Зал уже не узнать. Каким-то образом просочилась поселковая молодежь. И продолжала прибывать, явно чувствуя себя по-хозяйски. Через двадцать минут моего времяпровождения за распотрошенным столом я соскучилась еще больше. Вышла из кабинета в зал, полный молодежи. Растерянно осмотрелась вокруг. Я увидела ЕГО сразу и невольно опустила глаза, будто не заметила. Но тут же мой непослушный взгляд метнулся в нужненужную сторону снова. ОН был рядом, в центре живого круга. На его плече доверчиво и уютно покоилась модно стриженая голова. Обладательница головы была в длинном расстегнутом пальто, и этот факт меня дорасстроил: я видела. как Алешка с важным видом хозяина отправлял одетых в раздевалку и лишь избранных награждал привилегией оставаться в верхней одежде. Я вдруг почувствовала себя нелепой и одинокой, словно девочка со всеми ее комплексами, неуверенная и не любившая себя вынырнула из прошлого. Чего же я хотела? Все правильно. Значит, кто-то кроме меня знает, как он хорош.

Я увидела перегнувшегося через перила Юрку. Он махал руками в мою сторону, будто кого-то звал. Я не сразу поняла, кого именно, но на всякий случай пожала плечами. Он исчез и появился снова, но уже передо мной, точно сказочный Сивка-Бурка. Взял за руку и увлек меня в небесное обиталище. Диски, кассеты, наушники – все было у моих ног!

Сверху хорошо можно было разглядеть юных обитателей вечернего дворца, утопающих в огнях и звездной пыли. И хотя кровь в моем теле разгорелась, как у лыжницы, спешащей к финишу первой или (точнее) как у Евы, алчущей запретный плод, Алешку в толпе искать я не стала. Пусть сам найдет меня, если захочет. Ни одного шага в омут страсти! А сама, как только я умею это делать, неосознанно по-детски надула губы…

Юлька бродила внизу у стен, словно кого-то искала. Я смутно предположила, не меня ли, и отодвинула свое кресло подальше от края. В наушниках звучала музыка только для меня. Я закрыла глаза и предалась грусти, пока Юрка не цокнул коготком в левый наушник и не показал вниз. Там меня ждала одетая Рита и моя шуба в ее руках. Я поплелась вниз, совсем не паучихоподобная, а драматично печальная, потому что поняла, что подруга распорядилась с отъездом. Правда, не домой, но это не имело никакого значения. В кабинете я медленно натягивала рукава, тщательно застегивала пуговицы. Шарфа не было… Рита не поняла бы моего желания остаться здесь. Коллективное веселье закончилось, все было съедено, а столы убраны. К тому же я здесь – всего лишь случайный гость. А моей подруге хотелось сегодня приятно провести вечер, вернее довести до приятного результата.

В последний момент, когда я почти переступала порог, дверь вдруг сама распахнулась, впуская музыкальную волну, и передо мной предстал мой волнующий ангел.

Мы буквально сталкиваемся друг с другом и замираем, и время замирает вместе с нами. Вокруг нас исчезает суета, голоса и музыка. Остается только наше одно на двоих биополе с противоположным внешнему миру зарядом. ЕГО губы чуть вздрагивают оттого, что он видит меня одетой. Но он полон решимости. Я вижу, слышу и впитываю только его.

– Я обижен на вас. Мария Игоревна, – шепчет горячо и страстно.

– Почему, что я сделала не так? – вопрошаю ему созвучно.

– Вы обещали потанцевать со мной, а сами уходите.

– Что-то я не припомню своего обещания, Алешенька.

Опускает свои кукольные ресницы, которые тоже, наверняка, не знают, какие они чудесные.

– Обещали…

– Так меня никто не приглашает.

– Я приглашаю вас!

Рита, поняв, что я ускользаю из-под ее контроля, позволяет себе какие-то, видимо, приемлемые в культурном заведении ругательства. Но я не слышу ее. Скидываю с плеч шубу прямо ей в руки.

