудержимом приступе сонливости. – Все сказали, что хотели. Кто за отмену моратория?

Виктор, Руфус, Оскар из Рянки, Элеонора из Эгре подняли руки. Четверо. Половина.

Элеонора покосилась на Соню:

– Вы не голосуете?

Соня демонстративно сложила руки на пышной груди. Елизар из Корды положил единственную руку, левую, на стол ладонью вниз. Мартин, секунду назад готовый впасть в отчаяние, выпрямил спину: решение не принято. Не хватает голосов.

– Ясно, – сказал Клавдий Старж. – Решение принято.

И поднял руку.

* * *

Провокационную норму, по которой куратор обязан быть в своем округе еще и главным палачом, Клавдий на голосование не поставил. Зато подтолкнул их к другому решению: обязательный допрос с пристрастием любой задержанной действующей ведьмы. Возвращение к старым традициям, отмены которых Клавдий с таким трудом когда-то добился. Со стороны казалось, что Великий Инквизитор разрушает дело рук своих, как ребенок в песочнице разрушает замок: годами возводил, за несколько минут раскатал в лепешку.

Мартин перестал спорить и теперь сидел с таким видом, будто вокруг говорили на неизвестном ему языке и он из вежливости притворялся, будто что-то понимает.

– …Я разделяю ваше недовольство, потому что каждый допрос – не только нервы, но и время, которое вам придется отнимать от чего-то другого. Поэтому всех задержанных ведьм с колодцем выше тридцати я буду допрашивать в Вижне…

Ради такого решения он подыграл сторонникам казней, чтобы получить сейчас их голоса:

– …Это высвободит вам ресурсы для других дел, прежде всего для профилактики.

Виктор презрительно ухмыльнулся. При всем своем цинизме он поддавался на манипуляции Клавдия, как ребенок. Руфус скривил лицо: он тоже подумал, что Клавдий заботится о «белых перчатках» Мартина. Но и Мартин так подумал и заиграл желваками.

– Это выглядит как недоверие, патрон, – сказал Руфус. – Демонстративное недоверие Вижны к провинциям.

– А еще транспортировка, – заметила Элеонора. – У нас недостаточно специального транспорта, патрон, нет людей для конвоирования действующих ведьм, это просто опасно!

Клавдий для вида поспорил с ней, потом с Руфусом, а потом, изобразив раздражение, отступил:

– Хорошо, вы меня убедили! Не надо их конвоировать, проще мне прилететь в провинцию! Довольны?

Они должны были чувствовать себя победителями, но Руфус из вредности проголосовал против. Мартин воздержался.

– Решение принято, – сказал Клавдий. – Напоследок прошу обратить внимание: мы приняли пакет суровых законов, который касается только – и исключительно – действующих ведьм. Я хочу, чтобы до широкой публики было донесено: те, кто не прошел инициацию, «глухие», неинициированные ведьмы, – не подлежат преследованию. Наш путь – профилактика, ясно?

Он прекрасно знал, что это пустые слова. Мартин был прав: свежие законы означали новую эпоху – мрачную для ведьм и всех их близких. Но если это цена, которую надо заплатить за безопасность Ивги… ведьмы ее заплатят.

* * *

– Если бы самолет не опоздал, я бы тебе рассказал заранее, как буду голосовать и зачем. Ну используй ты, наконец, служебные рейсы. Не стесняйся.

– Я не понимаю, – сказал Мартин.

Он сидел в кабинете Клавдия во Дворце Инквизиции в Вижне и казался подавленным и усталым.

– Это маневр. – Клавдий старался говорить как можно мягче. – Уступка. Нельзя достигнуть цели, если все время переть напролом, как бык. Я меньше всего хочу подыгрывать «Новой Инквизиции», но социальная база у нее таки есть, ты же не можешь не видеть. Сейчас надо кинуть кость этим людям.

– Тем, кто мастурбирует на ролик «Новой Инквизиции»?!

Терпение, напомнил себе Клавдий.

– Обывателям, которым показали по телику инквизиторский труп в луже крови. Страсти остынут, отыграем назад… По поводу допросов: этого требует оперативная обстановка. Убийство инквизитора – нерядовое событие, и моя интуиция говорит, что ближайшие месяцы спокойными не будут. По поводу моего визита в Одницу… извини, я был немного взвинчен, мне очень жаль Эдгара, но тебя мне было бы жальче.

– Я… – начал Мартин, Клавдий жестом его остановил:

– Теперь – почему я допрашивал твоих ведьм. Убийство Эдгара имело все признаки ритуального, мне надо было выяснить, это так или не так. Я допросил их и получил ответ: нет, не ритуал. Ты удовлетворен моим объяснением?

Он перевел дыхание: удалось сказать полуправду и почти не солгать. Мартин опустил голову:

– Я действительно похож на человека в белых перчатках?

