Я недоверчиво на нее покосился. Где-то в глубине души я понимал, что она хочет сказать мне что-то умное, но слишком устал и злился на сложившиеся обстоятельства, чтобы вникнуть в суть слов. Сестра видимо это почувствовала, посмотрела на меня, протянула руку и пальчиком потерла мою щеку.
– Запачкался, – лаконично заявила Мила, пытаясь таким образом отвлечь мое внимание, – и зарос за два дня. Иногда даже поворот вправо может решить судьбу миллионов. Слова, произнесенные вслух, необходимо взвешивать до того, как сказал, так же и с поступками.
– Он же их не взвешивает, когда орет на тебя!
– Потому что у него тоже нет ответственности за свои поступки. Ну, разозлился Дима, ничего страшного же не произошло. Я же понимаю, что просто попалась под руку. Ну, отвел он душу таким образом, я же не переломилась. Для чего мы тогда женаты, если не для этого?
– Вот и я не пойму, для чего!
– Ты сам сейчас злишься якобы на Дема, хотя мы оба прекрасно понимаем, что корень твоего гнева я и только я.
– Мила, прости, но ты иногда такая дура! – я окончательно психанул и отвернулся от нее.
– Еще какая, – хихикнула Мила.
Мне не хотелось с ней разговаривать. Если человек признается окружающим, что дурак, значит, у него совсем не осталось чувства собственного достоинства. Обозвав ее, я надеялся хоть на какую-нибудь ответную реакцию. Ведь я уверен, если дело в трусости, то сестра не побоялась бы отстоять свои позиции. Но она так легко согласилась с моим диагнозом. Значит, я что-то недопонял. И вот я уже больше злился на себя самого. Черт бы побрал эту Милу! Как у нее ловко выходит мучить людей.
Я посмотрел на нее, задумчиво изучающую узоры на окне. Сидит, как ни в чем не бывало, дышит на стекло, а потом рисует пальцем котов и деревья. Все стирает и по новой. Если бы я был на месте наших родителей, я бы наверное тоже думал, что Мила без царя в голове. Сестра резко обернулась, и, смотря на меня, принялась вытирать свое последнее творение, загадочно улыбаясь:
– Ты ничего не видел, – заговорщицки проговорила она и подмигнула. Ну как на нее можно злиться?
– Чего там случилось? – обернулась Катерина, заинтересованно глядя на нас. Не знаю почему, но мы одновременно с сестрой рассмеялись и не могли долго остановиться, чем явно очень обидели мою девушку. Она недовольно нахмурила брови и отвернулась.
– Нельзя так, – покачала головой Мила, – плохо, очень плохо.
– Я все улажу, не переживай, мышка, – и подвинувшись ближе к сиденью Кэт, замурлыкал ей извинения.
Приехав домой, я сразу пошел в душ отогреваться, пока Катерина готовила ужин и постель. Из головы не лез этот проклятый сон, от близости Матильды тело ныло и, казалось, рассыпается на тысячи осколков, а мельком увиденная в машине ее обнаженная спина, не давала сойти болезненной эрекции. Две ямочки в районе поясницы, они всегда меня завораживали. Пребывая в подавленном состоянии, я вышел из душа.
– Что с тобой? – все еще немного злясь, спросила Катерина.
– Двое суток тебя не обнимал, не могу уже, – соврал я. – Вот этим мне и не нравится уезжать надолго.
Она расплылась в улыбке, готовая простить мне все за такое признание.
– Я мигом, только не засыпай, – и скрылась в душе.
Я завалился на кровать и едва прикрыл глаза, прокручивая в голове события прошедших выходных, еще больше вгоняя себя в уныние. И когда пришла Катерина, я выбросил в нее всю смесь переживаний, скопившуюся за эти дни.
Она мирно спала, а я все ворочался, секс не принес ожидаемой разрядки. Встав с постели, я вышел в тамбур покурить, и ничуть не удивился, когда там же появился мой сосед.
– С тобой покурю, не против?
Я безразлично пожал плечами.
– Ездили куда-то? – не унимался тот. Сергей громко втянул воздух в ноздри и довольно улыбнулся. – Да, хорошо пахнет. Сейчас последние погожие деньки, грех такими не воспользоваться.
