– И ладно бы образование, как у нормальных людей! – обозначила свою позицию Елена. – Почему художественное? Она что, не может как все нормальные люди стать менеджером или юристом? В конце концов, пошла бы в педагогический. Ты бы смогла устроить ее, по старым связям, в детский сад.
– Вот! – найдя поддержку, еще больше воодушевилась мать. – И я ей тоже самое говорю. А она крутит башкой своей дурной и ни в какую!
– Ей ребенка надо родить, и глупости влет бы вышли из нее! – тут же подхватила Анастасия.
– Да, возраст-то уходит, не молодая девочка! Двадцать шесть все-таки. Точно Димка от нее уйдет к другой. Я ей сколько раз говорила – поступай учиться! Нет, в голове только гульки, мужики, вся в тетку свою!
– А ты видела, как она выглядит в последнее время плохо? – из уст Анастасии этот вопрос звучал нелепо. – Под глазами синяки, волосы бы покрасила, а то, как белая ворона, фу. Ни кожи ни рожи.
– И не говори, – покачала головой мать, – даже не красится. Я ей говорю: ну купи ты крем от морщин, Дмитрию же неприятно с такой как ты даже рядом быть! А она смеется. Теперь уж добьет его своими наивными желаниями. Без царя в голове, совсем.
Я слушал это, и негодование с геометрической прогрессией возрастало в моей душе. Неужели вы все тут присутствующие забыли, как сами, своим вечным недовольством заставили ее в семнадцать лет повзрослеть не по годам? Как отец, не разбирая кто прав кто виноват, бил Матильду за малейшую провинность? Как она неоднократно сбегала из дома, и вы всегда находили ее и били еще сильней, запирая на недели, а то и месяц дома? Неужели вы продолжаете врать себе, что все было во благо, хотя на самом деле наказывали ее за инакомыслие, за вечную борьбу против вашей системы? Конечно, она не поступила учиться в свое время, потому что стремясь уйти от вашего гнета сбежала с первым встречным музыкантом за горизонт. А когда сломленная и измученная Матильда вновь появилась на пороге родительского дома вместо того, чтобы пожалеть и принять ее, наконец, такой, какая она есть, вы попрекали ее до последнего дня, пока она не вышла замуж и, в очередной раз, не сбежала из-под вашего попечительства. Все это вы преподносите как воспитание, как желание вырастить достойного человека. И непомерно гордитесь, что не выгнали ее тогда из дома, а приютили, рассказывая вновь и вновь при удобном случае соседям о том, какие вы искренние и любящие родители. А надо было всего лишь дать ей возможность самоопределиться в этой жизни.
Мне жаль, что Мила не приехала тогда ко мне в общежитие, я бы нашел выход. Мне жаль, что я тогда не понимал всего этого, что я не мог разделить терзающий ее стыд перед родней. Мне жаль, что я всегда не успеваю, если дело касается Матильды. Эта досада будет вечно выедать мое сердце.
Она дала мне билет в другую жизнь, а я увлеченный обретенным статусом, забыл о своем обещании. Попав в струю, хватая свой шанс за хвост, я бестолково истончил и практически разорвал ту тесную связь между нами. Нет, Матильда не озлобилась на меня, мне кажется, она даже и не ждала никакого самопожертвования с моей стороны. Мила и сейчас готова любому перегрызть горло за своего братика. Я знаю, что в редких встречах с мамой или старшими сестрами, если разговор касается меня, она всегда на моей стороне. А мне нечем ей ответить, она больше не нуждается в моей защите.
Как бы я хотел вернуть все назад и забрать ее с собой, уезжая учиться в город. Этого ничего бы не случилось, ей не пришлось бы проходить весь этот путь. Но, когда в последний раз мы это обсуждали, она только улыбнулась и как всегда произнесла одну простую фразу – 'Значит, все это мне нужно было пережить и осмыслить'. Сестренка любые невзгоды в своей жизни объясняла этим выражением.
Мои размышления прервали повышенные тона, на которые перешли мать и Елена. Они уже забыли про Матильду и ссорились между собой. Не знаю, что не поделили на этот раз, кажется, сестра неудачно высказалась о новом ремонте в подвале моих родителей и у них началась стандартная перебранка. Не желая слышать и видеть, что произойдет дальше, я тихо откланялся, ссылаясь на долгую дорогу, и вышел на улицу. Мужчины стояли возле гаража, я даже не заметил, как они выскользнули.
