– Мне удалось тебе это показать! Удалось!
Голова закружилась, и я потерял сознание. Очнулся уже в своей кровати от того, что Елена била меня по щекам, пытаясь привести в чувство.
– Перегрелся, наверное, – неподалеку кудахтала мама. Матильды нигде не было. Мне не разрешили вставать, да и сказать по правде, чувствовал я себя невозможно обессиленным. До вечера я пролежал, не в состоянии даже говорить и шевелиться.
Дом погрузился во тьму, затихли шорохи и скрипы, сопровождающие каждый вечер наше большое семейство. И только я начал засыпать, как дверь в комнату скрипнула и у кровати показалась Мила. Она встала в нерешительности у моего изголовья и громко вздохнула. Потом еще вздохнула и еще, как будто это делало ее смелей. Она в пятый раз глубоко вздохнула и практически уволилась на меня, крепко обняв.
– Я отдаю свои силы тебе, прости меня, прости, – Мила плакала и сжимала меня в своих объятиях все сильней и сильней. И откуда в этой болезной девчонке столько возможностей.
– Ты меня раздавишь, – еле смог выговорить я.
Матильда отскочила как ошпаренная и выбежала из комнаты. Как я узнал позже, она искренне думала, что я сплю. Когда же состояние мое улучшилось, и я поинтересовался у сестры, что случилось на самом деле, то получил в ответ общепризнанную версию. Мол, я перегрелся, зашел попить водички и грохнулся в обморок. Факт произошедшего Мила категорически отрицала. Тогда я пригрозил, что расскажу маме, как она не спит ночами и болтается во дворе, позволяя себе разговаривать с людьми неопределенного места жительства, неприступная стена пала, и Матильда во всем созналась.
– Многие, кто нас окружает – спят, но есть и такие, которые ощущают что находятся Здесь и Сейчас, – вот что она мне тогда сказала. Но никакие мольбы не смогли растопить ее решительное несогласие повторить эксперимент.
– Тогда обещай мне, – попросил я Матильду, – если засну, ты приложишь все усилия, чтобы я проснулся? Клянешься?
Мы обменялись клятвами, и с тех пор наше приветствие превратилось в этот странный вопрос. Как только формальности были улажены, Мила тут же затараторила:
– Ты как раз вовремя, я только закончила, – она была вся как будто напружиненная, казалось, вот-вот начнет прыгать то ли от радости, то ли от безумия. Мила провела рукой по лицу, оставив на носу серую полосу. Я усмехнулся:
– В чем ты вся? – и достав из кармана платок, попытался легонько оттереть пятно.
– Я уже взрослая и сама могу, – засмеялась в ответ Матильда и торопливо зашагала, приплясывая, по направлению к ванной комнате. – Карандашом рисовала, – раздалось оттуда.
Я последовал за сестрой и встал в дверях, глядя как она пытается отмыть грифель с рук, лица и одежды. Мне всегда нравилось за ней наблюдать. Не знаю почему, но я получал какое-то успокоение, ощущал некую силу, когда находился рядом с ней. Чувствовал себя целостным что ли.
– Пойдем же, пойдем, – попыталась она вытолкать меня, уперевшись в плечо своими тоненькими ручками, – я там такое наваяла!
– От бесстыжая, мы с тобой сколько, полтора месяца не виделись, и ты даже не обнимешь брата?
– Обниму, конечно, – и Матильда прижалась ко мне, как всегда сильно сдавив в объятиях, – прости, я очень рада тебя видеть. Я старалась успеть к твоему приезду.
Сестра взяла меня за руку и потянула в комнату, которая в их семье гордо именовалась кабинетом.
