Вы называете это автобусом?

Лера

Еще утром вода сияла как зеркало, светило солнышко и легкий ветерок колыхал наши шевелюры, у кого они были. Качка почти не ощущалась. Но после обеда небо заволокли тяжелые тучи, ветер усилился. Волны с шумом обрушивались на борта нашей яхты. Они пока не могли подняться выше палубы, но уже стало страшно. Корабль ходил ходуном.

Команда, которая по прогнозам погоды с суши уже знала о надвигающемся шторме, готовилась к разгулу стихии. Нас пока не пугали, но уже послышались команды капитана:

– Свистать всех наверх! Задраить люки, натянуть леер, зарифить грот, курс бейдевинд, скорость пять узлов.

Он давал еще какие-то указания, в которых я ничего не понимала. Было только ясно, что мы пойдем не на моторе.

Качка усиливалась. Я не страдала морской болезнью, но Виолетте и Кочеткову стало по-настоящему плохо. Их пришлось проводить в каюты, где они все равно не могли совладать с приступами тошноты. Да и бросало нас от одной стены до другой. Мы их еле довели. Я осталась в коридоре, поскольку там предусмотрительно сделали перила, за которые я и держалась, чтобы не упасть.

Море разбушевалось вовсю. Вода стала заливаться в помещение, поскольку люк, ведущий из жилых помещений на палубу, закрыли неплотно.

Все-таки я решила пойти в каюту. Оттуда через иллюминатор можно было наблюдать за волнами. По-моему, их высота уже достигала метров двадцати. Они были явно выше пятиэтажного дома. Я вцепилась руками в полку, на которой спала.

Пассажиров по радио попросили занять свои каюты. Стихия разгулялась не по-детски. Волны заливали палубу и смывали с нее все незакрепленные предметы. В основном это были забытые шезлонги для экскурсантов. Команде уже было не до таких мелочей. Шум стоял, как на аэродроме. Матросы привязали себя спасательными веревками, чтобы их не смыло в открытое море, и, передвигаясь по палубе, держались за леер. Корабль кренился градусов на тридцать относительно горизонтали. Капитан орал в мегафон:

– Зарифить паруса! Отдать плавучий якорь! Пассажирам надеть спасжилеты и оставаться в каютах.

Я сидела, если можно сидеть при такой качке, ожидая команды «Покинуть корабль!». Это бы значило, что нужно добираться до палубы и прыгать в шлюпки, чтобы спасти свои жизни, поскольку корабль начал тонуть.

Психовала не только я. В соседней каюте Виолетта закатила мужу истерику, что она не для того платила бешеные деньги, чтобы погибнуть во цвете сил. Ее вопли нервировали меня, да наверное, и всех пассажиров, которые тоже не хотели погибать относительно молодыми.

Если бы не было так страшно, то можно сказать, что зрелище открывалось величественное. Я никогда раньше не видела вживую море в таком состоянии. Действительность превосходила все полотна Айвазовского. Огромные волны заливали иллюминатор полностью. Казалось, что яхта целиком погружалась в воду.

Нас бросало вниз и вверх по волнам около пяти часов. И вдруг все кончилось так быстро, будто ничего и не было. Море успокоилось, тучи ушли в сторону. Ко мне в каюту постучали. Я открыла дверь и увидела зеленого от морской болезни Гольдмана.

– Лера, ты как? – прохрипел он.

– У меня все в порядке, Жорик. А тебе еще плохо? – спросила я.

– Нет, сейчас уже ничего, – ответил он, – я пойду в рубку, спрошу капитана, нет ли повреждений у нашей яхты.

– Тебя проводить? – спросила я.

– Что, я так жалко выгляжу? – криво усмехнулся Гольдман, – это я тебя должен провожать. Но ты лучше сиди тут. Я на обратном пути к тебе зайду и расскажу, что удалось узнать.

Я согласилась и стала ждать Жорика. Я не знала, что случилось с яхтой, но чувствовала, что мы дрейфуем. Гольдман вернулся через полчаса. Лучше выглядеть он не стал. Цвет лица не изменился, а в глазах читался ужас.

– Ну как? – спросила я, – есть поломки?

