Те же и Скунс

Колокольчик из прошлого

Еле заметный ветерок шевельнул облачко белого пуха, в который годы превратили некогда роскошные чёрные завитки. Ощутив дуновение, Эсфирь Самуиловна Файнберг задумалась было, не сходить ли в комнату за шерстяным платком. Однако летний ветерок был таким упоительно тёплым, что пожилая женщина решила рискнуть. Уж очень не хотелось покидать матерчатое кресло, в котором она сидела на балконе и наслаждалась покоем.

Просто сидела на балконе и наслаждалась покоем. Какое счастье!

Софочка должна была вернуться из Израиля ещё через неделю, а значит, тёте Фире предстояло целых семь дней (и восемь ночей! – добавила она про себя) роскошного одиночества в отдельной квартире подруги. Когда стало можно ездить туда и сюда и Софочка на старости лет взялась путешествовать, тётя Фира сделалась охотным и неизменным сторожем Софочкиной однокомнатной. Той самой, куда она последние тридцать лет регулярно сбегала от бесконечных скандалов в своей коммуналке. Милой такой маленькой квартирки возле парка Победы, в доме с башенками и шишечками, что когда-то, по слухам, строился для реабилитированных. С балконом во двор, на котором можно хоть целый день дремать в уютном шезлонге, читать книжку или просто следить за жизнью, происходящей внизу…

Годовалый котик Васька, большой исследователь и свободолюбец, и тот в кои веки раз угомонился на тёти-Фириных коленях, свернувшись лохматым серо-бурым клубком. А поскольку свобода в Васькином понимании, как у всех подростков, означала право в любой момент исчезать в неизвестном направлении и расшибаться, прыгая за птичкой с седьмого этажа, – из середины клубка тянулась жёлтая капроновая ленточка шлейки.

Ветерок дохнул снова, и тёте Фире показалось, будто он стал холоднее.

– Московское время – шестнадцать часов, – приглушённо донеслись откуда-то сигналы точного времени. Васька немедленно проснулся и начал зевать. Потом соскочил на балконный цемент и заскрёбся в дверь, вопросительно оглядываясь на хозяйку. Тётя Фира поняла, что имеет благовидный предлог капитулировать перед ветерком. В четыре часа она обычно вынимала из холодильника Васькины субпродукты и подогревала их в Софочкиной микроволновке, и кот отлично это усвоил. Уцепившись для верности за перильца, тётя Фира нехотя поднялась и стала складывать кресло. Уже открывая застеклённую дверь, она оглянулась и увидела человека, шедшего через двор. Благо он как раз шагал через детскую площадку, хорошо видимую между кронами клёнов.

Она обратила на этого человека внимание, потому что за спиной у него был ярко-красный рюкзак, а в руках – большой букет цветов. И ещё, наверное, потому, что направлялся он как раз к тёти-Фириному, то есть к Софочкиному, подъезду. Да ещё поднял голову и посмотрел прямо на неё, стоявшую на балконе креслом в руках. Или ей показалось, что посмотрел. А может, не показалось.

Тёте Фире, конечно, не было совершенно никакого дела до незнакомых мужчин с букетами и рюкзаками, идущих в гости к кому-то по этой же лестнице. Ну то есть совсем никакого, даже самомалейшего дела. А зохн вэй агицен паровоз! Да пускай себе идёт, куда хочет!., Кухня в Софочкиной квартире непосредственно примыкала к прихожей, зато дверь на. лестницу была двойная, и тётя Фира заранее отперла внутреннюю, чтобы ненароком чего-нибудь не пропустить.

Кот Васька, избавившийся от шлейки, немедленно припал носом к порожку и совсем было собрался заорать, требуя фундаментальных прав личности. Но в кухне знакомо пискнула, отработав свои двадцать секунд, микроволновая печь, и кот с невнятным «ур-р-ра!» ринулся из прихожей.

Едва не сшибив с ног свою хозяйку, уже спешившую в противоположном направлении.

От греха подальше тётя Фира накинула дверную цепочку (видела, видела в американских фильмах, как ловко их перекусывают очень большими и очень страшными ножницами, но тем не менее…), отвела рычажок замка и стала смотреть в щёлку, не обращая никакого внимания на сквозняк.

