Незнакомка с моим лицом

Глава 5. Подслушанный разговор

Иногда ловлю себя на мысли, что меня, как магнитом тянет к людям и событиям, от которых каждый здравомыслящий человек держался бы подальше. Любой, но не я. Иной раз кажется, что всему виной моё любопытство. Порой – патологическая тяга ко всему сомнительному, что может пощекотать нервы. Как у мотылька, который летит на пламя свечи, не осознавая, что огонь – это не прекрасный восхитительный цветок, а самая настоящая погибель.

Кроме оскорбительного подтекста, предложение Ларанского казалось безумием чистой воды. Почему я? Только потому, что Степлмайер увидел сходство портрета со своей женой? В этом случае его ждёт жестокое разочарование. У меня не было ни воспитания, ни манер прирождённой леди, которые так ценятся в светском обществе. Я не ела руками и имела понимание правил приличий, но всё же этого было мало, чтобы поразить человека, привыкшего к респектабельной жизни.

«С другой стороны, я ничего не теряю», – подумала я, разглядывая скользящие за окном унылые остроконечные крыши домов.

Мысль показалась неубедительной.

А что, если Эрих Степлмайер действительно причастен к убийству? Тогда вопрос: почему накануне смерти Эдмунд решил восстановить дружеское общение с Эрихом? Дан говорил, что его брат продал своему партнёру за мизерную сумму шахты, из-за которых судились друг с другом около пяти лет. Возможно, они стали приносить убытки Эдмунду, и он решил по-быстрому от них избавиться. Тогда возникает другой, более грубый вопрос: Степлмайер – идиот, чтобы приобретать заведомо убыточное производство, даже не удосужившись проверить его финансовое положение? Вряд ли. Во всяком случае, в интернете об Эрихе Степлмайере писали, как об удачливом дельце. А удачливый, значит, осведомленный и продуманный. Не стал бы Эрих покупать то, что находится на грани развала.

Такси повернуло на Главную Береговую улицу и остановилось перед высоким, как свеча, домом. Я расплатилась с таксистом, выбралась из автомобиля и окинула взглядом особняк Эдмунда. Он мало чем отличался от соседних домов: известняк потемнел от времени, треугольный портик поддерживали мускулистые бородатые атланты в набедренных повязках, а из арочных окон на улицу лился желтоватый свет и лёгкая музыка. Самый обычный респектабельный дом для такого района, как центр Города Грёз.

Возле тёмных лакированных дверей меня встретил охранник, лысый и в тщательно выглаженном чёрном костюме. Солнцезащитные очки скрывали глаза, а неприятно толстые губы были с недовольством поджаты, отчего складывалось впечатление, что его мучит желудочная колика.

– Добрый вечер, – негромко поздоровалась я и протянула серебристый прямоугольник с выбитой бархатом надписью. – Я по приглашению.

Он бросил равнодушный взгляд и тотчас выпрямился.

– Паспорт.

Я удивилась. Когда накануне приезжал Ларанский, он не сообщил, что нужен паспорт. Лишь оставил на столе приглашение и пухлый конверт, заглянув в который на мгновение растерялась – такие деньги я могла собрать лишь за два года усердной работы.

– О паспорте меня не предупреждали, – сказала я, чувствуя себя сбитой с толку. – Так что его нет.

– На нет и суда нет. До свидания, – ухмыльнулся охранник, всем видом показывая, что разговор окончен.

Сделалось неприятно.

– Тогда передайте господину Ларанскому, что приходила Рика Романовская. Но её не пустили. Из-за паспорта.

Охранник в ответ пренебрежительно хмыкнул. Конечно, он вряд ли передаст Дану, что я приходила. Впрочем, так даже лучше. Это избавляло меня от навязанной роли и необходимости быть в обществе, где я не хотела находиться.

Я развернулась, чтобы уйти, как вдруг услышала:

– Рика!

Ларанский обошёл охранника и подошёл ко мне. Тёмный костюм, лёгкая обаятельная улыбка. Внезапно я осознала, что не могу отвести глаз от Дана. Красивый, даже очень. Но это не смазливая красота, а строгая мужественная, глядя на которую невольно проникаешься симпатией и доверием. «Пожалуй, не зря говорят, что хорошо подобранный костюм меняет человека», – подумала я.

