Значит, этого хочет на самом деле Матильда – быть тенью инженера по строительству мостов? Вот пусть с ним и остается, раз не ценит, что я могу ей предложить! Значит и вправду она сумасшедшая, и нет ничего в ней загадочного. Права Катерина – все выпендривается, выделывается, я сам придумал этот идеальный образ и гонюсь за ним.
Очнулся от своих мыслей я уже дома, сидящим на кухне и мрачно глядящим на разогретую пиццу, поставленную передо мной Кэт. Она обеспокоенно глядела на меня.
– Что? – грубо спросил я.
– Ты…, ты не похож на себя, – она запнулась. – Милый, что случилось? Мы хотели с тобой пойти в кино, помнишь?
– А теперь перехотели, супружеский долг, во! – бросил я ей. Катерина медленно осела на стул и захлопала наращенными ресницами.
– Я не понимаю, – уставилась она на меня. – Где ты был? Книгу не приняли?
Книгу! Я же должен был встретиться сегодня с издателем. Быстро встав и обшарив карманы куртки, висевшей в коридоре, я обнаружил десять пропущенных вызовов, восемь из которых от моего редактора. Надо позвонить, извиниться, но не сейчас. Не хочу ни с кем говорить. Катерина вышла в коридор за мной и вновь спросила, что случилось.
– Ты меня пугаешь, – запричитала она, – у тебя взгляд звериный. Что произошло? Что значит супружеский долг? Мы же так давно никуда не ходили вместе.
Я глубоко вздохнул и постарался себя успокоить. Катерина не виновата в моем душевном состоянии, а я не вправе обрушивать на нее свои переживания. Или все же вправе? Мы же должны делить и горе и радость? Нет, все-таки не вправе, внутренний сторож меня остановил. Да, именно так бы меня остановила Матильда, она всегда твердила, что близкие люди очень многое терпят от нас и с ними надо быть аккуратными и ласковыми. Матильда! Везде она, всю жизнь меня учит, но старший брат – я! Сам знаю, как мне необходимо поступать. Злость опять заполонила все мое существо, мне хотелось крушить вокруг, уничтожать, бить посуду и расшвыривать вещи. Ненавижу ее! Ненавижу! Она мне всю жизнь поломала! Я почувствовал прилив сил.
– А пойдем в это чертово кино, хера там, – я начал натягивать куртку.
– Ты не кушал, и еще очень рано. И мне надо привести себя в порядок, – начала суетиться Катерина, но от моего взгляда тут же переменилась: – Но я быстро, быстро.
Я сплюнул и ушел на балкон курить. Постепенно стало возвращаться спокойствие, а с ним и обычные мысли. Больше всего меня интересовало, как я доехал и поставил ли байк в гараж? Вообще, черт возьми, где я его бросил? Спустившись вниз, я с удивлением обнаружил, что автоматом всё сделал как положено и даже накрыл мотоцикл чехлом. Это заставило меня усмехнуться. Мой мозг, оказывается, тоже способен на некоторые выкрутасы. Когда я зашел домой, Катерина уже стояла на пороге в красном платье и выбирала туфли под него. И, неизменно, поинтересовалась, какие ей обуть лучше. И хоть мне было все равно, я указал на первые попавшиеся, сделав вид, что тема для меня не безынтересна.
– Эти тебе очень идут.
– Да, эти красивые, но жутко неудобные, – закивала головой Катерина. – Надену вон те.
Я привык. Женщины всегда спрашивают, и если ты не подтверждаешь их вариант, то они находят вескую причину не согласиться с тобой и сделать по-своему. А если тебе случайным образом повезет угадать мысли, то для женщины ты становишься царем и богом часа на полтора, а может быть и до следующей ночи, пока она вновь не попросить тебя помочь ей с выбором.
До сеанса оставалось еще около двух часов, и мы присели в уличном кафе недалеко от кинотеатра. Катерина без умолку что-то говорила. У нее появилась новая идефикс, заключавшаяся в том, что она точно знает, как писать. Вот уже вторую неделю моя девушка без остановки талдычит, что мы отличный тандем и она сможет привнести, наконец, ту изюминку, которую по ее словам не хватало моим книгам. Вот от этого я и не люблю долгих отношений. Рано или поздно кто-то из партнеров начнет подминать под себя второго. Улучшать его, ломая личность, пока в один прекрасный момент не заявит, уходя: 'раньше ты был другим'. Как там у женщин принято? 'Воспитывать мужа' – таким опытом моя мать втихую делилась с сестрам.
