Читающий мозг в цифровом мире

И так, в конце действия мы видим, что большая часть правого полушария теперь освещена несколькими областями, которые вносят свой вклад на пути слов, и меньшее количество – в звучание. Мы не можем воспринимать больше, чем это. Наш глаз просто не может следить за движениями в действиях достаточно быстро, чтобы точно понять, что происходит, где и когда. На самом деле, наша сцена теперь выглядит как бесшовное представление таких тесно связанных сетей, что изображение, с которым мы остаемся, кажется одним огромным набором пульсирующих, соединенных огней. В реальности же, «в схемах читающего мозга существует столько же связей», сколько звезд в галактике Млечный Путь. Этот окончательный образ связности читающего мозга показывает, что по крайней мере столько же вещей происходит в зигзагообразной, прямой и обратной интерактивности, сколько и в обычной жизни происходит линейно. Действительно, такое впечатление было бы самым близким пониманием о многих неизвестных, которые остаются, о времени и последовательности всего, что происходит между кольцами зрения, языка, познания, зрительно-моторной координации и аффекта, когда мы читаем. Мы остались на вершине шатра нашего цирка, смирившись с масштабностью того, что представляет собой акт чтения, который большинство людей воспринимают полностью как само собой разумеющееся. Надеюсь, что вы так не воспринимаете. Скорее, я надеюсь, что теперь вы понимаете, что всякий раз, когда вы читаете одно слово, вы активируете тысячи и тысячи нейронов, работающие группы, все те, с которыми вы только что столкнулись, и еще многие, многие другие.

А если мы активируем множество нейронов? Одним словом, представьте, что происходит, когда вы читаете предложение, состоящее из нескольких слов эссе Николаса Кристофа, стихотворение Адриена Рича, рассказы Андреа Барретта, книгу о языке Рэя Джекендоффа, произведение литературной критики Майкла Дирда. После всех этих лет исследований я пыталась понять, что мы делаем, когда извлекаем-читаем единственное слово. Я до сих пор в трепете от того, что происходит, когда мы читаем строку из слов, которая вызывает наши самые глубокие мысли. Как будет обсуждаться в следующем письме, осмысленное чтение мозга очень буквально, физиологически идет «отовсюду», для его (слова) понимания. Но это может измениться.

Искренне ваша,

автор

Письмо третье
Осмысленное чтение

Оно исчезнет?

Я думаю, что чтение в своей изначальной сущности есть то благодатное чудо общения, которое происходит в одиночестве… Мы совершенно искренне понимаем, что наша мудрость начинается там, где заканчивается мудрость автора… Но по особому закону провидения… (закону, который, возможно, означает, что мы не можем получить истину от кого-либо другого, а должны создать ее сами), то, что является конечной точкой их мудрости, представляется нам лишь началом нашей собственной…

Марсель Пруст. «О Чтении»

Дорогой читатель,

вы только что «проследили» путь одного слова. Мы видели в последнем письме, что чтение слова вызывает активацию мириада нейронов, которая включает передачу сигналов через несколько областей во все пять слоев мозга. Теперь, представьте себе, что я попрошу вас прочесть не отдельно взятое слово «следы», а вскрыть его смысл и включить это слово, в значительно более требовательный контекст фразы, такой, к примеру:

Его любовь не оставляла следов, кроме тех, которые никогда не исчезнут, для нее и для каждого кто захочет в них вглядеться.

А что в предложении

Если я когда-нибудь напишу роман, я заполню его предложениями, подобными тому, которое вы только что прочитали, они потребуют от вас гораздо большего внимания, чем вам кажется на первый взгляд. Если бы мои коллеги по университету Тафтса, Джина Куперберг и Филлип Холкомб, использовали свои различные методы мозгового воздействия, от МРТ до потенциальных методов, связанных с событиями (ERP) (измеренная реакция мозга, которая является прямым результатом определенного сенсорного, когнитивного или моторного воздействия – Прим. перев.), вы смогли бы наблюдать замечательные процессы. Они могли бы объяснить всю совокупность разнообразных и удивительных данных, которые они отражают.

