Поединок со Змеем

Скади

Между тем Скади, дочь Великана Тьяцци, умела не только пасти коров, стричь непослушных овец и кроить нарядные платья. С детства выучилась она бегать на лыжах на зависть любому юному Великану, даже Хримтурсы не могли с нею равняться, а ведь они сами были детьми зимы и мороза. Скади привыкла стремительно мчаться с самой высокой горы, с самого крутого откоса, весело огибая деревья и валуны и не расплескав на ладони чашу с водой, – только лыжи свистели да снежная пыль вилась за плечами, как серебряный плащ!

А ещё умела Скади сражаться и так ловко со временем стала владеть отцовским мечом, что Тьяцци однажды подарил ей шлем, щит и кольчугу, сказав:

– Из тебя получилась бы валькирия!

И надо ли говорить, что ко всему прочему Скади была красавица, каких мало.

Долго, до самой зимы, ждала она отца, умчавшегося в погоню за Локи; и наконец поняла, что срок ожидания минул, настало время для мести. Тщательно осмотрела Скади кольчугу, наточила и смазала меч, взяла в руки копьё, надела за спину щит. Заперла дверь отцовского дома. Встала на лыжи и пустилась в путь по горам, заваленным снегом.

Долго путешествовала Скади. Тяжёлые облака ползли через перевалы, туманом окутывая тропу, лишь седые вершины вздымались в холодную синеву, сверкая на солнце. А по ущельям сонно переговаривались водопады, разодетые ледяными кружевами. И неумолчно ревел, сотрясая береговые утёсы, океанский накат, и ледяные горы, подхваченные течением, медленно проходили у горизонта…

И вот однажды рано поутру Асы проснулись и выскочили из домов, разбуженные громовым ударом в ворота. Закаркали вещие вороны в доме у Одина, завыли волки Гери и Фреки; рыжебородый Тор схватил молот; эйнхерии встали с оружием у двери Вальхаллы – не рог ли то Гьяллархорн протрубил, не Фенрир ли вырвался из оков?

Между тем за воротами Асгарда на снегу стоял одинокий воин в кольчуге и шлеме, с копьём в руках и со щитом за спиною, и далеко, до самого леса на склонах Гор Ущербной Луны, тянулась проторенная лыжня. Всем хорош был воитель, обрекший себя на погибель в схватке с Богами – недоставало лишь бороды, зато были густые светлые волосы, летевшие по ветру. И когда он увидел сбежавшихся Асов и снова поднял копьё, ударив черенком в ворота, – содрогнулись дубовые створки ворот и едва не упали.

– Кто ты? – спросил Тор. – И что тебе надо?

– Мой отец Тьяцци пал у этой стены, опалённый вашим огнём и сражённый вашим оружием, – ответил звонкий девичий голос. – Дело дочери взяться за месть, когда нет сыновей!

Тут поняли Боги, что перед ними дочь Великана. И нахмурился Тор, опустил руку, столько раз заносившую безжалостный молот. Переглянулись эйнхерии, не отступавшие перед врагом, убрали в ножны мечи…

– А не заключить ли нам мировую? – сказал тогда Один. – Ты же знаешь, что твой отец выкрал у нас Идунн и погиб, пытаясь помешать нам вернуть её. Он говорил, что не хочет состариться, пока не найдёт для тебя достойного жениха. Вот ты и получишь в мужья одного из наших Асов, кого сама изберёшь.

Скади сперва залилась краской от гнева, услыхав подобные речи; однако потом разглядела подле Вождя Богов его младшего сына, улыбчивого светлокудрого Бальдра… и сам собою стих её гнев. Бальдр показался ей мужественным, как Тор, только много красивее старшего брата. Волосы у него были мягкого золота, как весеннее облачко на рассвете, а глаза – синие-синие. Были в них мудрость и мужество – и что-то ещё… И вот что совсем растопило сердце дочери исполина: стоял рядом с Бальдром другой Ас, широкоплечий, но с плотно зажмуренными глазами и невесёлый на вид. Словно бы тень лежала на нём, и Скади заметила – прочие Асы как будто сторонились слепого, лишь Бальдр, светлый Бог, держал его за руку, рассказывая об удивительной гостье… Были эти двое похожи один на другого, как братья. Вот Бальдр поймал пристальный взгляд Скади – и не свёл золотистых бровей, не погрозил кулаком – приветливо улыбнулся…

И непреклонная Скади решила: не трону его, если всё-таки придётся сражаться.

