Твоя Мари. Несвятая троица

– Ты ведь красивая, Мари, почему тебе так не нравятся собственные изображения? – удивляется Олег.

А этот комнатный Бертолуччи сломал мне психику, хоть я никогда не признавалась в этом никому, и теперь, видя наведенный в мою сторону объектив фотоаппарата, я внутренне замираю и каменею. Потому мои фотографии редко бывают удачными. Я не могу отпустить это столько лет, не могу перебороть, справиться – выходит, не такая я уж и сильная. Я выдерживаю физическую боль такой силы, что не каждый мужик может – и умираю внутри от вида фотоаппарата.

В телефоне – четыре снимка, сделанных на не очень хорошую камеру этого же телефона. И на них – тоже бедро, спина, изгиб тела. Вот это – я, пусть и покрытая синяками, кровоподтеками и просечками. И вот глядя на них, я не испытываю боли – ни моральной, ни физической. В них нет эстетики, только констатация сухого факта – за непослушание бывает вот так, безобразно, больно, невыносимо почти. Но я пока не могу найти в себе сил удалить их. Пока еще не могу.

Мы снова стали ездить на дачу, иногда даже просто вдвоем, без хозяина. Но больше мы не остаемся там ночевать – есть преимущества в том, что Олег не пьет. Мы уезжаем, чтобы не давать поводов. Олег сам сказал – к чему дразнить гусей, он и так постоянно взвинченный, а если мы остаемся на ночь, то половину этой ночи он проводит под дверью нашей комнаты. Это мерзко, конечно, но я глубоко убеждена, что Олег в этом тоже виноват. И дело не в том, что ему нравится или хочется делить меня с кем-то, а в том, что таким образом он чувствует, что контролирует Дэна, регулирует его тягу ко мне. Это, пожалуй, единственное, что меня в нем настораживает.

Начинается осень, а это значит, что скоро у нас рванет крыши – и у меня, и у Дэна, потому сейчас особенно нежелательно пересекаться. Да, я изменилась практически до неузнаваемости с тех пор, как была с ним, Олег сделал все, чтобы я стала другой, даже привычки мои умудрился изменить. Я перестала носить разноцветное белье, даже черное надеваю крайне редко, я не крашу губы красной помадой, не ношу стрингов, не курю сигар, не сижу на столе – да много чего еще. Он отучил меня пить чай с сахаром, теперь, если хочется сладкого, всегда беру финики. Я сто раз думаю перед тем, как сказать что-то вслух – и это, кстати, совершенно меня не напрягает. Я откровенно рассказываю ему все, что меня волнует – даже если это какая-то не касающаяся наших отношений ерунда. Я с ним советуюсь, что для меня в принципе нонсенс. Беда в другом…

Такая я только с ним, со всеми остальными я прежняя. Но, может, так и должно быть? Зато гарантированно я такая не нужна никому, кроме Олега? Меня знают другой – и такой не воспринимают?

Что обсуждают на вечеринках настоящие тематики? Ну, все верно – домашнее насилие. Как в поговорке – уж кто бы говорил. Но они говорят – мужики, для которых кайф отстегать женщину плетью, нагайкой или чем еще потяжелее, потому что ремень это примитивно, хоть и больно. И в этом нет двуличия – вне экшена никто из них не ударит женщину просто потому, что настроение плохое. А я наблюдаю за хозяином вечеринки.

У нас есть общее прошлое, есть то, что мы не можем простить друг другу. И он как-то останавливал кровь из моего носа – потому что я не вижу берегов и не понимаю, в какой момент нужно прекратить колоть шпильками мужика, находящегося в запое уже неделю. Будь трезв – никогда бы не ударил, когда увидел, что сделал, чуть с инфарктом не слег.

Такое ощущение, что я становлюсь на одну доску с теми бабами, которых мужики лупят до визита в травмпункт, а они оправдывают это всем, что в голову приходит. Но это не так. Ударь Олег меня трезвым – больше никогда не увидел бы. И уж кто-кто, а Денис-то это прекрасно знает. Олег сильнее его, сильнее меня – потому я с ним.

– Я не представляю, у кого хватило бы смелости, например, ударить Мари вне экшена, – произносит Историк. – Да и как ее вообще можно ударить?