Например, после того как вы встретили слово «следы» в этом контексте, вы увидите в ERP то, что называется ответом N400 – это же слово на нескольких языках. Мозговая активность длинной в 400 миллисекунд в этих областях дает электрофизиологический сигнал удивления вашему мозгу. В этих областях регистрируется нечто аномальное и непредвиденное – то есть в этом случае изначально не была ориентация на единственное значение употребления слова «следы». Очевидным это стало после того, как возникли другие вариативные трактовки, как только вы прочли текст до конца. Предложения, в которых наши первоначальные представления о значении слова не находят подтверждения, требуют паузы и размышления. На этом примере очевидно, что мы должны понимать четкие умозаключения, к которым постепенно направляет нас контекст. В таких предложениях осознание целого намного важнее, чем сумма отдельных частей, и схема «мозг – читатель» отражает, какие процессы активированы, как долго и каких именно областях. Ваша обработка этого предложения, да и вообще любого предложения, не является простым аддитивным упражнением, в котором все перцептивные и лингвистические действия, описанные ранее в кольцах, теперь происходят в течение двадцати слов подряд.

Как убедительно пишет Энди Кларк, когда мы читаем слова в сложносочиненных предложениях, мы вступаем на новую когнитивную территорию, где ожидание встречается с восприятием и, действительно, чаще всего предшествует восприятию и подготавливает его. Меня до сих пор удивляет то, что мы знаем до того, как прочитаем какое-либо предложение. Это готовит нас к более быстрому распознаванию даже визуальных форм отдельных слов и к более точному пониманию их значений в любом новом контексте. Мы, опытные читатели, обрабатываем и соединяем нашу перцептивную информацию более низкого уровня (т. е. первые кольца схемы чтения) почти с головокружительной скоростью. Только благодаря этому нам доступно уделять внимание процессам осмысленного чтения более высокого уровня, которые, в свою очередь, постоянно передают информацию обратно процессам более низкого уровня, тем самым лучше подготавливая их к следующим словам, с которыми они сталкиваются. Когнитивная красота этих интерактивных обменов заключается в том, что они ускоряют все, от восприятия до понимания. Они ускоряют восприятие, сужая возможности того, что мы будем нечто читать как набор слов. Это соответствует тому, что Джина Куперберг называет проактивными ожиданиями. Это то, что теперь выполняет каждый смартфон, когда вы печатаете текст иногда с дикими (а иногда и досадными) ошибками. Эти ожидания, в свою очередь, основаны на различных источниках, включая нашу оперативную память о том, что мы только что прочитали, и нашу долгосрочную память о хранящихся фоновых знаниях. Вместе эти взаимодействия между восприятием, языком и процессами осмысленного чтения ускоряют наше понимание. Потому что они позволяют нам читать предложение из двадцати слов контекстно и гораздо быстрее, чем отдельно взятые значения, заключенные в 20-ти словах. Качество того, как мы читаем любое предложение или текст, зависит и от количества времени, которое мы отводим для осмысленного чтения. Все, что мы рассмотрим в этой книге, начиная с цифровой культуры, привычек чтения наших детей и их детей и заканчивая ролью созерцания в нас самих и в обществе, основывается на понимании критически важного, но никогда не гарантированного распределения времени на процессы, которые формируют навыки осмысленного чтения. Это относится как к развитию навыка в детстве, так и к его поддержанию в течение всей нашей жизни. Для формирования процессов осмысленного чтения требуются годы, и как общество мы должны быть уверены, что мы внимательно следим за их развитием в нашей новом поколении с самого раннего возраста. Это требует ежедневной бдительности от нас, опытных читателей нашего общества, чтобы потратить дополнительные миллисекунды, необходимые для сохранения осмысленного чтения в течение долгого времени.

Небольшой тест

Давайте посмотрим, насколько хорошо вы имеете осмысленно читать. Рассмотрим два отрывка из книги известного генетика Фрэнсиса С. Коллинза, руководителя проекта «Геном человека». Они посвящены чтению самого известного из когда-либо написанных текстов – Библии. Найдите Библию и прочитайте текст (Бытие 1:1) полностью, до конца (Бытие 2:7). Не может быть ничего лучше, чем трактовать текст, знакомясь с ним в подлиннике. Несмотря на 20 веков споров, было бы справедливо сказать, что ни один человек не знает, что именно подразумевалось в этой книге. Мы должны продолжать исследовать и трактовать ее! А мысль, что научные откровения будут врагами в этом стремлении, неправильна. Если бы Бог создал Вселенную и законы, которые ею управляют, и если Он наделил людей интеллектуальными способностями осознавть ее работу, хотел бы Он, чтобы мы пренебрегали этими способностями? У вас есть все шансы, что вы прочтете первый отрывок в трактовке Коллинза о сотворении мира быстро и без особых усилий. Однако второй отрывок, возможно, заставит вас не раз остановиться. Тем не менее шансов на то, что вы прочитаете его одним из двух совершенно разных способов, больше: либо с большими усилиями, чтобы понять и поразмыслить над тем, что имел в виду автор, рассуждая о науке и религиозных убеждениях, либо с большим трудом, зависящим от вашей внимательности. То, как вы прочитаете эти два отрывка, предоставляет окно длиной в миллисекунды не только для вашего текущего чтения, но и для решения дилемм, с которыми мы все сталкиваемся в нашем тысячелетии, по мере того, как переходим от культуры, основанной на литературе к культуре, основанной на цифровых технологиях и чтению с экранов гаджетов.