Кабинет этот был простенько обставлен: небольшой одноместный диван, стол с компьютером и высокие, достающие до потолка стеллажи, сплошь заставленные книгами. На диване, образуя беспорядочный комок, сплелись подушка и флисовый плед, из чего мне стало понятно – сестра ночевала тут. На полу валялось огромное количество разношерстных клочков бумаги, видимо неудавшиеся эскизы. Посередине комнаты возвышалась тренога, на которой покоился рисунок в серых тонах. Давно остывший, не допитый чай стоял на столе. Предательский коричневый круг, след от дешевого пакетированного суррогата, видневшийся на внутренней стороне кружки указывал, что заварили его еще ночью. Негромко играла музыка, извечный джаз, к которому Матильда пристрастилась, будучи замужем за музыкантом, навевал спокойствие и некую пелену на происходящее. Вообще, казалось, что входя в кабинет, попадаешь в совершенно другой мир, все в какой-то чумовой дымке, легком флере, будто кто-то к твоему приходу надымил марихуаной. Но я знал, что сестра никогда не пробовала и не попробует никаких наркотиков. Ведь я сам, в молодости, не раз ее уговаривал это сделать. А она всегда смеялась, отвечая, что ей хватает своей дури в голове. И вот среди этого дыма, этой непонятной удушающей атмосферы, нависающей липкой патокой на сознание, как меч в камне, несущий спасение целым народам, стояла картина. Конечно, картина – это громко сказано, скорее какой-то набросок, сплошь состоящий из черт, стройно пристроившихся одна к другой.
И хотя рисунок притягивал взгляд, невозможно было прям так, с ходу, понять, что же изображено. Но вглядевшись, я почти сразу понял задумку: на переднем плане ворон, к слову, получившийся весьма реалистичным, сидел на фоне небольшого заборчика, острые пики которого уходили в серое небо. За заборчиком виднелось кладбище, со старыми, заросшими плющом крестами и надгробиями. В небе изображено подобие солнца, хотя это могла быть и луна, а изо рта ворона к светилу устремилась вереница серых пятен. Не знаю почему, но глядя на этот рисунок, что-то внутри зашевелилось. Нельзя было похвалить сестру за реалистичность: и заборчик был кривоват, и солнце больше овальное, чем круглое. Ворон так и вовсе непропорционален по отношению к остальным нарисованным предметам, но казалось, что глазом, обращенным к смотрящему, он заглядывает прямо в душу, вопрошая: 'Зачем ты потревожил мой покой и отвлек от важного дела?'
– Эм, – только и смог я произнести, – какой-то мрачноватый сюжетец.
– Ты что, наоборот! – возразила взбудораженная Матильда, застывшая, предвкушая мой восторг и глядящая на меня по-детски наивно. – Это же символизирует начало новой жизни. Вон видишь, сколько свободных душ парит к солнцу, в небо.
– Так, а ворон – это тогда символ чего?
– Ворон – это своего рода жернова. Наша жизнь. Пока мы не пройдем через начертанное, избавляя душу от грязи, несовершенного, мы не можем попасть туда, вверх. Все отходы остаются в вороне, ну как-то так. Понимаешь? – и опять смотрит с такой надеждой в глазах. Почему она всегда уверенна, что пойму, я не знал, но старался не разочаровать ее.
– Не только понимаю, но и ощущаю. Ты большая умница! – искренне похвалил я ее. – И заслужила мороженное, – улыбнулся и протянул ей руку. – Ну что, пойдем?
– На улицу? – погрустнела она и как-то даже осунулась. – Может, дома останемся?
– Вот еще, придет твой муж и разгонит нас. А мне не хотелось бы, чтобы нам помешали. Давай, давай не робей, я же с тобой.
– Ну-у, если ты, прям, хочешь, – вздохнув, медленно проговорила сестра, – я быстро.
И скрылась в соседней комнате. Послышалось шебуршание и недовольное ворчание сестры.
– Ты что тут спала?
– Угумс, у меня бессонница, Дима выгнал, – усмехнулась она, – спать ему мешала.
