Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга вторая

БОЖЕ

(21 марта 1421 года)

Глава, которую тоже можно не читать

– Отменное вино! Ничуть не хуже Бургундского, что бы там братец Джон ни говорил! Когда Гарри заберёт Анжу, попрошу, чтобы пожаловал его мне – такие виноградники я вряд ли найду в каком-нибудь Орлеане.

Герцог Кларенс сидел на походном сундуке, который приказал вынести из шатра, чтобы перекусить на свежем воздухе. В одной руке он держал кубок с вином, добытым в подвалах монастыря под Шато-ла-Вальер, а в другой – бок зайца, подстреленного в окрестных лесах и только что зажаренного на костре.

Рыцари и лучники его армии тоже благоденствовали как могли, но в основном напивались, потому что запасы награбленного по дороге провианта подходили к концу, и за его пополнением вместе с фуражирами герцог отправил почти половину своего войска, оставив при себе не более полутора тысяч солдат.

Впереди за высоким холмом был город Боже. Перед ним – река с мостом, а сразу за рекой – крохотная деревушка. Поживиться там было нечем, потому что жители, узнав о приближении английского воинства, давно разбежались. Но несколько лучников всё же отправились за реку в надежде отыскать хоть что-нибудь.

Разомлев на долгожданном весеннем солнце, Кларенс лениво смотрел, как они переходят мост, как мелькают между домами, проходя по единственной улочке, как взбираются на холм… Сонно бредущие фигурки на вершине и вовсе замерли словно в оцепенении, а потом вдруг побежали обратно, что-то крича и размахивая руками.

– Что там такое? – недовольно спросил Кларенс. – Чего они бегут, как ошпаренные?

Сэр Гилберт де Амфревилл, разделявший трапезу с командующим, медленно поднялся, не отрывая взгляда от бегущих.

– Боюсь, там французы, милорд.

– Боишься? – хохотнул Кларенс. – Да французы тут повсюду, куда ни плюнь, и до сих пор мои солдаты так бегали за ними, а не от них… Узнайте в чём дело, Гилберт. И если там действительно французы – прикажите всех, кто сейчас бежит, хорошенько высечь. Мне не нужны паникёры в армии.

Отбросив недоеденный кусок жмущемуся рядом бродячему псу, сэр Гилберт прижал рукой меч на боку, чтобы не бил по ногам, и побежал навстречу лучникам.

– Французы, – фыркнул вслед Кларенс. – С каких пор мы так пугаемся, увидев на дороге французов?

Он налил себе ещё вина и, прицелившись, бросил обглоданную кость в голову пса. Тот вздрогнул, отскочил было, но тут же снова вернулся, чтобы подхватить обе подачки и убраться восвояси.

– Вот и все французы, – проворчал Кларенс, уже заметно захмелевший.

Веки его сонно отяжелели, нижняя губа провисла, и приятная дрёма готова была заключить герцога в свои объятья. Но тут совершенно запыхавшийся сэр Гилберт распугал тишину и негу криком:

– Ваша светлость, там целая армия!

– А… Что такое? – встрепенулся Кларенс. – Какая армия?

– Французская армия, милорд! Тысяч пять, не меньше! Нам следует отступить, пока они не атакуют – людей слишком мало…

– Куда отступить?

– К монастырю, который прошли утром! Сэр Монтаскьют пускай отправляется собирать подкрепление, а мы займём оборону!

Герцог Кларенс грузно поднялся. Он был моложе брата Монмута, но далеко не так лёгок и строен. Излишества состарили сэра Томаса быстрее, чем годы.

– Какую ещё оборону?! – зарычал он. – Мне?! Ланкастеру?! Брату короля, который с горсткой больных лучников втоптал в грязь всю их хвалёную армию?! Да у меня сейчас людей втрое больше, чем было у Гарри под Азенкуром!

Сэр Гилберт побледнел.

– Вы, что же… Вы хотите атаковать?