– К сожалению, да, – ответил Жорик, – сломана грот-мачта. Поэтому капитан решил идти на других парусах, забыл, как они называются. И еще, кок пропал. Капитан говорит, что возможно, его смыло волной.

– Ужас какой! Но хоть это все? – ахнула я.

– Нет, не все, – угрюмо сказал Гольдман, – приборы, показывающие наше местоположение, вышли из строя.

– А секстант? – спросила я.

– У него разбиты зеркала, – ответил Гольдман.

– Ну есть же рация, – предположила я.

– Рация не работает, – сказал Жора, – ее кто-то вывел из строя.

– То есть как? Связи с центром управления движением судов нет? – не поверила я.

– Нет, мы предоставлены сами себе, – подтвердил Гольдман, – хорошо, что у нас есть вода и еда. Яхта затаривалась сразу на путь туда и обратно, поэтому дней на десять провианта хватит.

– А кок, значит, утонул? – все еще не могла поверить я.

– Неизвестно, – сказал Жора, – когда я выходил от капитана, вошел боцман и сказал, что пропала одна из двух шлюпок.

– То есть парень испугался, что корабль потонет, прыгнул в шлюпку и решил спасаться один, – предположила я.

– Будем надеяться, что так, – проговорил Гольдман.

На что он намекал, я не поняла, но решила сама пройтись по яхте и посмотреть на разрушения от шторма. Кроме поломанной грот-мачты, снаружи видимых повреждений не было. Все лебедки, блоки и что там еще на палубе находилось, крепились к полу надежно. Другая картина наблюдалась внутри. В коридоре стояла вода, доходя мне до щиколоток. Ковер намок. В столовой все стулья валялись на полу. Столы сдвинулись к стене в одну кучу. Хорошо, что на них ничего не лежало.

Ввиду малочисленности нашей команды пассажирам пришлось принять участие в наведении порядка. Капитан командовал, боцман, заменяя кока, готовил ужин. Нам помогал матрос Коля Ветерков.

Я вместе с Юрой и Веней пыталась убрать лишнюю воду самым первобытным образом – ковер мы выжимали, сливая воду в таз, который принес Коля. Хорошо, что, как сказал Ветерков, были открыты сливы в кокпите. Так что вода постепенно уходила сама. Что такое кокпит я не знала, а спрашивать у Коли не было времени.

Виолетта принимать участие в уборке отказалась, мотивируя это стоимостью путевки на экскурсию. Жора плохо себя чувствовал. Кочетков и Бархатов куда-то пропали. Возможно, просто заперлись в каютах, чтобы к ним не приставали. Маевский лихорадочно зарисовывал в блокноте картины шторма и попросил освободить его от других работ. Вовка Корсаров вместе с нашим сопровождающим Лопатиным и Сеней Протасовым выжимал ковер в противоположной стороне коридора.

Насчет Кочеткова и Бархатова я и не питала иллюзий, но на Марселя обиделась. Хотя, может и зря. Возможно, его не так часто посещает вдохновение.

С этого момента началось наше плавание в неизвестность. Боцман ориентировался по звездам и солнцу, составляя наш маршрут. Но ни он, ни капитан не могли определить наши точные географические координаты. Мы продолжали плыть на запад, надеясь, что корабль не отнесло слишком далеко, и мы движемся к Атлантиде.

Георгий

С Лерой я общался совершенно нормально. Ни я, ни она не напоминали друг другу о моем предложении руки и сердца. Возможно, я зря начал перечислять ей всю выгоду нашего союза. Надо было читать ей стихи и признаваться в любви. Но я не думал, что она верит во всю эту ерунду. Ну хорошо. Если надо, я выучу пару стихотворений и прочту ей. Поскольку наша яхта неспешно плыла по открытому океану и неясно было, когда мы хоть куда-то приплывем, время поучить стихи у меня имелось.

Шел седьмой день после шторма. Поскольку какой-то идиот вывел из строя рацию, мы не могли связаться с Атлантидой. Капитан ходил по судну с невозмутимым лицом. Но он был плохим актером и не мог скрыть беспокойство в глазах.

Эта рация не давала никому покоя. Конечно, могло случиться так, что кто-то из нас заинтересовался ее устройством, стал ее крутить, нажимать на кнопки, пока прибор не сломался. А если кто-нибудь намеренно испортил рацию? Но для чего?