– А на работу, что опять не ходила? – в ответ тишина, не хочет об этом говорить. Я знаю, она вновь не сошлась с новыми коллегами характером. По своей натуре Мила всегда тихая и молчаливая, мелочным людям сложно с этим смириться. Считается, что если тебе нечего скрывать, то молчать, по меньшей мере, невежливо. Приглядываясь, любой заметит за моей сестрой определенный странности, непохожесть, и от любопытства или от безделья, окружающие стараются выяснить, что же тут не так. Выискивая ее слабости, каждый считает своим долгом надавить как можно больней, чтобы вызвать хоть какую-то ответную реакцию. Ты или будь как все, или умри, мне иногда кажется, именно этот девиз руководит большинством. А Матильда не может ответить им тем же, она просто отмалчивается и улыбается, но я знаю, в глубине души очень переживает. Это такая защита, выработанная с детства. И так было всегда. Еще будучи подростком, она часто приходила, а то и прибегала из школы домой в слезах. Исполненный праведного гнева я порывался начистить лицо ее одноклассникам, но Мила всегда останавливала меня с каким-то необъяснимым испугом. И страшилась она вовсе не мести или ответной реакции. Сестра неизменно боялась, что я покалечу невинных людей. Ведь они же не от хорошей жизни ее дразнят. У них проблемы, комплексы, их не понимают родители, не любят – и еще бог весть какие оправдания находились у Милы для этих подонков. Я, конечно, обещал ничего не делать, но только предоставлялась возможность, вылавливал всех по одному и устраивал хорошую взбучку, так что Матильду потом долго обходили стороной. Но мы были детьми, теперь я не могу прийти к ней на работу и устроить потасовку в женском серпентарии, хотя иногда очень хочется.
– Я сказала, что заболела, – после недолгого молчания призналась сестра. – Нужно было это нарисовать, иначе это бы не ушло, понимаешь?
– Угу. Зачем ты вообще работаешь? Дмитрий не может тебя содержать?
– Может, но он считает, что социализация идет мне на пользу. А то из-за сидения дома у меня едет крыша. Он переживает.
– Бред, тебе это не идет на пользу, и ты прекрасно знаешь об этом сама.
– Не знаю. Я никогда не работала дольше года на одном месте. Я не могу ладить с людьми, мне надо пытаться.
– Зачем ладить с тем, что не стоит твоего внимания?
– Что ты такое говоришь! Не неси чуши, это я – мелкая песчинка, которая в жизни ничего не стоит. Даже детей не завела. Я вот часто думаю: встречу одноклассника, и он скажет – гляди, у меня есть семья, дети, престижная работа, я уважаемый всеми человек, а потом спросит – а чего добилась ты? А мне и сказать нечего, – вздохнула Матильда.
– Начнем с того, что ты даже не узнаешь своих одноклассников. К тому же эта полная чепуха, кому-то что-то доказывать. Важно же не чего ты достиг, а как ты живешь. Не ты ли вталкивала это мне всю жизнь? Я, например, тобой горжусь как никем другим. Ты упорно идешь к своей цели и не разучилась к своему возрасту мечтать.
– Нет. Нет. Нет. Молчи! Или мы поругаемся. Ты ничего не понимаешь. Ты такой же бестолковый, как и я, только ты мужчина и тебе проще.
– Это с какой стати? – возмутился я. Сестра стояла в дверях, нарядившись в какие-то старые драные джинсы и растянутую футболку. – Ты можешь наверх что-нибудь поприличней надеть? У тебя же была рубашка какая-то новая.
– Точно, – она метнулась обратно в спальню и уже оттуда продолжала: – Мужчине в нашем обществе можно быть не таким как все, это называется нонконформист или что-то такое. А если же женщина не будет вести себя, как подобает, то она определенно дура, а то и похуже. Женщине не положено противопоставлять себя обществу.
– Господи, кто тебе это все вбил в голову?
– Все братец, – она появилась в новенькой рубашке с коротким рукавом, – молчи, я все тебе сказала, а то передумаю с тобой ехать! – и ультимативно перечеркнула перед моим лицом невидимую линию рукой.
– Всегда ты споришь, а когда проигрываешь просто говоришь нет, – я принял полушутливый тон, стараясь не обидеть ненароком сестру, – ведь так? Признайся! Тебе просто не хочется быть не правой.
Она только вздохнула и пошла по направлению к двери:
– Я уже ухожу!
Пришлось поспешить следом и, по всем правилам приличия, открыть перед ней двери.
– Мой галантный кавалер, – улыбнулась Матильда, боком проскальзывая в проход. Почему она всегда так делала, ума не приложу. У нее как будто была задача, независимо от исходных данных протиснуться, если представится возможность. – Только поехали в наше кафе? Окэ?