Еще к этому мы прибавим патологическое стремление догнать и переплюнуть соседей в роскоши, чтобы не отличаться от остальных. И дом получше, и машину попрестижнее, и шубу, можно такую же, но со стразами, и неважно, что зимы как таковой нет. Может это и не плохо, но я выбрал другой путь, другие приоритеты. Думая о закате отношений с Катериной, я невольно поморщился. Она все-таки держалась дольше всех, и я успел привязаться и к постоянному порядку в квартире и к ежедневному сексу.
– Ты совсем не слушаешь, – голос Катерины звучал обиженно, она дернула меня за руку. – Может, расскажешь что случилось? Я ведь не посторонний тебе человек.
– С Матильдой поругался, – вздохнул я. – Она считает, я использую ее болезненное состояние.
– Ой, как жаль, – Кэт наигранно всплеснула руками. – Но я уверенна, скоро все забудется, и вы помиритесь.
– Наверное, – неуверенно согласился я, – наверное.
– А что случилось, почему она так сказала?
– Дмитрий ее надоумливает. Он вбивает ей в голову, что она сумасшедшая, и что надо быть нормальной. А она, глупышка, верит.
– А давай посмотрим правде в глаза, она же действительно ненормальная, – Катерина подавила смешок, – это любому ясно. Ты посмотри на нее, у нее рожа безумная, даже ее тело говорить об этом, что-то ест твою Матильду изнутри. На нее взглянешь и сразу понятно – человек душевно болен.
– Не смей так говорить о ней! – от злости у меня потемнело в глазах, и я сжал со всей силы руку Катерины. – Не смей, слышишь! Ты не знаешь, что ей приходится переживать каждый день!
– Ладно, ладно, успокойся, – испуганно затараторила в ответ Катерина. – Я не хотела ее обижать. Просто у тебя как пелена перед глазами. Ты за свою Матильду и меня убить готов. Раскрой глаза, вы давно выросли. К чему такое чудачество? Может быть, в детстве, это было позволительно, но теперь? На кого она похожа? Она же девушка, но эти постоянные штаны, какие-то футболки. Ей уже двадцать шесть, ни детей, ни работы нормальной. Все воображает себя художником! Да я лучше ее рисую во сто раз. Если я захочу и не такое могу!
– У нее есть цель, и она идет к ней, – злость еще не отпускала меня, но туман в глазах постепенно рассеивался. Мне стало интересно, что еще скопилось у моей девушки в душе, и я решил развить эту тему.
– Пфф, быть художником – это, по-твоему, цель?
– Я тоже не родился писателем, ты думала об этом когда-нибудь?
– Но твое писательство приносит тебе деньги и не малые!
– Я занимаюсь творчеством не из-за денег, и если бы это не приносило мне доход, я все равно продолжал бы этим заниматься, понимаешь? А твоя цель какая? Купить себе еще одно красное платье?
– Это глупо сравнивать тебя и ее. Одно дело, когда к двадцати трем все получилось, и когда к тридцати уже не получается. К тому же, купить платье – куда нормальнее цель, чем мнить себя особенной и требовать к себе какое-то другое отношение. И если ты не заметил, так, между прочим, я вообще-то хочу нормальную семью создать с тобой, детей нарожать, жить в большом доме. Вот эта цель, по-моему, достойная, а не все эти метания.
– Думаю, не в этой жизни, – просто ответил я и, встав из-за стола, направился домой.
– Евгений, постой, постой, – придя в себя от такого поворота, завопила Катерина. – Я не то сказала, прости! – она попыталась меня остановить, хватая за локоть. – Ты куда? Ты бросаешь меня?
– Да, – твердо ответил я. – Ты не тот человек, кого я хочу видеть рядом. У нас слишком разные взгляды на жизнь, – какие глупые стандартные фразы. Мне хотелось сказать совсем другое.