Алешка с видом победителя гордо ведет меня за ладошку в сверкающий звездный мир, где время поворачивается вспять. И я вхожу в него, извлекаемая из темного угла, из несправедливого моего заточения, юная как бутон, готовый раскрыться на встречу утру. Я вижу сверстников моих, которые волнуются, глядя на нас, и потом затихают. И даже те, которые не приняли меня в свою стаю, отвергли, обрекая на нестерпимое одиночество, расступаются перед нами, окатывая удивленными жадными взглядами. Его личико склоняется к моему, и я вижу, как горят его глаза, как отражаются в них мои – счастливые и чистые.

– Это ваша любимая…

Я обвиваю его хрупкие плечи и чувствую, какая демоническая сила растекается сквозь его пальцы на мою податливую талию. Ангел-демон сжимает меня осторожно, но настойчиво, заставляя дрожать, наполняться страстью и вулканической нежностью. Я охотно определяю, как слаба, изящна и тонка рядом с ним. Восемь синхронных шагов, восемь мгновений чувства. Он отпускает меня, но не дает выпорхнуть в пространство, ловит за правую ладонь и ловко разворачивает меня, почти не весомую, к себе спиной. Его рука на моем пульсирующем животе. Еще восемь синхронных шагов… Восемь ощущений… Снова разворот, и мы жадно стремимся окунуться в тепло друг друга. Ни один взрослый мужчина не подарил мне такого изящного танца! Божественный танцор сдается первым и дарит пылающим щекам волнующее прикосновение. Я с блаженством отвечаю тем же. Я лишь делаю то, что он хочет. Мы безобидно ласкаемся точно котята, мы разжигаем опасное пламя чувств! Как он может не знать, что, танцуя как бог, искушает, искушает, искушает?!

Его ресницы опущены. Я понимаю, наконец, что он не решается смотреть мне в глаза. О, мой застенчивый искуситель! Я касаюсь пальцами его подбородка, я выпрашиваю лишь глоток его дымки. И тогда он долго безотрывно смотрит на меня, пока от волнения я не роняю взгляда.

Вдруг замечаем, что вокруг нас не танцуют, а молча стоят, почему-то с выражением скорби. Высокая девочка с модной стрижкой поджимает дрожащие губы. Глаза блестят от росинок обиды (маленькая дерзкая соперница). Ее участливо держит под локоть другая высокая девочка с огромными кольцами в ушах и ненавистным взглядом обшаривает меня с головы до ног. Алешка тоже видит их, но невидящим взором.

Раз! Он отпускает меня, отпускает совсем, мои ладони соскальзывают с его плеч. Я останавливаюсь, теряясь, но он вновь устремляется ко мне. Вскоре понимаю, чего хочет танцующий ангел: наши руки опущены вдоль тела, но нас цепко держит общее биополе. Это танец дразнящих неприкосновений. Наконец, он ловит мои пальцы и крепко сжимает. Его глаза говорят спасибо.

Кто-то грубо отрывает меня от него, и я, словно очнувшись от забытья, вижу перед собой Юльку. Она волочит меня через весь зал и буквально бросает в объятья незнакомого молодого детины. Я быстро соображаю, кто передо мной, говорю несколько вежливых слов скромному Юлькиному брату и отстраняюсь. Тотчас угождаю в объятья Риты, которая с видом, не допускающим возражений, запихивает меня в мою шубу, вкладывает мне в руку сумочку и тянет к выходу. Я успеваю заметить, как Алешка мчится наверх, затем через владения Чебурашки, и ныряет в темный лестничный закуток. Я его не вижу. У самого выхода он неожиданно вырастает передо мной, разгоряченный и невозможно родной.

– Я уезжаю, – жалуюсь ему.

– До свидания.

– Пока…

И неожиданно для себя притягиваю его за плечи и целую в самый краешек губ.

Колеса уносят меня в пустынный вечер. Не в силах сдержать в себе чувственный сгусток, я рассыпаю сокровенное перед подругой. И были ее упреки и мои жалобы. И был факт, окативший меня волной стыда:

– Маша, ему только пятнадцать!