В одном из своих стихотворений Уильям Стаффорд писал: «вам было оказано особое внимание». Это было поэтическое описание когнитивных слоев, скрытых в словах, тем самым он пригласил нас открыть для себя смысл, который больше нигде не встречается. Именно природа внимания, которую вы только что использовали, чтобы исследовать или просто прочитать слова Фрэнсиса Коллинза, лежит в основе больших и неотвеченных вопросов, с которыми общество начинает сталкиваться. Изменится ли качество нашего внимания, когда мы читаем на носителях, которые выигрывают благодаря мгновенной сменяемости текста, быстрого переключения задач и непрерывного мониторинга? Происходит рассеянное внимание, в противоположность более обдуманному сосредоточенному погружение в печатный текст. Меня, как ученого, беспокоит, что у таких опытных читателей, как мы, после нескольких часов (и лет) ежедневного чтения с экрана, незаметно меняется фокусировка внимания при чтении более длинных и серьезных текстов. Будет ли качество нашего внимания при чтении основой качества наших мыслей и будут ли они неумолимо меняться по мере того, как наша культура переходит от печатной к цифровой? Каковы когнитивные угрозы и перспективы такого перехода?

Чтобы понять, что мы теряем и что приобретаем, получая и используя навыки, необходимые для повседневной жизни в XXI веке, я хочу погрузиться в суть вопроса, изучив многообразие процессов осмысленного чтения, составляющих цепочку «чтение – мозг» так, чтобы понять их разнообразие и то, что они нам несут. Процессы осмысленного чтения, описанные здесь, не подразумевают исчерпывающий список, и они не появляются в мозге в какой-либо одной определенной последовательности или конфигурации. Некоторые из них более выразительны функционально, некоторые более аналитические, некоторые более генеративные. В зависимости от типа чтения в цепи «чтение – мозг» в динамическом тандеме активизируются многочисленные сложные процессы, поступающие друг от друга и, как уже упоминалось, включающиеся на уровне слов.

Процессы осмысленного чтения вызывают воспоминания

Когда мы размышляем что предложение означает буквально способ мышления, мы понимаем, что предложение – это одновременно и возможность, и предел мысли, то, чем мы должны думать, и то, что мы должны думать. Более того, это осязаемая мысль. Это образец чувственного восприятия.

Уэнделл Берри

Образность

Концептуализация Венделлом Берри предложения как «чувствующая способность мыслить» – это хорошее объяснение перехода на один из самых глубоких процессов чтения, наиболее осязаемых, чувственно-выразительных: нашу способность формировать визуальные образы при чтении. Как нам это сделать? Как подчеркнул художник и писатель Питер Мендельсунд, то, что мы «видим» при чтении, помогает нам создавать картинку текста совместно с автором или, если говорить о художественной литературе, «видеть» реальных героев, описанных автором. Так же обстоит дело и с восприятием вербального рассказа, который может быть в равной степени и художественным, и нон-фикшн. Как описывает этот процесс один писатель: «Откройте книгу, и голос зазвучит. Мир в равной степени может быть как чужим, так и гостеприимным Он появляется, чтобы обогатить читателя вариантами того, как следует понимать жизнь». Таким образом, когда вы читали описание Марка Твена о Гекльберри Финне, изображение Элис Уокер о Сели или Ф. Скотта Фицджеральда, использующего голос Ника Каррауэйя для описания Джея Гэтсби, вы могли бы узнать почти каждого из этих персонажей в толпе.