Ей повезло. Мужчина, оказывается, имел интерес непосредственно на их этаже. Он уже стоял перед дверью соседской квартиры и почему-то медлил, не торопясь звонить. Рюкзак у него был высокий, поэтому тётя Фира только слышала, как шуршал целлофан, но не видела, чем именно занимался мужчина. Может, адрес по бумажке сверял, а может, охорашивал нарядный букет. Или просто волосы приглаживал перед тем, как войти в дом. И зачем, спрашивается, тёте Фире нужны такие подробности? Совсем даже ей такие подробности ни к чему…

Мужчина наконец поднял руку, ещё немного помедлил, кашлянул и позвонил в дверь.

Тётя Фира знала, что соседнюю квартиру последние несколько лет по очереди снимали всякие разные люди. В данный момент в ней обитала интеллигентная работающая семья с сыном-школьником. Вот этот второклассник, добротно натасканный родителями по части бытовой безопасности, и подошёл к двери, чтобы решительно пропищать:

– Кто там?..

Тётя Фира неслышно переступила с ноги на ногу и затаила дыхание, желая не только всё видеть, но и ни в коем случае не упустить ни единого слова. Мужчина снова помедлил, кашлянул ещё раз и спросил:

– Скажите, пожалуйста, а Кира дома?.. Кира!.. Для Эсфири Самуиловны это имя прозвучало хрустальным колокольчиком из прошлого. Милого, невозвратимого прошлого… Для соседского мальчика оно не значило ровным счётом ничего.

– Здесь такая не живёт! – заявил он безапелляционно. – Вы квартирой ошиблись!

Внутренняя дверь клацнула: разговор был окончен. Мужчина остался в замешательстве стоять посередине площадки. Тётя Фира торопливо сбросила цепочку (в кои веки раз не застрявшую) и приоткрыла дверь:

– Молодой человек!..

Он обернулся. И в этот же миг, воспользовавшись моментом, мимо тёти-Фириных ног из прихожей на лестницу кинулся Васька.

Мужчина – как был с рюкзаком и букетом – нагнулся и поднял кота свободной рукой. Чтобы вот так подхватить с полу маленький мохнатый вихрь, требовался совсем особенный глазомер. И совсем особенное движение. Поэтому для тёти Фиры всё выглядело просто. Наклонился и поднял. Самое обычное дело.

– Здесь раньше Кира жила… – как-то беспомощно проговорил мужчина, подходя и вручая хозяйке трепыхающегося беглеца. – Кира Андреевна… Лопухина…

На вид ему было лет тридцать пять. Или сорок (тётя Фира не сильна была в определении возраста). Надо лбом торчал короткий ёжик волос, то ли пепельно-светлых, то ли седых – поди разбери в вечных лестничных сумерках. Серые глаза смотрели вопросительно и с надеждой.

– Кира Андреевна… – запинаясь, повторил он. – Лопухина… вот в этой квартире… Вы не в курсе случайно?..

Эсфирь Самуиловна часто заморгала, принимая кота. О, шма-Исраэль!.. У неё и так-то всякий раз в горле першило, когда она проходила мимо бывшей Кирочкиной двери…

– Вы, молодой человек… – еле выговорила она наконец. – Вы… она же… шестой годик пошёл…

Он смотрел на тётю Фиру, улыбаясь растерянно и как ей показалось, глуповато.

– Уехала? – спросил он затем и даже кивнул. – Кира… уехала? А куда, не подскажете?.. Она… в Петербурге?..

Тётя Фира закинула кота внутрь квартиры, вытащила носовой платок и сердито высморкалась.

– Совсем нету!.. – сказала она. – Ой вэй!.. Умерла!.. Мужчина промолчал. Спрятав платок, тётя Фира снова посмотрела на незнакомца и удивилась, почему это его глаза вначале показались ей светло-серыми. А вот совсем даже и нет: они были чёрными. Навылет чёрными, словно две дыры в космическую пустоту. Когда он двинулся с места, старая женщина успела мимолётно пожалеть, что отстегнула дверную цепочку. Но мужчина просто прошёл мимо неё и стал спускаться по лестнице. Тётя Фира недоумённо проводила его взглядом. Мог бы, по крайней мере, спросить, что такое с Кирой случилось… хотя слава Богу, что не спросил… Или полюбопытствовал бы, где похоронена… Тётя Фира даже окликнула его:

– Молодой человек!..