На следующий день к вечеру мы, наконец, приплыли. То есть, набрели на кавалькаду рыболовецких шхун. А они, как известно, не уходят слишком далеко от берега. Одна из них поплыла нам навстречу. Мы не поняли, зачем, но нам это было на руку. Капитан собирался спросить у них, где мы находимся и далеко ли до главного порта Атлантиды, куда мы держали путь.

Приближающаяся шхуна плыла на моторе. То есть рангоуты у них были – две мачты: фок и грот, но паруса были опущены. Размером она казалась издалека примерно двадцать метров в длину и четыре-пять в ширину. Не доплыв до нас метров двести, команда шхуны спустила на воду четыре шлюпки. Туда спрыгнули по пять матросов и направились к нашей яхте. Мы все еще ничего не понимали, но тут на шхуне появились люди с винтовками в руках. Их предводитель махнул рукой, и нас начали обстреливать.

Я жутко испугался. Капитан заорал: «Лечь! Всем лечь на палубу!»

Все повалились на палубу, но одна пуля достала Сеню Протасова. Хорошо, что его ранили в ногу, а не в какой-нибудь жизненно важный орган. Сеня не успел лечь, стоял рядом со мной, и я видел, как на палубу полилась его кровь. Я приподнялся, схватил его за руку и потянул вниз. Он со стоном повалился рядом со мной.

Тут отличился матрос Коля. Ему удалось добраться до чьей-то каюты. Видимо, он схватил с кровати простыню, намотал ее на швабру и прибежал обратно на палубу. Размахивая импровизированным белым флагом, он встал во весь рост. Нападавшие увидели его и перестали стрелять.

Но их шлюпки добрались до нашей яхты. Используя лестницы с крючками на концах и кошки с канатами, пираты взобрались на нашу палубу. Их было человек двадцать, то есть больше, чем нас. Хотя мы и не думали сопротивляться – у бандитов имелись револьверы и ножи, а мы были не вооружены.

Пираты разделились на две группы. Одна из них, большей численности, начала нас связывать. Чтобы не получить лишних травм, мы не сопротивлялись. Другая группа бандитов полезла в наши каюты в надежде чем-нибудь поживиться.

Как ни странно, один из пиратов перевязал Сене ногу куском нашего белого флага. Я лежал связанный по рукам и ногам и думал. А что еще мне оставалось? А думал я о том, почему пираты на нас напали? Обычно такие разбойники нападают на большие корабли, где можно добыть много денег и ценностей. Наша яхта была маленькой. Сразу становилось ясно, что на ней вряд ли много народа, а значит, и ценностей мало.

Но если пиратам кто-то рассказал, что на яхте плывут очень богатые люди – у одной Пятаковой украшений столько, что хватит новую яхту купить – то все становится понятным. А кто мог связаться с пиратами? Пропавший кок. Тогда и поломка рации становится объяснимой.

Через какое-то время орудовавшая в каютах часть банды появилась на палубе с узелками, сделанными из наших простыней. В каждую шлюпку прыгнул с борта яхты один пират, то есть в шлюпках их оказалось по двое, а остальные стали бросать им узелки. Я надеялся, что этим дело и закончится, нас оставят в покое, но не тут-то было.

В шлюпки прыгнули еще по одному бандиту. Остальные начали поднимать участников нашей экскурсии и бросать в свои шлюпки. Я уже приготовился, что мне сломают шею. Но пираты ловко ловили связанных пленников и укладывали на дно между лавками.

Мы подплыли к их шхуне, откуда спустили крючки на канатах. К крючку за связывающие нас веревки прицепляли моих одноклассников и поднимали на борт их шхуны. Веревки впивались в наши тела, и было очень больно. Я рассказываю обо всем спокойно, но в тот момент мне было жутко страшно.

Я не понимал, зачем мы нужны пиратам. Может, они каннибалы? Тут я вспомнил прочитанные в огромном количестве в подростковые годы книги о пиратах, и подумал, что нас могут продать в рабство. Но неужели в столь цивилизованном обществе есть рабы?

На этот вопрос ответ мы получили нескоро. А пока нас бросили в пропахший тухлой рыбой трюм их шхуны. Там нас напоили какой-то водой, от которой мы почувствовали такую слабость, что невозможно было шевельнуть ногой или рукой. Все так хотели пить, что отказаться никому не пришло в голову.