– Что там бабища, опять свору затеяли? – смеясь, спросил отец.
Я только отмахнулся, пожал руку ему и Артему, мужу Анастасии, сел на байк и поехал домой.
Глава 5
Неприятное, давящее ощущение засело где-то в груди, между сердцем и легкими. Гнетущее чувство несправедливости, вызвавшее вначале негодование, постепенно переросло в неконтролируемый гнев. Как я не люблю эти посиделки с семьей! После праздничного ужина выходишь из-за стола будто пожёванный, представ на пиру в качестве главного блюда, хотя разговоры могли и не касаться тебя. Но эта слепота, которой одержимы и родители и мои старшие сестры, не просто раздражает, она вызывает всепоглощающую ненависть. Самое неправильное чувство по отношению к родным. От досады на самого себя рождается вина, обрушивая в омут собственной неполноценности, топя в ощущении прикосновения с чем-то мерзким. Сродни тому, как смотреть в зеркало и плевать в лицо отражению.
А еще это паскудное чувство, будто сказал лишнее. Остатки дня уходят на анализ всего произнесенного и услышанного. Никогда не знаешь, что ждет после разговора, как всё вывернут, показывая сюрреалистичную изнанку твоего внутреннего состояния. Я обжигался не раз об эти невинные проникновения в душу. Купившись на обманчивое впечатление искреннего сопереживания, я раскрывался, выкладывая все как на духу, чтобы спустя пару дней получить точными ударами в сердце один укор за другим. Неважно, кто из них выпытал твою тайну, в итоге знать будут все: и мать, и отец, и сестры. Мельчайшая оплошность, обычная невнимательность и в ссоре любой из них обязательно бросит язвительное: 'Вот поэтому ты такой!'. И если мать или Елена делали это неосознанно, пытаясь показать взаимосвязь мыслей с последствиями, то Анастасия всегда давила на самое больное, нарочно вскрывая гнойники памяти. Конечно, никто в доме не допускал мысли, что такое 'воспитание' может болезненно сказаться на психике, ведь мать, да и Анастасия – педагоги со стажем, по их собственному выражению. Одному богу известно, какими людьми выросли те, кто посещал детский сад, где работали обе эти женщины. Хотя, насколько я могу судить, чужие дети имеют право на ошибки, поблажек не дают только своим.
Я всегда держу язык за зубами, стараясь вообще ничего не рассказывать о своей жизни. Но если честно, то теперь, когда я стал независим от семьи, никому это и не интересно, разве что Матильде. У остальных перед глазами только они сами, их проблемы, и каждый может часами перечислять свои достоинства. Мать особенно любит рассказывать о том, как она одобряет тот или иной поступок домочадцев. Очень плавное повествование начинается с решительного прорыва кого-то из близких, а в конце скатывается, и это непременно, будто все устроила любящая матушка, ну или, по крайней мере, предрекла и подвела к такому результату. Как минимум раз в неделю, она звонит мне, начиная разговор обязательно с упрека в том, что я совершенно забыл родителей, и вдается в подробности личной жизни кого-либо, купаясь в самолюбовании, беспечно убивая мое время. Но если что-то совершалось без ее ведома, без ее воли и благословения, то права на существования не имело и не обсуждалось вовсе.
Именно так случилось со мной. Не получив должного одобрения, мои воздушные замки должны были рухнуть, а я вернуться домой самое долгое через год. Но этого не произошло. Жизнь в общаге оказалась гораздо интересней маминых наставлений и пьяных уличных драк, а возможность заниматься любимым делом давала хороший стимул идти вперед к цели. И даже когда начинались короткие каникулы, я не горел желанием навещать родные пенаты, все там опостылело и надоело еще задолго до начала самостоятельной жизни. К тому же появилась девушка, что ухаживала за мной и ходила буквально хвостиком. Я был вполне счастлив, изредка только скучая по Матильде. Так прошла осень, зима и весна. На свое день рождения я получил небольшой денежный перевод от отца, вполне возможно сделанный без ведома остальных. В середине лета, когда занятия были окончены, зачеты сданы, а я переведен на второй курс, мне все же пришлось сделать первый шаг и погостить пару дней дома. В общежитии травили тараканов, а все друзья разъехались, не оставляя мне выбора.