Он не отозвался. Злополучный букет висел на перилах, застряв в старинной щели кудрявой красненькой ленточкой. Тётя Фира хотела ещё раз покричать парню, мол, цветочки забыл, но внизу гулко бухнула, закрываясь, дверь подъезда. Тётя Фира немного подумала, потом пожалела букет. Хоть в вазу поставить, может, вспомнит, вернётся…

Кот Васька сидел в прихожей на коврике, и вид У него, против всякого обыкновения, был виноватый. Тётя Фира поспешила к балконной двери и увидела, что весьма вовремя эвакуировалась под крышу: невесть откуда успели наползти тучи, и по листьям старого тополя, росшего возле угла, звонко щёлкали капли. Уже задёргивая тюлевую занавеску, тётя Фира увидела внизу своего недавнего собеседника. Он удалялся через двор размеренной походкой робота. И не обращал никакого внимания на усиливавшийся дождь.

Тётя Фира вздохнула и почувствовала себя совсем дряхлой, немощной и никчёмной. Скорее бы уж, что ли, на тот свет, вдруг подумалось ей. К Кирочке и Господу Богу. Изгадал изгадаш шмей рабо бетлмо дивро хирхеи веячлихь малхусей..^[2] Про себя тётя Фира была твердо уверена, что Господь Бог един и для русских, и для евреев, и вообще для всех хороших людей… Омейн…

Долг платежом красен

Виталий Базылев про Курск знал не особенно много, зато самое главное. А именно: особой силой тамошняя братва не блистала. То есть рядовые бойцы – если судить по тем четверым, что набились вместе с ним в неприметный старый «Уазик», – были весьма даже ничего. А вот сильный лидер не появлялся. То ли потому, что в далёкой и нищей (по мнению Базылева) провинции совсем не на чем было приподняться, то ли головастые ребята, как знаменитые курские соловьи после войны, по какой-то причине перевелись. По большому счёту Виталия эта проблема не волновала, тем более что такое положение дел его очень даже устраивало. «Гастролёры», сидевшие у него в машине, для своего уровня были ребята конкретные и с мозгой в голове. Сами придумали довольно дерзкий план, ради которого они и мотались теперь по купчинским улицам. Базылев похвалил их за сообразительность, и ребята расцвели. Они страшно гордились, что работают с самим пулковским лидером. Отлично, отлично… Шеф инессинской безопасности даже прикидывал, не напустить ли курян на «Василёк», но по здравом размышлении передумал. Незачем: только зубы без толку обломают.

Заезжие братки ещё плоховато ориентировались в городе, и вожак по имени Дима, сидевший рядом с Виталием, страховался по карте. Предусмотрительный Базылев всех одел в камуфляж, а на потрёпанный «Уазик» навесили военные номера. Кому придёт в голову останавливать такую машину?

Когда показался серебристый ангар, принадлежавший должнику, Базылев на всякий случай отодвинулся в глубину кабины, пряча лицо в тень. Бережёного, известное дело. Бог бережёт… «Уазик» как ни в чём не бывало проехал мимо сетчатого забора с воротами, свернул за угол и спокойно покатил прочь. Водитель по паспорту приходился вожаку тёзкой, и ради отличия все звали его Митей. Он невозмутимо крутил руль, покидая Купчино заранее вызубренным маршрутом. Дима изредка помогал ему советами, на что Митя каждый раз недовольно ворчал.

Когда выехали на Обводный, Базылев посмотрел на часы.

– Пять баллов! – удовлетворённо сообщил он курянам. – Ну, до ночи!

Пересел в «Вольво», ожидавшую его у поребрика, и укатил к себе на Московский проспект. «Уазик» развернулся и поехал в противоположную сторону.

Одному Богу известно, каким местом думают некоторые коммерсанты, когда обустраивают охрану принадлежащей им собственности. Наверное, каким-нибудь «центром скупости», если таковой имеется в организме. Бизнесмен по фамилии Каминский, совладелец компании «Эсперанца», задолжал одному из базылевских подопечных семьсот тысяч долларов (это не считая процентов) и, естественно, знал, что противоположная сторона на него порядком сердита. Надобно полагать, он принял кое-какие меры относительно безопасности своей драгоценной особы. Нанял телохранителей, а то и за границу свалил. Святая, в общем, простота. Не таких людей брали под белы ручки где-нибудь у Звёздного рынка и среди бела дня увозили неведомо куда к полному недоумению вооружённой и накачанной «крыши». То есть дай Базылеву волю, Каминского уже сейчас по полной программе принимали бы в одном живописном местечке возле посёлка Мельникове, что на Карельском. Там имелась чудесная возможность побеседовать по душам, а потом спокойно ликвидировать труп. Так Виталий и сделал бы, но Мишка Шлыгин в который раз попридержал бывшего одноклассника. На бизнесе, вишь ты, может сказаться. Это ведь не хухер-мухер, а похищение известного коммерсанта. Чего доброго, прослышит господин Моде, сочтёт Питер городом небезопасным для ведения дел и вообще раздумает приезжать, это же какой контракт пропадет!..