– Ты идиот? – искренне удивилась Катерина. И делая акцент на каждом слове добавила: – Ты бросаешь меня?
– Да.
Она рассмеялась:
– Ты опять шутишь или разыгрываешь сценку из своей книги? Для правдоподобности, да? Ты не можешь меня так просто бросить.
– Могу. И бросаю. Вещи заберешь завтра. Возвращайся к родителям.
– У тебя крыша потекла, как у твоей обожаемой сестренки, – истерично расхохоталась Катерина. – Ты еще очень пожалеешь, что сделал это! Я тебя прокляну, будешь плакать, на коленях ко мне приползешь! Ха! Мне хоть не придется терпеть тебя еще один день и еще одну ужасную ночь! Пусть Матильда тебе готовит жрать и ублажает в постели!
Слова Катерины нисколько не удивили, я всегда подозревал что-то такое. Слишком сладко, слишком наигранно было все, да и сама Кэт походила больше на куклу. Достаточно долго она все это терпела. Отравленная ревностью, изо дня в день доказывая превосходство по каким-то своим странным правилам игры. Как всегда не вникнув в суть. Если бы ты могла глядеть в корень, ты бы не вела себя так. Бедная, бедная Катерина. Я пожал плечами и пошел, ее слова меня не зацепили за живое и не дали должного эффекта. Катерина желала словесного поединка, проявления чувств, но у меня не было ничего такого. Ты дарила мне свое время, я дарил тебе свое. Мы в расчете. Быстро сообразив, что угрозы ни к чему не приведут, моя бывшая девушка поменяла оружие. Она начала плакать и завывать.
– Ну почему, Женя, почему? Чем я не такая, я же пыталась быть для тебя лучшей.
– Из всех, что были мне доступны, ты и была самая лучшая, поэтому продержалась так долго, – вздохнул я. Мне не хотелось говорить с ней, но супружеский долг обязывал отдать последнюю каплю. Кто-то или что-то внутри подсказывало, что так поступать нехорошо. И я добавил еще пару банальностей: – Это не твоя вина, это я не такой, прости. Ты будешь хорошей женой кому-нибудь другому, кому будут нужны дети, дом и спокойная жизнь к пятидесяти годам.
– Но я хочу быть твоей женой, я люблю тебя, ты же знаешь! – в отчаянии вскрикнула Катерина. – Люблю!
Отчего-то мне стало больно. Мы никогда не говорили о любви с ней. И вот теперь, слыша эту заветную для многих фразу, я не мог ответить тем же. Может быть месяц, неделю назад – расплескался бы взаимностью. Но я почувствовал, будто очнулся от какого-то дурманящего сна и увидел, к чему катился все это время. И мне не понравилось увиденное. Понимая, что причиняю сейчас сильную боль человеку, который год делил со мной постель, я ничего не мог поделать, чтобы предотвратить это. Если бы она делила со мной этот год жизнь, возможно, я не смог бы уйти. Но она просто существовала рядом, не пытаясь даже понять меня, как это делала Матильда. Матильда, это имя как 'ловушка для разума', выплыло в моей голове.
– Прости, – только сказал я и еще быстрей направился к дому, ускоряя свой шаг.
Матильда! Хватит бежать от себя! Пора уже, наконец, признаться, что я люблю ее не просто братской любовью. Что это нечто большее. Больше, чем простое переживание за счастье и жизнь сестры. Что она давно часть меня. Не прошло бы и дня, чтобы я не думал о ней. Я ведь тоже болен, черт возьми, болен ею.