– А ещё мы возьмём глаза Тьяцци и бросим их в самое Небо, и там они станут двумя звёздами, – сказал Один.

И подумалось Скади, что звёздное Небо, пожалуй, увековечит память её отца крепче, чем все рассказы о мести, которую могла бы совершить она, дочь.

– Хорошенько подумай, воительница, – сказал Один. – Истребовать выкуп с Богов – это много почётнее битвы!

И тут тугодумному Хёниру вспомнилось, как они жарили мясо и сын Лаувейи ударил орла. Он сказал:

– А Локи, зачинщик распри, пускай тебя рассмешит!

– Добрый совет, – согласились Асы и Асиньи. – Пусть он следующий раз думает хорошенько, прежде чем хвататься за палку!

– Вот уж вряд ли кому-нибудь скоро удастся меня насмешить, – сказала гордая Скади. – А в остальном ваш выкуп, пожалуй, стоит отмщения. Я его принимаю.

Перевернула она копьё остриём вниз и завязала ремешком ножны меча – так и Люди с тех пор поступают, когда у них на уме мир. Открыли Боги ворота и впустили Скади к себе в Асгард, усадили за стол и до вечера пировали.

Когда же стало темнеть, поднялся с хозяйского места Один, и два ворона взмахнули чёрными крыльями на его широких плечах. Взял предводитель Богов глаза убитого Тьяцци и могучим размахом метнул их в тёмное Небо, сопроводив заклинанием… полыхнуло белое пламя, прорезали ночной мрак две огненные стрелы – и две новые звезды засияли на небосводе. И до сих пор горят они там, так что каждый может найти их и удостовериться – ни слова лжи нет в рассказе о Тьяцци и Скади.

А потом молодые Асы разулись и предстали перед дочерью Великана закутанными в плащи с головой, так что она видела только их ноги. Долго приглядывалась Скади, пытаясь угадать младшего сына Одина, и решилась наконец, указала на самые пригожие ноги, промолвив:

– Вряд ли что некрасиво у Бальдра…

Откуда могла она знать, что Бальдр не пытал счастья среди женихов, ведь у него уже был маленький сын и жена Нанна, которую он очень любил.

Сбросил с головы плащ юноша, на которого указала Скади, – и оказался Ньёрдом, хозяином Ноатуна, заложником из племени Ванов… Ничего не сказала воительница, но про себя подумала: вот уж теперь даже выдумщик Локи не принудит её улыбнуться.

Между тем Локи притащил в дом козу. Коза упиралась и отчаянно блеяла, потому что Локи привязал её верёвкой за бороду. Встали они посередине палаты, у всех на виду, потянулся обидчик орла схватить козу за рога… и уронил вдруг штаны. Тут-то Скади прыснула в ладонь от неожиданности и ткнулась лицом в плечо Ньёрда, сидевшего подле неё, и Ньёрд обнял невесту, а Локи побежал вон, подхватывая одежду. И услышала дочь Великана, как засмеялись вокруг Асы и Асиньи, и не столь уж немилым показался ей Ньёрд, разговорчивый и весёлый, как море в ласковую погоду. Взяла Скади жениха за руку, стала расспрашивать о кораблях, о китовых дорогах и островах, встающих из волн…

Это знают Боги и Люди: нет смерти, пока звучит смех. Вот почему, схоронив любимого человека, устраивают пир и веселятся как могут, вспоминая об умершем что-нибудь смешное и не слишком пристойное. Смерть боится веселья, боится весёлых россказней о проделках любви: ведь если Мужчина и Женщина вместе смеются – это новая жизнь…

Пир был в самом разгаре, когда Скади заметила по другую сторону стола прекрасную Асинью и повернулась к жениху:

– Кто эта красавица? Расскажи про неё.

– Мы зовём её Гевьон, – ответил Вана-Ньёрд. – Мало того, что она красивее многих, она ещё и поёт так, что невозможно наслушаться. Как-то раз она пела для Гюльви, конунга шведов, и он в награду подарил ей столько земли, сколько поднимет её плуг. Тогда Гевьон позвала своих сыновей – видишь их подле неё? – обратила всех четверых в могучих быков и сдвинула плугом в море целый кусок страны с горами, лесами и возделанными землями… Теперь его называют островом Зеландией, а в Швеции, на его прежнем месте, теперь озеро Меларен…

Тогда Скади спросила ещё, на сей раз очень тихо:

– Скажи мне, кто это такой рядом с Бальдром, слепой, сильный и грустный?