Потом нас развязали и оставили в покое. Люк, естественно, закрыли. Когда я немного пришел в себя, то решил обследовать помещение. Трюм делился на три части. В одной лежали наворованные пиратами вещи, в другой сидели мы прямо на полу, в небольшой третьей части стояла бочка с пресной водой, наполненная наполовину, и параша, как в тюремной камере. Стало ясно, что воровать людей у этих бандитов – постоянное занятие.

Я, превозмогая отвращение, набрал в руку воды из бочки и умылся. Стало немного легче. Остальные еще не пришли в себя. Я присел около Леры и похлопал ее по щекам.

– Пить, – простонала она.

Я еще раз набрал в руки воды из бочки и осторожно залил ей в рот. Она глотала с жадностью.

– Где мы? – спросила Новицкая.

– Мы в плену у пиратов, – ответил я.

– Все живы? – спросила она опять.

– Не знаю, – сказал я, – сейчас проверим.

Я стал повторять процедуру с хлопаньем по щекам со всеми пленниками. Очень быстро все очнулись. Плохо было только раненному Сене Протасову и нашему экскурсоводу Ярославу Степановичу. У старика от переживаний прихватило сердце или давление поднялось, понять без тонометра было невозможно.

У Сени же поднялась температура. Он весь горел. Я боялся заражения крови, но не знал, чем ему помочь. Тут решительная Лера нашла в отсеке с ворованными вещами зонт на длинной ручке и стала стучать им в люк. Я хотел ее остановить, понимая, что от пиратов не дождешься помощи, а она меня не слушала.

Люк открылся, и здоровый детина в тельняшке и бандане на голове спросил по-русски:

– Чего вам?

– У нас тут больные. У раненного температура высокая, а старику плохо с сердцем, – ответила Лера.

Парень, ни слова не говоря, закрыл люк. Я не ожидал ничего другого. Хорошо еще, что он не причинил Лере вреда.

Но через десять минут люк снова открылся, в него спустили лестницу, и к нам снизошел один из пиратов. В его руке был чемоданчик. Я думал, что там пистолет, и он застрелит раненного и больного, а там оказались медицинские инструменты и лекарства. Лестницу пираты быстро убрали и люк закрыли.

Выглядевший вполне прилично пират в спортивном костюме, с худым интеллигентным лицом и небольшой каштановой бородкой сначала подошел к экскурсоводу, померял ему давление, после чего сделал укол. Потом он подошел к Протасову, перевязал ему ногу, продизенфицировав сначала рану, и тоже поставил ему укол. Затем этот горе-врач подозвал к себе Леру и выдал ей упаковку таблеток, сказав, чтобы она давала их по одной Сене каждые четыре часа. Часов у нас не было – все ценное забрали бандиты, но судовой колокол исправно бил склянки, и отсчитать восемь склянок было нетрудно.

Потом врач постучал тем же зонтом в люк, он опять открылся, появилась лестница, и бандит поднялся вверх, после чего все убрали и люк опять закрыли.

– Странно, – сказала Лера, – что это они так возятся с больными?

– Ну, если ты их вызвала, то на это и рассчитывала, – заметил я.

– У меня не было другого выхода, – возразила Новицкая, – но все же странно…

– Этому есть только одно объяснение, – хмуро сказал я, – они хотят продать нас в рабство, а здоровый человек стоит больше больного.

Эта мысль Лере не понравилась, но другого объяснения у меня не было. Мы с ней вернулись от люка, который находился в отделении с наворованным, к остальным пленникам и стали вместе с Лопатиным и Толстоуховым придумывать, как нам сбежать. Хорошей идеи пока ни у кого не возникло.

Фонтанировала дурацкими идеями только Пятакова. То она предлагала проделать в обшивке дырку и вылезти через нее, не понимая, что в отверстие хлынет вода. То хотела лезть через люк. Но там, скорее всего, сидела охрана. Пираты знали, что другого выхода из трюма нет.

У остальных настроение было паршивое. Все понимали, что нам отсюда не выбраться. Оставалось ждать, пока нас продадут в рабство, и пробовать бежать, уже находясь на твердой почве.