– Ты похож на человека, задержавшего опасную ведьму. – Клавдий посмотрел на часы: – Прости. Ни секунды больше нет. Потом продолжим, ладно? Только не вечером, естественно, не с мамой. Договорились?

* * *

В милом ресторане, за великолепным столиком на веранде они сидели вдвоем, хотя стол был накрыт на троих. Официант принес горячее блюдо; Ивга видела, что Клавдий нервничает и ждет. Видя людей насквозь, в отношении сына он мог быть удивительно наивным.

Клавдий в который раз посмотрел на часы:

– Мог хотя бы позвонить.

Будто отвечая на его слова, пискнул телефон. Мартин прислал текстовое сообщение: он вынужден срочно вернуться в Одницу. Просит прощения. Не сможет сегодня поужинать.

– Позвонил бы, – повторил Клавдий с горечью. – И сказал бы то же самое вслух.

– Иногда не хочется разговаривать. – Ивга пригубила свое вино. – И он в самом деле очень занят.

– Мог бы и выделить час драгоценного времени, – Клавдий опустил плечи. – Хотя бы ради тебя.

– Я не хочу его видеть. – Ивга смотрела на закатное небо, цветными лоскутами пробивавшееся сквозь листву. – Мне надо знать, что он здоров, что у него все в порядке… Что он в безопасности. А видеть его… Слушай, а вот ужасная привычка называть вещи вслух своими именами – это ты меня научил? Или я и раньше была такая?

Она улыбнулась, пытаясь смягчить эффект своих слов, но Клавдий огорчился еще больше:

– Почему ты не прощаешь ему того, что давно простила мне?

– Клав, – сказала Ивга. – Я не могу его прощать или не прощать, он меня ничем не обидел.

– Я знаю, что ты его любишь…

– Конечно, люблю. – Ивга прислушалась к себе, пытаясь понять, что за смысл она вкладывает в это слово.

Она помнила день и час, когда впервые почуяла в сыне инквизитора. А Мартин, разумеется, в тот же момент увидел в ней ведьму; ему было восемнадцать лет, он приехал на каникулы, вошел, болтая, рассказывая, что прямо на краю поселка они с отцом только что видели лося. Ивга стояла на лестнице и раньше, чем он переступил порог, почувствовала холод. Прикосновение ледяной иглы, так холодно, что даже больно. Мартин в дверях поднял голову, и она поняла, где источник дискомфорта: перед ней стоял маркированный инквизитор. Они знали свое дело, в этом его колледже.

Мартин, глядя на нее снизу вверх, оборвал свой рассказ. Его лицо застыло, Ивга знала, на что он смотрит: перед ним стояла в этот момент не мать, а ведьма. Она знала, что рано или поздно такая встреча произойдет, и даже думала, что к ней готова. Но оказалось, что к такому невозможно подготовиться.

– Ивга? – Клавдий смотрел встревоженно.

– Ну конечно, я его люблю, – повторила она и прочистила горло.

– Он не палач, ты же знаешь, – тихо сказал Клавдий. – Ни на долю процента. Это совсем другое поколение.

– Он идеалист. – Ивга смотрела, как гаснет закатное небо. – Он станет палачом ровно в тот момент, когда этого потребуют его идеалы.

– Нет, – Клавдий махнул рукой, будто желая развеять дым перед лицом. – Во-первых, он уже не идеалист, он повзрослел… во-вторых, ну что бы мы делали совсем без идеалов?!

В глубине ресторана чуть слышно звучала современная версия старинной любовной песни, чувственная, изломанная и странная.

– Я понимаю тебя, – сказала Ивга. – Когда ты одним росчерком возвращаешь обязательную норму допросов с пристрастием, я переживаю шок, конечно, но я тебя понимаю…

– Информацию, которая мне нужна, можно получить только от ведьм, – сказал он сухо. – Только от действующих ведьм. Значит, я буду допрашивать.

– …А его я не понимаю, нет. И не хочу понимать.

– Не хочешь принимать его выбор.

– Точно. – Она сделала новый глоток из бокала. – Клав, не слишком ли высокую цену ты назначил за жизнь одной-единственной женщины?

– Ты всех спасла. – Он не отвел глаза. – Я, они, все люди вокруг до сих пор живы, потому что ты это сделала. Поэтому, извини, никакая цена не слишком высокая. Ты не поднимешься ни на Зеленый Холм, ни на синий, ни на малиновый, что бы эта метафора ни означала. Если ведьмы начнут все-таки роиться, я узнаю первым.

Удивительно, но Ивга вдруг увидела в нем Мартина. Не инквизитора Мартина, а мальчишку десяти лет, с разбитым носом и яростными глазами, в драке против здоровяка на пару лет старше: «Так что ты сказал про мою маму?!»

Да, она могла рассчитывать на Клавдия Старжа. Да, он пойдет на что угодно, чтобы защитить ее. Но если ведьмы опять соберутся в рой и позовут Заново Рожденную Мать, что сможет сделать Великий Инквизитор?