– Ну да, – пространственно ответил я. Странно, сегодня все что-то нюхают.
– С обеими ездил? Как блондиночка поживает?
– Послушай, она замужем, и не любит случайных знакомых, отстань от нее, а? – раздраженно попросил я. Его физическая близость была мне неприятна, а он как будто специально пробовал пределы моей зоны комфорта.
– Да я так, просто, не кипятись, чувак. Ну не взял в расчет, что ангелы тоже замуж выходят, – усмехнулся он в ответ мне.
– Выходят, – печально подтвердил я и едва слышно добавил: – и гибнут.
– Ха, ну бывай, – он по-дружески шлепнул меня по плечу и скрылся в темноте коридора, а я следом поплелся домой и лег в кровать.
Никак не мог понять, что ему надо. С виду обычный влюбленный в мою сестру, я их сотни перевидал на своем веку. Жалкие, лишенные человеческого облика, люди-приведения, они волочились за ней годами. А она за всех волновалась, всех понимала и сочувствовала, беря на себя вину за очевидную бесхребетность ухажёров. Ведь никто из них не мог ей ничего предложить. Да и какой женщине понравится, если кавалер сразу раскрывается без остатка, не оставляя от своей личности и грамма самобытности? Глупые и наивные, принимающие ее жалость за слабость.
Но этот был явно не из таких, слишком самоуверенный что ли. Может Матильде просто показалось, и он вовсе никакой не демон? Может, я сам верю в ее экстрасенсорные способности, а она ловко поддерживает это состояние во мне?
Уже засыпая, я вдруг увидел в дверях комнаты Сергея. Он стоял и улыбался своей нахальной раздражающей лыбой, вскидывая игриво бровями. В ушах начал нарастать сильный шум, почти невозможный. Я хотел подняться и прогнать его, но не мог пошевелиться. Что-то сковало меня. Сонный паралич. Осознание происходящего на этот раз пришло довольно быстро. Я попытался позвать Катерину, чтобы она меня разбудила. С неимоверным трудом мне удалось развернуться и дотронуться до плеча спящей рядом девушки, но когда она обернулась ко мне, вместо красивого лица я увидел рожу смеющегося соседа. И опять я лежал на спине, в том же положении, откуда все началось. Это было невыносимо. Я повторял попытки проснуться снова и снова, и каждый раз, сознание возвращалось в исходное состояние. Из последних сил я попытался крикнуть, и какое-то подобие мычания сорвалось с моих губ.
– Милый, милый, что с тобой, проснись, – в панике Кэт трясла меня за плечо.
Я резко сел и испуганно посмотрел на свою девушку. Потом потрогал на всякий случай ее лицо.
– Господи, ну и кошмар.
Я повернулся на бок, крепко обнял Кэт и принялся объяснять, что я имел в виду, говоря 'кошмар'.
Глава 12
Еще долго Катерина вела себя, мягко говоря, странно, неодобрительно высказываясь о моей сестре при любой выпадающей возможности. Стала вся какая-то напряженная и постоянно доканывала расспросами, пытаясь выяснить, где мы болтались той ночью с Матильдой. Я отшучивался, как мог, говоря, что просто вышел покурить, а сестра увязалась за мной и попросила проводить ее в туалет. Но моя девушка упорно не хотела мне верить. Я стал понимать, что ей весьма неприятна такая моя фанатичная забота о Миле.
Спустя какое-то время Кэт сменила тактику. Начала интересоваться эзотерикой, богословием и еще какими-то околонаучными темами, напрочь вынося мозг всей этой мурой. Записалась на курсы малопонятной мне Аюрведы, которые я про себя называл сектой, ходила на многочисленные собрания, возвращаясь оттуда 'восторженной идиоткой'. В ее устах философствование о жизни и смерти, о растворении самосознания в космическом Ничто звучало как-то нелепо, наивно и до одури шаблонно. Она просто заучивала модные тезисы, сыпала ими направо и налево, не вникая особо в суть самого учения. И если Матильда имела дар убеждать людей, то у Катерины с этим явно были проблемы. Любой вопрос, отстранённый от темы, которую она проповедовала в тот момент, ставил ее в тупик. Раздражение нарастало, доводя меня до точки кипения, и я взрывался, но быстро остывал, прося просто оставить меня в покое. Наступало, примерно, недельное затишье, которое я мог полностью посвятить работе, стараясь не обращать ни на что внимание.