Я думала, что проснусь и все забуду. Просыпаюсь и первое, что воссоздает мой мозг – ЕГО глаза. Через все мое тело, вернее через четыре точки – глаза, сердце, живот и чувствительную низинку – скользит щекочущий ток. Все просто, думаю я, он задел нетронутые чувственные нити, заполнил пропуск, образовавшийся когда-то в моей подростковой жизни. Он вернул меня в прошлое, как в прокрученной назад киноленте. Теперь я лежу и думаю о нем, наэлектризованная его запахом, цветом глаз и прикосновениями. Рядом смятая подушка мужа. Он на работе. И хотя на нашем многолетнем ложе я думаю о другом, намека на измену нет. Треугольник не вычерчивается. Мы с Алешкой и моими внезапными чувствами словно существуем в моей подростковой жизни. Это всего лишь игра в исполнение фантазий юности. Только там я с ним, в этой жизни – без него. Меня это убеждает и оправдывает передо мной же. Я позволяю себе отдаться во власть проросших чувств, и они, посторонив рассуждения, выходят на сцену и, утопая в огнях, начинают играть на шекспировский лад. Мои ресницы дрожат от ярко воспроизведенных в памяти картинок многолетней давности.

Имеет ли такое начало право на продолжение? Нет, гражданочка-растлитель, никоим образом.

А если ребенок влюбится, как влюбляются ученицы в молоденьких преподавателей? В их возрасте и страсть, и страдания от неразделенной и сконфуженной нотациями любви – максимальны.

Вот возьму и разрушу общепринятый метод одергивания маленьких Ромео и Джульетт, подарю человеку смелое счастье, не стану обрекать на первый опыт несчастной, высмеянной любви, которая вполне способна в будущем отозваться противоестественно. Что же это за мораль, которая угнетает души? И, едва зацепившись за оправдание, я решаю: позовет – приду.

Вскоре вспоминаю о нем уже с приятной легкостью, почти не испытывая электрического, подогретого запретами чувства. Вливаюсь в прежнее русло, возвращаюсь в состояние тридцатилетней женщины-девочки (иначе меня не назовешь), с благодарностью вспоминая вкус глотка юности.

И вдруг – первый сигнал. Желание или каприз? Карауля и беспрестанно “терроризируя” вопросами мою Риту, он то вкрадчиво осведомляется о следующем моем визите, то почти требует его. О, мой чистейший ангел, мой требующий свое маленький мужчина! Я подчинюсь твоей природе, утолю твою первую жажду любви!

На рождество Рита приехала в свой “замок” первой. Расстегиваясь на ходу, извинялась за опоздание и скользила оценивающим взглядом по краскам декораций. Алешка с кислой физиономией вплыл без стука в ее кабинет.

– Вы одна? – разочарованию не было предела.

– А кто тебе нужен?

Он рассердился на ее недогадливость. Но она все понимала и знала. Она возилась с застежками на туфлях. Алешка постоял над ней молчаливой тенью полминуты и спросил уже тверже.

– Так вы одна?

– Одна.

– Лучше бы не приезжали!

– Ну, знаешь!

Он был уже за дверью. Позже она нашла его и вручила видеокамеру (память о предстоящем концерте).

Тут я и явилась. Веселая, с мороза. На него не гляжу, чуть раня невниманием. Но радость лицезреть меня реальной покрывает все его обиды. Он долго стоит неподалеку незамеченный (замеченный один из всех), потом уходит. Я целенаправленно поднимаюсь наверх, в “логово Чебурашки”. Знаю, мой ангел там. Он не видит меня. Поглощен примеркой к объективу всех возможных видов сверху. У кого-то просит пить и перехватывает стакан с водой. Умиленная и все еще незамеченная (так мне кажется) прямиком направляюсь в хозкомнатушку и радуюсь почти полному горячему чайнику и баночке с кофе. Как богиня лучась, подношу ему сотворенный с любовью напиток. Еще издали меня увидев, маленький ангел бесстыдно превращается в маленького монстра.

– Это мне? – звучит нагловато, с какой-то дерзкой уверенностью.