– Разумеется, я атакую! У французов нет и не может быть армии! Только свора бродячих собак, которая разбежится от брошенной кости!

– Ваша светлость… милорд… – робко подал голос один из вернувшихся лучников, – я видел там на флагах гербы…

– Гербы-ы? – Кларенс насмешливо упёр руки в бока. – Так это даже не псы, а щенки-недомерки, чьи отцы просрали Азенкур. Тут даже думать нечего. Труби сбор!

– Нам лучше дождаться подкрепления, милорд! – упрямо стоял на своём Амфревилл.

– Никого не будем дожидаться! Пускай занимаются своим делом. Я не собираюсь оставаться голодным, когда растопчу эту французскую свору! Труби сбор, повторяю!

Сэр Гилберт беспомощно оглянулся на лучников, столпившихся за его спиной. Будь они сейчас даже в полном составе, и то следовало бы хорошо подумать, прежде чем атаковать. Но с половиной людей идти на пятитысячную армию было полным безумием!

– Я здесь командующий! – вернул его к действительности Кларенс. – Мне лучше знать!

Покачнувшись, он обвёл глазами лица сбежавшихся к нему командиров и, заметив своего герольда, махнул рукой:

– Труби сбор, говорю!

– Ну, что будем делать, мессир?

Джон Стюарт понял ладонь над глазами, чтобы не слепило солнце, и посмотрел на Ла Файета, который озирал окрестности, тоже щурясь из-под забрала своего шлема.

Французско-шотландская армия подошла к Боже, зная по донесениям разведчиков, что англичане отдыхают за холмом, на другой стороне реки. Только что вернулись посланные вперед дозорные и сообщили, что в лагере у противника протрубили общий сбор. Судя по всему, они готовы атаковать, но численность их почти вполовину меньше той, которая ожидалась. Вероятно, часть людей отправилась за фуражом и провиантом.

– И они хотят атаковать сами? – удивился Стюарт.

– Похоже, да, сударь.

– Ладно, – принял решение Ла Файет, – вышлем им навстречу мою конницу и тысячу лучников, чтобы перекрыли мост. Если Кларенс решил атаковать с половиной армии, значит, подкрепление недалеко, и вашим шотландцам, сэр Стюарт, лучше занять оборону на холме.

Авангардный отряд тут же и составили, отобрав в число лучников только опытных воинов, которые прошли не через одно сражение и, в случае чего, не растеряются.

Построенные в боевом порядке шотландцы и часть французов терпеливо ждали.

Словно отвечая настроению своих носителей, поднятые над рядами французской знати гербы неторопливо, но угрожающе покачивались на ветру, сияя золотыми нитями благородной вышивки. Молодые рыцари из-под поднятых забрал жадными глазами следили за тем, как авангард переваливает через холм, досадуя на Ла Файета, который приказал им остаться.

– Нечего, нечего, судари мои, – бормотал умудрённый опытом воин. – Вас туда пусти – без костей останетесь. А так, под присмотром, может, и толк будет, и живыми вернётесь. Я вам не маршал Ле Менгр, и привёл вас сюда не красоваться, а побеждать…

Англичане уже подходили к мосту, когда с холма стала спускаться французская конница. Увидев противника, герцог Кларенс привстал на стременах.

– Веселей, ребята! Перейдём мост и победим! Воевать они всё равно не умеют!

Он вскинул вверх руку с двумя растопыренными пальцами, пришпорил коня и вырвался вперед, увлекая за собой своих конников.

«Что б тебе пусто было, винная бочка! Куда ты помчался?! – мысленно выругался сэр Гилберт, пришпоривая следом. – Лучники не успеют подойти, мы окажемся отрезанными. А если ещё и спешимся на мосту, то их конница нас затопчет…».

По английской традиции ведения боя тяжёлая конница верхами врага лишь преследовала. А в бой вступала спешившись и только при поддержке лучников. Но, судя по тому, как герцог Кларенс нёсся к мосту, спешивать конников для атаки он не собирался.