Три месяца я корпел над новой книгой, не прерываясь, изредка созваниваясь с Матильдой, чтобы уточнить линию сюжета. Сестра всегда с удовольствием болтала, но встретиться отчего-то не желала, мотивируя тем, что плохо себя чувствует или погода плохая, или Дмитрий не пускает. У нее находилось тысяча причин, чтобы не видеться со мной, сама же она никогда не звонила первой. Но я ее не виню. Ей вообще, чтобы сделать хоть один звонок, даже очень важный, приходится собираться неделю. После нашего разрыва, когда я уехал учиться, а она сбежала с Михой в попытке обрести счастье, наше общение всегда происходило наплывом. Мы могли на протяжении недели видеться каждый день, буквально погрязнув друг в друге, а потом полгода даже не перекинутся и парой слов, чтобы при встрече вновь, на короткое время, сплести свои судьбы в один тугой узел. Одно для меня было всегда ясно: за моей спиной она и, если что-то случится, сестра никогда не отвернется и подставит мне плечо. Очень хотелось верить, что Мила чувствует то же самое, помня о своей безопасной гавани в этой стремительной жизни.
Пролетела незаметно осень, настала промозглая мокрая зима. Снега почти не было, зато дождь лил практически каждый день, превращаясь под действием небольшого мороза в скользкий лед, одевая природу в прозрачную простыню, так что создавалось впечатление, будто это не живые деревья и трава, а статуи из хрусталя. Я никогда не любил такую погоду и редко выходил на улицу. А если уж мне и суждено было по каким-то делам выбираться в город, то приходилось отпаивать себя весь вечер горячим глинтвейном под монотонный бубнеж Катерины о сакральных тайнах Вселенной. Наши встречи с соседом стали обычным делом, можно сказать, что мы даже подружились и иногда устраивали небольшие попойки у нас дома в выходные. Он действительно оказался самым обычным, слегка эксцентричным молодым человеком. Нас сблизила тяга к литературе. Сергей только делал первые шаги по направлению к писательству, но у него уже неплохо получалось. Вопросов о моей сестре он больше не задавал, только если я сам иногда вскользь не упоминал в разговорах о ней.
Январь подходил к концу, а это было одно из любимых мною времен. Всё находилось в каком-то трепетном нетерпении, ожидании, томлении предчувствием самого прекрасного явления на земле – пробуждения природы. Дождь, наконец, прекратился, город по утрам укутывался странным туманом, создавая неповторимое ощущение таинственности и уединения, привнося в мою жизнь своеобразный уют.
Настал день рождения Матильды. Обычно сестра в этот день устраивала праздник, готовила вкусные блюда и с нетерпением ждала гостей. И хоть она была не большой охотницей за гостинцами, да и баловали ими сестру не часто, но, например, самодельные открытки, которые традиционно преподносили ей племянники, она принимала как дар волхвов и часам разглядывала, хвастаясь ими каждому пришедшему. Для Матильды не бывало пустячного подарка, если, конечно, он был сделан от сердца.
Теперь все по-другому. Вот уже пять лет она не отмечает ни День Рождения, ни Новый Год, ни другие памятные даты, считая праздники – поедателями времени.
Проснувшись, я тут же ей позвонил, стараясь первым поздравить. Сонная Мила даже не сразу поняла кто это, я совсем забыл, что не предупредил о смене номера.
– Мы не будем отмечать, но если хочешь, приходи на чай, – без особого энтузиазма пригласила она к себе. – Это просто день, я не люблю этого всего.
