Кухарка тайного советника

6. Вакансия кухарки

– Значит, так, Ольха, – тоскливо сказал дед. – Меня призывает отечество на службу. Я, конечно, предпочел бы отказаться…

– Егор Матвеевич, что я льеру канцлеру скажу? – взвыл Демьян.

– Вот видишь, – нахмурил брови дед. – Они меня шантажируют!

– А сами-то хотите ехать? – спросила я.

– Честно говоря, не хочу, – вздохнул дед. – Но там всплыло старое дело, которому я был когда-то свидетелем. Отвертеться не удастся. Но я быстро, Ольха. Буду уезжать на пару дней и возвращаться.

– Удобно ли это, дед? – спросила я. – Ты ж, прости, не мальчик давно – туда-сюда гоняться. Да и времени много зря уйдет.

– И что ты предлагаешь?

– Дед, мне работать не привыкать. Не век же мне на твоей шее сидеть. В лесу оставаться боюсь, да и не выжить мне одной. А если работа найдется с проживанием, хоть поломойкой пойду.

– Какой еще поломойкой! – возмутился Демьян. – С вашей стряпней вам кухаркой надо!

– А что ж не поваром?

– Так кухарка на кухне главная, – пояснил юный маг. – Под ней и повара, и посудомойки. Кухарка книги учета ведет и покупки делает.

– И где ж кухарка требуется?

– Так у льера Лисовского уже второй месяц в кухне никто не хозяйничает, – простодушно ответил парень. – А хозяйство там большое, народу много. А уж как сам льер приезжает, дел невпроворот.

– Народу много кормить надо? – уточнила я.

Демьян задумался, шевеля губами. Считает.

– Человек двадцать будет, – сказал дед. – Поварихи, горничные, старшие слуги, маги, лекарь и охрана.

Демьян покраснел. Видимо, смутился, что дед знает больше него.

– Если возьмут меня кухаркой, то справлюсь, – уверенно сказала я. – Готовить умею.

– Мы заметили, – закивал Никита.

– Только вот что, Демьян, мне бы подъемные, – посмотрела я на мага. – Нет у меня приличных вещей. Ни зимних, ни летних. Из обуви вон одни дедовы валенки.

– Решим вопрос, – твердо пообещал Демьян.

Так я и стала кухаркой в господском доме, пока гипотетически, но всё же. Можно сказать, обживаюсь.

Демьян с Никитой уехали (прихватив в дорогу мой пирог с вишней), а дед стал понемногу собираться в столицу.

Самой главной задачей он считал отеческие наставления.

– Может, и к лучшему, что ты в имении жить будешь, – говорил мне Егор Матвеевич. – Все веселее, чем в лесу. Да и быстрее в общество войдешь. Я, конечно, хотел, чтобы ты со мной перезимовала, да не судьба, видишь. Главное, никого не бойся. Сам льер Лисовский человек справедливый, хоть и грозный с виду. Супруги у него нет, с его работой ни одна женщина не уживется. Дочка есть приемная, но она всё на балах да в разъездах. Думаю, ты и не увидишь их. А остальным ты ровня и даже чуть выше. Кто обидит –  Демьяну жалуйся. Он там маг, а значит, самый главный в отсутствие хозяина.

Я кивала, подавая ему пузырьки, которые он аккуратно укладывал в корзинку с сухой травой.

– Дом я закрою, – продолжал дед. – Попасть ты внутрь, конечно, сможешь, но не советую. Сгинешь тут одна, ты девочка городская, нежная.

Ага, нежная. Такая нежная, что было время, когда меня подруги на себе домой тащили в дупель пьяную. И в ларьке я водкой торговала, и полы мыла в магазине. Всякое в моей жизни бывало, о чем хочется забыть навсегда.

Я тогда другая была. Сейчас от той женщины мало что осталось, кроме подорванного здоровья, конечно.

