Рита Матвею нравилась. Милая, добрая, немного печальная. За свои собственные полгода Матвей ни разу не испытал тех чувств, которые помнил памятью Матвея-первого. Те спокойные отношения, что сложились у него с Ритой, помогали выполнять долг. Детей у нее не было, только кошка. Зоська его терпела, но не признавала.
Матвей помнил, что для его предшественника она была готова на все. Зоська терпела, когда тот, первый Матвей, выстригал из густой шерсти колтуны, купал ее со специальным шампунем и даже засовывал в пасть таблетки.
У Матвея нового она сидела на руках до тех пор, пока он ее гладил. Стоило убрать руку, и кошка мигом оказывалась на полу, пряталась под кресло.
Работа в МАКе, жизнь в семье «брата» были для Матвея долгом. Он ведь помнил не только Риту…
Глубокий черный мир, полный чудес и опасностей, жил своей жизнью за пределами крошечной и беззащитной Солнечной системы. Он привык погружаться в эту бездну – и побеждать, возвращаться живым. Новое тело, лишенное травм и рубцов, сильное, здоровое, снова звало туда, где все это так нужно! Но долг держал его на Земле. И это было тяжко…
Рита не знала, что все эти полгода израненное тело Матвея еще жило. Врачи, оценив шансы на успех, бороться перестали. Вырастить ему новые органы не представлялось возможным, для этого требовалось извлечь тело из хронокапсулы. А без нее Матвей прожил бы от силы минут двадцать. Но Матвей все еще был там, в капсуле, которая не давала неумолимому времени завершить свое дело. Он дышал благодаря молоденькому доктору, вчерашнему студенту со смешной фамилией Толстенький.
Худой, долговязый Толстенький по молодости лет то ли не мог поверить, что современная медицина бессильна, то ли чувствовал что-то такое, что с возрастом человек чувствовать перестает. Повредить пациенту он не мог, и более опытные специалисты не мешали молодому коллеге оттачивать профессиональные навыки на безнадежном больном.
Толстенький подошел к делу ответственно. Органы он выращивал не в теле пациента, а по старинке, в биокамере. Долго отрабатывал на муляжах технологию операции и лишь потом на считанные минуты извлекал израненное тело для стремительного действия, производил пересадку. За полгода он провел пятнадцать операций, каждый раз разрабатывая оригинальную смесь для стимуляции кровообращения. Затем настало время восстановления. Новые органы должны были прижиться, кости срастись. Даже с самыми современными стимуляторами это требовало времени. Матвей уже был в сознании, хотя Толстенький из суеверия никому об этом не говорил. Но все когда-нибудь кончается.
Когда Перевалов пришел в себя, доктор Толстенький почувствовал себя триумфатором. Ему удалось то, во что никто не верил. Но, хоть самое главное было уже позади, Матвею предстояло еще долго лечиться. Никакой, даже самый крепкий организм, не в состоянии восстанавливать все системы сразу.
Однако доктора беспокоило настроение больного. После головокружительного успеха наступил спад. Доктор боялся, что психическое состояние космолетчика замедлит выздоровление или сделает его вовсе невозможным. И он решился на опасный шаг.
Откладывать больше было нельзя. Еще немного, и она опоздает безнадежно. Но так не хотелось уходить из этой комнаты, где каждая мелочь напоминала о ЕЕ Матвее. Эти занавески они привезли из Сочи, когда отдыхали после его годичной командировки на Марс. А люстра из сапфириола – подарок Плужникова, подаренный после открытия Каплинского месторождения. Коврик с ромашками связала мама, когда Матвей обмолвился, что у него мерзнут ноги на холодном полу.
Солнечный квадрат из окна переместился к столу. Она просидела уже часа два. Что делать?! Время не повернется вспять, надо продолжать жить. Нынешний Матвей скоро начнет летать, а она будет опять сидеть в кресле рядом с цветком и ждать. Которого?
Все это глупости. Пора. Рита сжала в кулаке брелок, и маленький флаер на поляне перед домом зашелестел, запуская мотор и проверяя все системы.
Но улететь она не успела. Прямо из небесной синевы, оттуда, где плыли пушистые белые клочки облачной ваты, на их лужайку опустился большой золотистый флаер с гигантскими буквами М А К на борту. Дверь поднялась, и на траву спрыгнул Матвей. Он успел загореть, его стройное тело с шоколадным загаром был таким ловким и сильным, что у Риты защемило сердце. На секунду ей показалось, что это тот, ЕЕ Матвей, за которого она семь лет назад вышла замуж. Следом появился высокий, угловатый, чем-то похожий на кузнечика парень, а за ним Плужников. Последним, неловко цепляясь рукой за поручень, вылез Матвей. Долговязый вместе с Плужниковым подхватили его под локти и поставили на землю. Он стоял, держась за корпус флаера, и даже не пытался к ней подойти. По сравнению с новым Матвеем он казался стариком Стоял он, скособочившись, опираясь только на правую ногу, чтобы не нагружать больную левую. Правую руку он прижимал к животу. Одна сторона лица пламенела незажившим ожегом, а другую пересекал сложный розовый рубец.