Благодаря Мишке паршивец Каминский мог спокойно поглаживать задницу, в которую ему не воткнут горячий паяльник. Но вот останутся ли на этой заднице штаны было далеко не бесспорно. Ибо ангар, в котором хранилась уйма дорогостоящей электроники, охранял единственный стражник, вооружённый газовым пистолетиком. Он, правда, по телефону гордо представлялся «службой безопасности» и созерцал вверенный объект с помощью аж двух телекамер, но суть от этого не менялась. Охранное предприятие, на котором остановил свой выбор Каминский, было известно дешевизной. То, что дешевизна услуг может сказаться на их качестве, ушлому бизнесмену, похоже, в голову не приходило.

В три часа ночи у ворот остановился пыхтящий и весьма запылённый «КамАЗ». Из кабины выпрыгнул водитель в жёлтой шапочке и ярко-красной рубашке и что-то неразборчиво закричал, размахивая бумагами. Охранник никаких ночных прибытий не ждал и поначалу не двинулся с места, но шоферюга оказался настойчив. Даже подёргал звякнувшие ворота:

– Э-эй!.. Внутри!.. Есть кто живой, мать вашу разэтак.

Минут через пятнадцать охранник не утерпел и вышел наружу.

– Етить твою в корень! – сказал он водиле. – Чего орёшь?

– О, браток!.. – обрадовался шоферюга и присмотрелся к бумажке: – Вот тут они мне чегой-то нацарапали, на углу Софийской и Малой Карпатской… Мотаюсь, мотаюсь, ни хрена не…

– Чего-чего?.. – удивился охранник. – На каком, блин, углу?..

– Да этих, ежа им в рот. Софийской с Малой Карпатской…

– Ну вы, на фиг, даёте! Они ж не пересекаются. А чего тебе там? Куда фуру-то гонишь?

– А на склад шараги одной, название ещё дурное такое… без пол-литры не выговоришь… чуть ли не «Засранца» какая-то…

– «Засранца»!.. – развеселился охранник. – Сам ты «Засранца»! «Эсперанца» небось?

– Во, во! – обрадовался водитель. – Она самая, блин.

– Так это ты прямо к нам и попал, – утешил его охранник. – В фуре что? Электронику небось приволок?

– А то! – Шофёр с гордостью похлопал по пыльному синтетическому брезенту. – Тарелки эти самые, со спутника чтобы лабуду всякую принимать. Рекламу видал небось? «У твоего соседа уже СТОИТ…»

– Ну, заводи! – распорядился охранник и начал отпирать ворота, чувствуя себя чуть не родственником словоохотливому водиле. – Утром брякнем в контору, пускай разбираются, куда чего…

Водитель забрался в кабину и ловко развернул здоровенный грузовик в узком проезде, запячивая задом в ворота. Если бы охранник был повнимательнее, он мог бы заметить, что тяжело нагруженные машины так проворно не двигаются. Но представитель дешёвой службы не обратил на это внимания, а потом стало слишком поздно что-либо замечать. Когда передок машины был уже в створе ворот, из-за него возник подтянутого вида малый и влепил ничего не ожидавшему охраннику шикарнейший аге-цки в нижнюю челюсть.

– Извини, браток… – сказал он, когда тот с закатившимися глазами сполз по решётке на холодную землю. – На-ка тебе за беспокойство…

Наклонился и сунул бесчувственному стражу двести долларов в нагрудный карман.