Пьет прямо из моих рук – играет. Тут же убегает на свое место: действо внизу начинается. Я тайком тянусь губами к краешку горячего стакана, и не видит никто, как я касаюсь ЕГО призрачного следа…

Целый час наблюдаю за ним, рассматриваю исподтишка его фигурку, губы, сощуренный для удобства съемки глаз. Напрасно надеюсь, что моего пытливого взгляда не замечают. Чуть задумаюсь или вникну в происходящее подо мной зрелище, как объектив скользит в мою сторону. Поймав блеск линзы, я почему-то опускаю глаза.

– Всем счастливого Рождества! – возвещает Рита. – А сейчас дискотека!

Алешка подходит близко, близко. Склоняется над аппаратным столом, обзаводится делами, словно случайно время от времени касаясь меня. Мы маленькая странная семья. Семья из двух человек, где ОН деловито над чем-то корпит, а ОНА там, где должна быть – рядом с ним. Я осознаю, почти ощущая, в какой уют погружена сейчас его душа. Игриво вопрошаю стаканчик кофе. Мой ангел несет в тонких пальчиках, расшитых царапинами, горячий напиток. Отдает мне свою заботу.

В нашу обитель заглядывает Рита. Она подгоняет меня к отъезду. Ангелочек молчит, поглощенный музыкой, но на самом деле поглощенный нашим разговором.

– Я иду собираться, – говорит умная Рита, – ты тоже не задерживайся. Минут через десять я прогрею машину.

Да, я забыла сказать (правда, не слишком существенная деталь). Сюда меня сегодня доставили (Дорогой, ты не мог бы по пути меня забросить… Большой концерт… Рита была бы рада…).

Только подруга исчезает, ангел усердно начинает уговаривать меня остаться с ним. Я объясняю, как можно ласковей, испытывая сожаление оттого, что не могу выполнить его просьбу. Объясняю, что должна сейчас уехать. Он все понимает, но не желает сдаваться:

– Ну что же, езжайте. Я вас не держу.

Он меня не держит…

Не держит в крепких объятиях, но держит своим биополем. Я придвигаюсь к нему совсем близко. Мне приятно до слабости слегка касаться его уха губами, и я шепчу:

– Ты не мог бы для меня записать на аудиокассету все, что любишь слушать сам? Я тоже хочу слушать твою музыку. А с моей стороны обещаю тебе сюрприз.

– А какой? (о, милая наивность)

Я интригую:

– Прямоугольный, лакированный и красивый. Но главный сюрприз – у сюрприза внутри.

Он пару секунд размышляет над решением приятной задачи, но уже на третьей спохватывается:

– А может быть, все-таки останетесь?

Но я уже ухожу, а точнее преодолеваю притяжение.

Спускаюсь по ступеням, пребывая в сладких думах. Удивляюсь той разнице, вдруг обнаруженной мной, между дворцом до Алешки и дворцом, в котором Алешка есть. Вернее, Алешка там был и раньше, просто в моем субъективном восприятии его образ отсутствовал. А потом какой-то момент необъятной реальности две живые линии пересеклись. Это понятно и странно одновременно.

Одевшись, я еще раз вхожу в зал, чтобы отсюда, снизу, взглянуть на заполнивший собой большую часть материального пространства образ. (Затягивает в философию…)

Мальчик меня не видит. Он занят тем, что просто по-детски играет. Уворачиваясь от летящих в него бумажных комочков, вылепленных из обрывков газеты и слюны, обороняется тем же способом. Меня рядом нет, и мужское начало откатывает назад, уступая место граничащему с ним детству.

Я – скорее, разумный человек, нежели бесконтрольно чувственный. Но почему-то во сне мои чувства и фантазии, посторонив разум, предаются куда большей свободе, чем наяву. Знаю, что никто не проникнет в мой накрепко закрытый веками мир и даю волю всему, что в реальности регулирую с большой ответственностью. Почему? Почему мы жадно хватаем у сна то, что запрещаем себе наяву? Может быть, это недоработка природы в сложном механизме мозговой деятельности, несостыковка между разумом и чувствами, отсутствие звена в цепи, как во внезапно оборвавшейся системе Дарвина? (Затягивает в философию…) Почему в животном мире все расписано инстинктом, а человек обременен вечным выбором? Хотя, вероятно, этот выбор – не наказание, а дар. Возможность жить с лучшим или приемлемым.