– Вы не волнуйтесь, Маргарита Алексеевна, мы это все поправим, – перехватив ее взгляд, сказал долговязый.
Матвей смотрел себе под ноги, не решаясь поднять глаза на Риту. На минуту она остолбенела, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. А потом бросилась вперед и повисла у Матвея на шее. Было видно, что ему больно ее держать, но он все же держал, изо всех сил прижимая к себе здоровой рукой.
Потом Матвей пошевелился и сказал:
– Погоди, Маргаритка, мы людей задерживаем.
От этого давно забытого имени по Ритиным щекам потекли слезы, но она даже не пыталась их скрыть. Плужников смотрел на нее с удовольствием, долговязый стеснялся и отводил глаза.
Рита взглянула на нового Матвея, и он улыбнулся ей такой доброй, открытой улыбкой, что она тоже улыбнулась в ответ.
– Скажи спасибо доктору Толстенькому, – сказал ЕЕ Матвей. – Он настоящий волшебник.
Рита подошла к долговязому, взяла его за руки и поцеловала каждую ладонь. Доктор покраснел и отнял руки. Плужников направился к флаеру, потянул за собой доктора. Матвей обнял Риту и, приволакивая левую ногу, пошел по дорожке к дому.
– Как тебе идет это платье! Я и забыл, оно совершенно такого же цвета, как твои глаза.
Рита ничего не ответила, просто уткнулась носом в его брезентоловую куртку.
Новый Матвей легко перепрыгнул живую изгородь из низких цветущих кустов и пошел прочь от дома, в котором прожил первые полгода своей жизни. Он был счастлив.
Старший брат вернулся и освободил его от ответственности за свою семью. Теперь перед ним открыт весь мир. Свобода!
А еще он радовался своему открытию. Оказывается, в каждом человеке есть что-то такое, что нельзя ни скопировать, ни переписать. Оно делает человека самим собой, в нем заключены радость и горе, страх и вера, и любовь. А еще оно дарит надежду, что все еще будет…
Пирожок
Белые шарики одуванчиков чуть шевелились на ветру, но не облетали. Здесь, между ангарами, их никто не косил. Да и, пожалуй, тому, кто решил бы покуситься на это пушистое великолепие, не поздоровилось. Люди, вернувшиеся из дальних полетов, особенно бережно относятся к таким мелочам, частичкам родной, своей жизни. Лопатин, балансируя на редких плитках дорожки и стараясь не давить цветы, осторожно пробрался к двери, распахнул её и был встречен радостными воплями собравшихся. Здесь его всегда ждали.
В "Космическом волке", как обычно по субботам, мест не было. Вся компания свободных от полетов пилотов и механиков собралась в выстроенном из пластикатовых блоков сарайчике, гордо именовавшемся рестораном. Особенных удобств "Космический волк" обеспечить не мог, но зато и чужих здесь никогда не водилось.
– Ваня, тебе, конечно, минералку? – спросил Лопатина бармен Федор.
– Да, пожалуй, – ответил тот. – Будем соблюдать режим.
– Ты же только вернулся, – с завистью пробасил Федор.
– Какие наши годы?! Рано мне градусы потреблять, – Лопатин радостно улыбнулся и стукнул кулаком по столу. – Тащи две бутылки. Буду расслабляться.
– А мне шоколад по-мексикански,– попросил пилот Петр Качан.
– Петя, это ж гадость!– Федор вопросительно взглянул на Качана, но тот был тверд в своем решении.
– Что значит "по-мексикански"? – спросил Качана Гаврилов.
– У тебя, Гаврилов, как у механика, нет второй специальности. Серый ты человек. Вот получил бы образование – знал бы, что была в древности такая страна – Мексика.
– Ну и хвастун ты, Качан. Это какое образование надо получить, чтобы про шоколад?– обиделся Гаврилов.
– Петя, ты уж поясни, что за шоколад такой, – попросил Лопатин.
Качан почесал в затылке.
–Это шоколад особенный. По правде говоря, хитрая штука. Древние мексиканцы, не помню уж, почему, считали, что у шоколада есть дух, и весь он в пене. Сахар они в шоколад не клали, зато добавляли острый перец, специи разные. И взбивали специальной такой деревяшкой, молинилло называется. В других странах не так делали, это индейская традиция. Или индеанская. Шут ее знает.
– На этом и проколоться можно, – задумчиво произнес Лопатин.
– В каком смысле? – спросил Гаврилов.
– Пойдемте за столик к Архипычу, расскажу.