«КамАЗ» между тем подъехал к ангару вплотную, и некому было присмотреться к его заляпанным грязью номерам. Полетел наземь замок, открытый конфискованными у охранника ключами, со скрипом отворились металлические двери… Отключённая сигнализация равнодушно безмолвствовала. Прибывшие внутри пустого фургона курские бандиты проворно выскочили наружу и сразу взялись за дело. В крепких руках поплыли наружу большие ящики, объёмистые картонки и полиэтиленовые упаковки с маленькими бумажными коробочками. Электронная компьютерная начинка, программные диски, лазерные принтеры, восемь моделей сотовых телефонов, бухточки бешено дорогого кабеля – всё это богатство на сумму, далеко превосходившую долг Каминского, в считанные минуты перенеслось со складских полок внутрь фургона. Не зря, видно, не спали ночей научные гении, трудившиеся над уменьшением размеров и веса приборов.

А потом «КамАЗ» отчалил в светлую питерскую ночь, удалившись в неизвестном, как в таких случаях пишут, направлении. Возле опустошённого склада остался только охранник, начинавший понемногу шевелиться под фонарём.

Когда же стали смотреть, не зафиксировали ли чего на телекамеры, на всех кассетах оказались грудастые девки из передач ночного канала «НТВ».

Хозяин «Василька»

Саша Лоскутков сидел в голубой «девятке» Плещеева глядя на растущий впереди шпиль. Сергей Петрович жил совсем в другой стороне, на проспекте Тореза, но от Смоленской улицы до Бассейной не расстояние, и вообще, для милого дружка серёжку из ушка.

– По-моему, это на весь Питер единственный такой дом, – сказал Саша. – Я как-то слышал от одного архитектора, их сначала хотели выстроить два, второй напротив, через проспект…

– Кошмар!.. – поёжился Плещеев, медленно передвигая машину в вечной пробке возле «Электросилы». – Ну и слава Аллаху, что не построили. Вот уж была бы безвкусица!

– Почему? – удивился Саша. Он никогда не притворялся, будто что-то понимает в архитектуре, просто, по его мнению, торжественные «ворота» из двух одинаковых шпилей смотрелись бы очень красиво, и кому какое дело до стилевых заморочек. Сергей Петрович повернулся к нему, собираясь, кажется, просвещать, но тут их машину нахально подрезали грязно-зелёные «Жигули», и Плещеев ругнулся, в последний момент ударив по тормозам. Двигатель заглох. Сзади тут же принялись истерично сигналить.

– Дуди громче, а то не все поняли, что ты на кладбище опаздываешь, – заводя мотор, пробурчал эгидовский шеф. – И почему у меня ровно на этом месте всегда что-нибудь происходит?.. То провод от трамблёра отпал, то вот…

«Девятка» ожила и послушно тронулась с места, чтобы сразу остановиться на красный свет. Саша не торопясь полез в карман за сотовым телефоном.

– Анатольич? Ага, я… Привет, дорогой, – сказал он, когда трубка откликнулась голосом знакомого гаишного офицера. – Спасибо, всё в порядке, а как… Ох ты, бедненький, где ж это тебя угораздило?.. На рыбалке?.. И что, неужели ещё рыба где-то клюёт? Не всю уморили?.. Ты «Колдрекс» купи, правда, я сам пробовал, прямо как рукой… Да нет, ничего, мы тут с шефом по Московскому на машине катаемся… Я к тому, что если твои за что-нибудь тормознут зелёненькую «шестёрку», номер такой-то… ага, сто лет не мытая, на правом крыле «помой меня» пальцем написано… Мужик помоложе меня, ряшка семь на восемь… Как-как? Новомосковских? Валентин?.. Да Господь с ним, ничего страшного, просто шефа внаглую подрезал, чуть не… В общем, повод если будет, уж пускай мораль ему почитают… Ага… ну спасибо, пока! Супругу от меня поцелуй!..

– Кляузная ты душа, Сань, – сказал Плещеев, когда Саша нажал отбой и спрятал трубку в карман. – Нету в тебе прощения христианского.

Командир группы захвата поёрзал на сиденье, вытягивая ноги.

