Алена и Аспирин

— Как она там? — спросила, сворачивая струну в кольцо.

— Ирина? Бегает.

— Это плохо.

— Это хорошо, — неуверенно возразил Аспирин. — Здоровье, форма…

— В десять часов вечера? В темноте, под дождем?

— Может, у нее нет другого времени…

— Нет. Просто ей особенно хреново по вечерам, — отрезала Алена.

Я боюсь людей, которые сперва кажутся живыми, а потом оказывается, что они не просто мертвецы - они уже сгнили.

— Музыкант… особенно если он композитор. Он берет кусок себя, и кровавый кусок… со вкусом жизни, любовью и страхом смерти. И он консервирует… нет, не так, он переводит лучшие — или страшные — моменты своей жизни в другую… знаковую систему. Другой код. И посылает в пространство. Или записывает значками на бумаге. И ему при этом плевать, раскупают ли у бара спиртное, подрыгивают ли ноги у сидящих и вибрирует ли танцпол.

– А любовь ты можешь сыграть?

– Похоть. Запросто.

– Любовь, Алена. Знаешь, что это такое?

Она усмехнулась, не поднимая головы:

– Ты имеешь в виду книжное понятие. Та любовь, что в журнале «Люли-леди», вообще не играется. Потому что это не чувство. Это так, карамельный бантик, пустое слово.

Все, что имеет старт, должно иметь и финиш, иначе хоть какой выносливый бегун сдохнет на маршруте, так и не порвав ленточку...

Полночи Алена пилила наручники ножовкой.

<...>

– Давай поменяемся, – глухо сказал Аспирин. – Ты держи пилку, а я буду наручниками ездить взад‑вперед… Вот елки‑палки, а ведь неприлично получается!

– Ничего неприличного, – Алена на секунду подняла глаза. – Просто ты привык везде видеть пошлость. Профессионально.

– Я не могу любить людей вообще, – сказал Аспирин. – Я могу любить конкретного человека – какое-то время. И я, видишь ли, не терплю, когда вторгаются на мою территорию. Взрослые, дети, женщины... Это мой частный мир. Моя экологическая система. Ее легко разрушить. Я ее берегу – из чувства самосохранения.

– А кого ты сейчас любишь, Алеша?

– Сейчас – никого, – жестко сказал Аспирин. – Любовь – это не мыло для каждодневного пользования.

Когда слушаешь придуманную человечеством музыку... Оно кажется таким... прекрасным. Благородным.

Современный мир – сумасшедший, здесь правда оказывается бредом, бред способен обернуться правдой, и все это – хотя бы на интуитивном уровне – чувствуют...

Она сложная, эта песня?— Нет, не очень. Она уводит людей за грани этого мира… Иногда поднимает мертвых… А так — ничего особенного. Простецкая мелодийка