«Господи, сделай так, чтобы Монтаскьют успел!» – взмолился успевший всё-таки послать за подкреплением сэр Гилберт и выхватил меч…

Столкновение на середине моста быстро превратилось в беспорядочную рукопашную потасовку. Лихо влетевших англичан встретил град стрел французских лучников, которых их же конники благоразумно выпустили вперед, зная, что английские рыцари верхом не атакуют. В результате, пешие лучники оказались между двумя конницами. Но на узком пространстве моста верховое превосходство обернулось скорее помехой. Пришлось кому-то спешиваться, а кому-то разворачиваться, что, в условиях уже начавшегося боя, под обстрелом, усиленным с помощью добежавших английских лучников, только внесло ещё большую сумятицу в уже имеющуюся неразбериху.

Скрежет мечей и доспехов, свист стрел, тяжелые удары железными рукавицами куда придётся, рычание сцепившихся нос к носу противников, которые в самом центре воюющих упирались друг в друга только что не лбами, хрипы раненных и отчаянные крики упавших под ноги или летящих в воду… Казалось, в этом месиве трудно уже что-то разобрать, а в невообразимом шуме утонет любой клич. Но сэр Гилберт, подхватив под уздцы какую-то бестолково мотающую головой лошадь и скрывшись за её боком, смог оценить общую ситуацию, а затем пробился к герцогу Кларенсу, чтобы прокричать ему почти в ухо:

– Нужно вывести часть рыцарей, милорд, и через брод ударить по их флангу!

Протрезвевший в бою Кларенс выдернул меч из очередного пронзённого тела, перехватил у Гилберта поводья и, пригибаясь от стрел, взобрался в седло.

– За мной! За мной! – кричал он, прорываясь с моста на берег, с которого только что атаковал.

Часть рыцарей последовала за ним. Тяжело дыша, все забрызганные кровью, они бешеным галопом пересекли реку вброд и ударили в левый фланг спешившейся французской конницы. Те, кто не успел вскочить в седло, оказались затоптанными, а остальных начали теснить к деревеньке. В это же время на мост прорвались английские лучники и, пользуясь численным превосходством, почти истребили пеший французский авангард.

Не прошло двадцати минут с начала сражения, как оно переместилось на единственную улицу брошенной деревни, где снова продолжилась рукопашная, потому что английские конники последовали-таки давней традиции. Теперь преимущество явно было на их стороне.

– Будь я проклят, если мы не побеждаем! – крикнул герцог Кларенс.

И тут с холма начали наступление шотландцы и французский резерв.

Через полчаса сражение под Боже было уже завершено и стало достоянием Истории.

Англичан, кинувшихся в боевом азарте на холм, буквально смели обратно к реке. Произошло всё так быстро, что герцог Кларенс не смог даже толком перестроить своё воинство. Застоявшиеся в нетерпеливом ожидании свежие силы противника жаждали поквитаться сразу за всё! За погибший авангард, за грабительские рейды и отнятые земли, за «английский» Париж и «незаконнорожденного» дофина… За чёртов договор, в конце концов!

Вопреки уверениям герцога Кларенса, щенки-недомерки подросли, став волками. Они не собирались поджимать хвост и уворачиваться от брошенной кости. Зло и весело они точили об неё зубы…

Дорвавшийся, наконец, до драки барон де Ре сшибся на всём скаку с сэром Гилбертом, но бой оказался коротким. Дважды раненный Гилберт, понимая, что дело проиграно и никакого подкрепления им не дождаться, поднял вверх левую руку.

– Отойдите в сторону, не мешайте! – крикнул своему пленнику разочарованный де Ре и снова бросился в бой.

Он рвался к герцогу Кларенсу, однако стремительный и легкий Алансон оказался проворней. Юный французский герцог ловко увернулся от тяжелого замаха Кларенса и, вынырнув из-под его руки, со всего маху всадил меч сквозь кольчугу прямо под панцирь противника.