– Ты однажды видел – чем и как, – кривит губы в усмешке Денис.

– Ну… там другое. Там – искусство. А вот чтобы просто так, наотмашь по щеке – ну, не знаю… она, мне кажется, тут же вцепится в горло.

– Запросто, – спокойно говорит Олег, накрывая мою руку своей.

– Вы, сэнсэй, необъективны, – произносит вдруг Лена, и Историк удивленно вскидывает бровь – впервые его нижняя позволила себе открыть рот без его разрешения. – Это для вас Мари – нижняя, а для кого-то она может быть всего лишь заносчивой бабой, которой грех не врезать иногда.

Я могу, конечно, сейчас отбрить Лену так, что никогда больше рта в моем присутствии не раскроет, хотя вот убей – не понимаю, с чего она вообще на меня вызверилась, нормально всегда общались, но не буду – у меня есть Олег, который предпочитает делать это сам.

– Ты бы, Лена, Мари не трогала, – произносит он спокойно. – Да, я не могу быть объективным, но только потому, что Мари для меня не нижняя, а любимая женщина. Такая, каких поискать. Меня она возбуждает даже молчанием. Она молчит – а я понимаю, что мне ничего больше не нужно, только чтобы она вот так молчала рядом со мной. А остальные могут стриптиз на столе танцевать, мне все равно.

Мне кажется, он зря говорит это вслух при мне. Но слушать приятно, чего уж там… Остальные Верхние ржут, но беззлобно и с уважением – Олег никогда своих чувств не демонстрирует и, если уж что-то вслух произносит, то можно быть уверенным, что именно так и чувствует. Лена вздергивает подбородок, но натыкается на предупреждающий взгляд Макса – тот недоволен, еще слово – и он ее накажет публично. Пробормотав что-то под нос, Лена сдвигается на диване так, чтобы сделаться как можно менее заметной. Мне – вот честно – не нравится, когда Историк, Север и Денис начинают вот эти дээсные игры прилюдно. Ну, к чему эти демонстрации, все и так все друг о друге знают, отлично понимают ваши статусы и то, как построены ваши отношения. Почему нельзя просто расслабиться и посидеть компанией без вот этого демонстративного сдвигания корон на затылок? Иногда это выглядит совсем уж смешно и противно. Но, наверное, это мои личные тараканы – я мазохистка, мне подчинение чуждо.

– С тобой, Олег, лучше вообще рот не открывать, – говорит Север, дотягиваясь до бутылки. – Просто ради собственной безопасности – вдруг разозлишься.

Я отрицательно качаю головой, но вслух ничего не говорю. Никогда за столько лет мне не приходило в голову, что человек габаритов Олега и с его навыками запросто может меня если не убить, то покалечить – точно. Мне никогда не приходило в голову не делать чего-то из боязни, что он сорвется. Я отвечала на телефонные звонки, прекрасно понимая, что он знает, кто звонит. Я вставала и уходила, зная, что он терпеть не может этого – если не отпустил. Я знаю, каким он бывает, если зол – прошло всего полтора года с момента, когда я это на собственной шкуре почувствовала. Но мне не приходит в голову, что лично для меня этот человек может быть опасен. Потому что знаю, как мне с ним на самом деле безопасно.

– Если уметь разделять Тему и жизнь, то опасаться нечего, – спокойно отвечает мой Верхний. – И потом, моя Тема – садизм, так что…

– Ага – самый безопасный вариант, – хмыкает Денис, сживая в кулаке полную рюмку водки. – Морально ты нижнюю не гасишь, зато вот физически…

– Да? И когда ты такое видел?

– Ой, да ладно! – Денис опрокидывает водку в рот, морщится: – Как будто сам не помнишь…

– Умолкни! – тихо, но зло произносит Олег.

Я понимаю, о чем он. За мою измену он наказал тогда нас обоих – и Денису досталось не меньше моего, а он не может выносить боль той интенсивности, что могу я. Даже мне в тот раз было плохо до судорог, а уж ему-то… Но вот не думала, что он когда-то посмеет открыть рот в компании.

Однако у Дениса не пропали остатки инстинкта самосохранения, поэтому он больше ничего не говорит.