– Как скажешь, малыш, наше так наше!
Глава 7
Сестра человек-привычка, только знакомые вещи ее не пугают. Уговорить Матильду посетить новое заведение задача трудная, практически невыполнимая. Она, однажды случайно попав в какое-то место, больше не меняла его ни на что. Так было и с магазинами, и с кафе, и даже с кемпингами, куда я иногда затягивал их с мужем отдохнуть на выходные.
Мы сели в машину и неспешно двинулись. Зная, как Матильда боится скорости, я старался особо не гнать, хотя мне трудно было перестроиться после мотоцикла. Постепенно за окном маленькие частные домики начали меняться на многоэтажки, по обе стороны дороги все чаще попадались яркие вывески магазинов, зазывающие покупателей, а движение становилось все затруднительней. Я тихонько ругался себе под нос на бесконечные заторы в нашем городе, а Мила пыталась успокоить. Она легонько ерошила волосы у меня на затылке и, улыбаясь, увещевала, что ничего ворчанием не изменить, поэтому не стоит нервничать. Ожидание, по ее мнению, хоть и долгое, но необходимое, и растрачивать свои эмоции на это нет смысла. Наконец, отстояв в пробке около получаса, мы въехали в центр. Ее любимое кафе находилось в квартале от главной улицы города, спрятавшись среди старых дворов. Это довольно уютное небольшое местечко, где почти никогда не бывало народу. Обычно один-два столика заняты, да пару завсегдатаев торчат у барной стойки. Удивительно, как оно до сих пор не разорилось. Я высказал свое недоумение, на что Матильда рассмеялась и с уверенностью ответила:
– Оно же существует специально для нас! Это и без раздумий понятно.
Девушка-официант, знавшая нас в лицо, вежливо улыбнулась и поинтересовалась принести ли нам как обычно. Обычно – это черный чай и какое-нибудь пирожное для меня. Мила не любила сладкое. Она, вообще, кушать не любила. Смешно, но сестра однажды даже пожаловалась, что это необходимо делать каждый день. Бывает, конечно, и так, что она буквально сходит с ума от какого-то блюда и со всей страстью и вдохновением ест его при любой возможности. Но страсть длится у сестры неделю, потом ей все надоедает, и Мила опять ест от случая к случаю.
– Так что насчет книги ты мне хотела рассказать? – поинтересовался я. – Уже почти все закончил и тут как гром среди ясного неба.
– Ха, я же предупреждала, что история очень длинная, и это только ее первая часть, – хмыкнула Матильда, удивившись. – Ты что забыл? – и, видя мое недоумение, вздохнула. – Ох, значит, мне опять показалось, что я тебе это говорила, – она явно расстроилась, – прости. В последнее время со мной такое все чаще случается. Мне иногда кажется, что я как будто бы прыгаю по параллельным мирам. Знаешь, вот просыпаешься, вроде бы все как обычно, те же люди тебя окружают, те же предметы, но совершенно меняется их точка сборки, – Мила бегло взглянула в мои глаза и, понимая, что это словосочетание мне ни о чем не говорит, пояснила: – Ну, это, можно сказать, что-то вроде положения вещей в пространстве, не в физическом смысле. Ну, как-то так, – сестра поджала губы и передернула плечиками, – неважно. Или, знаешь, сами люди меняются. Вот совершенно! Каждый день начинается с мыслей: чего же ожидать сегодня от того или иного, даже от близких. Поэтому на работу тяжело ходить. Но самое ужасное, меняется прошлое. Вот точно помнишь, что было так, а вокруг на тебя смотрят и говорят – да нет же, наоборот, все было как раз наоборот. Только ты со мной прыгаешь, у нас всегда общее прошлое, – а потом неуверенно добавила: – наверное.
– Это как-то странно, – только и смог я сказать, потому что ничего путевого на этот счет мне не приходило в голову. – Может ты мне и говорила, просто я был увлечен чем-то другим и не услышал? – попытался я ее успокоить и вернуть в позитивное русло наш разговор.