У меня есть еще несколько шагов до разветвления дороги. Я просто буду ждать и наблюдать со стороны наше случившееся таинство. Я стану необходимым ответом в жаждущих заполнения клеточках его ребуса. Я стану прохладным утолителем его прорастающей страсти. Я стану исполнителем его счастья. Следовать за его желаниями и никогда не опережать их – это и будет лучший выбор.

По субботам и средам я звоню Рите. По пятницам и вторникам она в своем “замке” и почти всегда видит моего мальчишку. Она приносит мне от него капельку солнца и протискивает в телефонную трубку. А однажды мне перепало нечто большее: аудиокассета, впитавшая музыку ангела. Я полминуты смотрю на нее и пытаюсь представить, как он держал ее в своих ребячьих поцарапанных пальчиках, как она лежала на его столе среди аппаратуры, особенная, выбранная из прочих.

От этого я испытываю легкое возбуждение.

Запись не очень качественная: собрана с разных носителей, но (ах, конечно же, нет) не отдает небрежностью. Она напоминает старательный почерк школьника. Ритм настойчив, много электронного тембра, но мелодия притягивающе красива. Сквозь упоительную пелену звуков я вижу, как он бережно отбирает для меня лучшее. Я откидываюсь в автомобильном кресле, и вид за окном становится музыкальной картиной: легкий дымчатый сумрак под красными языками заката, предвещающего кристальный холод; блестящая дорога, подстать мечтам дразнящая своим продолжением; застывший жемчужный фейерверк на покорившихся сну деревьях. Я свободно вздыхаю. Счастье. Хрипловатая от эмоционального излияния музыка немного удивляет дорогую, знающую себе цену магнитолу и мою новенькую, сверкающую перламутром машину. Но эта музыка – самая лучшая в моем салоне и самая желанная в моем сердце.

В ответ ЕМУ отправляется видеокассета с фильмом, тщательно и с любовью отобранная из прочих. Внутри футляра я вкладываю записку: “Алеше за хороший вкус”. А потом заставляю Риту дословно вспоминать его реплику восхищения, и она смеется и сердится одновременно на мою тактическую прилипчивость корреспондента.

Глава 3

Нет, я не думаю постоянно о предмете моих симпатий. Я спокойно живу своей жизнью, маленькой дочкой, и делю эту жизнь с самым надежным и нужным человеком – моим мужем. Но Алешкин образ не выветривается и не ослабевает в моей памяти. Я ношу его с собой, как носят талисман. Что плохого в том, что у тебя есть еще кто-то? Кто-то, кто вносит в твою жизнь сладковатый привкус нового нектара, и кровь будто смешивается с капельками этой чудесной влаги. И цвета жизни при этом словно становятся ярче, как на экране нового телевизора.

С Алешкой мы не виделись уже около месяца. Но все это время он не переставал осведомляться у Риты обо мне, а я о нем. Наконец, Алешка начинает сердиться на то, что я слишком долго не появляюсь, и на то, почему в жизни не может быть простым то, что просто. Сегодня ангел надеется на встречу со мной чуть больше обычного. Разве самодеятельный концерт не служит железным поводом для этого? Этот самый повод плюс самую каплю моего желания – почему бы нам не увидеться.

Моего кукольного мужчину мы находим в концертном зале. Он в окружении девочек – сверстниц. Причем беседа у них что ни на есть самая милая. Помешаю ли я или обрадую? Он оборачивается, но выражение его лица я уловить не стараюсь. Куда-то не к нему, а в пространство летит мой тихий и застенчивый (девочка какая!) привет. То ли с прохладной гордостью, то ли все с той же застенчивостью присаживаюсь в кресло на передних рядах. Не успеваю вдохнуть и выдохнуть, как теплая, сводящая с ума тень скользит за моей спиной. И я слышу озорное и нежное:

– Здравствуйте, Мария Игоревна, почему вы так долго не приезжали?