Меня ваниль убивает. Я действительно не люблю всех этих романтических рюшечек, так уж получилось. Но это, черт возьми, так мило, когда в его ручище вдруг появляется крошечный букетик самых первых ландышей, что хочется плакать. И то, как Олег наблюдает за моей реакцией, тоже бесценно:

– А дело в том, детка, что ты одинаково радуешься бриллиантовым серьгам и букету ландышей – с одним и тем же смущенным выражение на лице. И мне от этого всегда хорошо.

Ну, наверное… Меня подарки смущают всегда, независимо от личности дарящего. И смысл не в них, и, уж тем более, не в их стоимости. Ландыши – мои любимые цветы, Олег это знает, потому в сезон моя квартира словно пропитывается их ароматом. Он привозит их то маленькими букетиками, то целыми охапками, может купить у торгующей цветами бабульки все, что у нее будет стоять в корзине. И это так… ну, не знаю, трогательно, что ли… и так не вяжется с его брутальной внешностью и шрамом на лице. И в такие моменты мне даже в голову не приходит возмутиться.

Олег всегда говорит:

– В Теме главное – не заиграться. Нижним легче, они особо ни за что не отвечают, а вот Верхним, и особенно тем, кто в Д/с и Л/с, тяжелее. Возникает «комплекс Бога», когда кажется, что все можешь, со всем справишься. От этого срывает крышу – от безграничной власти над другим человеком, над его телом, его душой. И отследить этот момент самостоятельно сложно. Никто же не считает себя неадекватным. А контролировать себя с каждым разом все тяжелее, и в результате происходит срыв, от которого пострадают оба – и нижний, и сам Верхний.

Я не спорю, но мне кажется, это все применимо больше к Верхним мужчинам. Никогда не слышала, чтобы Верхняя женщина выставила своих нижних «на общак», например. Хотя, может, и такое бывает. А вот мужики этим часто грешат, словно удовольствие получают. Но ведь есть и нижние, которым такое в кайф, и это тоже сорвавшаяся крыша, как по мне. Я однажды в компании позволила себе мнение – ну, как позволила, вырвалось, я ни с кем это не обсуждаю, тем более публично. Но сидела нижняя и вещала, как бы ей хотелось, чтобы ее на глазах Верхнего юзали несколько человек, и у меня вылетело:

– Вряд ли бы тебе это понравилось, случись на самом деле. Влажные фантазии всегда кажутся такими притягательными и возбуждающими. Реал – другое…

Ох, как взвился тогда Денис… Как будто углей насыпали под хвост. Разумеется, стал защищать, говорить, что это «правильное устройство головы у нижней»… И я, может, поверила бы, если бы не случилась уже у нас та ночь, когда он рыдал и рассказывал, что пережил сам в том подвале под гаражом. Но как же омерзительны эти попытки «держать лицо» в компании, делать вид, что ты крутой Верх, Мастер, первый после Бога…

Наверное, все, что произошло, должно было случиться хотя бы для того, чтобы я поняла – мы никогда вместе не будем, никогда никаких больше отношений. Вот у Олега нет второго дна, хотя внутренне он устроен гораздо сложнее. Но он всегда одинаковый – и со мной, и с другими, и на людях, и в «норе». И меня это уравновешивает, успокаивает. Мне не надо все время держать руку наготове, чтобы успеть хоть как-то защититься. И крышу у него не сорвет как раз потому, что он ничего никогда не декларирует.

А у Дениса все всегда было сложно. Он разрывался между желанием носить корону Доминанта – и необходимостью все время думать о том, что говоришь и делаешь, если рядом я. Он искал возможность совместить то и это, но ошибся в выборе метода. Так и признался:

– Я однажды налажал и сказал, что ты мне не нужна. А потом несколько лет жил с мыслью, что мне не нужна не ты, а жизнь, в которой тебя нет.

Я даже не знаю, что ненавижу сильнее – ваниль или пафос. Но в этой ситуации, если Дэн и привирает, то совсем немного. Он несколько лет пытался сперва меня вернуть, потом – принять мысль о том, что я больше не с ним, а потом – найти мне замену. Попутно истрепал мне нервов куда больше, чем, наверное, за все наше с ним совместное пребывание в Теме. Как в таких условиях я могла упустить Олега? Да никак – адекватный спокойный Верхний в моей ситуации – это лекарство.