Возьмите один из самых захватывающих «коротких рассказов», когда-либо написанных. Он возник в результате пари, заключенного с Эрнестом Хемингуэем его группой друзей-писателей. Они поспорили, что он не сможет написать рассказ, состоящий из шести слов. Неудивительно, что Хемингуэй взял, и выиграл пари. Удивительно то, что он почувствовал, что эта история – одно из его лучших произведений. Он был прав. Обладая минимумом слов, он вызвал один из самых мощных визуальных образов, а также некоторые из тех же самых глубоких процессов погружения в текст, которые мы могли бы использовать при чтении его более длинных произведений. Вот его история в шести словах:

Выставлены на продажу: детские ботиночки, неношеные.

Немногие примеры текстов всего лишь из шести слов когда-либо производили такой висцеральный (внутренностный – Прим. перев.) удар. Мы интуитивно чувствуем, почему обувь никогда не носили. Прежде чем это осознать, мы увидим в своем воображении образ одинокой пары детских туфель, вероятно, с идеальными, миниатюрными шнурками и без намека на отпечаток крошечной ноги. Такое изображение даст вход в наш резервуар базовых знаний, которые помогут нам сделать вывод о целом сюжете под скудным объявлением о продаже, состоящем всего лишь из шести слов. В то же время взаимодействие в рамках наших собственных базовых знаний, образов и логических процессов помогло нам перейти от собственной точки зрения к точке зрения других, со всеми вытекающими отсюда последствиями и к взрыву эмоций. Таким образом, в шести кратких словах Хемингуэй представил образ, способный вызвать у читателя диапазон личных эмоций: мучительный сгусток чувств, которые могла принести подобная потеря; едва сдерживаемое облегчение, что у читателя подобного опыта не было, и тут же укол вины, порожденный этим чувством облегчения; и возможно, молитвенная надежда никогда не познать это чувство на собственном опыте. Немногие писатели наделены даром заставить нас погрузиться в подобную пучину отчаянья через такую экономию слов. Но здесь я фокусируюсь не на писательской точности Хемингуэя, а скорее, на способности визуальных образов помочь нам (автору и читателю) проникнуть в многочисленные слои смысла, которые могут лежать в основе текста, а также понять мысли и чувства других.

Акт принятия точки зрения и чувств других является одним из самых глубоких и недостаточно понятных процессов осмысленного чтения. Описание Пруста «этого плодородного чуда общения, совершенного в одиночестве», изображает интимное эмоциональное измерение в переживании чтения: способность общаться и чувствовать друг с другом, не сдвигаясь ни на дюйм с места в наших собственных мирах. Эта способность, передаваемая чтением, уходить и при этом не покидать свою орбиту, – вот что дало затворнице Эмили Дикинсон то, что она называла личным «фрегатом», – другие жизни и земли вне ее местечка на главной улице в Амхерсте, штат Массачусетс.

Американский священник и богослов Джон Данн описал этот процесс встречи и восприятия образов в чтении как акт «прохождения», в котором мы постигаем чувства, воображения и мысли других людей через особый вид эмпатии: «Прохождение никогда не бывает полным, а всегда частичным и неполным. И есть равный и противоположный процесс возвращения к себе». Это прекрасно подходящее описание, как мы переходим от наших изначально устоявшихся взглядов на мир ко входу в чужой и возвращению к себе обогащенными другим опытом. В «Разуме любви», его вдохновляющей книге о созерцании, Данн расширил понимание Пруста: «Это то самое, что “Плодотворное чудо общения в одиночестве” может быть уже своего рода обучением любви». Данн видел парадокс, который Пруст описал в чтении при котором общение происходит, несмотря на одиночный характер чтения, как неожиданную подготовку к нашей способности знакомиться с другими людьми, понять, что они чувствуют, и как они начинают менять наше ощущение того, кто или что есть «другое». Для таких людей, как богослов Джон Данн и писатель Гиш Джен, чья жизнь освещает этот принцип как в художественной, так и в нехудожественной литературе, акт чтения – это особый ритуал, в котором человек освобождается от себя, чтобы перейти к другим и при этом узнать, что значит быть другим человеком с другими устремлениями, сомнениями и эмоциями, о которых он иначе никогда бы не узнал.