Но мне все равно, что она думает по этому поводу. Этот праздник был в первую очередь важен мне, как напоминание о минувшем детстве. Я горел нетерпением сделать ей сюрприз, еще месяц назад заказав особый подарок. Такого человека, как Матильда, тяжело удивить. И хоть я знаю, что она будет рада простой безделушке, мне хотелось презентовать ей что-то действительно стоящее, какую-нибудь серьезную 'ловушку для разума'. Сестра часто мне про такие штуки рассказывала:
– Вот знаешь в чем самая главная опасность в жизни? – как-то задала она мне такой вопрос. – Это не бури и быстрые течения, не головокружительные водовороты. Жизнь нас возносит на волнах и обрушивает с головой на дно. Но в такие минуты резервы твоего самосознания активизируются, делая восприимчивость острой, мир ярче, а мысли стремительней. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Да, – неуверенно соглашался я.
– Но в моменты блаженного затишья, когда ты нежишься в море спокойствия – всё вокруг уже не имеет значения. Понимая, что начинаешь засыпать, ты будешь пытаться каким-нибудь образом встряхнуть себя. Примешься суетливо что-то делать, измельчаясь, таким образом, духовно. Эта суета, изначально задуманная в качестве поддержки бодрствования, на самом деле еще сильней закрывает твои глаза. Ты принимаешься егозить, нервничать, отрываясь на родных. Смотришь вокруг и уже не помнишь, почему тебя окружают именно эти люди, зачем вы в одной лодке. Вот самая ужасная опасность, грозящая утопить в пучине надуманных страстей. И очень хорошо, если в секунду, когда ты чувствуешь себя побежденным, кто-то, кто любит тебя, просто указывает на 'ловушку для разума', от взгляда на которую ты сразу вспоминаешь – кто ты и для чего пришел в этот мир, обретая целостность.
Именно что-то такое мне и хотелось подарить Матильде. То, что всегда бы напоминало ей обо мне, действовало, словно якорь, крепко удерживающий ее в этом мире. Чтобы она возвращалась, хоть иногда ко мне, на Землю. Мой выбор пал на небольшой круглый медальон, сделанный из золота, на одной стороне которого я попросил нанести гравировку в виде мольберта, кистей и палитры, а на обратной надпись: 'Моей милой Миле'. Я всегда любил созвучие этих слов, они пузырями скатывались с языка, лопаясь под тяжестью давления воздуха из легких, оставляя после себя летнее земляничное послевкусие.
Катерина брезгливо скривилась от самой идеи, не понимая смысла задуманного.
– Можно просто подарить деньги! Это самый нормальный подарок. А золотишко муж должен дарить.
– Деньги – это подарок, когда хочешь всячески подчеркнуть, что человек тебе безразличен! Что тебе лень думать и изобретать. А я не хочу, чтобы моя сестра хотя бы заподозрила меня в этом.
– Какие наивные детские рассуждения! Ну, давай ей подарим тогда нормальный кулон, раз уж хочется. Например, сердечком! Ну или там браслет плетенный. Знаешь, я видела недорогой, в этом новом магазине, его еще по телеку рекламировали. Он хоть и серебренный, но твоей сестре вполне сгодится. Насколько я помню, Матильда вообще не носит украшения.
– Кэт, всё, хватит, – я махнул на нее рукой, давая понять, что продолжать разговор не намерен. Если ее не остановить, она могла часами рассуждать об украшениях и новых магазинах.
– Не отмахивайся от меня, я же знаю лучше. Я же девушка и понимаю, чего бы хотелось мне на месте Милы получить в день рождения, никак не кругляшку с какими-то линеечками.
Я в сердцах чертыхнулся. Повезло, что ума хватило не рассказывать ей про надпись на обратной стороне, тогда бы мне точно не удалось просто абстрагироваться, скандал был бы обеспечен.
Вечером, заехав по пути за кулоном, мы с Катериной подкатили к дому Матильды и постучали в дверь.
Открыл Дмитрий, весь какой-то лениво круглый, походивший своим видом на сонного медведя. Мила хозяйничала на кухне, привнося последние черты к праздничной трапезе. Сегодня был греческий салат, макароны под соусом болоньез и тортик к чаю. Моя сестра любила и умела вкусно готовить, а я, признаться, уже устал от быстроприготовляемых суррогатов, коими пичкала меня все это время Катерина. Аппетитный запах витал по всему дому, заставляя рот наполняться слюнями, а живот урчать в предвкушении.