Иногда я чувствую себя одинокой. Настолько одинокой, что даже словом перемолвиться не с кем. Так-то, наверное, и нормально все. Кому нужны чужие проблемы, когда своих по гланды, и это всегда на первом месте? Это нормально, это жизнь. Но поделиться не с кем – реально не с кем, потому что «ну ты же счастливая, ты сильная, у тебя все есть».

Да. Я такая. Наверное. Со стороны виднее. А Олег вместо Антона, многолетнего референта, вдруг заводит девочку лет двадцати пяти – такую, как ему всегда нравились до встречи со мной. Высокую, крупную, с яркими чертами лица, с каштановыми волосами. И, конечно, это вряд ли что-то значит, но… Не сказал ведь.

И я не узнала бы, если бы случайно в офис не зашла. Нет, ничего такого, просто секретарша. Нет повода. А почему-то противно и обидно. Сказать «я все поняла» и уйти в закат, как обычно? Могу. А надо ли? Может, пришла пора отпустить, раз он сам уйти не может? Взять и уйти первой, как всегда. Вот и повод есть – он же его и дал, в принципе, даже не подкопаешься. А я счастливая, у меня все есть, я сильная.

И будет, как обычно – Мари прищурилась, вставила в мундштук сигарету и перешагнула, пошла дальше. И никто не понял, что на самом деле у нее внутри творилось в этот момент, как там все сгорело. В очередной раз.

В очередной раз.

Два дня лежу лицом в подушку. Ощущение, что жизнь закончилась – не знаю, с чего. Даже не хочу думать, что он пережил, когда узнал обо мне и Денисе. Или обо мне и Ляльке. Себя жаль. Олег обрывает телефон, я не отвечаю. Может, и правда лучше сразу оборвать, пока есть повод? Самое ужасное, что я не могу себе представить его реакцию. Все-таки в человеке, умеющем контролировать каждую эмоцию, каждую мышцу есть что-то страшное и непредсказуемое.

Два дня моего молчания выливаются в одно короткое смс от Олега: «завтра жду тебя утром». Я отвечаю тоже коротко: «нет».

Это было зря.

Постоянство – не признак мастерства, а лишний компромат. Салон красоты, в который я хожу много лет, расположен по соседству с домом Олега. День и время моих посещений – всегда одни и те же, администраторы даже не трудятся перезванивать и уточнять, приду ли я. Если вдруг нужно срочно – я звоню сама, а так – один день, одно время. Поэтому встретить меня после процедур Олегу труда не составляет. Молча берет за руку и, крепко сжав, ведет за собой. Я не сопротивляюсь – бояться его мне в голову не приходит, я знаю, что это не придурочный Денис с его больной головой, он не потащит меня куда-нибудь в подвал, где ждут еще трое таких же извращенцев.

Потому, оказавшись в квартире Олега, даже не напрягаюсь. Плохо другое. Когда пытаешься выбить эмоции из бетонного столба, будь готова к тому, что реакция тебе не понравится. Я забыла, что Олег сильно отличается от всех моих мужчин, и управлять им, как остальными, мне не удается. Я всегда забываю, что только с ним мои выкрутасы всегда работают в другую сторону.

– У нас есть три выхода – ты теряешь сознание от боли, ты говоришь «стоп», или я устаю тебя пороть, – говорит он, сдирая с меня шубу и сапоги в прихожей и заталкивая в «нору».

Ну, со вторым понятно, этого не будет, с третьим – тоже, когда это он уставал… Остается первое, самое вероятное. Всего раз в жизни он меня так порол, всего раз – и я думала, что больше никогда, но вот… Короче, фраза «сама виновата» сидит, как влитая.

– Раздевайся.

Пока я вожусь с пуговицами на рубашке, он успевает переодеться в хакама и вынуть из шкафа ремень. Ну, это понятно – мы тут не для занятий любовью собрались, сейчас мне по полной ввалят.