– Неважно, я почти свыклась с таким положением дел. Так вот, эта твоя героиня, волшебница. В общем, так получилось, что вроде бы ее как бы поселили жить под охраной, но на деле оказалось, что это самый настоящий арест. Магичку тайно судили и приговорили к смерти, но девке удалось сбежать.
– Так, ее спас бойфренд?
– Не, он ее бросил, это же очевидно. Бойфренд, как ты говоришь, еще совсем незрелый мужчина, юноша, 'со взором горящим', познающий мир. Он не решился брать на себя ответственность за происходящее. Ты должен был показать это в характере героя. Он потом возмужает и подвиг совершит, к сожалению, напрасный. Как раз во второй части.
– М-да, это переписывать опять, – я вздохнул, и начал методично выспрашивать подробности. Мы обсуждали сюжет около двух часов, пока, наконец, мне не стало все окончательно ясно. Материала набралось не на одну, а сразу на две книги. Было выпито два чайника, выкурена пачка сигарет, исписана толстая кипа салфеток. Информация уже не лезла в мой переполненный мозг. Я попросил остановиться: – Уф, давай я это пока переварю, потом расскажешь продолжение, – почти умоляя, пробился я в монологе своей сестры.
– А я вспомнила, в прошлый раз, ты мне сказал именно эти слова, – Матильда рассмеялась, – только потом не вини меня, – она пригрозила мне пальчиком.
– Тут уж как пойдет, – усмехнулся в ответ я.
– Ну и хорошо, а то я сама уже измочаленная, нужно помолчать, – она откинула непослушные волосы со лба. – Что там у родителей? Они сильно ругались на меня?
– Чутка, а потом перешли на меня.
– Значит, был скандал, – заключила Мила. – Ну ты хоть отфыркивался?
– Сбежал, – засмеялся я. – Погоди, дело серьезней есть. Мне такая хрень приснилась, до сих пор в себя прийти не могу, – и я рассказал ей о своем ночном приключении, предполагая как ее это заинтригует. Но слушала она меня с каким-то явно скучающим видом, и напротив ожидания, когда я закончил, только махнула рукой, как от надоедливой мухи.
– Ой, да это просто сонный паралич, со мной такое лет с четырнадцати было, – и замолчала.
Мало сказать, что я был разочарован. Мне так хотелось хоть как-то удивить свою сестру, хоть чем-то ее заинтересовать. Но она как всегда была на шаг впереди.
– Поэтому ты спала со светом всегда? – помолчав, спросил я. – Поэтому ко мне бегала ночами?
– Угу.
– И все что ты мне скажешь? Что его вызывает, сонный паралич этот?
– Как тебе сказать, – собираясь с силами, как перед забегом, после недолгого молчания начала Матильда, – официально ученые это объясняют следующим образом: когда мы засыпаем, наш мозг парализует тело, чтобы если тебе снится, что ты бежишь, на деле ты не бежал. Иногда у человека с нарушением сна бывает, что он просыпается, а тело еще парализовано, вот и возникает такое ощущение. Паника и ужас – это всего лишь ответ мозга на невозможность двигаться.
– А тень, как это объясняют ученые? – у меня возникло подозрение, что придется вытаскивать информацию клещами.
– Обычные галлюцинации, как и звуки, – пожала плечами сестра.
– Но это было слишком явно, понимаешь, я чувствовал тяжесть на себе! – не контролируя эмоции, буквально взорвался я.
– Тихо, ты чего, – Матильда обернулась по сторонам, – я знаю, я через это проходила много раз.
– Ладно, и что мне делать, чтобы такого не повторилось?
– Не засыпать на спине, соблюдать режим, беречь нервную систему, – начала перечислять сестра, но я ее перебил:
– А что ты мне скажешь на это все? Не ученые, а ты сама!
– А что я скажу, – вздохнула Мила, – мне перечисленные способы не помогают. Просто проанализируй и пойми, что именно тебя тревожило в тот день, о чем ты думал перед сном. И не допускай этого больше.
– Хм, да ни о чем таком я и не думал, в общем-то, – прикинул я. – Как ты с этим справляешься?
– Я для себя поняла, что вызывает эти приступы, и стараюсь придерживаться определенных мыслей перед сном, вот и все.