После того, как я дочь отдала, в моей жизни был очень тяжелый период. Некоторые недели, а то и месяцы в памяти не отложились совсем, и слава Богу. Пила я тогда как не в себя, всё, чего добилась – потеряла. Как смогла выбраться – не понимаю. То ли духовное очищение, сиречь катарсис, пережила, то ли просто увидела, что жизнь не заканчивается. Ну и дочь надеялась увидеть.

Странно, но от тяги к алкоголю я здесь излечилась моментально, даже мыслей подобных не возникало. Будто и в самом деле жизнь началась заново.

Прождали мы моих сопровождающих неделю – дед уже весь извертелся от нетерпения. И этот человек мне рассказывает, как ему в лесу прекрасно живется!

За мной приехали старые знакомые, из нового была только третья лошадь. Интересно, что бы я делала с ней, если бы в детстве не занималась верховой ездой?

Я вообще в детстве чем только не увлекалась: и в художественную школу год ходила, и в биатлон, и в кружок кройки и шитья. С вокалом у меня только не сложилось – в ноты я никак не попадаю. Кто бы мог подумать, что конный спорт – одно из самых любимых, хоть и бесполезных занятий – когда-нибудь мне пригодится?

Мальчики привезли мне шикарную юбку в стиле бохо (с бахромой и заплатками, но хотя бы нужного размера) и тонкую мужскую дубленку как на них самих. Если на юбку я глядела со слезами (от смеха), то в шубейку вцепилась, как кот в кусок мяса. Мягкая, легкая, хоть и довольно широкая в плечах, она, конечно, на мне болталась, как на пугале, но по сравнению с овчинным уродством мэйд ин Лесняки – ничошная шкурка. Оверсайз. Долго вспоминала название модного в Москве бомжовского стиля, да так и не вспомнила. Вроде как хипстеры, но точно не уверена. Эх, серость я!

А ведь была золотой девочкой. Одежду носила заграничную, платье на выпускной в девятом классе шила у портнихи. Правильная была до приторности: послушная, усидчивая, на медаль шла. Что со мной случилось?

Сейчас я уже не могла Машкиного папашу вспомнить – какой он был? Как его звали-то? Александр Вадимович. Ах, Александр – какое имя!

Тварь.

Хотя ухаживал красиво, не отнять. Цветы дарил, в рестораны водил, в театр. Причем совершенно не боялся.

Александр был папиным партнером по каким-то мутным делам; когда приезжал, останавливался то у нас, то в гостинице. Помнится, мне лет пятнадцать было, когда он меня впервые заприметил. Я была красивой девочкой, созрела рано. В пятнадцать уже ростом 179 см и с грудью второго размера. А он – умный, зрелый, разговаривал со мной серьезно, как с равной. А как  смотрел на меня! Лицо почти не помню, а взгляды эти жгучие, видимо, никогда не забуду.

За одно я ему благодарна. Нет, не за Машу. Объективно говоря, если бы Машки не было, моя жизнь бы сложилась совершенно по-другому. Что аборт не сделала – не жалею. Ребенок не виноват, что у него мать дура. А вот что забеременела – жалею и очень.

Как бы я сейчас Семенова не ненавидела, любовник он был великолепный, и в мир чувственных удовольствий он меня не просто ввел – на руках внес. На крыльях, так сказать, любви. Моей любви, естественно. Секс у нас был чумовой и, что самое пикантное, запрещенный. Уж что папа меня по головке не погладит, я прекрасно осознавала.

Бывали мы с ним и в гостиницах, и на съемных квартирах, и на природе. Не спорю, круто. Но не сложилось у нас столь любимого когда-то мною (и многими женщинами) романа с пометкой «властный герой, девственница, разница в возрасте». Мой герой оказался не герой. Когда я с надеждой, что его развод с женой сдвинется с мертвой точки, сообщила о своей беременности, его аж перекосило. Вообще-то я пила противозачаточные таблетки, но то ли забыла тогда принять, то ли бракованные попались. Словом, на слова испуганной до усрачки девочки о том, что «ты скоро станешь папой» он отреагировал неадекватно.