– Это Хёд, его брат по отцу, – так же тихо ответил Бог моря и кораблей. – Он слеп от рождения, знать, так суждено: даже Асинья Эйр, славная врачевательница, не смогла для него зажечь солнечный свет.

Тогда Скади, с детства привыкшая быть самой ловкой и зоркой, впервые задумалась, как это страшно – ни разу в жизни не увидать бушующие морские волны и чистый утренний снег, тень орла, скользящую по песку, и робкие весенние цветы в морщинах древних утёсов… и непривычная дрожь пробежала по спине дочери исполина.

– Почему же с ним все так неласковы? – вновь спросила она жениха. – Даже Один – а ведь он обоим отец!

Опустил голову Ньёрд, и почудилось Скади, будто серый морской туман затянул пригожие берега.

– Есть пророчество, – медленно выговорил сын Ванов. – Быть Хёду слепому убийцей светлого Бальдра… Нам про то поведали Норны – Урд, Верданди и Скульд. И вовеки не будет худшего горя ни у Богов, ни у Людей.

И добавил:

– Бальдр – самый смелый из нас. Но его мужество особого рода. Он не боится быть добрым и справедливым, что бы ни сулила судьба.

Ледяным ужасом повеяло на Скади, замолчала она и долго не решалась произнести ни слова. Лишь смотрела во все глаза на незрячего Аса, бережного в движениях. И видела, как Бальдр заботливо передавал брату рог доброго мёда, пронесённый над святым огнём очага, и как Хёд брал кабанье мясо руками, избегая ножа, – хоть немного отсрочить недобрый приговор Норн, зловещее предсказание…

Скади и Ньёрд поженились и стали сначала жить в Корабельном дворе. Там родились у них дети – Фрейр и Фрейя. Но минуло время, и Скади затосковала: начали сниться ей зимние обледенелые скалы, отцовский дом, водопады в ущельях и заснеженные долины в горах, где она училась стрелять дичь и бегать на лыжах. Захотелось дочери Великана вернуться на родину, не сумела она прижиться в Ноатуне, на берегу, где день-деньской с криками кружились морские птицы… Но что делать, если Ньёрду жизнь не в жизнь была без корабля, без солёного ветра и скрипа снастей, без полосатого паруса, летящего над головой?

Посоветовались муж и жена и решили, что станут проводить девять дней в Ноатуне, а другие девять – в горах, на родине Скади. Но не получилось. Однажды, вернувшись к морю, Ньёрд печально сказал:

 
Не любы мне горы,
хоть я и был там
девять лишь дней.
Я не сменяю
клик лебединый
на вой волков…
 

Тогда Скади ответила, что в Корабельном дворе ей было не легче, чем ему – в горах, в заснеженной чаще:

 
Спать не дают мне
птичьи крики
на ложе моря,
всякое утро
будит меня
морская чайка…
 

Попробовали супруги жить врозь, он – у моря, она – за перевалами. И снова не вышло, потому что они любили друг друга, а Фрейя и Фрейр любили мать и отца. И кажется Людям, что Скади и Ньёрд до сих пор всё не могут решить, где же им поселиться. Когда Скади гостит у мужа в его Корабельном дворе – крепкий лёд сковывает фиорды и морские проливы, а вокруг островов появляются белые ожерелья, и теперь это называют зимой. Когда же Ньёрд едет к ней в горы – оттаивают водопады и радуги повисают над облаками вьющихся брызг, а из-под белых глыб ледников с журчанием выбегают ручьи: Бог моря освобождает воду из плена, принося лето на смену зиме…

Спутники Тора

Горные Великаны и обросшие инеем исполины Хримтурсы никак не могут смириться с тем, что посередине Мидгарда зеленеют возделанные поля, а в Асгарде каждый день льётся мёд на пирах Вальхаллы и цветёт яблоневый сад Идунн. Оттого нет покою храбрейшему защитнику Богов и Людей, Тору. Редко выпадает ему провести дома три ночи подряд: то и дело приходится рыжебородому Асу спешить кому-то на выручку, то и дело он вновь запрягает неутомимых козлов, Таннгниостра с Таннгрисниром, в надёжную колесницу и отправляется на далёкий северо-восток – туда, откуда летят холодные ветры, родившиеся меж ледяных гор, туда, где стынет на вечном морозе Железный Лес, гнездо Троллей, ведьм и всякой другой нечисти.