Матильда никак не нарядилась к празднику, на ней болтались старенькие домашние теплые шорты и моя футболка, оставшаяся у сестры с нашей осенней поездки в лес. Она была значительно уже заношена и застирана, покрытая пятнами краски.
– Могла бы и примарафетиться в честь гостей, – шепнула ошарашенная Катерина, которая не позволяла себе даже в одиночестве ходить в таком виде. – Ну и замарашка, просто жесть.
И тут же натянула на себя радушную улыбку и полезла целоваться:
– Мила, как дела? Сколько мы не виделись, как ты чудесно выглядишь.
Матильда, уже успевшая отвыкнуть от Катерины, глядела на нее рассеяно и сконфуженно, но через несколько минут подобрала комбинацию правильных ответных эмоций и улыбнулась.
– Я рада, что вы пришли, давайте садиться за стол. У Анастасии заболел Артем, она не придет, Елена на работе сегодня, дети ее уже забегали поздравить меня, а родители чего-то не звонили даже. Так что ждать нам больше некого.
Мы практически молча ели и пили. Я заметил сильную перемену в своей сестре. Она больше не светилась. Была необычно тиха. Огонь, который я всегда наблюдал в ее, казавшихся безумными, глазах угас. Довольно четко она отвечала на все вопросы и разговаривала по большей части об обычной чепухе.
– Ты рисуешь? – улучив момент, задал я тревоживший меня вопрос. Дмитрий нахмурился, а Мила наигранно засмеялась:
– Что ты, я устроилась на новую работу, мне сейчас совершенно некогда.
– Вот что произошло, – качнул я головой. – И что за работа?
– Да так, диспетчер. Сижу у себя в коморке и отвечаю на телефонные звонки. Платят не много, но стабильно. Уже три месяца там.
– Да любая работа, лучше, чем безделье дома! Ведь дома женщина начинает загнивать, надумывает себе несуществующих проблем и развлекается, тираня близких, – тут же влез Дмитрий. – Хорошо, что работает, так гораздо лучше. Жена, пойди, поставь чайник, – и как только Матильда скрылась, нагнувшись ко мне, шепотом добавил: – Не нужно ей этого, не начинай. Только налаживаться все стало.
Я лишь пожал плечами, но был разочарован. Мы посидели еще около двух часов, но разговор не клеился, заметно было, что Мила отчего-то волнуется и все время вытирает влажные руки о свои коленки. Я все ждал момента, чтобы вручить ей подарок и посмотреть на реакцию, но ни Кэт ни Дем не оставляли нас ни на секунду, как будто мы могли сбежать от их неусыпного надзора в ночь.
– Мил, а я тебе что-то принес, – поняв, что все так и будет продолжаться, я встал из-за стола и направился в коридор, где висела моя куртка. – Иди, покажу.
Она последовала за мной, а наши благоверные вывалились в коридор, толкаясь в дверях.
– Поздравляю тебя с днем рождения! – торжественно произнес я и вручил сестренке коробочку. Видя, что она собирается отделаться только сухой благодарностью, а посмотреть потом, схватил Матильду за руку и прошептал: – Сейчас!
Сестра смутилась, но все-таки послушно открыла подарок. Едва взглянув на медальон, она еле слышно ахнула, потом долго рассматривала его, перевернула и улыбнулась. Все мы, собравшиеся, замерли в немом предвкушении. Мила подняла глаза, и я увидел, как в них заблестели слезы.
– Не надо было, Жень, – проговорила она одними губами, чтобы понял только я.
– Ты чего? – я взял ее за обе руки и слегка одернул. – Уснула?
А она посмотрела мне в лицо, опять, словно силясь что-то разглядеть, громко сглотнула и сжала в своих крепких объятиях.
– Спасибо, Жень, спасибо. За все.
– Ну вот и хорошо, – поспешила к нам Катерина. Наши объятия показались ей через чур тесными. – Подарок понравился, а нам как раз пора домой.