Глава 14
Помню тот день, когда впервые осознал это. Мне было девятнадцать. Я отдыхал в кругу семьи на летних каникулах. Родители куда-то уехали, взяв старших сестер с собой. Неудобный диван, покрытый колючим, вязанным руками матери покрывалом, принял меня в свои объятия, но не давал сосредоточиться на книге, которую я намеревался прочесть за лето. Матильда собиралась на дискотеку со своими подругами. Тогда она еще с удовольствием посещала различные мероприятия, полные народа, умела непринуждённо смеяться, а болезненные приступы были редки. Сестра крутилась возле большого, с человеческий рост зеркала, что стояло напротив моего ложа. Она примеряла то одно то другое, никак не приходя в соглашение с собой, что же именно надеть. Отбрасывала подобающие такому случаю наряды и вздыхала. Мила всегда вначале выбирала платья, которые ей очень шли, обтягивали изящную фигуру, подчеркивали стройные ноги, но почему-то вслед за этим ей непременно казалось, что она слишком худа для такого, поэтому надевала джинсы, джемпер и кеды. Исподлобья я наблюдал за этим мельтешением, втихую забавляясь зрелищем. Но потом Матильда выпала из поля моего зрения и довольно долго не появлялась. Зудящее беспокойство заставило отложить книгу и пройтись по комнатам. Дверь в ванную оказалась приоткрыта, выпуская из щели узкую дорожку света. Без задней мысли я заглянул туда. Мне и в голову не пришло, что Матильда могла принимать душ или заниматься чем-то таким, чего мне не следовало видеть и знать. Сестра сидела возле раковины, забравшись на тумбу практически полностью. Она опиралась спиной о зеркало и красила ногти на пальцах ног, напряженно пыхтя. На ней были только простые трусики и короткий топик, прикрывающий ее маленькую, еще не совсем развитую грудь. От Матильды пахло чем-то таким удушливо сладким, отдаленно напоминающим земляничное варенье; я не мог понять, чем конкретно, но запах этот дурманил и манил, замутняя разум, заставляя проснуться все мое естество. В замкнутом пространстве ванной комнаты он достиг такой концентрации, что шагнув в этот туман, я потерял волю и рассудок.
Мила подняла голову и улыбнулась.
– Женька, скажи, как лучше, в один цвет выкрасить или чередовать?
– Ты про что? – оторопел я, пытаясь смотреть ей в глаза. Но контролировать себя было сложно. Кровь ударила в лицо, пульс участился, а коленки предательски затряслись.
– Ну вот же, смотри, – она вытянула ножку, открыв свое молодое, гибкое тело мне на обозрение.
Я не сдержался тогда. Резко схватив ее под коленкой протянутой ноги и сделав широкий шаг, я навис над ней, едва удерживая равновесие. Свободной рукой упираясь в тумбу, на которой сидела Матильда, я уткнулся лбом в ее лоб. Она опешила и слегка отклонилась назад. Огромные серые глаза смотрели с непониманием, смуглое от природы лицо моментально побледнело, губы задрожали. Грудь вздымалась от учащенного дыхания. Тогда впервые я почувствовал ее страх, который тут же передался мне, принося извращенное наслаждение. Упиваясь такой близостью, я отчаянно боролся с собой, сопя как разъяренный бык. Матильда, напротив, старалась не дышать. Минуты две, застыв в такой позе, мы просто молчали.
– Женя, – выдохнула, наконец, шепотом из себя Матильда. – Что ты…
– Испугалась? – здравый смысл взял верх и, улыбаясь через силу, я резко развернулся и ушел.
Она потом очень долго извинялась передо мной. Всё оправдывалась, что никак не привыкнет к моему новому статусу, что я уже не ее милый братик, а взрослый парень и что мне тяжело контролировать свое мужское эго. Как всегда придумала за меня оправдание. А я очень долго жалел, что не сделал этого – не поцеловал ее. Я и сейчас жалею. Случая не представилось больше. Если бы можно было вернуть все вспять и повторить, я бы не остановился тогда. И плевать на последствия, оно того стоило. Матильда – это все что мне нужно в этой жизни. Думалось, со временем такое увлечение пройдет, что это просто гормоны шалят, но нет, с тех пор минуло десять лет, а я все так же желаю обладать ею, как никем и ничем другим. Я посещал психолога, который долго рассказывал о подсознании, стремлении к близости таким образом, патологии сексуального восприятия и прочей ерунде. Меня даже заставили пропить курс лекарств, потому что влечение к родственникам – это уже симптоматика. Мне ничего не помогло, я продолжал сходить с ума, но, чтобы избежать участи подопытного психиатрической медицины, изобразил чудесное выздоровление, закопав эти проблемы глубоко в подсознании.