Как началось, не помню, зато помню, как уплыло сознание – в один момент как будто черный мешок на голову надели, и все – ни звуков, ни запахов, ничего, тотальная темень.

В себя прихожу уже на диване, лежу на животе, одна рука свесилась на пол, возле нее – бутылка минералки. Поворачиваю голову – Олег сидит на полу у стены, курит. Возле его ноги валяются два куска от того, что раньше было ремнем. Только теперь я чувствую, как в спину словно всадили доску с тысячами крошечных гвоздей. Кусаю губы, чтобы не заплакать. Олег видит, что я пришла в себя, гасит сигарету и пересаживается на край дивана.

– Зачем ты делаешь это со мной, скажи? Тебе нравится, когда я такой? Тебе нравится, что я выпускаю то, что сидит глубоко внутри? – он кладет ладонь мне на спину, и от боли хочется орать в голос. – Ты не смеешь говорить «нет», когда я сказал «да». Ты не смеешь решать, придешь ты или нет, когда я написал, что жду тебя. Неужели ты не понимаешь этого?

– Ты отлично знаешь, почему я не пришла. Ты сам для этого все сделал.

– Ты совсем дурная, что ли? Никогда бы не подумал, что ты будешь ревновать меня – к кому? К ванильной девке, которую я на работу взял? Могла бы спросить. Я тебе Денис разве, чтобы ванильную молодую девку в Тему тащить?

– Перестань. Я же не об этом… – и Олег перебивает:

– Тогда проблема в чем? Она пришла ровно на две недели, пока Антон к родителям уехал, мне что – без референта сидеть, самому копаться в бумагах и звонках?

– А сказать мне нельзя было?

– Нельзя. Я так и представлял себе твою реакцию, но не предусмотрел, что ты решишь заехать сама. Ну, извини уж, я тоже не всесильный и не всевидящий.

– И потому у меня теперь спина в хлам?

– Это чтобы не забывалась. Ты расплачиваешься не за то, что сказала, а за то, как я это понял. Я заметил, что подобные моменты отбивают у тебя охоту к глупостям примерно на пару лет. И не забывай, что я сказал в прошлый раз – я не отдам тебя никому, этого не будет, и я не пошутил.

Определенно, мне срочно нужен на левое плечо ангел, который будет подсказывать в ухо: «сейчас самое время заткнуться», а я буду ему за это благодарна. Даже не знаю, что в этой ситуации убивает меня сильнее – спина, лопнувший от порки ремень, синяки под глазами Олега, его лицо, его слова… Не знаю. Мало было разодранной в клочки спины, так теперь еще и угрызения совести…

И, кстати, его угрызения совести тоже – они всегда куда сильнее моих, что бы я ни натворила. Потому что только садист может искренне переживать, отодрав тебя в кровь, и испытывать некое подобие стыда за то, что сделал. Наверное, так и должно быть – он удовлетворяет свою потребность, но потом его накрывает волной обратки, и сперва эта обратка положительная, но потом… Потом ей на смену всегда приходят угрызения совести, и в такие периоды он становится настолько нежным, внимательным и заботливым, что в это поверить сложно – при его-то внешних данных.

Сегодняшний вечер и ночь – не исключение. Пока я прихожу в себя, он успевает заказать суши, заварить чай, осторожно, еле касаясь пальцами, намазать мою иссеченную в хлам спину мазью. Потом долго стоит перед диваном на коленях и целует меня куда-то в шею под волосами, потому что я, отвернувшись, стараюсь сдержать слезы. Дело не в боли… дело в том, что я опять, как дура, попыталась сделать то, чего не должна была. «Мой бог, да это те же грабли», как говорится…

– Домой не отпущу, – можно подумать, я в состоянии куда-то уйти!