Мила тут же отпустила меня и, сделав шаг назад, дала возможность Кэт встать между нами и снять верхнюю одежду с вешалки. И пока моя девушка суетливо собиралась, громко говоря какие-то банальные фразы о гостеприимстве, мы с сестрой смотрели друг на друга неотрывно, вспоминая о самой важной вещи на этом свете – о том, что мы есть друг у друга.
Поездка домой проходила в полной тишине. Катерина, явно обиженная, сидела насупившись, а я так устал от нее за сегодня, что даже не предпринимал попытки наладить отношения. К тому же у меня в голове роем носились многочисленные вопросы, на которые я, к сожалению, не знал ответа. Что же все-таки случилось с моей сестрой? Почему она вдруг стала такой? Неужели и вправду заснула? Как это могло произойти?
– И о чем ты лоб наморщил? – вдруг возмущенно поинтересовалась Кэт. – Уже полпачки втянул, не останавливаясь.
Я действительно увлекся и выкурил за поездку как минимум три сигареты.
– Да так, – пространственно ответил я и затушил в пепельнице окурок.
– Выкладывай, что она тебе там сказала? Подарком не угодил?
– Нет, наоборот. Просто, – я набрал побольше воздуха в легкие, уже пожалев, что начал фразу, но пристальный взгляд Кэт не оставлял мне выбора. – Просто, неужели ты не заметила эту перемену, которая в ней произошла? Задумался, от чего она такая стала.
– А по-моему она просто привлекает к себе внимание! Ей нечего предложить мужчине в плане внешности, вот и хочет казаться необычной, идет на всякие ухищрение. А тут не перед кем выделываться. Наконец, ты и увидел ее истинное лицо.
И какой ответ я хотел получить от своей девушки? Странно было изначально задевать эту тему.
Ближе к вечеру следующего дня мне позвонил обеспокоенный Дмитрий в поисках Матильды.
– Я думал она у тебя, что-то с работы задерживается. Телефон свой, разиня, дома оставила. Ладно, попробую позвонить ей на работу.
– Ты только мне сообщи, когда она найдется.
Почему-то я не волновался, уверенность, что с ней все в порядке не покидала меня. И даже, наоборот, я испытывал некую радость от поступка Милы. Наконец, она сделала что-то наперекор своему мужу. Вскоре отзвонился и сам Дем, сообщив о поимке сестры в парке возле дома. Просто гуляла.
Спустя пару недель я узнал, что Матильда вновь начала рисовать, и Дмитрий, похоже, смирился с этим, взяв с нее слово: вначале работа, а потом развлечение. Я был рад оказаться для Милы катализатором, вернувшим ее к жизни. 'Ловушка для разума' все-таки сработала.
Глава 13
Весна вступала постепенно в свои права, и вот уже ветер казался не таким порывистым, а все больше теплым и ласковым. Природа вокруг расцветала, разнося по городу сладкий аромат цветущей вишни и сирени. Роман был окончен, оставалось внести небольшие правки, о чем я в первую очередь после редактора, сообщил Миле и попросил ее отпраздновать это со мной. Мне натерпелось узнать, справился ли я с заданием, донес ли в тексте все то, что чувствовала сестра. И, конечно, было интересно, чем она сейчас живет, что рисует. Неделю я названивал и уговаривал встретиться. Матильда отнекивалась, ссылаясь на занятость, пока я, не слушая протестов, просто не поставил перед фактом, приехав к ней домой в выходной день, заранее зная, что Дмитрий умотал в город по каким-то своим делам и не будет нам мешать.
На удивление встретила Мила меня в хорошем расположении духа, приподнятом настроении и мы долго болтали, обсуждая рукопись, которую она уже к этому времени умудрилась прочесть. Миссия, возложенная на меня сестрой, оказалась выполненной блестяще, Мила была довольна и не уставала расхваливать, постоянно повторяя, что я хорошо уловил суть отношений между главными героями.
– Может, все же напишем твое имя как соавтора? – опять попытался я.
– Нет, нет, это только твоя заслуга. Я вот когда-нибудь нарисую к ней иллюстрации, и мы с чистой совестью накалякаем меня на обложке.
– Ну что ж, как скажешь. А покажи-ка мне, что ты последнее сотворила.