– Мышь, я же не отстану от тебя, выкладывай.
Матильда пронзительно посмотрела на меня, нахмурила брови и плотно сжала губы.
– Я не думаю, что тебе будет это интересно.
– Мышь! – я понимал, что это ее проверка на стойкость. Надо просто не отводить взгляда от этих стальных серых глаз, которые в параллельной вселенной могли бы, наверное, и убить. Но я тоже не лыком сшитый, слишком хорошо знаю ее.
Наше противостояние длилось около трех минут. Она смотрела на меня в упор, а я, склонив голову на бок, так же не отводил глаз. Но вскоре взор ее потеплел, и она едва заметно улыбнулась.
– Ты – кот-обормот!
– Я жду ответа! – четко проговаривая каждое слово, потребовал я.
– Для меня это секс, – Матильда опять пожала плечами, как будто говорила о чем-то обыденном и замолчала. В ее тоне и взгляде не осталось и следа от противостояния двух железных характеров.
– Погоди, как это? Что значит секс? – я растерялся.
– Раньше, я о нем часто думала. А теперь перестала и сплю спокойно, – но видя мои вздернутые брови, попыталась объяснить. – Неудовлетворенность моей сексуальной жизнью сводила меня с ума. А теперь я просто от этого отказалась. Теперь вся энергия направлена на творчество.
– А как же Дмитрий? Он тебя не удовлетворяет?
– А мы с ним уже около года не занимаемся этим, – Матильда помрачнела. – Ему не хочется. А я уже привыкла, мне так комфортней, как оказалось.
– Стоп, стоп, стоп! Как это 'ему не хочется'? У него проблемы с этим?
– Может, хотя навряд ли. Он всегда такой был. Раньше мне приходилось его чуть ли не силой заставлять, хотя бы раз в неделю. Он то уставшим казался, то больным. Но потом я посмотрела на себя со стороны и поняла, мне бы тоже не хотелось с собой заниматься этим. Я некрасивая.
– Чего? – от удивления я невольно повысил голос. – Может он просто импотент?
– Тише, – опять одернула она меня. – Вот поэтому я и не хотела тебе рассказывать, ты все равно не поймешь. У нас с ним симбиоз. Я излишне настойчива и требовательна. Это со стороны тебе во все это не верится, но ты же со мной не живешь. Я ужасный человек, ему и так бедному достается. Возможно, в его глазах я выгляжу совершенно по-другому, мне кажется, я, вообще, в семейной жизни веду себя как мужик.
– Ты меня порой поражаешь до глубины души. Мужик она, не смеши. Просто он – не мужик, или не любит тебя совсем. Мила, ну ты же можешь себе найти нормального, который и сексом будет с тобой заниматься и на руках носить, пылинки сдувать!
– Ну нет, Дмитрий самый нормальный из всех кого я встречала. И самый мужик из мужиков. И вообще, я не хочу обсуждать свою семейную жизнь, мы же не говорим о тебе и о Катерине. И я запрещаю тебе с ним на эту тему говорить! А то знаю, пойдешь счастье мне устраивать в личной жизни. Мое нынешнее состояние меня вполне удовлетворяет. Я не страдаю от отсутствия секса, мне совсем не хочется, вот ни капельки, – она провела указательным пальчиком по своему лбу, обозначая, где у нее уже эта тема. – Ты меня знаешь, раньше дай волю, я бы такого натворила. Недаром меня мать с теткой сравнивает, у которой было пять мужей и еще с десяток любовников. Но это в прошлом. Я сейчас смотрю на противоположный пол, даже на модных киноактеров, и ничего не рождается ни в теле, ни в душе. Ни-че-го! Все направленно на творчество. И меня это устраивает.
– И давно ты так живешь? – я не удержался и спросил после недолгого молчания.
– Я ж говорю, где-то с год, наверное. Ну ты же видишь, я стала уравновешенней. И приступы с параличом прекратились. А раньше почти каждую ночь.
– Понятно. Если тебе так проще, то конечно выбор твой. Но мне кажется, ты его сделала неправильно. Удовольствие от жизни надо получать, а не подстраиваться под обстоятельства.