Быстро мчатся мохнатые, рогатые скакуны Тора, лишь знай лязгают и скрипят зубами на бегу. И всякий раз, когда потемневшее Небо из конца в конец сотрясается от тяжёлых раскатов, а за тучами вспыхивают мертвенные зарницы, это значит, что вероломные жители Утгарда снова что-то задумали на погибель Богам и Людям, и Тор, сын Земли, снова мчится в неравную битву, опоясанный Поясом Силы, в железных рукавицах и с молотом Мьйолльниром, чтобы в одиночку сразиться с полчищами Великанов – и победить…

Говорят, в прежние времена вместе с Тором нередко выезжал Тюр, и его меч не отставал от молота-молнии, когда доходило до схватки. Однако потом Тюр лишился правой руки, и рана, отравленная ядовитой слюной Волка Фенрира, по сей день его мучит. Так Тор потерял верного спутника и много полугодий путешествовал и сражался один.

И вот как-то раз, непогожим осенним вечером, только что не засыпая на ходу от усталости, ехал Тор по берегу моря. Глухо ворчал прибой, вкатываясь на галечную отмель, а по правую руку вздымались крутые бурые горы. Сырой туман окутывал плечи гор, а на вершинах лежал снег, предвестник зимы…

Долго ехал Тор под холодным мелким дождём и подумывал уже устроиться на ночлег где-нибудь под нависшей скалой – когда вдруг Таннгниостр и Таннгриснир учуяли впереди запах жилья и разом приободрились, натягивая упряжь.

Тор чуть не сокрушил впотьмах жалкий домик своей колесницей: только-только видна была над землёй его крыша, густо поросшая мхом и жёсткой осенней травой – козлы дружно принялись её дёргать, не видя лучшего корма. Распахнулась ветхая дверь, выскочили хозяева, до смерти напуганные шумом и громом: мужчина, женщина, дети-подростки – мальчик и девочка. Им показалось, что под землёй пробудилось пламя Муспелля и нужно спасаться. И надобно думать, вид грозного пришельца нагнал на них ещё пущего страху.

– Не бойтесь, добрые Люди, я с миром, – сказал им Тор. – А не найдётся ли здесь для гостя лишней миски овсянки и тёплого хлева на ночь – для моих скакунов?

Переглянулись растерянные хозяева и пригласили Тора в дом. И пришлось могучему Асу согнуться чуть ли не вдвое, входя в низкую дверь.

Там, внутри, едва теплились в очаге угли, озаряя врытые в каменистую землю, подгнившие, голые деревянные стены, и дым плавал в стропилах, а вместо еды и уюта пахло сыростью и ещё желчью зубатки, которой хозяйка отстирывала одежду. Муж с женой усадили нежданного гостя поближе к огню, повесили сушиться вымокший плащ, а сын с дочерью распрягли и устроили на ночь козлов. Собрала хозяйка угощение – всё, что в доме нашлось: несколько чёрствых лепёшек да две тресковые головы…

– Небогато живёте, как я посмотрю, – сказал Тор.

– Небогато, – ответил хозяин. – Видел ты, знатный гость, там, повыше в долине, край ледника? В прошлом году он начал расти и разрушил наш дом, погубил ячменное поле. Думаем мы, это не просто ледник, а пятки зимнего Великана. А нынче мы с сыном ходили в море за рыбой, но только поставили ярус – Мировой Змей Йормунганд повернулся в пучине и мало не съел нас обоих, еле спаслись.

– Змей Йормунганд? – спросил Тор и опустил руку на молот, и успокоившимся было хозяевам опять стало жутко. – Зимние Великаны?.. А эти засохшие корки небось последнее, что у вас есть?

– Не сердись, знатный гость, – вздохнули хозяева.

Тор молча поднялся и вышел наружу. Вывел из хлева Таннгниостра с Таннгрисниром – недовольно блеяли и упирались козлы, только-только пристроившиеся к кормушке, – вытащил из ножен боевой нож… да и зарезал обоих.