– Приятно видеть, что вы всё-таки пришли, – вкрадчиво произнёс он, протянув руку.

– Жаль, что не могу ответить тем же. Не похоже, чтобы меня здесь ждали.

Дан бросил быстрый взгляд на охранника. Тот поджал губы, отчего они превратились в тонкую линию.

– Простите Эрика. После смерти Эдмунда он стал очень подозрительным ко всем.

Мы вошли в приятный полумрак коридора, обитого тёмными дубовыми панелями. В тяжёлых рамах висели портреты, с которых на нас взирали мужчины и женщины в нарядах разных эпох. Представители дома Ларанских. Было удивительно и одновременно предсказуемо видеть их.

– Разве портреты предков не должны висеть в более подходящем месте, чем коридор?

Дан улыбнулся.

– Эдмунд считал, что их вид влияет на гостей. И дурные мысли не станут действиями.

– Похоже, это не сильно помогло, – задумчиво проговорила я и тут же осеклась. Вспоминать о трагичной судьбе Эдмунда в таком тоне было непростительной оплошностью.

Дан небрежно повёл плечами.

– Люди порой предают слишком большое значение оберегам. При этом забывая, что главный оберег – это разум. Все гости давно уже в зале. Сейчас фуршет и живая музыка, а в девять часов начнётся аук… – художник вдруг замолчал и прислушался.

Он резко скользнул в сторону, увлекая меня за собой в крохотную каморку со швабрами. От пыли заслезились глаза. Нос так неприятно зачесался, что я едва сдержалась, чтобы не чихнуть.

Прохладные, чуть шершавые пальцы прижались к моим губам, беззвучно приказывая молчать. Я растерянно нахмурилась, но почти сразу же услышала голоса. Мелодичный женский голос дрожал от возмущения.

– Дан совсем распоясался. Не пойми меня неправильно, Штефан, но тащить каждую свою шлюху на закрытый вечер – это уж слишком! В конце концов, это оскорбление памяти Эдмунда.

Шорох шагов стих – похоже, что говорящие остановились где-то неподалёку от каморки. Послышался бархатистый мужской смех.

– Для замужней женщины ты до неприличия ревнива. Не могу понять, что тебя оскорбляет больше: то, что Дан пригласил её, или то, что ты вышла в тираж?

– Не твоего ума дела, – презрительно фыркнула женщина. – Этой девице здесь не место.

– Лотта, моя дорогая Лотта. Кажется, у тебя проблемы с памятью. Так позволь напомнить, кто тебя достал, отмыл и привёл в приличное общество. Или ты забыла уютные номера «Золотой орхидеи»?

– Не напоминай мне о «Золотой орхидее», – голос женщины дрогнул. – Это в прошлом. Просто я не вижу смысла приводить свою натурщицу на такой вечер.

– Скажем так, Эрих одержим картиной. И женщиной, которая на ней изображена. И это не ты. Так что оставь свои ревностные выпады в сторону Рики. А будешь пытаться плести интриги, твоему счастливому браку придёт конец, и ты вернёшься туда, где была.

– Какой щедрый жест! Натурщица в обмен на восстановление дружеских связей!

– Иногда мне кажется, Лотта, что ты рано или поздно подавишься собственным ядом, – с нескрываемым сарказмом проговорил Штефан и усмехнулся. – Общая беда способна сплотить даже самых заклятых врагов. А у Эриха и Дана как раз такой случай.

– Хочешь сказать, что кто-то пытается выставить их виновными в гибели Эдмунда? – нерешительно произнесла Лотта. – Но это же абсурд! Никто не поверит в их виновность!

– Бессмыслица или нет, но полиция принимает лишь факты. А факты следующие: Эриха и Эдмунда связывали судебные тяжбы. А Дан разругался с братом из-за дел давно минувших. У них обоих был и мотив, и возможность убить нашего друга. Так что выводы делай сама.

Послышались приглушённые шаги, которые вскоре стихли.

Ларанский взял меня за запястье и потянул за собой. Дверь открылась, и я очутилась в комнате, похожей на маленькую гостиную, освещённую приглушённым светом торшеров. Перед камином стояла пара кресел, обитых парчой. На каминной полке выстроились фарфоровые статуэтки, а на кофейном столике перед софой возвышалась ваза с белыми лилиями.