– Хотела бы я для себя такого, но отчего-то не получается у меня. Ну никак! Мне кажется, это все неправильно, жизнь и мысли мои неправильны, и люди вокруг неправильные, – голос ее задрожал, она шумно сглотнула и наклонилась поближе ко мне. – Жень, понимаешь, я как вот родилась, чувствую себя чужой. Для меня жизнь – это постоянный бой. Я как будто один в поле воин. У меня нет союзников, мне не на кого положиться. А я устала, я хочу спокойствия. Я хочу простого человеческого счастья, – она отвела от меня взгляд и поглядела в окно, а потом тихонько добавила: – Но когда достигаю определенных целей, понимаю, что все не то. Эта постоянная неудовлетворенность собой. Мне кажется все из-за того, что нет у меня творческой самореализации. Поэтому и занялась рисованием, как будто вся эта чепуха, сделанная моими руками, что-то даст. И так как этот путь, усыпанный шипами, сложный и долгий, и все вокруг против, то и у меня остается определенный стимул идти дальше.
– А как же я? – меня ранили ее слова, занося обиду глубоко в сердце. – Разве я тебе не союзник?
Она посмотрела на меня, протянула руку к моему лицу, но на полпути боязливо остановила ее и как-то странно улыбнулась:
– Женька, Женька. Я же не могу тебя вечно держать возле себя, у тебя свой путь. Я только мешаюсь.
– Ни черта ты мне не мешаешь! – грубо отрезал я, поймав ее за запястье и крепко сжав своей пятерней. – Если ты будешь жить со мной, мы сможем помогать друг другу в этой твоей творческой самореализации. И я не буду заставлять тебя работать, сиди дома и рисуй, сколько влезет.
– Тише ты, – она опять огляделась, – нас и так уже слушают, – ее глаза забегали, и она поспешно выдернула свою руку из моего цепкого захвата.
– Где? – опешил я. – То есть кто?
– Демон. Сзади сидит, не оборачивайся! – шикнула она на меня, но я уже повернулся и увидел парня за соседним столиком, который пил пиво и исподлобья глядел на нас. Поймав мой взгляд, парень улыбнулся мне и подмигнул.
– Обычный ротозей, с чего ты взяла что демон?
– Я их за версту чую, у меня от него мурашки по коже, – сестра поежилась и как от холода потерла свои плечи ладонями. Несмотря на теплоту помещения, руки ее были покрыты крупными пупырками, а тоненькие светлые волоски стояли, буквально, дыбом. – Отвези меня домой, не нравится мне все это.
Всегда удивлялся, с какой простотой она может говорить о таких вещах. Для нее, казалось, не было разницы, о чем разговаривать: о демонах ли, о спящих, о неизведанных мирах или о сексе. Хотя, наверное, если бы я всю жизнь знал об этом и видел своими глазами, так же реагировал бы. Иногда меня брало сомнение, возможно, Мила действительно немного тронутая, но я же помню детство, когда краем глаза видел ее мир.
– Как он выглядит на самом деле? – шепотом спросил я.
– Я не вижу его истинного лица. Вот блин, к нам идет, поехали отсюда, – срываясь на истеричные ноты, пискнула Мила.
Я подозвал официантку и попросил счет. Парень тем временем подошел к нашему столику и мило, я бы сказал, искренне улыбаясь, глядя на Матильду, спросил:
– Дама обижена?
Матильда угрюмо завертела головой.
– Тебе какое дело? – резко спросил я. – Она со мной.
– О, я просто спросил, не кипятись парень. Или ты хочешь поговорить отдельно? Может, выйдем? – предложил демон.
– Нет, он никуда не пойдет. Мы пришли вместе и вместе уйдем, – твердо ответила Мила, хотя я уже готов был сбивать кулаки. – Изыди!
Парень только слащаво улыбнулся и протянул визитку:
– Если захочешь настоящего мужика увидеть рядом, позвони, – и пафосно развернувшись, скрылся с глаз в одном из закутков кафе.
Матильда спрятала визитку в нагрудный карман рубашки и посмотрела на меня, изображая на лице неприязнь:
– Они каким-то чудом знают, что я их различаю в толпе. Достали уже.