Мощный пример преобразующего эффекта «прохождения» мне рассказал преподаватель драматического искусства Беркли, работающий с подростками на Среднем Западе США. К нему пришла ученица, красивая тринадцатилетняя девочка, которая сказала, что хочет участвовать в театральной студии, исполняющей пьесы Уильяма Шекспира. Это была бы обычная просьба, если не брать во внимание, что у девушки развился кистозный фиброз и ей сообщили неутешительный диагноз, мало совместимый с жизнью. Учитель дал девушке роль, которая, как он надеялся, подарит ей чувства романтической любви и страсти, которых она, возможно, не успеет испытать в жизни. Она стала, как и ожидал учитель, идеальной Джульеттой. Почти за одну ночь она запомнила строки «Ромео и Джульетты», как будто уже сотню раз играла эту роль. То, что случилось дальше, ошеломило всех вокруг. Девушка играла роли одной шекспировской героини за другой, каждая роль исполнялась с большей эмоциональной глубиной и силой, чем предыдущая. Прошли годы с тех пор, как она сыграла впервые Джульетту. Вопреки всем ожиданиям и медицинским прогнозам, девушка поступила в колледж, где обучается медицине и театральному искусству и в котором она будет продолжать «переходить» от одной роли к другой. Замечательный пример этой ученицы заключается не столько в том, может ли ум и сердце преодолеть ограничения тела, скорее, он касается мощной природы того, что именно вхождение в жизнь других может означать для нашей собственной жизни.

Драма делает более заметным то, что каждый из нас испытывает, когда погружается с головой в чтение. Мы мысленно приветствуем других, как наших собственных гостей, а иногда и сами становимся другими. На мгновения мы покидаем себя, и когда снова возвращаемся, мы меняемся как интеллектуально, так и эмоционально. И иногда, как показывает описанный пример, мы переживаем то, что жизнь не позволяет нам. И есть дар внутри дара. Восприятие перспективы не только связывает наше чувство сопереживания с тем, что мы только что прочитали, но и расширяет наши внутренние знания о мире. Это – приобретенные способности, которые помогают нам стать более человечными с течением времени, будь то в детстве, когда вы читаете книжку о Ёжике и Медвежонке и узнаете, как Ёжик всю зиму лечил Медвежонка, когда тот заболел, или во взрослом возрасте, когда читаете «Возлюбленную» Тони Моррисон, «Подземную железную дорогу» Колсона Уайтхеда или Джеймса Болдуина «Я не ваш негр» и сопереживаете душераздирающей порочности рабства и отчаянию тех, кто осужден на него. Через акт осмысленного чтения мы учимся чувствовать, что значит пребывать в отчаянии и испытывать бессилие, или проникаемся чувством экстаза, или нас накрывают целый спектр невысказанных чувствам.

Я уже не помню, сколько раз я перечитывала, что чувствовала каждая из героинь Джейн Остин; Эмма – Фанни Прайс, Элизабет Беннет в «Гордости и предубеждении» или в ее новом воплощении – книге Кертиса Ситтенфельда «Приемлемо: современный пересказ гордости и предубеждения». Что я знаю, так это то, что каждый из этих персонажей испытал эмоции, которые помогли мне понять тот диапазон часто противоречивых чувств, которые испытывает каждый из нас; это позволяет нам чувствовать себя менее потерянными, оставаясь один-на-один с нашей особой сложной смесью эмоций, вне зависимости от позитивных или негативных обстоятельств нашей жизни. Как сказано в пьесе «Призрачные земли», посвященной жизни К. С. Льюиса: «…мы читаем, чтобы знать, что мы не одиноки». Действительно, если нам очень повезет, мы можем испытать особую форму любви к тем, кто живет в наших книгах, и даже, иногда, к авторам, которые их пишут. Можно найти одно из наиболее точных объяснений этого последнего феномена в одном из самых невероятных исторических персонажей – Никколо Макиавелли. Чтобы он мог лучше проникнуть в то, что предлагает автор и вступить с ним в диалог, Никколо Макиавелли надевал костюм соответствующей эпохи. В письме к дипломату Франческо Веттори в 1513 году он писал: «…Мне не стыдно говорить с ними и спрашивать их о причинах их поступков; и они по доброте своей отвечают мне и в течение четырех часов я не чувствую скуки, я забываю все неприятности, я не боюсь бедности, я не боюсь смерти; полностью отдаю себя им…». В этом отрывке Макиавелли иллюстрирует не только полученные благодаря осмысленному чтению бонусы, но и способность перенестись из любой реальности в иную, находящуюся внутри нас. Мы можем переживать и обогатиться знанием этого пережитого, которое характерно для большинства людей независимо от возраста: страх, тревогу, одиночество, болезнь, любовные сомнения, потерю и забвение, иногда саму смерть.