– Жуть, – выдохнула я, увидев собственное отражение в высоком зеркале. – Просто тихий ужас.

Рыжие волосы чуть растрепались, на них висели нити паутинки. Лицо казалось измученным и бледным. Голубые глаза потускнели и приобрели несвойственную им серьёзность. Такое выражение было бы уместно для больничной палаты, а не для званого вечера. Пусть даже этот вечер посвящён безрадостному событию.

Дан понял моё высказывание по-своему.

– У Лотты дрянной характер, – с равнодушием проговорил он. Окинув меня оценивающим взглядом, принялся снимать с волос налипшую паутину. – Но она безобидна, как уж. Шипить, но не кусает.

– Я заметила.

– Она попыталась унизить вас заочно. Ничто так не раздражает в других людях, как собственные недостатки, выставленные в самом неприглядном свете.

– Для бывшей элитной проститутки у неё чересчур несдержанный характер.

Рука Ларанского зависла в воздухе над моей головой. Художник вопросительно приподнял бровь. Я вздохнула и небрежно пожала плечами.

– Из разговора стало понятно. «Золотая Орхидея» – это, скорее всего, какой-нибудь бордель под прикрытием. Судя по тому, что вы там бывали – элитный. А достать и отмыть от грязи… Она явно там не горничной работала. Это намного труднее, чем томно вздыхать и тешить мужское эго, – я снова вздохнула и испытывающе посмотрела на Дана. – Какая всё же потрясающая многоходовка!

– О чём вы?

– О вашей давней вражде со Степлмайером. Знаете, Дан, чем больше я узнаю́ ваше дворянское гнездо, тем сильнее оно мне напоминает осиное. Сколько яда за спиной по отношению к незнакомому человеку! А уж к близкому… Не удивлюсь, если каждый из вас хранит нож для другого.

Художник усмехнулся.

– Добро пожаловать в человеческий зверинец, Рика. Люди, собравшиеся здесь, не просто сливки общества. Это хищники, которые попытаются разорвать вас, едва дадите слабину. Но ни один из них не отважится напасть, если сразу покажите зубы.

– Замечательный совет. Обязательно им воспользуюсь.

Дан снял последнюю паутинку, подошёл к шкафу и вынул бархатный футляр. В приглушённом свете сверкнула россыпь васильковых искр.

Я оторопело уставилась на художника.

– Сапфиры отлично подойдут вашим глазам.

Ларанский тепло улыбнулся. Я чуть вздрогнула, когда прохладное ожерелье коснулось шеи.

– Всё должно быть идеально, не правда ли? – насмешливо ответила я. – Боитесь, Степлмайер решит, что у вас дурной вкус?

– Вы почётный гость в этом доме, приглашённый лично мной. Кстати, почему всё же решили принять приглашение?

– Такое чувство, будто вы ждали обратного.

– Скажем так, я ожидал вашего прихода. Но не удивился бы, если бы не пришли.

Я осторожно коснулась камней. Подумать не могла, что однажды буду носить целое состояние на своей шее. Пусть даже только на один вечер. Восхищение пропало так же быстро, как и появилось, уступив место тревожности.

– Решила посмотреть, что происходит за закрытыми дверями званых ужинов. Захотелось новых впечатлений.

– И как? – Ларанский застегнул замочек и развернул меня к себе лицом.

– Зверинец, – выдохнула я. – Я поговорю со Степлмайером. Но только сегодня. Больше от меня помощи не ждите.

По его лицу скользнуло выражение, которое я не смогла разобрать.

– Вы необыкновенно красивая, Рика, – улыбнулся он, хотя глаза оставались серьёзными. – Поверьте знатоку на слово.

Глава 6. Вечер памяти

Коридор до главного зала показался невообразимо длинным, а высокие потолки – удушающе низкими. Меня не отпускало чувство, будто я – не почётная гостья, а узница, идущая на эшафот. От напряжения свело внутренности. Ноги так и норовили подкоситься от страха. Я надеялась, что лицо выглядело спокойно, не выдавая волнения.

Но чем ближе мы подходили к залу, тем сильнее пальцы впивались в локоть Ларанского. Краем глаза я уловила едва насмешливый взгляд художника и тут же ослабила хватку.