Это первое возвращение было угнетающим. Мать явно обиженная на мою некомпетентность в исполнении ее ожиданий, даже не вышла меня встречать. Пробурчав короткое 'привет', она отвернулась к телевизору, который до этого смотрела в общей комнате, сидя на диване. Отец пожал мне руку, и только Матильда кинулась на шею и больше не отставала от меня с расспросами. Ее интересовало всё. Как я учусь, где я живу, какие у меня сокурсники, о чем мы говорим вечерами, что мы проходим по программе и еще много-много различных вопросов о совершенно обычных бытовых делах.
И если бы не Мила, то, наверное, я развернулся и ушел бы к вечеру. Не возникло ощущение, что нога моя ступила в отчий дом. Я стал чужим, и было очевидно, что пока не будет совершен обряд, приносящий мое будущее в жертву на лоно матери, никто из родни обратно меня не примет. Требовалось переступить гордость и хотя бы притворно упасть в ноги и заявить с жаждой в глазах, как мне там без семьи плохо. Но ничего такого я не чувствовал, и уж тем более не собирался унижаться, за год поняв цену себе. Никаких песнопений и ритуальных танцев в тот день, да и потом, я не совершил, а просто, взяв за руку сестру, отправился наверх, в некогда свою комнату. Но к моему разочарованию, ее уже переоборудовали под будущих молодоженов, Елена собиралась замуж.
– Не грусти, Жень, теперь у тебя официальный повод не возвращаться, – улыбнулась во весь рот Матильда, как будто угадывая мое настроение, – пойдем в моей комнате посидим.
Комната звучит грозно для закута, переделанного из чердака под нужды Милы. Никто из сестер не хотел с ней жить, жалуясь на постоянное медитирование, громкое прослушивание музыки и ночные посиделки за книгой.
Первым делом, уставший с дороги, я завалился на кровать, застеленную каким-то нелепым розовым пледом, и откинулся на мягкую подушку. Матильда легла прямо на ковер, постеленный посреди комнаты, на живот, уперевшись локтями о пол и положив голову на ладошки. Задрав кверху все такие же, как и год назад, тощие ноги, согнутые в коленках, продолжала спрашивать:
– Это наверное так интересно жить отдельно от родителей! Я бы так хотела хоть на денек отсюда сбежать.
– Мила, помолчи, я устал, – почти взмолился я.
– Ой, прости братик, я просто так соскучилась. Может, ты хочешь поспать с дороги? Я тихонечко посижу рядышком, погляжу на тебя.
– Да нет, мне всего лишь необходимо немного прийти в себя, прости.
– О, я понимаю. Ты на родителей не обижайся, ведь такое с ними впервые. Представь, потеряли контроль! Мама просто в бешенстве. Ты бы слышал, как она соседям рассказывала о твоей нелегкой судьбе. Вздыхала и обещала, что ты обязательно прибежишь через неделю. Но блудный сын все не возвращался и не возвращался. Теперь ее считают плохой матерью. Ну, по крайней мере, она так думает. Серьезная психологическая травма, между прочим. Хотя, глупости это какие-то, я не понимаю. Радовалась бы, что ты такой умничка.
– Хоть ты меня понимаешь, – устало вздохнул я. – А сама как?
– Я? Нормально, что же со мной станется, – засмеялась сестра, – я уже привыкла.
– Куда думала поступать после школы?
– Куда думала, куда думала, – Матильда насупила брови и показала язык. Ох уж это настроение у дам, всегда непредсказуемо меняется. – Как будто ты не знаешь – куда мать поступит, туда и пойду. Это ты, мужчина, тебе проще взбунтоваться. А я права не имею.
– Глупости, все ты можешь, просто не хочешь. Скажи свое слово.
– Я вчера сказала, – проворчала сестра, переворачиваясь на спину, – отец так ремнем отходил, до сих пор попа болит.
– А как же мамины нотации? – съязвил я.
– Ой, не напоминай, уж лучше бы отец бил сильней, чем слушать весь этот бред, вылетающий из ее рта.