Ужина не получается – я не могу себя заставить, мне физически плохо. Пью чай, стараясь сидеть прямо, чтобы не прикасаться к спинке стула. Зато осанка королевская…

Самое странное во всем этом, что я не считаю, будто Олег перешел какие-то границы. Ну, как странное – это для наших отношений совершенно нормально. И чем больше я об этом думаю, тем отчетливее понимаю – а он прав, и так и нужно было. Потому что надо думать, что и кому говоришь. И особенно в чем обвиняешь. В обычной жизни я никому не позволила бы и пальцем себя коснуться, не то что ремнем пороть. Но вот потому-то, помимо обычной жизни, у меня есть еще и «тематическая»…

За пару недель до Нового года обязательно происходит какая-то непредвиденная ситуация – традиционно. Обнаружив у себя непростительную задержку, чего со мной не случалось последние два с половиной года, иду в клинику к знакомой. Выхожу с растерянным лицом – семь недель. Выбора у меня нет, рожать нельзя по медицинским показаниям, потому никаких моральных мучений по этому поводу я не испытываю, даже если кажусь кому-то чудовищем.

Но есть еще кое-что. Вернее, кое-кто. Олег. Мне придется ему сказать – я уже умолчала как-то об аборте, но это было во время нашего расставания, я все тихо сделала и думала, что он не узнает. Узнал. Был скандал. Это странно – разумный, рациональный человек, отлично понимающий, почему «нет», отреагировал как неадекватный. Ну, пусть даже дело было только в том, что я не сказала сразу, как узнала. Мы давно это обсудили и закрыли тему – мне нельзя беременеть, нельзя рожать – я не успею выносить, всплеск гормонов приведет к стремительному росту опухоли, потому я всегда начеку в этом плане. Все, о чем говорить? Но нет – природа иной раз выкидывает весьма специфические фортели…

Текст речи я составила, возвращаясь из клиники, решила, что завтра с утра пойду и поговорю. Но с утра было уже поздно. Всегда есть тот, кто расскажет обо всем раньше меня. Денис.

Я не знала, что он устроился в эту клинику массажистом, не видела его в коридоре – да, собственно, я и не оглядывалась, зачем? А он меня видел. Влезть в компьютер и посмотреть карту ему не составило большого труда. Разумеется, он тут же поделился знаниями с Олегом, а тот решил снять стресс ровно так, как мне не нравится – водкой. Я терпеть не могу даже крайне редких его запоев, мне это морально очень тяжело, и он держится. Но тут… да я и не сомневаюсь, что Денис вместе с новостью принес еще и пару бутылок, потому что, придя к Олегу утром, я обнаружила все атрибуты ночного загула – бутылки, окурки, валяющиеся девайсы, расхристанного Верхнего с мутными пьяными глазами и примерно настолько же несвежего Дениса, спящего в «норе» на диване.

И, опять-таки, все бы ничего, если бы Олег с порога не начал вот это свое «ты все решила за двоих». Впервые в жизни я не сдержалась и ударила его по щеке, совершенно не подумав о том, что в этой ситуации легко могу получить бумерангом, и это будет куда печальнее – лицо он мне разобьет одним ударом ладони. Но – нет. Он вдруг как-то сник, развернулся и ушел, хромая, в спальню, хлопнул дверью. По стону кроватных пружин я поняла, что завалился поперек, и сейчас уснет. Ладно…

Иду в «нору», безо всякого почтения пинаю распластавшегося на диване Дениса. Тот вскакивает, видит меня и первое, что делает, хватает за горло двумя руками. Роковая ошибка, Мастер…

У меня есть поклонник, с которым ничего, кроме прогулок, а он – сотрудник центрального аппарата МВД, сам в прошлом мент. И вот он-то меня и научил нескольким приемам, способным помочь уберечься от такого, например, захвата. Я тут же хватаю руки Дэна за средние пальцы и делаю резкий рывок в стороны и вниз. Слева хрустит кость – совсем как куриная, когда выламываешь сустав. Дэн орет дурниной, выпускает меня и присаживается на корточки, зажимая левую руку. Палец сломан.

– Ты, сука, бессмертная, что ли? – шипит он, поднимая голову. – Мне же на работу!

– Ничего, отсидишься на больничном, а то, смотрю, крыша потекла у тебя. Собирайся и вали отсюда, поезжай в травмпункт, гипс накладывай. И запомни – больше ты никогда меня пальцем не тронешь.

– Ишь ты, научилась… мортал комбат… – бормочет он, по-прежнему зажимая палец здоровой рукой.

– Скажи спасибо, что рука левая – ложку до рта донесешь.

– Заткнись, говорю.

– Тогда сваливай, ты же слышал.