– А ты хотел этого?

– Очень.

– И звал меня?

– Я могу звать вас хоть каждый день.

– Значит, я приехала, потому что ты этого хотел. И что же мы будем делать дальше (заигрываю)?

Вот испорченное существо. Что я говорю? Алешка заметно теряется и даже, по не понятной мне причине, обижается:

– Я могу сейчас пойти домой и лечь спать, если вы не хотите со мной общаться.

Действительно. Он пока не созрел до твоего глупого кокетства!

– Не уходи, я всего лишь пошутила.

Веселость возвращается на его личико.

– А что это за девочки? Твои подруги?

Бусинки ревности повисают на наточке моего голоса.

– Нет, просто у них мой журнал. Хотите посмотреть? Я сейчас! Он куда-то нырнул, снова вынырнул и оказался опять рядом.

– Это журнал для мужчин. Мне нравится, а вам?

Листаю и только что краской не заливаюсь: “30 сексуальных штучек, которые должен знать настоящий мужчина” или “кое-что о порнобизнесе” и десятки фотографий обнаженных женщин, правда, вполне эстетичных.

– Хороший журнал, – смущенно улыбаюсь.

– Да, а главное, полезный.

Я поглядела на его серьезное лицо и чуть не прыснула со смеха.

Потом я уговорила его выпить по баночке коктейля. Уговорила, потому что у этого мальчика исключительно “зачистомонетное” отношение к предписаниям морали. Спровоцировать его не так-то просто. Я добилась от него разрешения вскружить его юную голову сладким хмелем лишь с третьей попытки.

До концерта оставалось две-три минуты. Зал был полон любопытных глаз, которые покалывали меня со всех сторон, пока мы с Алешкой пробирались к выходу. Потом я игриво предложила не возвращаться назад (под прицелы взглядов). Он был заинтригован:

– Где же мы с вами будем коктейлить?

Я с загадочной улыбкой веду его за руку к своей машине. Он еще не знает, что у меня есть машина, и я полагаю, что это понравится подростку. Однако он без должного удивления забирается на сиденье рядом.

– Ты знал, что я вожу машину? – вместо него удивляюсь я.

– Знал. Я вас видел.

– Где?

– О-о-о, – загадочно протягивает он, – вы еще не знаете, где я бываю и вижу вас в то время, как вы не видите меня.

Я включаю медленную, на мой взгляд, весьма недурную музыку. Алешка пытается ее критиковать. Упрек касался, кажется, бедности музыкальной палитры (нет, он выразился гораздо многословней). Мне в свое время и в голову не приходило подвергать критике то, что окружает взрослых. Нет, Алешка не бестактен, не зол. Просто он открыт и смел.

Я часто рисовала этот момент в своих фантазиях. Мне казалось, что Он будет скрытен, неуловим для меня и даже как-то болезненно таинственен. А наяву оказалось все иначе. Он разговорчив, причем не ради самого разговора, а ради мысли, которую ему непременно хочется передать. Он все анализирует почти так же, как и я. Он честен. Когда я сказала ему об этом, он счел нужным возразить. Видите ли, ему иногда приходилось говорить неправду. Скажите на милость, какая самокритика. Итак, хвала на него отрицательно не действует.

Мы с интересом вслушивались друг в друга, открывали друг друга. Вопреки моим предположениям собеседник вел себя в лучшей степени раскованно. Требующих заполнения пауз в нашем разговоре не возникало. Он был немного другим по сравнению с образом, что жил в моем представлении все это время. Немного другим или более открывшимся мне. Есть ли будущее у наших странных чувств? И нужно ли оно мне и ему? Я не хочу ответов. Жизнь – это каждый миг настоящего. И эти мгновения сравнимы с сочными сладкими плодами, сорванными с дерева счастья.

Я призналась ему в том, что приехала ради него. Обстановка и разговор, сблизивший нас, расположили меня к этому признанию. Мой мальчик ответил, придав голосу как можно больше серьезности, что в этом ничего особенного нет. Да, он так сказал, но я поняла смысл сказанного. Так он прикрыл мою слабинку с целью меня защитить.