– Ах ты… щенок… – прохрипел Кларенс, заваливаясь на бок.

Уверенный, что его не убьют, хотя бы ради выкупа, он тоже попытался поднять руку, но безвестный анжуйский лучник нанёс герцогу два смертельных удара.

– Пленные Азенкура получат с тебя выкуп на том свете! – плюнул на мёртвое тело Орлеанский бастард.

Опоздавший к кровавой развязке де Ре на эти слова только хищно улыбнулся…

Убитых англичан Стюарт и Ла Файет позволили обобрать своим солдатам. Золотой венец и баснословно дорогие доспехи герцога Кларенса забрал убивший его лучник.

Павших французов погрузили на обозные телеги, чтобы похоронить у городских стен. Тех своих, кого англичане захватили в плен ещё на мосту, разумеется, освободили, а пленных англичан, не разбирая по знатности, связали попарно и погнали к Боже под охраной отряда шотландцев и мужественных солдат из Дюнуа, которыми командовал Орлеанский бастард.

– Может, дождёмся их подкрепление и подерёмся ещё? – спросил, поигрывая мечом, де Ре.

– Я не против, – усмехнулся Бастард.

С видом крайне довольного старшего брата он похлопал по плечу юного Алансона.

– Молодец, ваша светлость! Под Азенкуром твой отец срезал одну лилию с короны Монмута, а сегодня под Боже ты срубил другую…

Английского подкрепления дожидаться, конечно же, не стали. «Чёрт их знает, когда они подойдут», – заметил Ла Файет и почти угадал. Сэр Монтаскьют прибыл к месту сражения только под вечер.

Сняв с головы шлем, он перешёл по заваленному трупами мосту, с тоскливым отчаянием узнавая убитых, и опустился на колено перед телом герцога Кларенса.

– Какие будут приказания, милорд? – спросил его оруженосец, еле сдерживая слезы и злость.

– Убитых похоронить, тело герцога доставить в Париж, – коротко приказал Монтаскьют. – Надеюсь, король и герцог Бэдфордский дадут нам возможность достойно отомстить…

МОНТЕРО, ЗАМОК ИЛЬ-БОШАР

(весна 1421 года)

– Дофин одержал блистательную победу – чем не повод к нему вернуться?

– Вы прекрасно знаете, мадам, почему я до сих пор здесь.

Ла Тремуй сидел в покоях Катрин де Иль-Бошар с лицом обиженным и сердитым.

Ни в какой Сюлли к смертельно больной супруге он, конечно же, не ездил. Без малого год назад, примчавшись в этот замок после убийства герцога Бургундского, он так тут и остался. Сначала не хуже заботливой сиделки-монахини, на правах посыльного и якобы друга господина де Жиака окружил неусыпной заботой заболевшую от горя мадам Катрин. Потом, когда ей стало немного лучше, Ла Тремуй из сиделки превратился в собеседника, который, будучи очевидцем, но никак не участником разумеется, по нескольку раз пересказывал любимой женщине, как убили её любовника. При этом он выдвигал множество различных версий – почему, зачем и с какой выгодой в перспективе это убийство было совершено, и так уболтал бедную мадам Катрин, что она поправилась в считанные дни и слышать больше не могла про мост в Монтеро и про всё, что на нём случилось.

Сам господин де Жиак больную жену не навестил ни разу, несмотря на то, что Ла Тремуй уверял всех, будто отправил ему несколько писем… Или не отправил, кто знает? В замке во всяком случае никто не удивился, посчитав, что супруг таким образом наказывает неверную жену, лишившуюся и любовника и покровителя. Но, как бы там ни было, присутствие господина де Ла Тремуя возле мадам Катрин в отсутствие её мужа скоро стало носить двусмысленный характер. И после того, как прошли все сроки вежливо-благодарного гостеприимства, в разговорах неизбежно замелькал вопрос «когда?».