– Матильда, где ты, ядрена вошь? – раздался откуда-то снизу крик отца. – А ну быстро на кухню!
– Ой, ой, – сестра буквально подпрыгнула, – я же должна готовить, прости. Вечером поболтаем, а ты отдохни хорошенько! Чувствуй себя как дома, договорились?
Я усмехнулся такой постановке вопроса, но когда Мила скрылась за дверью, все же снял рубашку и ослабил ремень на шортах. Потом прошелся по комнате, перебирая на полке книги. Мила любила читать, как, впрочем, и вся моя родня. Еще одна нелогичная странность. Ну, были бы у меня родители алкаши какие-нибудь, нет с виду приличная интеллигентная семья, а внутри так себя ведут, что у побывавших хоть раз на наших застольях волосы дыбом становятся. Я подошел к столу и развернул тетрадку, лежащую на нем. На страницах были какие-то наброски, видимо, сестра в свободное время развлекалась рисованием и у нее, надо заметить, неплохо получалось. Я подтянулся, зевнул, взял первую попавшуюся книгу и залег на кровать. Сам не заметил, как заснул. Сквозь сон я ощутил, как кто-то меня заботливо укрыл, видимо забегала Матильда. Больше в моем доме никому в голову не придет ухаживать за другим, если тот не болен.
Проснулся я от приятных поглаживаний в области груди.
– Соскучилась по мне, шалунья, – забыв спросонок, где нахожусь, и, подразумевая, что разговариваю со своей девушкой, я схватил гладившую меня Милу, завалив на себя и крепко прижав. Меня привел в чувство ее писк. Я резко открыл глаза и ослабил хватку, а сестра молниеносно отскочила в другой угол комнаты и вся залилась румянцем. Вышла неловкая пауза, я хотел было оправдаться, но предательски запершило горло.
– Я, – нерешительно начала Матильда, – я это, не…
– Прости, я думал, что с Валей.
– Валя? Кто это? – сестру обрадовала возможность резкой смены разговора и она, хоть все еще как-то боязливо, но подошла и присела на краешек кровати. – У тебя появилась девушка?
– А то!
– Да ладно! И ты молчал? – Мила вся как будто оживилась, глаза ее загорелись привычным для меня озорным огоньком. – Красивая? А где вы познакомились? Вы теперь поженитесь? Ты с ней что, сексом занимался?
– Мила, – я расхохотался, – неугомонная. Отвечаю: да, в университете, нет, да, много раз.
Матильда опять покраснела, потом засмеялась, каким-то искренним завораживающим своей прямотой смехом, выпучила свои глаза и шепотом, выделяя каждое слово, как будто это было самое важное во вселенной, произнесла:
– Так ты теперь мужчина! Вот это да!
– Я скажу тебе по секрету, этим я уже занимался и здесь, с твоими подругами. Я не думаю, что в этом есть какая-то сокровенная тайна. Не это делает мальчика мужчиной, – я пожал плечами, – во мне ничего не изменилось, я остался таким как был.
Глаза Матильды еще больше округлились, и от неожиданности ее рот беззвучно выдохнул 'О'.
– И ты молчал? – прошептала она, как будто я укрыл от нее тайну века.
– А разве об этом говорят на каждом углу? Ну, а у тебя как в этом плане? Уже осчастливила кого-нибудь?
– Женька, мне пятнадцать! О чем ты говоришь! Но я тоже влюбилась, – сестра игриво опустила взгляд в пол. – И знаешь, оказывается, мальчик отличается от девочки!
– Да ты что! – не удержался я и рассмеялся. – А я думаю, почему все не так!
– Ну нет, я не о том! – Мила оттопырила нижнюю губу и шлепнула рукой по мне. – Что ты дурачком прикидываешься. Просто мне раньше казалось, что мы все люди. И неважно бантик на тебе или кепочка. А оказывается, очень важно!
– Мальчики еще писают стоя, – продолжал глумиться я, хотя прекрасно понимал, что озадачило мою сестру. Она видела этот мир другими глазами, не как я или кто-либо еще. Недаром одним из ее прозвищ в школе было 'Человек с Марса'. Всегда оригинальная точка зрения, взгляд под иным углом, отвергающим стереотипы. С детства Мила не делала различия по расе, полу или мировоззрению человека. Для нее все были одинаковы. Видимо прозрение пришло к ней с первой любовью. – Ладно, давай серьезно. И что же тебе открылось?