Со временем я убедил себя, что это всего лишь подростковое увлечение. Никто не знал об этой моей тайне, да и сам я старался скрывать от себя свои желания, представляя в минуты творческой визуализации хрупкую светловолосую девушку рядом, но с темным пятном вместо лица. Как только мысли подобного рода приходили ко мне в голову, я панически от них бежал, закрываясь от всего, блокируя даже мельчайшие намеки. У меня тоже была своя собственная война, которая проходила мимо сознательной части моего разума, но ни на минуту не угасала. С самого раннего детства.
Признаваясь самому себе в этом всём, я принял душ и лег в постель. Закрывая глаза, как всегда перед сном мысленно пожелал Миле спокойной ночи. Наверное, это правильно, что она гонит меня от себя. Наверное, нам действительно стоит ограничивать время проводимое вместе. Мне тяжело, а Матильда, чувствуя это напряжение, сама мучается приступами совестливости. Она ведь всегда такой была – чуткой и понимающей. И что бы между нами не происходило, в конце концов, сестра всегда будет для меня моей мышкой-малышкой, а я ее кот-обормот.
Заснув, я вновь очутился в комнате из своих воспоминаний с той же книжкой в руках. Удивительно, но я почувствовал и колкость одеяла на диване, и даже прочел строчки, в которые пытался вникнуть тогда, в гостиной. Матильда крутилась перед зеркалом то в одном платье, то в другом, как вдруг ушла и не вернулась. Предвкушая встречу и исполнение запретных желаний, пусть даже во сне, я направился сразу в ванную комнату. Здесь, в своей стихии я могу делать все, что мне хочется. Оттолкнул приоткрытую дверь и заглянул вовнутрь, но к моему удивлению вместо привычного зеркала зияла огромная черная дыра.
– Матильда, – едва слышно позвал, но ответа не получил. Я подошел к дыре и попробовал ее на ощупь. Темнота начала затягивать в себя. Отчаянное сопротивление не давало нужного результата, а, наоборот, усугубляло все. Мерзкое черное ничто все больше поглощало меня, липкой слизью ползя по руке, облепив ее уже по локоть. С трудом вырвавшись, я неосознанно побежал от этого ужаса, норовившего вылезти из своей клетки и заполонить все вокруг. Ударом ноги сорвав дверь дома с петель, я замер, уставившись на уличный пейзаж. Пустые разрушенные дома, вздыбленные дороги, выжженные ярким палящим солнцем, растрескавшаяся обожженная земля перед глазами. Казалось, части пейзажа еще тлеют, чадя удушливый дым, и достаточно одного неверного чирканья спички, чтобы все вновь запылало в адском огне. В пыли, по грязным задворкам, то и дело пронося мимо меня, ветер гонял клочок последнего рисунка Матильды. Я поймал его на лету и развернул. Огонь ожил и сжег обрывок, обдавая жаром мои пальцы. В руках остался пепел, который тут же подхватил и унес ветер. Я взглянул вдаль. Ни души. Только разрушение, слепящее солнце и страшная звонкая тишина, монотонный писк которой стоял в ушах, нагоняя давление в плавившийся от пекла мозг. Но одно мне было известно точно, я чувствовал это: где-то здесь моя Матильда, и я должен ее найти. Откуда-то я вдруг ясно понял – этот мир в последний миг видел только нас. Перед этим чудовищным взрывом – только наша любовь, которая погубила все, что я знал и по-своему любил. Но, как и всегда, во мне не было сожаления по этому поводу.
Я брел вперед, все всматриваясь в искривленный горизонт, в надежде увидеть знакомый силуэт. Я звал ее, мысленно, зная, что рано или поздно она меня услышит.
Перед лицом просвистела огромная глыба, сорвавшаяся с полуразрушенной многоэтажки. Я поднял голову вверх и увидел уже ставшую знакомой тень. Она запрыгнула на меня сверху, придавив своей тяжестью. Я попытался столкнуть ее с себя, но не смог пошевелить рукой. Тень была полупрозрачной, как будто эфемерной, но от ее тяжести я с трудом дышал. Страх сковал меня, звон, казавшийся мне тишиной, перерос в гул и нарастал с каждой секундой. Я хотел кричать, но не мог. Тень посмотрела мне в лицо, и в пустынной дымке вдруг отчетливо прорисовался рот: огромные острые зубы в три ряда и длинный ярко-красный язык. Изо рта страшно смердело, меня затошнило, и я боялся, что задохнусь от собственных нечистот, если не смогу сдержаться. Но шевелиться я по-прежнему не мог. Только страх и агония перед неминуемой смертью.