– Я мигом, – крутанулась она на пятке вокруг своей оси и убежала куда-то. Но вскоре вернулась, неся в руках разрисованный планшет, и водрузила его на подоконник.
– Вот, – с гордостью сестра представила мне свой новый рисунок. На нем была изображена самая обычная ваза с синенькими цветами. Ничего сверхъестественного. Правда, ваза какая-та искривленная. Может тайный смысл именно в этом?
– Эм, что это? – растерянно спросил я, тщетно пытаясь отыскать послание в ее рисунке.
– Это ваза! – восторженно пропела Матильда.
– Я вижу, что это ваза. Но я тебя спрашиваю – ЧТО ЭТО?
– Тебе не нравится, – сестренка как-то съежилась и помрачнела. – Значит, никому не понравится, – вздохнула она.
– Ну, ваза-то так себе, если честно. Я просто не понимаю, зачем надо рисовать вазу?
– Все художники рисовали вазы или фрукты. Это же нормальное, правильное искусство. Вазы, фрукты и еще, о, люди! Люди совсем не выходят, – она обреченно опустила руки, теребя край своей футболки.
– Ладно, пойдем по-другому, – я прищурил один глаз и встал в важную позу, изображая критика. – Что хотел сказать художник? – Матильда растерянно заморгала и, попятившись, плюхнулась на диван.
– Откуда я знаю, что хотят сказать художники, рисующие людей и вазы. Я не художник. Я бездарность, – и начала тереть глаза в попытке сдержать слезы.
Я присел рядом и обнял ее.
– Малыш, ты обманщица, каких свет не видывал. Можешь поплакать, я никому не скажу. А взамен требую поставить в известность, что толкнуло тебя рисовать вазы. Это опять он?
Она разрыдалась, уткнувшись мне в предплечье. Что-то пыталась промямлить, но ее слезы не давали мне понять, что именно. Я глубоко вздохнул от досады, что не могу ничего сделать. Просто сидел рядом и гладил ее по плечу, которое остро врезалось мне в ладонь. У меня возникло ощущение, что сестра еще сильней похудела.
– Ты ела сегодня? – попытался я ее отвлечь.
Она отстранилась, переключив внимание из внутреннего мира во внешний. Я будто ясно услышал этот щелчок во время перехода из одного состояния в другое.
– Я.., я не помню. Кажется, я пила чай сегодня. Ты голоден, наверное? Давай я тебя покормлю, пойдем на кухню.
– Мышь, я тебя как старший брат накажу! Четыре вечера, а ты только чай пила за весь день? А ну, быстро на кухню, вазорисователь мой.
Новый титул, нареченный с моей легкой руки, заставил ее улыбнуться. Мы прошли на кухню и, пока Мила разогревала чайник да доставала яства из холодильника, я окинул взглядом помещение. Внимание привлекло ведро с мусором, заставив удивленно замереть на долю секунды. В кульке валялись куски разорванной картины.
– Что это?
– А, ерунда, – нахмурилась сестра.
Я встал со стула и полез вынимать обрывки. Матильда кинулась было меня останавливать, но я нервно оттолкнул ее. Она не удержала равновесие и шлепнулась рядом. Процедив сквозь зубы прощение, я разложил собранные куски. Картина была в красных тонах, на ней не вырисовывалось ничего конкретного, но взгляд утонул в алых линиях. Я видел явственно пламя, которое не просто горело, он пожирало все вокруг. Что-то шевельнулось в душе, заставив невольно сглотнуть подступивший ком. Этот огонь ясно ощущался во мне, он горел в горле, плавил мозг, заставлял вибрировать каждую мышцу. Матильда воспользовалась моим оцепенением и тут же сгребла все кусочки, сминая их до неузнаваемости.
– Фигня, фигня, я же говорю, – слезы опять потекли по ее щекам.
Я резко схватил сестру за руку и заставил посмотреть на себя.
– Откуда ты это взяла? Да остановись ты! Это я, мне же можно рассказать.