Говорю ж, тварь.

Я узнала о себе много нового. И шлюха-то я малолетняя, и пытаюсь подсунуть ему чужого ребенка, и денег он мне не даст никогда, и сама я ему не нужна, а уж ублюдок, хоть и его – тем более. Вылетела я от него в слезах и соплях.

Некоторое время я всерьез размышляла, что лучше: прыгнуть с крыши девятиэтажки или сбежать из дома. Вариант «попросить помощи у родителей» я даже не рассматривала. Знала о моем безумном романе только лучшая подруга Таня, которая и убедила меня, что мама меня не съест и обязательно поможет.

Ага, как же. Танина мама помогла бы. Но моя только орала примерно то же, что и Семенов. Отец меня тогда избил впервые в жизни – ремнем, по ногам, до кровавых полос. По животу боялся – если бы пришлось обратиться в больницу, об этом  могли бы пойти слухи. В конце концов, в соседнем городе через третьих лиц родители договорились об аборте.

Наверное, если бы я тогда сказала, кто отец ребенка – отец реально бы избил и Семенова. Но из дурацкой гордости я так и не призналась.

Мне повезло, что родители совершенно не интересовались моей жизнью и понятия не имели, что, кроме бывавших в гостях правильных девочек, у меня была Танька – дочь школьной уборщицы.

Именно у нее я и жила первое время, пока не познакомилась с Антоном. Хороший парень, несмотря на то, что наркоман. Меня ни разу не обидел, диван в своей квартире уступил, даже, помню, Машке смеси покупал. Жаль, от передоза загнулся. Он, кажется, единственный из тех, с кем я жила, меня любил по-настоящему. Я сильно плакала по нему. А Танькина мама водила меня к гинекологу, Танькина мама отвезла рожать – не в центральный роддом, а в фельдшерский пункт маленького поселка, где они жили, она же и забрала меня оттуда. Пеленки, распашонки, штопанные ползунки – всё принесла она. К Антону я уехала прямо из ЗАГСа, как получила свидетельство о рождении на Машку. Уверена, родителям сообщили в тот же день. Может быть, был скандал – мне было не до мелочей.

Сейчас это вспоминалось смутно, даже с насмешкой. Ту девочку с младенцем на руках было почти не жаль – я вообще мало кого жалела. Сама виновата, сама расплачивалась. Жаль, Семенову мои слезы никак не отлились. Всё у него в жизни было прекрасно – и бизнес в гору шел, и семья хорошая, и  в депутаты он потом пробился с его образцовой биографией.

В ту пору, когда заболела Машка, его не было в стране. Тогда я бы не спустила. Я бы заставила его оплатить лечение. Генетический анализ бы сделала, в газеты бы написала, к жене его пошла бы – но не срослось. Опять его миновала чаша Божьего гнева.

Что ж, всё это было и прошло, всё поменялось. Москва, воняющая выхлопными газами, химическими духами, соевым соусом и имбирем, шаурмой и курицей-гриль, осталась в прошлом. А здесь, сейчас – пахло соснами, холодным ноябрьским небом, пахло прелой листвой и первым снегом, и в этом было невыносимое, рвущее сердце счастье.

7. Новый дом

Лошадь, выделенная мне, была хороша. Очень спокойная, шла ровным ходом, не испугалась ни выскочившего на дорожку зайца, ни упавшей шишки, ни резких птичьих криков. Забавное дело: на велосипеде я ездить так и не научилась, а верховую езду тело помнило прекрасно. И всё равно, когда уже подъезжали к деревне, я не чувствовала ни рук, ни ног – всё онемело.