Я не сомневаюсь, что некоторые из них были такими же, как юная Сьюзен Зонтаг, которая смотрела на свой книжный шкаф и говорила, что она «разглядывает своих друзей, они (книги) – словно зеркало, через которое можно пройти насквозь и уйти куда-нибудь (с ними)…»

И конечно же, именно об этом свидетельствуют авторы в коммуникативном измерении чтения. Это значит, в любом возрасте можно оставить себя, чтобы войти в желанную гавань в компании других, будь то вымышленные персонажи, исторические личности или создавшие их авторы.

То, что этому погружению в глубокую читательскую жизнь грозит исчезновение из нашей культуры, очевидно. Именно об этом у меня недавно состоялся большой и обстоятельный разговор с командой NPR (National Public Radio – крупнейшая некоммерческая организация в США. – Прим. перев.), в котором мы высказали нешуточное беспокойство по поводу этого.

Есть много вещей, которые были бы потеряны, если бы мы начали постепенно отказываться от познавательного терпения, способного окунуть нас в миры, созданные книгами, и жизни и чувства «друзей», которые их населяют. И хотя это замечательно, что фильмы и кинокартины могут делать что-то из этого, есть все же разница в качестве погружения, которое становится возможным благодаря проникновению в артикулированные мысли других.

Что будет с юными читателями, которые никогда не встретятся и не начнут понимать мысли и чувства кого-то совершенно другого? Что будет с опытными читателями, которые начнут терять контакт с этим чувством сопереживания людям, находящимся за пределами их круга общения? Это формула для невольного невежества, страха и непонимания, что может привести к воинственным формам нетерпимости, которые противоположны первоначальным целям Америки для ее граждан из совершенно разных культур.

Подобные мысли и связанные с ними надежды часто встречаются в творчестве писательницы Мэрилин Робинсон, которую бывший президент США Барак Обама назвал «специалистом по эмпатии». В одной из своих поездок по стране во время его президентства, Обама посетил Робинсон в штате Айова. Во время их встречи, Робинсон посетовала, что она видит, как многие люди в Соединенных Штатах, особенно в политических кругах, становятся все нетерпимее к тем, кто отличается от них самих, видя их «злобными другими». Она охарактеризовала это как «опасную тенденцию, которая может усугубляться, а останемся ли мы после этого демократической страной?».

Пишет ли она об упадке гуманизма или о способности страха умалять сами ценности его сторонников, претендуя на защиту, она концептуализирует силу книг, чтобы помочь нам понять точку зрения других как противоядие от страхов и предрассудков, которые многие люди испытывают часто неосознанно. В этом контексте Обама ответил Робинсон, что самые важные вещи, которые он узнал о том, что значит быть гражданином, пришли из романов:

«Это связано с эмпатией. Это связано с тем, что мы привыкли к мысли, что мир сложен и полон серого, но в нем все еще есть истина, чтобы быть найденной, и что мы должны стремиться к этому и работать и трудиться над этим и над мыслью о том, что можно установить контакт с кем-то другим, даже если он сильно отличается от тебя».

Правдивые и реальные уроки эмпатии, которые Обама и Робинсон обсуждали, могут начинаться с переживания других жизней, но они углубляются работой, которая следует за погружением в прочитанное, то есть то, что мы читаем, заставляет нас проверять на прочность наши собственные устоявшиеся умозаключения и жизни других. Рассказ Лючии Берлин «Пособие по уборке женщин» — пример для меня. Когда я начала читать рассказ, то увидела, что главная героиня – уборщица не обращает внимания на повседневные трагедии, которые происходят в местах, где она работает. До тех пор, пока я не прочитала финальную фразу, произнесенную героиней: «Наконец-то я плачу». Все, что я вначале думала об уборщице-рассказчице в этой истории, рухнуло с последней строкой. Мои ошибочные выводы вылетели в одно из тех окон, которые открываются, когда мы сталкиваемся с собственными предубеждениями, привносимые во все, что читаем. Без сомнения, это было унизительное осознание, Берлин хотела, чтобы ее читатели узнали о себе.