– Так ведь… – сказал он. – Каков поп… На Бассейную с Московского не было левого поворота: пришлось ехать до Фрунзе и там разворачиваться довольно хитрым способом, причём Плещеев всё время ворчал, словно не сам вызвался подвезти младшего сослуживца, а тот на коленях умолил его об услуге да ещё и втравил во всяческий дискомфорт. Саша слушал воркотню шефа, косился на его голубую рубашку и знал, что всё хорошо. Вот когда Серёжа держится корректно-задумчиво, а рубашка, к примеру, коричневая, тут бей тревогу. Плещеев обожал голубые рубашки и притом надевал каждый день чистую. Смена цвета и настроения означала, что Плещеев опять, мягко говоря, засмотрелся «налево» и его жена Людмила (стиравшая эти рубашки) в очередной раз навсегда хлопнула дверью. Плещеев был мужчина азартный и любил жизнь во всех её проявлениях, а посему подобное происходило как минимум однажды в квартал. Спустя неделю супруги трогательно воссоединялись, некоторое время Сергей Петрович ходил добрый и просветлённый, а потом всё шло по кругу. Злые языки утверждали, будто в своё время его выставили из Прокуратуры ещё и за это.

Почти у самого шпиля красовалась нарядная вывеска: на жёлтом поле синее солнышко. Присмотревшись внимательнее, можно было разглядеть, что это не солнышко, а цветочек и что составляет он эмблему фирмы «Василёк», торгующей всякой сложной техникой и компьютерами. Здесь Плещеев остановил машину, и Саша выбрался наружу.

– Может, зайдёшь со мной? – нагибаясь к дверце, спросил он начальника. – Обрадуешь…

Сергей Петрович посмотрел на часы и виновато развёл руками. У них с Людмилой как раз был медовый месяц после пятьсот восемнадцатого трагического разрыва, а это означало, что задерживаться определённо не стоило. Саша закрыл дверцу, «девятка» взяла с места и красиво вписалась в общий поток.

Антон Андреевич Меньшов, хозяин «Василька», возник как крупная фигура в самом начале эры частного предпринимательства, когда в учреждениях начали появляться незабвенные «IBM XT» и «AT». Компьютеризация осуществлялась традиционными российскими методами: расходные материалы мгновенно попали в разряд страшнейшего дефицита, дискеты в лабораториях выдавались строго по списку, и тот, кому нужно было попользоваться принтером, являлся с собственной лентой. Вот тогда специалисты и начали по великому блату переписывать друг у друга телефон «Василька», безотказно поставлявшего всё требуемое за наличный и безналичный расчёт и притом по вполне умеренным ценам. А ещё там умели починить что угодно, не взимая с клиента цену автомобиля за транзистор в блоке питания. Ну то есть ничего удивительного, что фирма быстро окрепла и в девяносто втором уже вовсю торговала компьютерами, начав с дешёвых подержанных двести восемьдесят шестых, привезённых из Швеции. Сперва васильковцы держали прилавочек то в «Ригонде», то в «Энергии», то в «Канцтоварах». А там и собственный магазин завели…

Саша потянул упруго качнувшуюся дверь, шаркнул кроссовками по синтетическому половику и вошёл в кондиционированную прохладу. Охранник, гулявший по залу, узнал Лоскуткова и подошёл поздороваться.

– Андреич здесь? – спросил Саша.

– Сейчас освободится, – ответил охранник. – Клиентов убалтывает.

Рослый парень с удивительно добродушной физиономией выглядел увальнем, но Саша знал, чего тот стоил в действительности. До «Василька» в этом помещении не задалась жизнь у круглосуточного продуктового, ещё раньше здесь запаршивел фирменный трикотажный и уж вовсе при мамонтах захирела непопулярная булочная. То есть нашествие энергичных меньшовцев вызвало самое пристальное внимание. В торговом зале ещё кончался ремонт, когда со двора заглянули два вежливых молодых человека и, в натуре, попросили хозяина. Как гласило предание, беседа происходила очень спокойно. Антон Андреевич заверил гостей, что защита от возможных обидчиков ему отнюдь не нужна, поскольку он ни с кем не враждует, а в случае каких-то эксцессов надеется обойтись своими силами. На том и распростились.

Эксцесс, предсказанный молодыми людьми, случился через несколько дней. Аккурат перед официальным открытием, когда в кладовках уже лежали факс-модемы, дисплеи и карманы для оптических дисков: всё очень хрупкое и жутко боящееся ударов ломика и дубинки. Четверо молодцов в масках подогнали фургончик, сноровисто взломали заднюю дверь магазина… и – блин! – угодили прямо в гостеприимные объятия охраны, соскучившейся без настоящего дела. Далее легенда гласила, будто трепещущих от пережитого ужаса и обделавшихся с головы до пяток грабителей даже не потащили в участок. С тех пор вокруг «Василька» царила тишь и гладь: по крайней мере, мелкие и средние хищники Антону Андреевичу не докучали.