Уже вечерело. Из тихих разговоров моих спутников я поняла, что без меня они бы ехали гораздо быстрее и уже были бы дома. Но решили надо мной не измываться – и без того вынудили ехать в мужском седле. Обычные женщины верхом вовсе не ездили: для того были повозки да брички всякие. Кстати, вставлять в стремя валенки – другой теплой обуви у меня не было – оказалось довольно странно.

Мне предложили заехать в деревню, перекусить в постоялом дворе, передохнуть, но, узнав, что придется сделать крюк и потерять время, я отказалась. Без ужина я вполне обойдусь, да и ночевать в сомнительном придорожном мотеле, где наверняка комнаты сдавались на час, а бельё после этого в лучшем случае стиралось в реке, я совершенно не испытывала желания.

Через несколько часов показался и город Кобор, но мы его проехали по самому краю, я бы сказала, по окружной. Дома здесь были не сказать, что богатые, но и не бедные. Каменные и деревянные, не больше двух этажей. Некоторые окружены заборами, за которыми виднелся сад. Улицы вымощены плотно подогнанными досками, по краям дороги сточные канавы. Народу почти нет – темно уже. Даже и не сумерки, а поздний вечер. Редкие прохожие не обращали внимания на трех измученных всадников. К дому Лисовских подъехали в кромешной тьме, и с лошади меня парни стаскивали вдвоем. Ноги гнуться отказывались.

– А вы молодец, лирра, – похвалил меня Демьян. – Редко какая женщина выдержит такую поездку без нытья. Ну разве что льера Софья…

И столько в его голосе было мечтательной тоски, что я сразу поняла: влюблён.

Дом льера Лисовского показался мне большим и добротным, совсем не похожим на русские особняки. Строения он был непривычного, в виде буквы «Г»: длинная часть была одноэтажной, а второй этаж был лишь над меньшей «палочкой».

Демьян пояснил, что длинная часть считается нижней, или черной. Там живет охрана, слуги, находятся хозяйственные и складские помещения. В парадной части дома живут хозяева и принимаются гости; прислуга туда допускается не каждая. Кухня же находится ближе всего к «белой» части, да это и неудивительно – пищу там готовят и на слуг, и на хозяев. Оттого кухарка считается главной в нижней части и командует всей прислугой, кроме горничных. Горничными ведает управляющий, с которым меня обещали познакомить утром.

Сейчас же через широкие двери мы прошли в жарко натопленное помещение, которому мог позавидовать лучший московский ресторан. Здесь воплощалась мечта любого шефа: вдоль стены тянулось несколько метров сложенных из камня печей – пожалуй, это слово подходит к этой конструкции наиболее точно. На них стояли кастрюли и сковородки самых разных размеров. Огромный стол посередине кухни был вымыт до блеска. Выбор ножей и топориков, висящих на крючках вдоль стены, впечатлял так же сильно, как сияющие медными и стальными боками сосуды причудливых форм на полках. Каждая пядь рабочего пространства была использована: вдоль всех стен стояли столы разной высоты или шкафы. На стенах было множество полок. В углу глубокая раковина с медным краном – аллилуйя, здесь есть водопровод!

Над всем этим богатством, уронив голову на лежащие на столе руки, дремала худенькая девочка лет двенадцати.

– Эй, Лиска, – окликнул ее Никита. – Хватит спать! Поесть нам собери, да шевелись!

Девочка вскочила, испуганно вскрикнув и завертев головой, но, увидев знакомые лица, быстро успокоилась.

– Вам бы, Никита Димитриевич, только поесть, – бойко ответила она. – Нет бы что другое сказали!

– Поесть и попить, – согласился парнишка. – И гостью разместить. Это новая кухарка у нас.

Девочка поглядела на меня с опаской, а потом быстро достала из шкафа глубокие тарелки, куда щедро наложила тушеных с мясом овощей.

Овощи были переварены и недосолены, но юноши накинулись  на них как саранча. Я же только поковырялась в миске, выбирая куски мяса. Девчушка наблюдала за мной искоса, но молчала.