– Ваша служба, наверное, призывает вас, сударь? Мне не хотелось бы отрывать вас и дальше…

– О нет, мадам, во мне почти не нуждаются при дворе с приездом герцогини Анжуйской.

– Но может быть нуждается ваша жена? Вы говорили, она больна…

– У моей жены обычная меланхолия. К тому же, она не теряла близкого человека.

– А разве ваше долгое отсутствие не есть потеря?

– Мы никогда не были особенно близки…

Подобные разговоры стали повторяться всё чаще, но долго вестись они не могли. И, как бы ни был Ла Тремуй ослеплён любовью и оглуплён счастьем каждый день видеть это прекрасное обожаемое лицо, наконец и он понял, что пора решительно объясниться, иначе мадам Катрин укажет ему на дверь.

Проведя бессонную ночь за поиском слов, которыми можно было растрогать сердце красавицы, этот ловкий интриган еле дождался часа, когда можно будет к ней явиться. Но стоило им оказаться лицом к лицу, как чувства и мысли перемешались, и объяснился Ла Тремуй небывало косноязычно.

Краснея, словно мальчик, он понёс какую-то околесицу про прекрасные глаза, про незабываемые часы, проведённые возле мадам Катрин, и завершил всё таким вульгарным намеком на близость, что сам смешался и замолчал, не смея поднять глаза на свою богиню.

– Так вы желаете стать моим любовником, сударь? – услышал он через мгновение абсолютно равнодушный голос.

Мадам Катрин смотрела так, как смотрят женщины нисколько не сомневающиеся в природе тех чувств, которые они внушают всем мужчинам без разбора. Ла Тремуй ей не очень нравился и, конечно же, ничем не затронул её сердце. Но, умело разбираясь в страстях, мадам Катрин прекрасно поняла, что чувства его неподдельны, и решила ничем не пренебрегать. Болезненно честолюбивый муж – господин де Жиак – никогда не отличался великодушием и тем особенным благородством, что присущи людям истинно властным и уверенным в себе. При жизни герцога Бургундского он трусливо помалкивал, зато теперь мог поквитаться за всё и отправить мадам Катрин в монастырь, прибрав к рукам её приданое. В подобной ситуации отвергать заботу и покровительство Ла Тремуя было глупо. Но ещё глупее было бы принять их сейчас, когда сидя вдали от двора, граф собственными руками сводил своё влияние к нулю.

– Что же вы молчите? Вы желаете лечь со мной в постель?

– Я желаю обладать вами всегда, – пролепетал сбитый столку этим странным тоном Ла Тремуй.

– Но я замужем, сударь.

– Я тоже женат…

– Тогда вам лучше отправиться к жене и постараться полюбить её.

– Зная вас, это уже невозможно.

Мадам Катрин пожала плечами.

– Как хотите. Но пока я замужем, ничто не заставит меня осквернить священное таинство брака.

Это пренебрежение и откровенная насмешка пробили, наконец, брешь в смятённой душе. Ла Тремуй понял, что оскорблён.

– Герцогу Бургундскому вы это тоже говорили? – вскинулся он, не думая о последствиях.

Глаза мадам Катрин холодно сверкнули.

– Станьте герцогом Бургундским и узнаете.

После таких слов кому-то определённо следовало уйти, но оба продолжали молчать и ждать.

«Если этот господин готов ради меня на всё, – думала мадам Катрин, – он должен прямо сейчас догадаться, что мне нужно. А если он, ко всему прочему, ещё и глуп – пусть убирается ко всем чертям!».

– Значит, пока вы замужем.., – медленно начал Ла Тремуй.

– Нет, разумеется.

– А если…

– Что?

– Вы ведь можете овдоветь?

– Надеюсь, что могу.

Глаза Ла Тремуя и мадам Катрин, не мигая, смотрели друг в друга.