– Мальчики не понимают, когда им пишут стихи, они думают, раз девочка испытывает чувства, то с ней можно делать все что хочешь. Я поэкспериментировала пару раз, результат всегда один и тот же, – вздохнула Матильда. – А еще, – она замялась, теребя край своей футболки, – знаешь, если ты хочешь, чтобы парень с тобой встречался, надо с ним спать. Мне так одноклассницы сказали. И я не знаю, что делать, мне кажется, я не готова еще к такому шагу.
– Значит и не надо торопиться, – быстро проговорил я, мой шутливый настрой как рукой сняло. Вдруг стало не по себе от мысли, что моя сестренка, моя мышка-малышка уже доросла до такого. – И не слушай своих подружек. Во-первых, это распространённое заблуждение. Это девушки с кем проснулись – того и любят. У парней нет таких тесных связующих эмоциональных переживаний относительно секса. Для нас это просто удовлетворение потребностей. Мы можем любить одну, а спать с другой. Девушки думают, что если в постели смогут сделать что-то экстраординарное, то сердце будет принадлежать только ей. Глупости. Запомни это. Во-вторых, если встретишь действительно свою любовь, с которым захочешь связать жизнь на долгие года, он оценит в первую очередь твою скромность и невинность, поверь мне. И избранник твой будет ждать столько, сколько потребуется, пока ты не станешь готова к этому важному для тебя шагу. Мила, раз считаешь, что не время, не перешагивай через себя. Цени свою независимость от мнения окружающих.
– Хорошо, Жень. Ты умней меня, и я не буду даже спорить. Просто запомню и все.
– Ну, а какой он? – после недолгого молчания поинтересовался я. Хотелось уйти от скользкой темы подальше и в то же время держать руку на пульсе. – Надеюсь, это не Яшка с Базарной?
– Ой, нет, – захохотала сестра, – я же не совсем тю-тю. Он с семьей переехал в начале года к нам в город. Ему уже девятнадцать, совсем взрослый. Он такой красивый, – на этих словах Мила мечтательно закатила глаза и глубоко вздохнула, счастливо улыбаясь. – Знаешь, у него куча татуировок на руках и даже есть свой собственный мотоцикл! А еще он очень талантлив, играет на гитаре в гараже у себя. Мы с девочками ходим иногда вокруг поглядеть и послушать.
– Так ты с ним даже не знакома? – удивился я.
– Не-а. Я ж говорю, он взрослый, совсем. Но! Я уже подбрасывала ему стихи и яблоки под дверь, – смутилась Матильда.
– Стихи и яблоки? Символично. Фрукт искушения, – хохотнул я. – Как тебе это в голову пришло?
– Не знаю! – Матильда поморщилась от собственной несостоятельности. – Я вообще не знаю, что и зачем я делаю, если дело касается его, тупица какая-то.
– Эй, охламоны, идите жрать, – отец просунул голову в дверь и, улыбаясь, добавил: – У меня коньячок есть, выпьем с сынулей!
Но ужин вышел каким-то особенно неприятным. Мать все больше ворчала, отказываясь поддерживать беседу, отец пил, как всегда, когда появлялся весомый повод, а старшие сестры без умолку щебетали о предстоящей свадьбе. Мне налили грамм пятьдесят коньяка, больше не положено. Покушав, я поблагодарил за ужин родителей и решил пройтись перед сном, в надежде, что за мной увяжется Мила.
Уже выходя из калитки, я услышал оклик и остановился подождать ее. Мы побрели по знакомым улицам, болтая о всякой ерунде. Я пытался переубедить Матильду в отношении к ее будущему, уговаривал все же следовать за своими мечтами, а не жить по течению. Неожиданно, посреди разговора, она умолкла и замерла на месте, уставившись на парня в кожаной жилетке, копающегося возле заглохшего старенького мотоцикла. Был он приятного спортивного телосложения, руки сплошь покрыты разноцветными татуировками, в ухе болталось толстое кольцо. Довольно необычная, по меркам нашей деревни, внешность. Я ухмыльнулся и направился к нему, несмотря на то, что Мила пыталась меня удержать на месте, мертвой хваткой вцепившись в мой локоть. Но проскользив за мной некоторое расстояние, она споткнулась о камень и осталась стоять там, где ей попалось препятствие.