– Ты нашшшш, нашшшш, – прошипела тень и шершавым языком провела по моему лицу.
'Матильда, – взмолился мысленно я, – помоги мне, Матильда!'
На горизонте появилась еще одна тень, но иная. Я почувствовал, что это сестра, хотя в ее очертаниях явно угадывался образ сейлор-воина из старого мультика. 'Ну же, ну же, – подтолкнул я мысленно, – давай, скажи свое заветное: Лунная призма!', – почти умолял я. Но вместо этого, сейлор-воин просто закричала. Крик ее был полон отчаяния и боли, и я уже не знал, что было хуже, смрад от чудовища или этот пронзительный, растрескивающий на обломки крик. Тень, что сидела на мне, стала терять свои очертания, пока совершенно не исчезла. А Матильда продолжала кричать.
Я открыл глаза и сделал судорожный глубокий вздох, дрожь колотила меня всего, крупные капли пота образовывали целые ручьи и лились с меня, делая подушку и кровать мокрыми насквозь. Было невыносимо жарко, от горячего воздуха я с трудом дышал. Сотовый надрывался от звонка. До конца не осознавая, что уже проснулся, я взял в руки телефон и машинально произнес:
– Да!
В трубке раздалось непонятное шуршание, а потом такое знакомое и до боли нежное:
– Прости меня, – Матильда.
– Чего не спишь? – усмехнулся я. Ее голос, как ночная прохлада, успокоил. Круговоротом ужас от кошмарного сна и радость от ее простого 'прости', перевернула мой внутренний мир вверх дном. Мила все-таки не смогла. Не смогла пережить эту пустяковую ссору.
– Ой, сейчас же ночь, – перешла она на шепот. – Прости, я не подумала. Вы, наверное, спите. Давай я тебе завтра позвоню? Наверное?
– И завтра позвонишь, и сейчас я с удовольствием выслушаю тебя, – зашептал почему-то и я.
– Мне вдруг стало страшно, что тебя не станет, – она замолчала, видимо подбирая слова, – понимаешь?
– Понимаю, прекрасно понимаю. Ну, куда же я денусь от тебя, мышка?
– Не знаю, просто я чувствую, что что-то будет, но не могу пока точно сказать, что именно и мне… мне страшно.
– Предчувствие?
– Да, что-то типа того. Предчувствие, да. Но не такое как всегда, мне кажется, все зависит теперь от нас самих, только бы знать что именно и как. И еще, – она замолчала, и мне показалось, что сестра собирается с силами, – я у родителей. Я ушла от Дема.
– И правильно, – фыркнул я, – давно пора. Приехать за тобой?
– Нет, нет, ты что. Глупости какие, я поживу пока тут. Ложись спать. Спокойной ночи, – она помолчала и добавила: – Жень, и береги себя.
– Ты тоже! Ложись спать.
Я встал, выпил два стакана холодной воды, включил ночник и открыл настежь окна. Боясь вновь заснуть и пережить еще один сонный паралич, я долго ворочался в кровати. Обдумывая сложившиеся обстоятельства, мне показалось, что первым делом надо помочь сестре с поиском жилья и каким-то образом обеспечить финансовую поддержку. Зная заранее, что просто вручить деньги Матильде практически невозможно, я принялся разрабатывать хитроумный план. Потом мои мысли перескочили на стратегию сохранения, при всем этом, дистанции между мной и сестрой, и сам не заметил, как заснул на этом деле.