– Не стоит так переживать, – чуть слышно произнёс Дан. – Они всего лишь люди. Не следите за тем, чтобы им понравиться. Всё равно не будете для всех приятной. Но вы можете постараться никого не обидеть. Лучше следите за тем, нравятся ли они вам. Это беспроигрышная тактика. И улыбайтесь.

Я удивлённо воззрилась на него. Ларанский лишь тепло улыбнулся в ответ.

На душе стало легче, словно разжалась натянутая пружина. Я была настолько занята мыслями о том, как понравиться другим, что напрочь забыла о себе. Пожалуй, это был один из прекрасных советов, который я когда-либо слышала. Он словно вернул мне меня.

Зал встретил ослепительным светом хрустальных люстр. Брызги света рассыпа́лись по белоснежным колонам и мраморным полам. Высокие окна скрывали тяжёлые бархатные портьеры. В эркере на возвышении расположились музыканты в чёрных фраках. Лилась тихая классическая музыка.

Гостей оказалось не так много, как я себя представляла. Кто-то в одиночестве потягивал шампанское и бродил по залу, разглядывая картины. Другие объединились в небольшие группки и вели непринуждённые беседы. В воздухе витал аромат женских духов и лёгкости общения. Между гостями сновали официанты в белых рубашках и с подносами хрустальных фужеров, наполненными игристым шампанским.

Наше появление не осталось не замеченным. Я ловила на себе заинтересованные взгляды мужчин и оценивающие – женщин. Всем было любопытно посмотреть не столько на нового в их обществе человека, сколько на женщину, с которой Ларанский в последнее время писал портреты.

Пока Дан представлял меня присутствующим, в голове родилось сразу две мысли. Первая – сто́ит присмотреться ко всем гостям. Если верить некоему Штефану, то среди них мог быть и убийца. Скорее всего, он входил в окружение Эдмунда. Но кто составлял его близкий круг?

Вторая мысль пришла одновременно с первой. Где тот, из-за которого я была приглашена на вечер? Где Эрих Степлмайер?

Этот вопрос я задала Ларанскому, когда мы отошли в тень колонны. Дан взял два бокала с шампанским у официанта и, протянув один из них мне, неопределённо пожал плечами.

– Думаю, он скоро подойдёт. Я разговаривал с Эрихом перед тем, как встретить вас.

– Как вы узнали, что я пришла?

– Увидел в окно, – художник улыбнулся и внезапно спросил: – Как вам общество, Рика?

Я медленно покачала головой, глядя, как по запотевшему хрусталю стекают хрупкие капельки.

– Интересные люди. Но среди своих друзей я видеть их не желала бы.

– Вот как!

– Полагаться на первое впечатление – не моё качество. Да, сейчас они приятные люди. Милые и хорошо воспитаны. Но каковы они на самом деле? По своему опыту знаю, что фасадом добропорядочности зачастую скрываются самые настоящие чудовища. К тому же мне не нравится, как смотрят на меня. Вроде бы вежливы, а глаза так и шарят за что бы зацепиться. Неприятное чувство.

Улыбка Ларанского стала ещё шире. Однако в разноцветных глазах скользнула грусть.

– Вам сто́ит полагаться на свою интуицию и не доверять первому впечатлению. С этими людьми действительно лучше держать ухо востро. Например, министр культуры, Ион Карлов, – он указал взглядом на пухлого мужчину и начинающейся проплешиной. – Большой поклонник артхаусных фильмов, классической музыки и юных мальчиков. В прошлом году его поймали в одном из борделей Таиланда в объятиях местного несовершеннолетнего жиголо. Избежать международного скандала помогло чудо и огромные деньги. Рядом с ним больше похожий на ожившую мумию, доктор Скалигари, всемирно пластический хирург, – Дан приподнял бокал в сторону худощавого мужчины лет пятидесяти. Тот приветственно поднял свой. – Не раз спасал других от старости, тюрьмы и переизбытка денег на счетах. Большинство из присутствующих периодически пользуются его услугами. Видишь, возле лестницы стоят две почтенные дамы? Та, что повыше ростом со строгим выражением лица, как у учительницы? Это бывшая министр по делам с общественностью, Эмилия Ратникова. Именно она в своё время ратовала за легализацию однополых браков и проституции. А также за разрешение снижения возраста согласия. Рядом с ней, Эльза Очакова. Как её ещё называют Славная Эльза. Филантроп, неутомимый борец за права женщин и… весёлая вдова, которая свела в могилу трёх мужей, когда те стали ей неугодны.