Еще он честно признался, что ему с девушками не везет, разве что единственный раз, когда ему удалось потанцевать с прекрасной незнакомкой. И не успела я среагировать на его то ли жалобу, то ли самокритичность, как он тут же посвятил меня в то, что другой на его месте непременно бы скрыл. Если бы он попытался пригласить ее как другие, она отказала бы ему. Но девушка вдруг подошла сама и заказала любимую песню. В тот момент Алешка и решился выпросить у нее ответную услугу. Я была поражена его честностью, странным образом смешанной с оттенками авантюризма. Потом он столь же честно отверг мое предположение о его лидерстве, сказав, что эта роль принадлежит какому-то Павлику. У Павлика много красивой одежды, а для небольшого поселка – это весьма значимый факт. Я немедленно заверила драгоценного Алешку, что его достоинства несравненно ценнее любого гардероба.

На концерт мы явились уже перед самым концом, веселые и не реагирующие на подозрительные взгляды. Он сел рядышком, часто наклонялся ко мне совсем близко, чтобы что-нибудь прошептать.

Почему я не пытаюсь вывести теорему о его чувствах? Потому что понимаю, что этот анализ бесполезен. Я не имею право даже мечтать об этом. Требовать такое – значит пытаться разбить ему сердце. Все что я хочу – привнести в его жизнь радость общения, душевный комфорт, сознание собственной значимости. Он – моя далекая влюбленность, затерявшаяся во времени, но с опозданием вернувшаяся в юность. И долю этого драгоценного чувства, такого необходимого, но недостижимого в то время, доводится мне испытывать сейчас. А Алешка имеет полное право знать о моей увлеченности, чувствовать ее, получать как посылку, ему предназначенную…

Рита с чувством прочла красивые слова поздравлений и на этом закончила концерт. Мы с Алешкой, хмельные от счастья и коктейля, решительно схватились за руки и медленно поплыли в душной толпе, смакуя и пряча в ней наш нежный грех. Неожиданно вспыхнул свет, и я вздрогнула, словно меня разоблачили в чем-то постыдном. Но Алешка выглядел по-прежнему уверенным и счастливым и руки моей не выпустил. У выхода мы столкнулись с его друзьями, и те попытались скрыть невольные знания в нарочито невинном взгляде. Я поежилась, точно эти взгляды были не скромными, а колючими, и воспользовалась открытой соседней дверью, ведущей за кулисы, чтобы юркнуть туда от них. Рита как Цезарь выполнявшая “тридцать три” дела одновременно, не очень затруднилась еще одним – улыбнуться моему появлению, хотя и вскользь. Я попыталась ей помочь, но только топталась рядом, больше мешая, чем помогая. Минут через десять появился Алешка, причем не один. Его друзья довольно ласково и уважительно поприветствовали меня и наперебой принялись расспрашивать о статье, которую я им обещала (КВН между школами…Первое место…) Мне пришлось объяснять задержку статьи большим количеством скучной, но обязательной муниципальной информации. Алешка, слегка потолкав друзей, пробрался ко мне и радостно пообещал познакомить со старшей сестрой. Не успела я возразить или согласиться, как он осторожно, но решительно обвил рукой мою талию и повел меня через узкий коротенький коридорчик, отделяющий закулисное пространство от зрительного зала. Можно сказать, что это было первое объятие. Я поняла, что Алешка давно его жаждал, но позволил себе лишь сейчас, восприняв, видимо, момент как подходящий. Как только мы покинем непродолжительный лоскуток своего уединения, рука его соскользнет, оставив след призрачных ощущений. Но сейчас это прикосновение, осязательным образом впервые проявленная нежность дарит мне радугу подлинных наслаждений. Оно ненастойчивое и жадное одновременно, нежное и горячо пульсирующее, скромное и бесконечно чувственное – вот какое это прикосновение! И неважно, от кого оно исходит, от мальчишки или зрелого мужчины, важно то, как оно значительно. Боже мой, мне будто опять пятнадцать!

– Смотрите, там моя сестра, – шепчет он, – вас познакомить?