– Я, я не знаю, – сквозь всхлипывание, но уже успокаиваясь, попыталась объяснить Мила. – Прости, я иногда забываю, что ты друг. Думаю, это адский огонь или что-то в этом роде. Я не могу описать ощущения, просто я там когда-то была и вдруг это вспомнила, – Матильда помолчала, но она знала, что для меня этого мало и придется объяснять все. – Я, я чувствую агонию и боль, – тихо прошептала она, – понимаешь, не в физическом смысле. Я чувствую агонию и боль вот тут, внутри. Моя душа горит и мучается, и ей вторят сотни таких же мучеников. Это наказание за нашу несовершенную жизнь, за ошибки, за податливость страстям и минутным прихотям. Мы вместе поем эту горькую балладу, омывая слезами раскаленные раны. Я проснулась с этим и поняла, что должна нарисовать всё, что чувствую, во что бы то ни стало, иначе это не уйдет из меня. Иначе я сама сгорю в этом водовороте кошмара. Но когда Дмитрий увидел – наорал, сказал, что я больна и мне надо лечиться. Что это не искусство, а ерунда, и если я хочу хоть что-то в этом мире значить, мне надо рисовать как все, иначе он покажет меня психиатру.
– Уходи от него! – со злостью произнес я. Эта фраза сама слетела с моих губ. – Уходи.
– Нет, нет, нет, – затрясла она головой, и вновь принялась оживленно сгребать клочки, неуклюже засовывая их в пакет. – Он прав. Я ничего в этом мире не значу, а он научит меня быть нормальной и значить.
– Дура, – еще больше разозлился я, – для кого-то ты значишь больше чем просто жизнь. И именно такой, ненормальной, если хочешь!
– Для кого это интересно? – грустно усмехнулась Мила. – Ты всегда так держишься за мою болезнь. А не думал, что мне самой тяжело так жить? – она помолчала, глотая слезы, потом взглянула исподлобья на меня и вновь грустно усмехнулась: – Конечно, Дмитрий прав, я для тебя хлеб, в твоих интересах сохранять меня нестабильной. А я, может, устала. Устала видеть и слышать это все. Ты знаешь, каково это быть видящей? Чувствовать чужую боль, метаться в чужой агонии, проживать чужие жизни? Я схожу с ума от одиночества, потому что просто не могу этим ни с кем поделиться, меня никто не понимает. И никогда не поймет! А Дмитрий принимает хотя бы и пытается мне помочь, в отличие от тебя.
– Ну и оставайся со своим Дмитрием, – выкрикнул я, окончательно психанув, и стремглав выбежал из дома. Я находился в каком-то шоке, к которому примешалась досада и злость от ее непонимания. Сестра всегда оправдывала меня, мои поступки, знала, чем я мотивирую их, наши мысли плыли на одной волне, сколько бы лет разлуки между нами не стояло. Я ведь действительно ее люблю и хочу только одного – чтобы Мила была счастлива. Но благодаря ее мужу, все мои поползновения вывернуты наизнанку, создавая иллюзию, будто я использую такое состояние.
Я сел на мотоцикл и выжал из него всю мощь. Впервые, я не задумывался о своей безопасности, впервые мне было все равно. Если сестра считает меня предателем, то мне уже нечего бояться, а уж тем более щадить ее чувства. Гнев, злость, бешенство, все разом обрушилось и обуревало меня. Мысли путались, и одна фраза, будто молот беспощадного Бога, звучала в голове, голос Матильды повторял: 'я для тебя хлеб'.
Но я всегда предлагал этот хлеб делить на двоих. Сколько раз умолял просто переехать ко мне. Я бы содержал ее, и пусть бы она посреди ночи рисовала свой ад, и словом бы не попрекнул. Нет, ей во что бы то ни стало хочется быть нормальной, как все. И даже скорей всего не ей самой, а ее придурашному мужу. Матильда стала всего лишь его послушной марионеткой, теряя свою неповторимую индивидуальность. И ради чего? Он за все то время, что они вместе, ни разу ласково ее не назвал, ни разу не похвалил. В его взгляде никогда не было и намека на нежность. Все разговоры о нем самом: какой он умный, красивый и талантливый. Нарцисс чертов! Была бы моя воля, я раскроил бы ему череп.