Я смотрела на людей, о которых говорил Дан, и чувствовала пробирающее отвращение. Подумать только! Все они наделены такой властью, которая могла бы изменить мир к лучшему, но вместо этого тянули его к пороку.

– Знаете, что меня больше всего удивляет, – наконец проговорила я, невольно подивившись холоду в собственном голосе. – Что все эти люди с подобной репутацией находятся сейчас здесь. Это наталкивает на определённые мысли.

– Это общество Эдмунда. С большинством из них он имел дела, хотя я был против. С точки зрения общественности, они чисты перед законом, – произнёс Дан с циничной ухмылкой, поднеся бокал к губам. – А слухи… Кстати, вот вам и ответ на ваш вопрос.

– На какой из? У меня их очень много.

– Плевать ли мне на их мнение. Как правило, сплетни плетут те, у кого рыльце в пуху.

– Есть другое выражение для этого. Но я вам его не скажу. Это не по этикету.

Дан невесело рассмеялся.

– Раньше мне казалось, что колоссальная власть, как и огромные деньги, портят людей. Но чем старше становлюсь, тем больше убеждаюсь: счета в банках не меняют. Они открывают истинное лицо.

Я внимательно посмотрела на него. Возникло чувство, будто я упускаю что-то важное из виду. Что-то, что делает его человечным, а не отрешённым и расчётливым. Впрочем, может это просто самообман? Я не знала Ларанского настоящего. Но меня тянуло к нему, как может манить к красивому мужчине, увлечённому делом, своей жизнью. Стоит ли удивляться, что теперь я принимаю желаемое за реальность? Просто идеальная жертва для манипуляций.

– Я не могу быть беспристрастной, – как будто со стороны услышала собственный голос.

– О чём вы? – Дан смотрел на меня с интересом.

– О склонности воспринимать желаемое за действительное. Кто сказал, что я не перескажу слова Степлмайера на свой манер? У меня нет никаких гарантий, что я не приплету своего отношения к разговору. А это уже лишает непредвзятости.

Ларанский задумчиво потёр подбородок. На мгновение показалось, что признание озадачило художника. Потом длинные пальцы осторожно убрали выбившийся локон за моё ухо.

– Знаете, а ваши рассуждения не лишены смысла, – горячее дыхание защекотало кожу. Дан положил руку на талию, привлекая к себе, отчего сердце заколотилось как сумасшедшее. – Ты мне нравишься, Рика. Здравомыслие вкупе с честностью… Это очень притягивает.

Столь резкий личный жест сбил меня с толку. Ещё совсем недавно, Ларанский просил меня втереться в доверие Эриха, а теперь себя так, будто нас связывают далеко не самые рабочие отношения.

Я не успела ответить ему, как услышала звонкий женский голос, заставивший брезгливо поморщиться:

– Искренне рада тебя видеть, Дан. Жаль, что по такому печальному случаю.

«А вот, кажется, и объяснение странного поведения Ларанского», – едко отметила я про себя и повернулась.

Пожалуй, ни одна разработка плана военной операции не может соперничать с женской скрупулёзностью в подготовке к званому ужину. Красота – страшная сила. Если женщина захочет быть красивой, то её ничто не остановит.

И всё же, увидев Лотту, я вдруг почувствовала себя гадким утёнком. Серым и неказистым. Она была непросто красива. Женщина была сногсшибательно обворожительная. Миниатюрная хрупкая фигурка, лицо с утончёнными чертами и томным блеском в тёмных глазах. Чёрные блестящие волосы были аккуратно уложены в высокую причёску. Каждое движение обладало влекущей мягкостью и кошачьей грацией. Неудивительно, что Ларанский в своё время обратил на неё внимание.

– Я тоже рад тебе, Лотта, – ответил Дан с добросердечной улыбкой иезуита. – Как поживает Редерик? Слышал, ему сегодня нездоровиться. Не ожидал увидеть тебя здесь. Думал, что ты останешься дома с мужем.

Лотта кокетливо опустила глаза, приоткрыв рот в соблазнительной улыбке.