Я бойко отрицаю. Замечаю, про себя как они похожи, и с какой любовью и уважением смотрит он в ее сторону. Я вдруг вспомнила, как ссорилась в детстве с братом, как мало интересовали меня его жизненные шаги, и я позавидовала этому маленькому, но мудрому, человечку и прониклась к нему еще больше.

– А рядом с моей сестрой – ее друг. И, кажется, в воздухе пахнет свадьбой.

Его губы еще ближе…

Вокруг шумно, необходимая и бессмысленная суета, а я касаюсь щекой его щеки…

Наша идиллия приближалась к завершению. Он спросил, когда я приеду снова (неназначенное свидание, что же еще?)

– Когда ты этого захочешь, – игриво пообещала я.

На прощание он повторил еще раз:

– Я могу звать вас хоть каждый день.

Только тут я заметила две пары глаз, что наблюдали наш этюд со стороны. Не придав этому должного значения, я преспокойно спустилась по лестнице в том месте, где декорации создавали несложный лабиринт.

Неожиданно откуда-то вынырнули две девочки, одна высокая с короткой стрижкой (я ее узнала), и проплыли мимо меня совсем близко. Так близко, что моя сумочка оторвалась от ремешка и упала на пол, рассыпая звенящие предметы. Я даже не сразу сообразила, что “послужило” этому, а чаровницы как ни в чем не бывало продолжали свой путь, нарочно не спеша и ни разу не обернувшись. Что мне было делать? Потребовать от них извинений? Думаю, дело решилось бы не в мою пользу. Меня не только бы не послушали, но и получили еще один повод разрядить свою ненависть. Я решила не делать бесполезных попыток добиться мирного исхода и со словами “какая же я неловкая” принялась собирать свои вещи.

Я не посвящала вас еще в досье ангела? А я вот что о нем на днях узнала: оказывается, мой мальчик достаточно давно и серьезно (думают окружающие) дружит с девочкой. Да, да, той самой! Высокой и с короткой стрижкой. Вы, наверное, заметили, как чувство ревности заставляет меня избегать ее описания. Однако, правда от моего молчания не исчезнет и не исказится. Потому придется признать, что у дерзкой соперницы есть все, что недостает мне: высокий рост, длинные ноги, рано созревшая ярко выраженная красота, а главное – персиковая юность, преимущество, которое я не способна купить ни за какие деньги. Ревность и чувство собственности – вот, что нарушает невинность нашей идиллии. Вольно или не вольно проявляясь, они задевают естественное развитие ЕГО жизни со всеми возрастными потребностями. Я вторглась в задуманный природой план. А кроме того, оберегая и лелея одну душу, я гублю другую. Чья-то юная жизнь горчит от моего присутствия.

Опять я безрезультатно мучаю себя поисками истины во всех, даже малых деталях жизни. Ищу ее, чтобы не найти и снова думать, мучаясь над вопросом, за чувствами ли следовать или за разумом. Однако разум способен оправдать чувства и стать их преданным продолжением. Чувства же, не находя осязаемого выражения, воплощения в жизни, все равно живут. Живут в другом, недосягаемом для разума мире.

В какой-то момент жизни мне стало душно и томно без НЕГО, как без наркотика, который необходимо принять, чтобы жить дальше. Я пыталась анализировать происходящее со мной, но ситуация была мне не знакома. И это заставляло блуждать мои мысли в темноте, не находя точки преткновения. Оставалось одно ясным: мне не хватало его рядом.

А весна творила свою симфонию! И во всей предвещающей ее слякоти, влаге, серости уже звучали трогательной чистоты и свежести нотки. Я слышала их во всем: шелесте воды, грязными брызгами покрывающей полироль моей машины, в дымке неба, смешанной с земной влагой, в оживленных голосах птиц и уличных собак, а главное – в цвете воздуха. Такой воздух бывает только весной – насквозь пропитанный надеждой. Душа отдыхает, отвлекается от конкретного, приземленного, точно открывается дверца клетки, где она томилась под гнетом земной прозы. Каждую весну я думаю об этом, вдыхаю надежду и радуюсь, что мне дано это понять.