Проснулся я, пребывая в отличном настроении, несмотря на изматывающие ночные кошмары. Теперь ко мне вернулась прежняя уверенность. Я знал, что сейчас единственный друг и поддержка своей сестры, и это меня вдохновляло. Но предстояло еще расставить все точки над ё с Катериной. Аккуратно собрав ее вещи в пару чемоданов и немного коробок, я выставил их возле входной двери. Мне не хотелось слушать душные речи с придыханием. Как последний трус, я бежал с поля боя, желая просто все отдать и никогда больше не вспоминать. Упаковав в спортивную сумку немного своих вещей, включая рабочий ноутбук и все свои сбережения, движимый намерением пожить некоторое время у родителей, помогая сестре, я отнес все это в машину.
Теперь, когда наконец я открылся себе, стало гораздо легче дышать. Я больше не изворачивался от своих мыслей, которые, конечно же, считал грязными и отвратительными. Просто смирился и готов был прожить всю свою жизнь именно так, честным с самим собой. Быть может, когда я увижу свою сестру счастливой, это наваждение уйдет, оставив и мне возможность спокойно наслаждаться выпавшими периодами благополучия. По крайней мере, я жаждал приложить всевозможные усилия к обеспечению счастья для Матильды.
Умываясь, я глянул в зеркало и удивился свежим царапинам на щеке. У меня была счесана вся левая скула, а щетина топорщилась клоками. Как будто накануне я нарочно терся об наждачную бумагу. Мысленно прикинув, где можно получить такое увечье и не найдя ответ, я усмехнулся. Что на это скажешь, милая сестренка, как это объяснят твои ученые? Определенно, меня преследует не просто сонный паралич, что-то большее. Уже в который раз эта проклятая тень повторяет, что я их. Чей? Ведь если бы во мне было что-то такое особенное, Мила бы обязательно сказала. Выходит, что она не все знает.
Напевая простенькую мелодию, я вышел из квартиры и уже засунул ключ в дверь, как вдруг ощутил сильный удар по голове. Свет померк, глаза закрылись, а сознание уплыло в темный непролазный мрак.
Глава 15
Очнулся я с ужасной головной болью, крепко привязанный к стулу в абсолютно пустой комнате. Но странное чувство, будто кто-то смотрит мне в затылок, заставило обеспокоенно засуетиться в попытках оглядеться.
– Отпусти меня, черт возьми, что тебе надо? – заорал я, буквально закипая от злости. – Иначе тебе крупно достанется, как только я разорву эти веревки.
В ответ раздался смешок.
– Мне крупно достанется, я уверен в этом, – без сомнения, то был голос Сергея. – Долго же я ждал твоей ошибки. Терпение мое сполна вознаградится.
Понимая, с кем столкнулся, я успокоился и хладнокровно еще раз спросил:
– Что тебе нужно? Развяжи меня и давай по-хорошему поговорим.
– О не, пока я не получу желаемого, сидеть тебе на привязи, пес, – в интонации скользило откровенное презрение, я и не догадывался, что он испытывает ко мне такую неприязнь.
– Я еще раз спрашиваю, чего ты хочешь? Денег?
– Пф, меня это не интересует. Подумай сам, что ты мне можешь предложить в обмен на свою свободу?
– Ну если деньги тебя не интересует, то что? – я недоумевал.
– То, что тебе дороже всего. И не прикидывайся, ты ведь прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
– Ты хочешь, чтобы твое имя светилось на моих книгах? – шальная мысль пришла мне в голову.
– Ты мне еще мотоцикл свой предложи, – рассмеялся Сергей, проходя в комнату. – Вы людишки всегда так цепляетесь за совершенные безделушки, а настоящего сокровища под носом и не замечаете.
– Ты – демон, да?
– Демон, ха! Сам Сатана перед тобой! Поздно молиться! – он принял пафосную позу, как всегда мерзко улыбаясь. – Выполни мою пустяковую просьбу, и я стану еще могущественней! – и расхохотался гомерическими раскатами.
– Я правда не понимаю, объясни, – лихорадочно пытаясь освободиться от своих пут, я старался тянуть время. Но сожаление, вызванное недоверием сестре, напрочь заполонило все мысли и не давало сообразить, как выбраться из ловушки. Горькое чувство досады на самого себя прочно обосновалось в гудящей голове. Я почувствовал себя предателем.