Мне было страшно, хотя и занятно. В такую ситуацию я попал впервые. Появилось ощущение, что я сплю, и вся бодяга с пиратами мне привиделась во сне.

Полетели дни в ожидании дальнейшей судьбы. Нас кормили дважды в день копченой рыбой с сухарями. Пили мы воду из бочки. Вместе с едой нам спустили кружку, и обратно мы ее не отдали. Рыбу к концу путешествия никто не мог видеть. Наверно, я не смогу ее есть еще несколько лет.

И вот, наконец, шхуна пришвартовалась. Мы почувствовали, что она больше не движется. Что нас ожидало дальше, представить себе было трудно.

Лопатин

Я уже говорил, кажется, что мне пришлось немало полетать. Я был на многих планетах и попадал на них в разные переделки. Как и у других опытных космолетчиков, у меня выработалось особое чутье. Приближение опасности вызывает спазм в животе, волосы на спине встают дыбом. Видимо, эта особенность досталась нам от шерстистых предков.

Беспокойство у меня вызвала резкая смена нашего положения. После швартовки мы сидели в трюме еще часа три. Затхлый воздух сгустился, так как исчезло даже то малейшее дуновение, что сопровождало нас в плавании. К тому же, вода в порту, видимо, была не слишком чистой. Дышать стало совсем трудно, и я боялся, что некоторые из пассажиров не выдержат. К примеру, Бархатов, с его изнеженностью и лишним весом, вполне мог лишится чувств.

Как не странно, женщины держались. Я давно заметил, что по внешнему виду человека трудно судить о его выносливости. Лера – девушка с характером, а вот от Виолетты я ничего такого не ожидал. Но даже она не билась в истерике, не голосила, а молча сидела и ждала. Как и все мы.

Наконец люк открылся, в трюм проник свежий воздух. И пусть он пах протухшей рыбой, водорослями и машинным маслом, он показался нам слаще меда.

Захватившие нас пираты с нами не разговаривали, между собой они говорили на неизвестном мне языке. Лингвистор, по понятным причинам, мне взять с Геи не удалось, так что понять речь этих оборванцев я не мог. Мне кажется, что-то улавливал только Вениамин. Странный он человек. Определенно, он много знает и понимает, но не спешит делиться имеющейся информацией.

В просвете люка показался один из бандитов, спустил лестницу и знаками показал, что мы должны выходить. Первым героически отправился Георгий. То ли он безрассудно храбр, то ли верит, что с ним ничего не случится.

Впрочем, так и получилось. Мы с Вениамином помогли подняться женщинам и Протасову, остальные вылезли сами. На палубе нас ждал краснокожий человек в элегантном костюме. Виолетта сразу воскликнула: «Какая замша! Я тоже хочу такой костюмчик». Незнакомец обратился к нам с какой-то затейливой фразой, очевидно, принятым в этой стране приветствием. Мы не поняли, что он имел в виду, но радостно заулыбались. Говорил он по-русски, хоть и с акцентом. Очевидно, к нам приставили переводчика.

Все это было странно, странно до ужаса. Рабов, которых доставили в вонючем трюме, не усаживают потом в повозку, не угощают прохладительными напитками. Их сковывают в одну цепь и гонят, как скот.

Нас же поместили на удивительные транспортные средства, я таких нигде не видел. Они представляли собой сиденья, расположенные на горизонтальных складных рамах. В нижней части повозки толстое деревянное основание, призванное придавать сооружению устойчивость, покоилось на резиновых шарах. В движение повозка приводилась мотором, который явно не использовал нефтепродукты. Запах от него шел странный, видимо, горючую жидкость получали из каких-то незнакомых мне растений.

Особенностью повозки было то, что ее можно было расширять и сужать в зависимости от ширины дороги. Правда, выяснилось это позднее, а пока мы с комфортом отправились по хорошей дороге в глубь страны, оставив за спиной море.

В каждую повозку кроме водителя помещалось только два человека, я оказался в паре с Вениамином. Переводчик ехал в другой машине, так что я решил поговорить и выяснить, что ему известно. Но Вениамин, убедившись, что никто этого не видит, приложил палец к губам. Этот красноречивый жест сказал мне очень много. Очевидно, он не верит, что водители не в состоянии нас понять. В чем же дело? Впрочем, в сравнении с трюмом наше положение значительно улучшилось.