На пороге возникает восставший из полумертвых Олег:

– Что тут у вас?

Денис молча демонстрирует ему деформированный палец. Лицо у Олега становится растерянным:

– Это как?

– Ну, похоже, что неудачно в носу поковырял? – зло спрашивает Денис, поднимаясь с пола. – Идиотка твоя сломала.

Олег размахивается и отвешивает ему такого звонкого леща, что я аж приседаю.

– Да идите вы на хрен оба! – орет Денис, стараясь попасть ногами в тапки. – Запарили!

– Дверь закрой с той стороны, – мрачно советует Олег и делает шаг ко мне.

Дверь хлопает. Я стою прямо перед Верхним, скрестив на груди руки и глядя ему в лицо – поза откровенного вызова.

– Ну?

– Что – ну?

– Ударишь?

– Нет.

– Тогда запомни – если сегодня, сейчас, сию минуту ты не прекратишь бухать, я от тебя уйду. Все. Обсуждать это не буду. Проспишься и примешь решение – звони. А я пошла домой. Мне еще в больницу собираться. Спасибо, кстати, за подарок, хоть ты и не один в этом виноват.

Через пару дней у меня день рождения, а потом – Новый год. Тот еще подарочек, конечно…

– Погоди… – он прижимает меня спиной к косяку в тот момент, когда я пытаюсь протиснуться к выходу. – Мари… прости меня…

– Не надо, – морщусь я. – Ты тут почти ни при чем. Меня убивает другое – ты всегда сперва выслушиваешь его – и никогда меня. А стоило бы делать наоборот, дорогой.

– Ты бы не сказала.

– Ты уверен? Ну, зря. Я как раз шла к тебе за этим, но как-то не рассчитывала на такой бурный прием. Все, Олег. Ты – спать, я – домой.

– Погоди… когда..?

– Что – когда?

– Ну, когда ты… пойдешь..?

Слово «аборт» произнести мой Верхний не может. Какие все нежные…

– В пятницу, раньше не получится.

– Я пойду с тобой.

– Что делать? Сидеть в приемном покое? Карантин, в отделение не пускают.

– Я хочу быть рядом.

– Я это ценю, но лучше останься дома. Все, Олег, я пойду.

Он притягивает меня к себе, обнимает и, уже выпустив, внезапно на секунду задерживает руку на животе – как будто прощается. Все, надо бежать отсюда, пока не разревелась…

Вечером звонит Лера. Сто лет ее не видела и не слышала. Не соскучилась, надо признать. Денис предпочитает появляться без нее, хотя уже давно ни для кого не секрет, что они вместе, что пара, и что она теперь – снизу.

– Ты сдурела? – вместо «здравствуйте» говорит она.

– А полегче?

– Мари, ты нормальная вообще? У Дэна палец сломан!

– Да ты что… ну, бывает. Пусть не сует его в другой раз туда, где его быть не должно.

– Ты не понимаешь, что у него три работы сразу накрылись?

– Ну, он об этом не подумал, когда за горло меня схватил. Или решил, что сможет, как обычно, сухим из воды выскочить? А вот нет уж, хватит. И ты, будь добра, сделай с этим что-то, иначе в следующий раз я уже не палец сломаю, а что посерьезнее.

– Ты вообще соображаешь, что говоришь? Что я могу сделать, я нижняя!

– Ух ты, как звучит… ну, тогда привыкай. Это к остальным бабам он может лезть безнаказанно, а я терпеть больше не собираюсь. Если у тебя все, то давай, пока.

Она бросает трубку, а у меня остается такое послевкусие, словно мне в чай половую тряпку сунули.

День рождения, семейные мероприятия и аборт проходят, как в тумане. В пятницу вечером я оказываюсь дома, укладываюсь в темной холодной спальне и засыпаю мертвецким сном.

Предложение провести остаток новогодних каникул на даче у Дениса во мне большого отклика не находит, но Олег не задает вопроса – он просто называет время. Ну, как скажешь… После того, как за отказ прийти к нему он меня выдрал ремнем до кровавых просечек – совсем как за измену – я не рискую спорить. Спина только недавно зажила и стала нормально выглядеть.