– Комната кухарки в каком состоянии? – спросил ее Демьян. – Я Грегору говорил, чтобы подготовили.

– Я не знаю, – сказала Лиска. – Моё дело маленькое: следить за огнем и кормить тех, кто ночью приезжает.

– Ну хоть покажи, где комната-то.

– Ой, да что с вами сделаешь, – вздохнула девочка, словно маленькая старушка. – Пойдемте ужо, покажу. Пожитков-то много у вас, лирра?

– Только то, что на мне, – ответила я спокойно.

Скажет ли чего? Промолчала, кивнула только.

Комната, выделенная кухарке, не впечатляла ни размерами, ни обстановкой. Всего-то в ней и помещались кровать, небольшой столик и шкаф, куда я закинула свой узел. Даже нормального окна не было – только слуховое под самым потолком.

– А комната для девочек имеется? – полюбопытствовала я. – Туалет? Уборная? Сортир? Только не говори, что под кроватью ночная ваза!

– Уборная дальше по коридору, – нахмурилась девочка. – Но туда никто не ходит. Горшок-то всяко удобнее. Не нужно бегать никуда.

– А мыться где? –  мрачная обреченность звучит в моем голосе. – Тазики?

– Прислуга в бане моется.

Цивилизация, чтоб ее! Водопровод, ага – размечталась, мать!

– Пошли, уборную покажешь.

Туалетная комната меня скорее порадовала, чем огорчила. Здесь в буквальном смысле пахло фиалками: в комнатушке был шкафчик, на полках которого лежали бруски фиолетового мыла. В Москве такие штуки были очень популярны – как-никак, ручная работа. Здесь же, поглядите, для слуг бесплатно лежит. Имелась и раковина с медным краном  на деревянном столике. Унитаз, правда, от привычного вида отличался. Никаких белых фаянсовых друзей – только дерево, только хардкор. Собственно заместо унитаза был деревянный кубик с дыркой. Очень глубокой дыркой – я заглянула.

– А куда уходит… оно? – дипломатично спросила я. – Выгребная яма?

– Городская канализация, – с жалостью посмотрела на меня Лиска.

Действительно, чего это я!

– А потом? В реку? Как-нибудь очищают… это?

– А я знаю? Я же не льерра. Мое дело маленькое…

– Да-да, я помню, – перебила я. – Дежурство по кухне. Всё, ребенок, иди на пост. Дальше я справлюсь сама.

– Я не ребенок! – страшно оскорбилась Лиска. – Я уже взрослая!

– Для меня ребенок, – вздохнула я. – У меня дочке десять лет было, когда… в общем, десять было.

Девочка закусила губу, но спорить не стала – ушла. Я же схватилась за столик, пошатнувшись. Машка, как так-то! Неужели я тебя больше никогда не увижу? Даже издалека?

Сходила в туалет, умылась, обтерла тело влажной тряпкой, радуясь наличию воды, хоть и холодной, в кране, и пошла спать. Утро вечера мудренее. К слову, кровать была адски неудобной: матрас перьевой настолько мягкий, что я провалилась в него как в сугроб. Даже мой диван в московской квартире (теперь уже не мой и не в моей) был удобнее, хотя он еще Ельцина застал. Но выбора у меня не было – пришлось спать здесь. Простыни чистые – уже радость.

Проснулась от того, что в дверь тарабанили так, что она вся тряслась. Не хватало только криков «пожар».

– Занято! – крикнула я спросонья.

Неизвестный там, в коридоре, будто этого и ждал: дверь с готовностью отворилась. Надо будет потребовать засов, а лучше замок, чтобы не ходил в мое отсутствие никто.

– Лирра, позволите?

В дверь заглянула молодая женщина с длинным узким лицом, обрамленным забавным чепчиком с кружевами.

– Я принесла форму и обувь. Льер Зеленов приказал.

– Это еще кто? – удивленно пробормотала я, потягиваясь.