Что касается крупных…

Саша прошёлся по залу, присмотрелся к мощным дорогим «ноутбукам», постоял за плечом у продавца, выводившего на экран сообщения, пришедшие по сети. Продавец показывал их какой-то девице с малиновым ботиночным шнурком в волосах. Оглянувшись, она заметила Лоскуткова и подвинулась, чтобы ему было удобней смотреть на экран. Сообщения оказались отзывами на последний роман в жанре героической фэнтези, в основном ругательными. Посетительница читала их, временами хихикая.

Саша отозвал молодого продавца в сторонку и, улыбнувшись, тихо спросил:

– Симпатия?

Парень кивнул на яркий завлекательный томик, лежавший на стуле охранника:

– Автор…

– … Ну а министерство хоть как-то вам помогает? – раздался из коридорчика знакомый голос, и в зале, сопровождая двоих клиентов, появился Меньшов.

– А, да какая с них помощь, – отмахнулся пожилой, маститого вида учёный. – Как раздобудем денежный договор, так вздохнём… Да и то… Начинаем вроде работать, а заказчикам самим денег не платят!

– Знаете анекдот? – остановился его более молодой долговязый коллега. – Докладывают нашему богоспасаемому Президенту, мол, в Академии Наук пятый месяц зарплату не выдают, а эти ненормальные всё ходят на работу и ходят, что делать будем? Президент подумал и отвечает: а если с них плату за вход попробовать брать…

Со стороны директорского кабинета наплывал аромат хорошего кофе, и Саша понял, что заказчики при всём том были солидные и разговор в кабинете шёл взаимно приятный. Меньшов увидел эгидовца и дружески кивнул ему, а проводив гостей – сразу позвал Сашу к себе.

– Кофейку хочешь?

Тридцативосьмилетний Антон Андреевич вполне со ответствовал имиджу «загадочного молодого миллионера», который так любят обыгрывать в Голливуде. Это был подтянутый рослый красавец с очень спокойными глазами и характерными мозолями на костяшках, совсем не похожий на вечно озабоченного кабинетного бизнесмена. Он не держал никаких телохранителей, виртуозно водил мощный серо-стальной «БМВ» и, по непроверенным слухам, фантастически метко стрелял. Саша знал, что он держал в столе фотографию милой молодой женщины и двух девочек, и это не было данью американскому стилю. Саша знал про Меньшова ещё много всякого разного и интересного. Но он был не из болтливых.

– Да я ненадолго, – проговорил он, усаживаясь в мягко вздохнувшее кресло. – Есть информация..

– Информация – дело хорошее, – кивнул Антон Андреевич. – Полезное.

Голос был абсолютно нейтральным. Требовалось знать Меньшова так, как знал Саша, чтобы уловить истинный смысл сказанного. А сказано было примерно следующее: «Спасибо, что заехал предупредить. У меня теперь возможности, сам понимаешь, не те, так что вдвойне спасибо. Ну, я слушаю, продолжай».

– Из-за границы ждут киллера, – коротко сообщил Лоскутков. – Кличка Скунс. Слыхал про такого? Антон Андреевич кивнул:

– Как же не слыхал… Крупная птица…

– Кто зазвал и на кого хотят напустить, пока неизвестно, – продолжал Саша. – По нашим данным, мужик насквозь отмороженный, склонный к личным инициативам…

Меньшов снова кивнул.

– Кто предупреждён, тот вооружён. Плещею от меня спасибо передавай…

– Как младшенькая? – спросил Саша. – В самом деле личного коня ей купил или всё врут?..

Проводив Лоскуткова, хозяин «Василька» вернулся в кабинет и долго молча смотрел в большое окно, сквозь которое ничего нельзя было увидеть снаружи. Потом провёл рукой по лицу, и его отражение в оконном стекле внезапно постарело сразу на десять лет.

– Скунс… – пробормотал он, словно примериваясь к имени, и тяжело вздохнул. – Что ж, с возвращением тебя… Скунс…

Плещеев и Лоскутков поистине дорого дали бы за то, чтобы видеть его в этот момент, ибо знали они о нём хотя и очень многое, но не всё. Увы, они были далеко. Плещеев стоял в пробке перед Троицким мостом, а Саша спускался в метро. Когда же через минуту Антон Андреевич вышел в торговый зал, он был совершенно прежний: доброжелательный, уверенный, невозмутимый.