За столиком у окна сидел седой загорелый человек небольшого роста в летной форме старого образца – Константин Архипович, пилот в отставке, завсегдатай "Космического волка".
– Архипыч, здорово! Мы к тебе идем. Лопатин собирается байку травить, – крикнул Качан, подходя к столику.
– Садитесь, ребята, – приветливо сказал Архипыч, – давай, Ваня, рассказывай. Люблю тебя слушать.
– Ну да, как соловей заливает, – пробурчал все еще обиженный Гаврилов. – Давайте хоть напитков дождемся.
Бармен не заставил себя ждать, он тоже не хотел пропускать Ванино вранье.
– Дело было так, – присаживаясь, начал Лопатин, – выдалось у меня пару лет назад несколько недель отпуска. Болтался я без дела, туда-сюда, и познакомился с новым пилотом. Имя у него было такое странное – Зукираран Смирнов. Ничего особенного, конечно. Родители, бывает, называют отпрысков в честь тренера футбольной команды или героя стереофильма. Мы его для простоты Кирой звали. Я его как-то спросил, где родители такое имечко ему откопали, а он обиделся. Так уж я больше и не спрашивал. Ну, не в имени дело.
Парень оказался хороший. Мы с ним одновременно на Гее околачивались. У меня был перерыв между полетами, а он ждал набора экипажа. Его в новый экипаж определили. Мы подружились и буквально не расставались пару недель. Такой компанейский парень оказался! Мы на рыбалку на Тенеиду сгоняли. Зукираран там отличного матадора поймал. Для тех, кто не знает -это рыба такая.
– Подожди, Ваня, ведь тогда нуль-транспортировщик был сломан.
– Да нет, Архипыч. Его уже починили к тому времени. Так вот, про Киру. Уху он сварил отличную. Хобби у него такое было – кулинария. Приготовит что-нибудь и всех угощает. А похвалишь его стряпню – светится весь от удовольствия. И готовил чудно! Полно у него всяких было пакетиков с травами и даже с минералами. Он все по щепоткам отмерял. Когда он готовил, близко не подходи, свирепел прямо. Зато и результат!
Родители у него на Луне, отец профессор темпорологии, мать тоже преподает. Так он с детства синтезаторы ненавидел. Потому и готовить сам выучился. Его прямо трясло, как только про готовую пищу услышит. Представляете, у них в семье еще восемь несовершеннолетних детей – Кирюхины младшие сестры и братья. Живут все в научном городке при Университете. Где уж матери при таких делах кулинарией заниматься? И девчонка там у него есть -Линда. Кира фотографию показывал. Ничего, хорошенькая.
– Блондинка? – тут же заинтересовался Качан.
– Блондинка, брюнетка… Тебе хоть пятиногую каракатицу в юбке покажи, все равно привяжешься, – снова разворчался Гаврилов.
– Рыженькая. – Лопатин отхлебнул прямо из бутылки. Ледяные пузырьки обожгли язык, аж дыхание перехватило. Пришлось сделать паузу.
– Поэтому, кстати, он на наших девчонок из космопорта особого внимания не обращал. К примеру, мы с ним к Аллочке с биостанции на день рождения ходили. Он там шутил, смеялся, но шашней ни с кем не заводил. Объяснял всем, что у него есть невеста. Кстати, все у девчонок рецепты выспрашивал. Ленка ему рассказала, как борщ варит. А Аллочка не пожалела, дала рецепт бабушкиных пирожков с капустой. Он полчаса у нее выспрашивал, какую капусту брать, да сколько тушить.
Так время и прошло. Приближался день моего отлета. Вы все знаете, принято у нас за день до старта собираться всем вместе, по пиву. В этот день никто и слова не скажет – святое.
И вдруг меня вызывают в Службу межгалактической безопасности (СМБ). Там суровый мужик в серой униформе встретил меня по-военному. Сказал, что проведет со мной инструктаж на случай контакта с инопланетянами. Вот ты, Гаврилов, инопланетян встречал?
– А то, – удивился Гаврилов. – Вон выйди в центр, там их сколько хочешь прогуливается. И туристы, и по делам.
–То-то и оно. Я его спрашиваю, что это вдруг? А он отвечает, что обязательно объяснит, поскольку у меня оформлен доступ к секретной информации.
– Ваня, – опять прервал Лопатина Архипыч, – тебе можно про это говорить?
– Обижаешь, Архипыч, – ответил Лопатин, – я лишнего никогда не скажу. Это дело-то уже прошлое. Словом, мне улетать, а мужик этот завел про проблемы контакта с враждебными цивилизациями. Что делать, если встретится тебе диверсант, к примеру?
Я ему говорю, инопланетяне – они же разные. Кто на кузнечика похож, кто на капусту. Не сразу и поймешь, разумное существо или нет. Как же я разберусь, кто там враждебный?