– Редерик отнёсся с пониманием к моему желанию выбраться из дома. К тому же такой повод. Он очень переживал, что не смог приехать вместе со мной.

– Вот вы где! Мы вас потеряли!

Из-за спины Лотты появилась худощавая фигура высокого парня. Огромный рот был растянут в дружелюбной улыбке, отчего в голову пришло: повеса и балагур. Я с трудом узнала в нём того взлохмаченного молодого человека, что несколько дней назад влетел в мастерскую Ларанского. За ним молчаливо следовали мужчина средних лет с приятной полнотой, но хмурым лицом, и девушка. Девушка меня особенно очаровала. Что-то трогательное и по-детски наивное было в мелких чертах лица и огромных антрацитовых глазах. Она казалась самой юной среди собравшихся – на вид не больше двадцати.

– Дан, – обратился к художнику балагур, панибратски хлопнув по плечу. – Люди требуют, чтобы ты представил нам свою прекрасную музу, – светлые глаза скользнули по моему лицу, отчего щёки зарделись, а губы расплылись в глуповатой улыбке смущения.

Ларанский взял меня за руку и произнёс:

– Господа, это Рика Романовская. Моя муза и будущая супруга. Рика, – обратился ко мне Дан, – позволь представить тебе моих друзей. Штефан Штольц, редкостный Казанова и брат по отцу, – долговязый демонстративно, почти по шутовскому тряхнул головой. – Кристин Ларанская, вдова Эдмунда, – девушка с антрацитовыми глазами робко улыбнулась и тоненькие пальчики нервно сжали рукав её молчаливого спутника. – Милош Вучич, близкий друг семьи Эдмунда. Ну а с Лоттой вы уже знакомы. Заочно, – добавил он, бросив незаметный, многозначительный взгляд на меня.

«А вот и близкий круг Эдмунда», – растерянно подумала я. Будущая супруга? Очередная импровизация Ларанского? Но зачем? Я ничего не понимала, но чувствовала, что лучше подыграть, а потом уже разбираться в мотивах. А потому с полагающейся вежливостью выразила соболезнования Кристин.

Юная вдова вздохнула с печальной улыбкой и прикрыла глаза. Она была похожа на фарфоровую статуэтку, одну из тех, что я видела на каминной полке в маленькой гостиной. Совладав с эмоциями, Кристин открыла глаза и с очаровательной, почти детской непосредственностью произнесла:

– Что ж, каждому из нас отведён свой срок Всевышним. Эдмунд был хорошим человеком и любящим мужем. Я благодарна Богу, что Он дал мне такого мужчину в жизни… – а потом резко перевела тему: – Но, Дан! Почему ты не рассказал о вашей с Рикой свадьбе?

Брови Лотты едва заметно дрогнули, а улыбка из соблазнительной стала напряжённой. Я с жадным злорадством отметила, что слова Кристин задели её. Хотя она была замужней женщиной, Лотта, похоже, ревновала Дана. Если это так, то становилось понятно, откуда столько яда по отношению к другой женщине.

– Боюсь, сейчас не самый подходящий момент, милая Кристин, – сказал художник. Его лицо оставалось серьёзным, однако у меня закралось чувство, что Ларанский от души забавляется вытянутыми лицами гостей.

– Боже! Всё как в любовном романе! Художник и натурщица. Как Пигмалион и Галатея! Это же так красиво и романтично! – возразила Кристин. В голосе прорезались нотки обиды.

– И всё же дела двух влюблённых – это дела двух влюблённых, – произнесла я. – Остальным там делать нечего.

– Это такая восхитительная история! Она просто обязана закончиться пышной свадьбой.

– Кристин, – устало вздохнула я. – Счастье любит тишину. Чем пышнее свадьба, тем громче бракоразводный процесс. Примета есть такая.

– В пятницу я устраиваю ужин, – сказала она тоном, не терпящим возражений. – Буду ждать вас с нетерпением. Я очень хочу услышать эту историю из первых уст.

Я ответила не сразу, подбирая нужные слова. Происходящее начинало казаться театром абсурда. Зато Дан, одарив вдову своего брата самой тёплой улыбкой, ответил за меня:

– Обязательно…

В это мгновение раздался истошный женский крик:

– Степлмайер! Степлмайер убит!