Поскольку разговор пришлось отложить, я стал осматривать окрестности. Мы ехали по большому городу, но какой это был город! Никогда не видел ничего подобного.

Гладкие узкие улицы пронизывали его во всех направлениях. Каждые сто метров вдоль дороги стояли лавочки, на многих из которых сидели люди. Похоже, поскольку движение в городе в основном было пешим, для отдыха идущих и предусматривались мелкие удобства.

Дома, выстроенные из натурального нетесаного камня, сияли всеми цветами радуги. По преимуществу одноэтажные, они сменялись высокими лишь в центре, лежавшем в широкой долине. Остальные здания располагались на склонах гор террасами. Поэтому любое передвижение по городу состояло из бесчисленных спусков и подъемов.

Мы въехали в узкую улочку, и я стал рассматривать окружающие строения. Некоторые стены слагались из камней разного цвета так, чтобы получалась картина или хотя бы приятный глазу узор. Другие были оштукатурены, а по ровной поверхности шли картины, настолько тонко выполненные, что даже я, полный профан в живописи, понял, что это настоящее искусство.

Наша повозка свернула еще раз и вырвалась из путаницы пестрых улочек. Наш путь лежал к центру, застроенному причудливыми сооружениями. Они представляли собой пирамиды, сформированные четко выполненными террасами. Каждая следующая была меньше нижней примерно на метр. С одной стороны на самый верх вела лестница без перил, но с комфортными широкими ступенями. Все пирамиды сияли ярким красным цветом, но штукатурка это или какой-то минерал, понять издалека было невозможно.

Внезапно повозка остановилась. Мы оказались у входа в пятиэтажное здание со стенами, расписанными странными фигурами красного, черного и желтого цветов. Водитель спустился на дорогу и жестами пригласил нас следовать за собой. Мы с Вениамином покинули повозку и вошли в здание.

Наши экскурсанты толпились вокруг переводчика. После нас появились женщины. Лера выглядела настороженной, а Виолетта наслаждалась вниманием незнакомых мужчин. Владимир поглядывал на нее неодобрительно.

Переводчик с трудом объяснил нам, что проводит нас в предоставленные нам покои. Он так и сказал: «покои». В его речи, кроме акцента, присутствовали непонятные мне слова. Ясно, что русский на этой параллели отличался от привычного мне, да и, похоже, от того, на котором говорили на Земле XVIIа.

Женщин разместили на третьем этаже, а мужчин на четвертом. Я успел заметить, что первый этаж весь был занят вооруженными мужчинами, охранявшими вход и лестницы. Лестниц было много. Никаких привычных нескольких пролетов. Ряд ступеней, спрятанных за неотличимой от других дверью, вел на следующий этаж. Затем следовало пройти по коридору, делавшему несколько поворотов, и войти в следующую неприметную дверь, чтобы подняться еще на этаж.

Путь наверх занял довольно много времени, но зато я заметил, что все стражники, как я мысленно их называл, сосредоточились на первом этаже. Выше их не было. Одной из причин такого распределения сил было то, что окна в здании начинались с третьего этажа, да и то, было их немного. По окну обнаружилось в комнатах, отведенных женщинам. Правда, это я узнал позже.

Наших дам увели, а мы проследовали дальше, еще на один этаж. Наконец переводчик распахнул дверь перед Вениамином. Тот вошел, а меня сразу настойчиво пригласили пройти дальше. Но наконец обнаружились и отведенные мне апартаменты.

Я хорошо ориентируюсь, поэтому запомнил дорогу от дверей Вениамина до моих. Интересно, где остальные мужики из нашей компании? Впрочем, это должно было выясниться позднее. А пока я стал знакомиться со своим временным жилищем.

Оно состояло из четырех комнат. Первая, самая большая, была устлана разноцветной циновкой. Стены покрывала художественная роспись, впрочем, довольно угрожающего содержания. Странные воины в головных уборах из перьев и набедренных повязках заносили ножи над какими-то перепуганными щуплыми человечками. В одном углу художник изобразил холм из черепов, в другом что-то вроде театральных масок с зверскими выражениями лиц.