Книга Джеймса Кэрролла «Христос на самом деле: Сын Божий для светской эпохи» описывает аналогичное противостояние в контексте литературы нон-фикшн. Автор рассказал на собственном примере, как будучи юным мальчиком, очень набожным католиком, он читал Анну Франк «Дневник молодой девушки». Он описал прозрение, изменившее его жизнь, когда осознал мысли этой молодой еврейской девушки со всеми ее призрачными надеждами и желанием жить, мечтами, которые теплились в ней на фоне той жестокой реальности и ненависти к евреям, в конечном счете уничтожившими ее и ее семью. Появление в его мыслях этой совершенно чужой девушки неожиданно изменило молодого Джеймса Кэрролла. От его памятных описаний конфликтов с отцом, военным генералом, во время вьетнамского кризиса в Американском Реквиеме «Бог, мой отец и война, которая произошла между нами» до его описаний отношений между иудаизмом и христианством в книге «Меч Константина: Церковь и евреи: История», каждая из его книг вращается вокруг необходимости понять на тончайшем уровне реальность другого, будь то во Вьетнаме или в немецком концлагере. Во «Христе», на самом деле он использовал жизнь и мысли немецкого теолога начала XX века Дитриха Бонхёффера, чтобы подчеркнуть реальные разрушительные последствия неспособности человека принять точку зрения другого. Бонхёффер непоколебимо проповедовал и писал сначала с кафедры, а затем из тюремной камеры, о трагической неспособности большинства людей понять целесообразность и реальность существования исторического Иисуса, выходца из еврейской земли, понять, что чувствовали преследуемые евреи в Германии. Основной мыслью его последней работы стался открытый вопрос: как бы на самом деле исторический Христос отреагировал на нацистскую Германию?

Только тот, кто принимает сторону евреев, утверждал он, может «воспевать их григорианские песнопения». Этот вывод побудил его совершить то, что противоречило его первоначальным собственным религиозным убеждениям. Он будто отрекся от заповеди «не убий» и принял участие в двух неудачных покушениях на жизнь Гитлера, и в конечном итоге он сам был убит в концентрационном лагере по прямому приказу представителя фюрера.

Я пишу это письмо в то время, когда миллионы беженцев, большинство из которых мусульмане, спасаются от ужасных условий жизни и пытаются попасть в Европу, Соединенные Штаты или куда-либо еще, чтобы вернуть свои прежние жизненные ориентиры. Я пишу это письмо в тот день, когда молодой еврейский мальчик из моего родного Бостона был убит в Израиле на перемене в колледже, потому что был воспринят молодым палестинским мальчиком как «другой, как враг».

Обращение к проникновенному глубокому осмысленному чтению не может предотвратить все подобные трагедии, но понимание будущего и жизненных ориентиров других людей может дать новые, разнообразные поводы, чтобы в нашем мире найти альтернативные, эмпатические способы справиться с неприязнью к другим, не похожим на тебя, будь то невинные мусульманские дети, пересекающие коварные открытые моря, или невинный еврейский мальчик из бостонской школы Маймонида, – все они погибли за много миль от своих домов.

Тревожная реальность, однако, заключается в том, что многие из нас, в том числе и я сама, до недавнего времени не подозревали, что среди нашей молодежи начался непредвиденный упадок эмпатии. Научный сотрудник Массачусетского технологического института Шерри Теркл описала исследование Сары Конрат и ее коллег в Стэнфордском университете, которое показало 40-процентное снижение эмпатии у молодежи за последние два десятилетия, причем самое резкое снижение зафиксировано за последние десять лет. Теркл приписывает потерю эмпатии в значительной степени их неспособности ориентироваться в онлайн-мире, не теряя связи в реальном времени, личных отношений. По ее мнению, наши технологии ставят нас на грань, которая меняет не только то, кем мы являемся как личности, но и то, кем мы являемся друг другу. Чтение на самых глубоких уровнях может стать одним из противоядий отмеченной тенденции отхода от эмпатии. Но не заблуждайтесь: эмпатия – это не только проявление сострадания к другим; спектр ее намного шире. Эмпатия – это также более глубокое понимание другого, необходимый навык в мире возрастающей взаимосвязанности между различными культурами. Исследования в области когнитивной нейробиологии показывают, что то, что я здесь называю перспективным восприятием, представляет собой сложную смесь когнитивных, социальных и эмоциональных процессов, которая оставляет обширные следы в наших схемах «чтение – мозг». Исследования, проведенные немецким нейробиологом Таней Сингер в области визуализации мозга, расширяют прежние представления об эмпатии и показывают, что она включает в себя целую чувственно-мыслительную сеть, которая соединяет зрение, язык и познание с обширными подкорковыми сетями.