– Привет, случилось что? – поздоровался я.
– Да че то газу дал и левая выхлопная отлетела куды-то, – отозвался парень. – Хз теперь или искать ее по дороге, или вторую оторвать туды же.
– Наверное, лучше найти все-таки. Хочешь, я присмотрю за твоим зверем, пока ты ее ищешь? Меня Евгений зовут, я живу тут неподалеку.
– Я – Миха, – он протянул мне не очень чистую руку. – Дружище, если тебе не сложно, я быстро, – и рванул по дороге, искать отлетевшую запасную часть.
Я достал сигарету и закурил, рукой поманив к себе Матильду. Она в нерешительности еще немного потопталась на месте и все же подошла.
– Ты что творишь! – прошептала сестра.
– Все будет ок, – подмигнул я ей, – ты же этого хочешь?
Вернулся Михаил, волоча за собой здорово потрепанный и измятый кусок железа, по форме которого с трудом можно было догадаться, чем он был до этого.
– Это моя сестра, Матильда, – представил я раскрасневшуюся Милу. – Давай я потащу эту хрень, а ты байк покатишь. Проводим тебя до дома.
– Блин, спасибо вам, ребятки, выручаете, – и мы неспешной процессией двинулись по дороге. – А тебя я, кажется, видел, – усмехнулся наш новый знакомый, – вы с девчонками вечно ошиваетесь возле моего гаража.
Мила только еще больше покраснела и не смогла ничего из себя выдавить.
– Она у меня очень стеснительная, – я подбадривающе посмотрел на сестру, – не думаю, что тебе удастся вытянуть из нее хоть слово.
– И довольно симпатичная, это я тоже давно заметил. А почему тебя не видел?
– А я не живу здесь, приехал погостить.
– Не родные значит, то-то я смотрю, совсем не похожи.
– Да нет, родители у нас общие. Просто природа пошутила.
Когда дошли до его гаража, ведя обобщенные разговоры, Миша поблагодарил нас и пригласил выпить чаю. Возвращались мы уже совсем затемно, и всю дорогу сестра без умолку трещала о том, какой Михаил красивый и великолепный, успев в своих планах не только выйти за него замуж, но и нарожать миллион детишек. Знала бы, сколько слез он ей еще принесет, знал бы это я…
Глава 6
Зайдя в свою квартиру, я первым делом достал телефон и набрал Матильду. Она долго не брала трубку, и я хотел было отменить вызов, но в последнюю секунду услышал запыхавшийся голос сестры.
– Да, да! – нарочито серьезным тоном отозвалась на другой стороне Мила.
– Мышка-малышка, ну и как это понимать? – шутливо проворчал я. – Бросила меня на растерзание родни, а сама не пришла. Я, между прочим, чуть не был съеден любезной матушкой.
– Ничего, тебе полезно встряхнуться, – хихикнула в ответ сестренка. – Что там, как всегда?
– Да, ты ничего не потеряла. Рисуешь?
– Угумс, такое увидала! – восторженный голос Матильды не оставлял сомнений – ее озарило вдохновение. – Домучиваю последние штрихи. Конечно, не то, что я ожидала, но выходит весьма похоже. А ты что, пишешь?
– Уже почти закончил. Твою волшебницу вот-вот поженю, – усмехнулся я.
– Ты что?! – с каким-то неподдельным ужасом ахнула Мила. – Он же предатель оказался на самом деле. Я тебе не рассказывала, что было дальше?
– Нет, – немного оторопев, признался я. – Видишь, значит, нам надо обязательно встретиться. Покажешь мне, что нарисовала, а я послушаю продолжение.
– Встретиться? – голос Матильда заметно упал. – Ко мне нельзя, Димка будет ругаться.
– Мы можем повидаться на нейтральной территории, посидим в кафе каком-нибудь, я угощаю.
– Не думаю, что выходить из дома это, в принципе, хорошая идея. Ты же знаешь, как я такое не люблю.
– Могу заехать за тобой, забрать, а потом привести обратно.
– Если только Дима отпустит, – помолчав, согласилась сестра. – Но мне, все равно, кажется, ничего хорошего из этого не выйдет.