Из мебели здесь были только стол и лавка. На полу валялось несколько ярких подушек с геометрическим узором. Я понял это так, что хозяева старались угодить гостям с разными привычками. Можно было сидеть на лавке, а можно – скрестить ноги и водрузиться на подушку.

В следующей комнате, проходной, мебели не было вообще, зато было окно. Оно располагалось на высоте моего роста и по размеру напоминало форточку. Ужасная живопись присутствовала и здесь.

Следующее помещение предназначалось для сна. В его середине находилось ложе, накрытое меховыми одеялами. К спальне примыкала крошечная комнатенка, выполнявшая функции санузла. Дверей между комнатами не было, закрывалась только входная.

Мой провожатый ушел. Я умылся водой из большого медного кувшина, стоявшего в санузле, и вернулся в первую комнату. Надо было подумать, во что это мы влипли.

Правда, долго думать мне не дали. Пришел наш переводчик и предложил следовать за ним. Он проводил меня по сложной системе коридоров и лестниц на третий этаж. Здесь располагалась столовая. Или пиршественная зала?

Очень большая комната была украшена уже привычными росписями. Всю ее середину занимал низкий стол. На нем стояли причудливые сосуды с какой-то жидкостью. Несколько странных тарелок, по числу гостей, были разложены по краю. Вдоль стен стояли лавки и лежали подушки. Привычная картина.

Женщины подошли к столу и растерянно огладывались. Все мы хотели есть, но не решались ничего трогать. Поймав взгляд Виолетты, переводчик хлопнул в ладоши, и в комнату тотчас вошли девушки в набедренных повязках. Их длинные волосы оплетали гирлянды из цветов и жемчуга. Девушки быстро перенесли скамьи к столу, а наш провожатый сделал приглашающий знак рукой.

Мы разместились за столом. Не прошло и минуты, как одна из красавиц внесла поднос с экзотическими фруктами. Вторая – с разным мясом. Что за животное нам подавали, я определить не смог, но пахло умопомрачительно.

Столовые приборы нам не полагались, зато выдали стаканы. По-моему, они были сделаны из какого-то растения.

– Тыква, – коротко бросил Вениамин, которому досталось место рядом со мной.

Похоже, из тыквы были и тарелки. Впрочем, это никого не интересовало. Все потянулись за едой. Вкус у мяса оказался непривычный, но приятный. Честно сказать, на некоторое время я отключился и сосредоточился на еде.

Дивные девушки, доставившие нам еду, унесли опустевшие подносы и взамен поставили на стол что-то вроде кастрюли с горячей жидкостью. Как выяснилось, это был шоколад или, может быть, какао. Потягивая бодрящий напиток, я начал оглядываться по сторонам.

Красотки, обслуживавшие нас, стояли у стен, готовые выполнить любое распоряжение переводчика. Что это были за красавицы! На Гее немного нашлось бы девушек, способных конкурировать с ними. Если бы существовали конкурсы красоты, каждая из них претендовала бы на корону королевы. Тонкие талии, широкие бедра, крепкие округлые груди. Не зря они носили лишь набедренные повязки. Такую красоту грешно прятать под одеждой.

Вениамин толкнул меня в бок.

– Надо поговорить, – одними губами прошептал он.

Я коротко кивнул. Кажется, наш разговор прошел незамеченным.

Насытившись, экскурсанты поднялись. Женщины начали рассматривать помещение: Лера заинтересовалась росписью, а Виолетта подошла к окну.

– Ой, посмотрите, что там, – вдруг взвизгнула она.

Все бросились к окну. Здание, в котором мы находились, располагалось на склоне холма. Из окна столовой открывался прекрасный вид на центр города.

Долина лежала перед нами, как на ладони. Небольшие пирамиды, о которых я говорил, располагались по ее контуру. В центре, на перекрестке двух широких дорог, стояла большая пирамида той же конструкции, что и малые. А по углам площади находились огромные головы. Они смотрели на большую пирамиду. Каждая голова была высотой с двухэтажный дом и сияла на солнце чистым золотом.

Но переводчик не дал нам насладиться великолепной панорамой. Он любезно, но твердо попросил нас вернуться в свои комнаты.

– После заката, – шепнул мне Вениамин и прошел мимо.