Однако уже позднее утро. Давно я так поздно не просыпалась. Ох! Тело ныло и выло, словно я вчера не на лошади каталась, а разгружала вагоны с углем. Болела спина, ноги, руки – проще было найти ту часть тела, которая не болела.

– Маг наш, Никита Димитриевич, – пояснила женщина, сгружая охапку черных платьев на стол. – Я принесла несколько разных – выбирайте, которое лучше будет.

Вздыхая и морщась от мышечной боли (кажется, по-научному она называется крепатура), я поднялась с постели – баба Оля, сорок лет, ага – и принялась перебирать наряды, игнорируя любопытные взгляды девицы. Ну да, я легла спать в широкой холщевой рубахе до середины бедра. Хорошо, что не в трусах и футболке.

Платья были все одинаковые – черные с белоснежными кружевными воротничками. К ним предлагались чепцы разной формы, тонкие хлопковые панталоны на завязках, вязаные гольфы и кожаные туфли с серебристыми пряжками. Туфли были явно поношенными, причем моего размера не нашлось. Видимо, здесь работают одни золушки, и 40-й размер обуви не в чести. Платья на мой рост, как обычно, были такого размера, что можно было три меня в них поместить. То же, которое было почти впору, доходило до середины лодыжки. И талия высоковата. Но женщина, которая назвалась Черникой, сказала, чтобы я не расстраивалась: тут недалеко есть швея, которая подгонит платье по моей фигуре чуть позже. Забавные тут у них имена.

Выглядела я довольно нелепо: в коротком платье, полосатых гольфах и кроссовках. Ах да, еще чепчик! Выбрала наиболее простой на вид, похожий на головной убор Красной Шапочки из старого советского фильма. Вот Красной Шапочкой (вернее белой) я себя и ощущала. Сейчас только корзинку возьму и спою «А-а, в Африке горы вот такой вышины»!  Черника молча стояла у дверей, явно не одобряя мой наряд, но мне плевать – лучше я буду в коротком платье, чем в том, где меня три раза можно поместить. Это вопрос не только удобства, но и безопасности.

В комнате сумрачно – света из малого окошка под потолком совсем мало. Масляная лампа в руках служанки почти не исправляет положения. Зеркала кухаркам тоже не полагается, как я вижу. Поэтому я даже думать боюсь, как выгляжу и что с моими волосами. Насколько я помню, зеркала и в уборной не было, поэтому если я поутру не красавица – это не мои проблемы. А еще я брови почти два месяца не щипала и ногти пришлось отгрызать. Маникюрных ножниц у Егора Матвеича отродясь не было. И вообще ножниц не было. А я не настолько сурова, чтобы ногти ножом обрубать, хотя с пальцами на ногах пришлось помучиться. Там уж без ножа не обойтись. Надо будет всем попаданкам дать совет иметь в кармане ножницы, пинцет и запас прокладок. Потому что тряпочки в условиях леса – это, я вам скажу, совсем грустно и очень неприятно.

Убрав волосы под чепец, я последовала за девушкой на кухню – налево по коридору. Заблудиться тут невозможно, главное, запомнить: моя комната третья от кухни. Оказывается, по соседству у меня маги и дворецкий. Чем дальше от кухни, тем выше статус прислуги. Четыре горничные и маги, выходит, самые почетные должности. И если с магами всё понятно, то горничные меня удивили. Ведь по сути – это всего лишь уборщицы, хоть и «белого» дома.

На одного льера Лисовского приходится как-то очень много прислуги: четыре горничных, три поварихи, дворецкий, экономка, кухарка и два мага. И это только те, которые живут в доме. Еще имеются сторож, два конюха, садовник и лекарь. Сторож и садовник жили в отдельном домике, конюхи ночевали на конюшне, а лекарь, как белый человек, сейчас один шиковал на господском этаже. Как человек не гордый, лекарь изволил столоваться с магами в кухне в положенное время, до которого, кстати, оставалось совсем немного.