– Ты вчера сделал плохо человеку, который желал тебе добра, – меж тем продолжал Сергей. Он нарочито зевнул и принял самый непринужденный вид, прекратив паясничать. – Это дает мне право сделать гадость тебе. Ты никогда не задумывался, почему в этой жизни все возвращается? Мы, небесные жители, называем это эффект бумеранга, вы земные – карма, – демон посмотрел на меня в упор и скривился. – Если человек делает бескорыстное добро, светлые его награждают по своему усмотрению, если человек делает зло – красные могут покарать на свой выбор. Такая вот своеобразная игра. Думаю, даже такому тупице как ты, это легко усвоить. Взамен мы получаем пищу. Все ваши страхи, чаяния, отвратительные похотливые желания – хорошо нас кормят, давая возможность расти и в ширь и в высоту. И если бы я не преследовал более важную цель, скорее всего, просто сделал бы какую-нибудь пакость тебе, наслаждаясь мучениями. Но ты мало интересен. Сейчас о твоем жалком существовании вспомнит только один человек, кому ты, уж не знаю по каким причинам, дорог. Вот она-то и отдаст за тебя свою сладкую спелую душу, – Сергей вытянул длинный тонкий язык и омерзительно облизнул им свой невидящий глаз со шрамом, будто хамелеон. – Я вот что решил. Мы заключим с тобой сделку.
Сергей подошел ко мне, обыскал карманы на моих шортах и, выудив оттуда телефон, присел на корточки напротив.
– Я набираю ее номер, а ты говоришь, куда приехать, – он вопросительно уставился на меня. – И все, мы в расчете! Я отпущу тебя на все четыре стороны и даже при следующем витке твоей кармы, буду оберегать от неприятностей. Всю жизнь ты проживешь в достатке и любви. Тебя будут носить на руках и обожать толпы поклонников. Ты не будешь знать ни в чем нужды. Умрешь во сне, когда исполнится, скажем, восемьдесят, окруженный молодой красавицей-женой, внуками и правнуками. Все что нужно – просто позвать сюда.
Сомнения не оставалось – ему нужна моя сестра. Но готов ли я ради жизни и своего спокойствия пойти на такой шаг?
– Я вижу, в тебе борются какие-то странные чувства. Ничего не бойся, мы скрепим договор кровью, все как положено. Мои слова будут иметь реальную силу в этом мире, – он привстал и нагнулся ко мне, зашептав на ухо: – Я предлагаю тебе всё, чего только захочешь, а взамен прошу просто зачуханную, больную шизофренией, страдающую душу. Я ведь смогу так освободить ее. Помочь. Она перестанет, наконец, мучиться.
Но отчего-то мне не верилось ему. Я всего на миг представил, как остаюсь в этом мире без Милы, и не увидел смысла в своем дальнейшем существовании. У меня и так все есть. Ему нечего мне предложить.
– Ты эгоист! – отпрянул Сергей, как будто прочитав мои мысли. – А ты о ней подумал? Она сгорает в своем собственном аду. Все, что ей видится и слышится – галлюцинации. Ответы, которые она ищет, придут только с покоем, а покой со смертью. Она прожила очень хорошую, благочестивую жизнь и сможет, наконец, упорхнуть к ангелам. Ты же веришь в ангелов?
– Ты от меня никогда ничего не получишь, – четко выговаривая каждое слово, ответил я демону и попытался его пнуть, но тот отпрыгнул от стула.
– Хм, тогда я просто убью тебя, – Сергей расхохотался, и в его руке блеснул охотничий нож. Демон не торопясь подошел ко мне, покручивая его в руках, давая разглядеть как следует острое громадное лезвие. Крепко зажав мою голову, он приставил нож к горлу и медленно провел. Я замер, боясь пошевелиться и усугубить все. Из появившейся царапины за шиворот тонкими струйками потекла теплая кровь, а горло больно засаднило.
– Я могу и сильней нажать. Приятно?
– Убить ты меня не можешь, а решения своего не изменю, – прохрипел я. – Мне не страшна смерть.
– Ладно, – Сергей отошел в центр комнаты и поглядел в окно. – Тогда мы подождем, когда она сама спохватится и придет ко мне. Ловушку я уже расставил. Думаю, без труда поймаю такую глупую птичку.