– И как ты обычно от них отбиваешься? И почему визитку-то сохранила?
– Встречи не случайны. Он может быть потом полезен, – спокойно ответила сестра. – Обычно я обхожу их стороной, но если уж прилипнут, разыгрываю дурочку.
Ее телефон зазвонил, она, испуганно расширив глаза, тут же нажала ответ:
– Да, все в порядке. Он уже везет меня домой, – голос был какой-то странный, видимо это в понятии сестры значило изображать нежность. – Прости, да, засиделись, прости, едем, – она повесил трубку. – Дмитрий ругается, поехали домой, уже совсем поздно.
Мы расплатились пополам, сестра никогда не давала за нее платить, и я повез ее домой. По дороге между нами висела напряженная тишина. Прокручивая весь диалог в голове, я вновь и вновь возвращался к тем странным словам, что услышал сегодня из уст сестры. Да и разница реакции на мужа и на демона не давала мне покоя. Как легко она отшила прилипчивого незнакомца, так же тяжело ей было объяснять без постоянных 'прости' мужу, что мы засиделись. Я вышел из машины и довел Матильду до дверей, сдав лично в руки Дему.
– Трезвая и вполне вменяемая, – попытался пошутить я, видя бушующие разряды молний во взгляде Дмитрия, – я за ней следил.
– Долго вы. О чем можно так трындеть? Будешь чай?
– Да нет, меня Кэт заждалась, наверное.
– Передавай ей привет.
Я пожал ему руку и развернулся, делая вид, что ухожу, но когда дверь захлопнулась, любопытство пересилило, и я прильнул к ней ухом в попытках услышать, что там происходит. К моему разочарованию, до меня донеслось только недовольное ворчание Дмитрия и все те же тихие 'прости' Милы. И этот человек говорит, что ведет себя дома как мужик! Узнать бы, что там действительно у них происходит. По дороге домой я безуспешно пытался придумать план, как заставить выложить всю подноготную личной жизни свою сестру.
Глава 8
Проходя в тамбур и уже закрывая за собой дверь, я услышал позади голос, показавшийся мне смутно знакомым:
– Погоди, не закрывай.
Обернувшись, я буквально остолбенел от неожиданности. Меня догонял тот самый демон, повстречавшийся нам с сестрой в кафе.
– Забавно, правда? – усмехнулся он и дружески хлопнул меня по плечу. – Да ладно тебе, живу я тут. Сосед ваш новый. Меня, кстати, Сергеем зовут, – и он протянул свою руку, которую я рассеянно пожал.
Демон и вправду прошел к двери смежной квартиры и достал ключи. Уже открыв замок, Сергей повернулся ко мне, застывшему в дверях тамбура и, все так же приторно улыбаясь, покачал головой:
– Завидую я тебе, чувак. Как ты умудряешься с двумя сразу крутить шуры-муры? Научишь как-нибудь? – и скрылся в темноте своей квартиры.
Все еще переваривая это странное совпадение, я нажал на звонок, и мне открыла явно рассерженная Катерина.
– Ты видел сколько времени? – набросилась она на меня с порога. – Я тебе раз пятнадцать звонила, не мог просто ответить, что с тобой все в порядке? Я же волнуюсь!
Я достал свой телефон и, не обнаружив ни одного непринятого вызова, продемонстрировал его Катерине:
– Я же сказал, что встречаюсь с Матильдой. Как будто это в первый раз. Мы всегда так долго.
И почти сразу вереница смс звуковыми сигналами оповестила о поступавших звонках. Мы переглянулись с Катериной.
– Прям магия какая-то, – цокнула языком моя девушка.
– Видимо в кафе блокировались вызовы, – предположил я, но про себя удивился тому, что Матильде дозвонился Дмитрий. – У нас новый сосед?
– Да, заходил знакомиться. Немного странный, но очень даже вежливый парень. Тоже повстречал?
– Ага, я просто не понял, откуда он знает про тебя. А чего приходил? Просто так?
– Спросил, какой у нас интернет, телефон и всякие бытовые мелочи. Ты чего притрушенный? Случилось что-то?
– Не разговаривай с ним, он мне не нравится.