– Никаких если, завтра жди меня часов в пять. Договорились?
– Ох, Жень, ты разбиваешь на щи сердца, – бросила свою любимую фразу Мила. – Я постараюсь уговорить его. А что Катя?
А Катерину я обещал встретить. Ее поезд приходит в четыре. Ну, доберется сама как-нибудь. В конце концов, когда я еще смогу выцепить сестру из лап чудовищного мужа. Думаю, Кэт все поймет и не станет артачиться.
– Не беспокойся, найдет, чем себя занять.
– Ну, тогда до завтра! Напомнишь мне, что я должна тебе рассказать.
– Обязательно, мне сдаваться редактору скоро. До завтра, малыш.
Отключив телефон, я пребывал в отличном настроении, заранее зная, что вскоре предстоит интереснейшая беседа. Именно Мила подсказывала мне сюжеты. Уж не знаю, где у нее там канал подключается, но как только я просил подкинуть идею, она выдавала полностью сформированную концепцию с уже готовым миром и психологически прорисованными цельными персонажами. Оставалось только изложить на бумагу и отдать в издательство. Когда же я спрашивал, откуда она берет информацию, сестра только смеялась, шутя, утверждая, будто она – дракон и видит все через третье око. Но мне, иногда, на полном серьезе кажется, что Матильда каким-то образом умеет летать и через время, и через пространство, заглядывая в души, словно в окна. Единственное, что смущает – обязательная любовная линия, которая красной нитью идет по ходу всего повествования. Мила считает, любовь – это единственное за что следует держаться в этом мире.
С нетерпением я ждал нашей встречи. Катерина, конечно, сильно разозлилась и попробовала закатить скандал, но мое равнодушие ее остудило. А так как инициатором наших отношений была она, ей пришлось просто смириться.
Я подъехал к дому своей сестры и позвонил в дверь. По ту сторону послышалось какое-то бормотанье, потом звон чего-то упавшего, чертыханья Милы, крик: 'я уже бегу', и, наконец, дверь отворилась. Если бы Матильда открыла ее сразу, без предварительных танцев и сложных па, это означало бы только одно – дома был муж. Сама по себе Мила человек очень рассеянный. Когда-то она могла с легкостью переключать внимание со своего внутреннего мира на внешний, но в последнее время это давалось ей все трудней. А в присутствии мужа она все еще умела держаться собрано, как будто от этого зависела ее жизнь. Вообще, замужество сильно поменяло Матильду. С Дмитрием они расписаны вот уже пять лет, это второй брак моей сестры. Как я говорил, первый раз она выскочила замуж, особо не разбираясь, лишь бы убежать из дома. Дмитрий, для своих просто Дем – прозвище, прилипшее к нему из какой-то он-лайн игры – старше ее на десять лет, спокойный, рассудительный, самодостаточный мужчина, работает проектировщиком мостов в каком-то крупном бюро. Не сказать, что он очень хорошо зарабатывает, но они могли позволить себе содержать небольшой домик в окраине города и машину на семью, старый потрепанный Тигуан, который Дем эксплуатировал и на работе и для отдыха. А вот Мила напрочь отказывалась водить, зная свою невнимательность.
В общем, со стороны они выглядели как крепкая милая пара, но я видел, что делают эти отношения с моей сестрой и подозревал, что все не так уж и гладко. За эти пять лет Матильда стала еще более замкнутой, малообщительной, у нее появились частые жалобы на недомогания. Однажды Дмитрий обмолвился, будто Мила может сутками пролежать в постели, не вставая. Но я так понимаю, его как-то не особо это волнует, он просто не обращает внимание. Если хочет она лежать – пусть лежит, кажется, именно так Дем и сказал. Для него главное, чтобы он мог всегда видеть жену перед глазами и контролировать, чем она занимается. На этом Дмитрий ограничивал свои супружеские обязанности.
Матильда открыла дверь, одетая в домашний комбинезон, вся перепачканная чем-то черным, и была она явно перевозбужденная. Своими грязными руками сестра поманила зайти.
– Ты не спишь? – быстро спросила она меня.
– Нет, а ты? – я улыбнулся.