Едем на три дня и две ночи, это долго, мы давно там не ночевали. Ни о чем не спрашиваю, вообще стараюсь задавать как можно меньше вопросов. Чувствую себя не очень, после аборта прошло всего ничего, и меня то и дело донимает температура. Но это мелочи. Ванильный секс нас практически не увлекает, а способов доставить друг другу удовольствие в арсенале двух извращенцев всегда достаточно.

– Если я попрошу тебя сварить борща – откажешься? – спрашивает Олег, когда мы заезжаем на рынок. Мороз такой, что из прогретой машины не вышел бы под угрозой пистолета, но продукты нужны.

– С чего бы? Какая сложность в борще?

– Тогда – за мясом?

– А в багажник ты что уносил? В пакете?

– Это фарш куриный.

Ну, хитрец… от моих куриных зраз с начинкой из сливочного масла и чеснока еще никто не отказывался, и Олег, значит, это предусмотрел. Ну, ладно, тоже не великое искусство.

Идем – бежим – в здание рынка, там, правда, ненамного теплее. Выбираем кусок мяса с косточкой для борща, потом идем за овощами и сметаной. Вроде бы все.

– Ты алкоголь-то будешь какой-то? – спрашивает Олег уже в машине, когда проезжаем сетевой магазин спиртного.

– Не знаю. Мне нельзя, если по-хорошему… но опять коситься будут – ты не пьешь, и я туда же.

– Может, ликер? Ты его не любишь и много не выпьешь.

– Ну да – а дури и своей полно. Давай ликер, чего уж…

Он паркуется, идет в магазин, возвращается с пакетом – там бутылка «Амаретто» (я думала, что его уже давно не производят и не завозят, примерно с конца девяностых), несколько пачек сигарет – его и моих. А я-то забыла об этом…

Дороги пустые, мороз, праздники – за город едут мало, все, кто хотели, там еще с прошлого года. Въезжаем в поселок, когда уже начало темнеть. Здесь что-то странно мало светящихся окон, но это и к лучшему. Ворота дома Дениса распахнуты настежь, я вижу, как паркуется Историк – отлично, хоть будет, с кем словом нормальным перекинуться. Зимой Денис разбирает теплицу, потому парковочных мест достаточно – хоть на весь участок разъезжайся. А сегодня еще два снегохода на телегах, да у нас в кузове «китайца» квадроцикл и лебедка. Я, правда, была категорически против – у Олега едва зажил перелом, но кто ж меня слушал… Вот возьму и назло ему сяду и поеду, чего никогда не делала.

Денис в накинутом на плечи пуховике запирает ворота – видимо, все уже тут. Выхожу из машины – так и есть. Вижу машину Севера, джип Дениса. Похоже, Лера с Денисом приехала, а не на своей.

Во дворе только Денис, Историк и выбирающаяся из его машины Лена. Макс открыл багажник, выгружает на снег сумки, Денис накидывает на голову капюшон и закуривает. Средний палец на левой руке в гипсе. Ну, а как же… Этот самый палец он мгновенно демонстрирует мне, многозначительно качая головой.

– Даже не начинайте! – предостерегающе говорит Олег и толкает ему в руки мороженую тушку форели. – На веранде кинь, пусть полежит, я потом разделаю.

Денис, сунув сигарету в угол рта, идет в дом. Лена провожает его взглядом:

– Кто это ему палец сломал?

– Мари, – без улыбки говорит Олег.

– Да ну!

– Ну да. И все, закрыли тему.

– Слышь, Мари, не вздумай тут обмен опытом устроить – эти безголовые нас потом переломают всех, – смеется Историк.

– Ой, да как скажете, доцент. Могу и не устраивать.

Я вижу, что у Лены просто физически свербит узнать, как все было, но она опасается задавать вопросы, пока рядом Олег – уж его-то ослушаться в этой компании не решается никто. Я незаметно подмигиваю и киваю в сторону дома – мол, потом. Она заговорщицки улыбается. Я ее давно не видела – Лена похудела, отрастила волосы, очень хорошо выглядит. Интересно, что у нее произошло… Мысль о том, что Историк, например, позвал ее замуж, меня не посещает – я хорошо знаю Макса.