– Значит, если вы овдовеете…

– Разумеется – да.

Ла Тремуй протёр вспотевший лоб кончиками пальцев. Так вот в чём дело!

– Полагаю, мне следует вернуться ко двору дофина, – забормотал он. – Но я не могу сейчас… Иоланда Анжуйская меня не жалует и может добиться изгнания…

Лицо мадам Катрин презрительно скривилось, как будто она съела что-то несвежее.

– Но я что-нибудь придумаю! – быстро воскликнул Ла Тремуй.

– Надеюсь.

Катрин с безразличным видом хлопнула в ладоши, призывая служанок, удалённых по просьбе Ла Тремуя.

– Надеюсь также, – добавила она, – что ваши раздумья не затянутся ещё на год.

Несколько последующих дней отношения между хозяйкой замка и её гостем были откровенно натянутыми. Ла Тремуй лихорадочно соображал, как ему вернуться в Пуатье на прежних правах доброго советника, и даже кое-что придумал. Но мысль о разлуке с мадам Катрин заставляла его тут же находить изъяны во всём придуманном. И, даже прекрасно понимая, что только уехав сможет он приблизиться к желанной цели, бедный влюбленный продолжал затягивать отъезд, несмотря на открытое недовольство своей госпожи.

О том, как он заставит де Жиака сделать супругу вдовой, Ла Тремуй не думал вообще. На фоне всего остального это представлялось такой мелочью, что придавать ей значение именно сейчас не стоило. Уж если сходит с рук открытое убийство такого человека, как герцог Бургундский, то случайная смерть какого-то де Жиака не вызовет вообще никаких вопросов. Не говоря уж о том, что она не заставит плакать даже его жену. Гораздо более важным представлялось другое: каким всё-таки образом можно вернуться ко двору дофина, и каким образом заставить себя это сделать?!

Наконец, пришло известие о победе французских войск под Боже. И мадам Катрин сменила гнев на милость.

– Чем не повод? – спрашивала она. – Поезжайте поздравить!

– Но герцогиня Анжуйская может не дать мне даже рта раскрыть.

– А кто вас просит идти с поздравлениями к герцогине? Идите сразу к дофину! Или его вы тоже боитесь?

– Мадам, я никого не боюсь! Я бы пошёл хоть к черту в пекло, но не в силах уйти от вас! За весь этот год вы не протянули мне даже пальца! И это жестоко, учитывая на какой грех обрекается моя душа.

– Так вы торговец, сударь? – вскинула брови мадам Катрин. – Вам надо потрогать товар, прежде чем платить за него?

– Я рыцарь, – вздохнул Ла Тремуй. – Но я и человек. Человек, готовый ради вас на всё. Однако…

Катрин не дала ему договорить. Она до смерти устала и от бесконечных признаний, и от собственного беспокойства: дофин уже пообещал её мужу должность министра, если станет королём. А учитывая воодушевление в стране после первой военной победы, ему это того и гляди удастся, несмотря на все договоры…

Подавив в себе брезгливость, мадам Катрин подошла к Ла Тремую и, обхватив руками за плечи, прижалась губами к его губам.

В первое мгновение он даже не понял, что произошло. А когда осознал, крепко стиснул вожделенное тело, стараясь не упустить ни единого мига этого поцелуя. Движения его рук становились все более страстными, сам поцелуй более глубоким, и всё это грозило затянуться и завершиться откровенным насилием. Но мадам Катрин не была неопытной девушкой. Точно рассчитав момент, после которого Ла Тремуй окончательно утратит контроль над собой, она отстранилась и целомудренно опустила глаза.

– Теперь мой рыцарь доволен?

О, да! Теперь Ла Тремуй готов был свернуть горы!

– Я завтра же возвращаюсь в Пуатье, – сказал он, не слыша себя за бьющимся сердцем. – И очень надеюсь узнать там, что ваш муж смертельно заболел.