Это наше с сестрой стандартное приветствие. В детстве, когда нам было по тринадцать и десять лет соответственно, и наша взаимосвязь проявлялась еще не так сильно, произошел один странный случай, ставший точкой невозврата для меня. Я прогуливался возле дома в надежде найти приключения себе на голову или другое место, и заметил, как моя маленькая сестренка разговаривает с каким-то незнакомцем очень неприятного внешнего вида. Мужик этот берет ее за руку и явно хочет куда-то увести. Не сказать, чтобы я испугался в тот момент, мой мозг сработал молниеносно, раньше, чем пришло понимание происходящего, и я, что было мочи, закричал: 'Матильда!', чем заставил их остановиться. Мужчина оглянулся на меня, потом перевел удивленный взгляд на сестру.
– А он что тут делает? – спросил незнакомец ее.
– Это мой брат, – пропищала та в ответ. В голосе ее не чувствовалось страха, наоборот, казалось что она стоит с отцом или дядей, но никак не с бомжом.
– Интересно получается.
– Это вы, гражданин, что тут делаете? А ну отпустите мою сестру, иначе я милицию вызову!
Мужчина улыбнулся, но как-то по-доброму, без насмешки, и еще раз взглянул в глаза сестры.
– Следи за собой, – потом подмигнул мне и быстро скрылся за поворотом.
– И о чем ты только думала! – накинулся я на Матильду. Только теперь я смог прочувствовать всю опасность, которая угрожала нам. Невольное перевозбуждение охватило всего меня, и мелкая предательская дрожь окатила тело. От досады я еще больше разозлился на Матильду и с силой схватил ее за руку, пытаясь встряхнуть. – А ну отвечай, немедленно!
Она испуганно посмотрела на меня и захлопала своими кукольными ресницами.
– Я…, я просто, – запинаясь, принялась оправдываться сестра, – я просто хотела поговорить, понимаешь? По настоящему, – и в попытке найти во мне это самое понимание, заискивающе глянула в глаза. Как она это сказала, каким тоном и с каким выражением лица заставило тут же остудить гнев.
– Ты могла бы поговорить с сестрами или с родителями, нельзя разговаривать с незнакомцами, тем более такого подозрительного вида, – попытался вразумить ее я.
– Так все вокруг не умеют говорить, а этот человек мог, – утвердительно закачала головой Матильда, как будто убеждая больше себя, чем меня.
– Ну, я же с тобой разговариваю!
– Ты не такой, ты еще не уснул. А они никогда не просыпались, – и, видя, что я совершенно не пойму о чем она говорит, взяла меня за руку и повела в дом: – Пойдем, я тебе покажу.
Тогда я впервые ощутил, какую силу воздействия имеет Мила на меня. Не знаю почему, но сопротивляться я не мог, и как только она прикоснулась ко мне, я превратился в послушную марионетку, слепо идущую за ней. Скажи Мила мне в тот момент ляг и умри, я бы, наверное, лег и умер. Она завела меня в гостиную, где мать и старшая сестра вели оживленную беседу, обсуждая меню на ужин. Матильда уселась рядом с матерью на диван и потянула за собой меня, я плюхнулся рядом. Мы держались отчего-то все еще за руки и молчали, а старшие, казалось, нас совершенно не замечали. Минуту я покорно ждал, но потом происходящее порядком наскучило, и я принялся ерзать, на что Мила глянула испепеляющим взором, чего у нее никогда бы и не подумал увидеть, и нетерпеливо шикнула. Я успокоился и решил поддаться сестре, сыграть в ее игру, лишь бы она дала потом слово не разговаривать с незнакомцами. И как только я расслабился и поверил в эту самую игру, мир вокруг преобразился. Краски практически исчезли, все приобрело какой-то серо-зеленый оттенок. Мама сидела напротив моей старшей сестры с закрытыми глазами и молчала. Отдаленно я слышал бормотание, голос ее, сливающийся в единый гул, но на самом деле она спала. Старшая сестра с таким же выражением лица, что и у матери, стояла у окна, облокотившись об подоконник руками. Голова ее была склонена на груди. Она тоже спала. Только Матильда заливалась громким смехом и, озаренная холодным голубоватым светом, буквально искрилась от счастья. Она смотрела на меня открытыми детскими глазами, и восхищению ее не было предела.