– Зачем ты это сделал? – всплеснул руками хозяин. – Как дальше поедешь?

Тор велел ободрать своих скакунов и сварить мясо на ужин:

– А шкуры сложите у очага и кидайте в них кости. Только смотрите мне, чтобы ни косточки не разрубили и не разгрызли!

Делать нечего, повиновались муж и жена, хотя становилось им чем дальше, тем страшнее: поняли, не простой гость забрёл к их очагу. А Тор, пока варилось мясо, подозвал к себе Тьяльви и Рёскву-Резвушку – хозяйских детей. Потрепал по затылку белоголового Тьяльви, и показался ему парнишка похожим на пасынка Улля: такой же смышлёный, ловкий и смелый.

– Правду ли говорит твой отец, – спросил Тор, – будто ты нисколько не испугался, когда Змей Йормунганд разинул на вас ядовитую пасть?

Тьяльви ответил:

– Я знаю лишь одного, кто не испугается Змея. Это Тор из племени Асов! Мы всякий раз приносим ему жертву, когда охота удачна.

Засмеялся Тор, так что труха посыпалась с кровли, а тут как раз хозяйка поставила мясо на стол. Стали ужинать знатный гость и хозяева, и все косточки, по уговору, складывали в разостланные козлиные шкуры. Давно не было в доме подобного пиршества, давно здесь не ели мяса досыта; и мудрено ли, что Тьяльви не выдержал – насадил на охотничий нож вкусную бедренную кость, расколол потихоньку и высосал мозг, а Тор и не видел. Иные же Люди рассказывают, будто в туманной ночи возле дома мелькнула тень злобного Локи, и он-то шепнул на ухо мальчишке, мол, ничего нету страшного, мол, всего одну кость…

Так или нет, а только Тор славно выспался в тепле, и снились ему всё добрые сны. А рано утром он встал, натянул одежду и вышел во двор, захватив козлиные шкуры. Вышли за ним хозяева, вышли Тьяльви и Рёсква: как поступит удивительный гость, как поедет дальше на своей колеснице?.. А Тор поднял молот Мьйолльнир и освятил им шкуры: полыхнула зарница, и как ни в чём не бывало встали козлы. Развернул Тор повозку, приготовил упряжь, поманил Таннгриснира и Таннгниостра. Послушно пошли круторогие скакуны… и тут-то приметил Тор, что один из них захромал.

– Кто посмел расколоть кость?! – загремел рыжебородый Ас, ощупав больную ногу козла. И задрожал низенький дом, а со склона горы посыпались камни. Он так стиснул рукоять молота-молнии, что побелели суставы. – Кто посмел нарушить запрет?!

А надобно помнить, что Бог грозы удивительно страшен на вид, когда хмурит брови и сверкает гневно глазами: самые свирепые Великаны не раз удирали прочь от одного его взгляда, не дожидаясь, пока он схватится за оружие. Вот и теперь, как позже рассказывали, язык ледника, разлёгшийся в горной долине, немедленно начал съёживаться, отступать и прятаться в тёмном ущелье, а Змей Йормунганд затаился на морском дне, не смея пошевелить хвостом.

– Пощади, пощади, знатный гость!.. – в один голос заплакали хозяин с хозяйкой и повалились Тору в ноги.

А у Тьяльви достало мужества вымолвить:

– Это я виноват, меня и казни.

Ещё надо сказать про Тора, что он столь же отходчив, сколь гневлив. Увидя, как перепугались хозяева, он всё-таки выпустил свой страшный молот из рук, никого не ударив. И улёгся задувший было грозовой порывистый ветер, разошлись тяжёлые тучи, проглянула синева.

– Ну ладно, – смягчаясь, сказал наконец Тор. – Немного чести наказывать тех, у кого ел за столом. Пусть мой скакун стоит здесь в хлеву, пока не поправится. А вы, дети хозяйские, отныне будете следовать за мной неотлучно, куда бы я ни отправился. Будете служить Тору из племени Асов, Богу грозы!

На том помирились. И, уж верно, не слишком печалила мать с отцом доля, доставшаяся Тьяльви и Рёскве: ратный труд и опасности рядом с Богом грозы куда веселей жизни в ветхом домишке, у края бесплодной земли. Впрочем, ледник больше не смел приближаться к человеческому жилью, так что хозяева скоро поставили себе славный дом вместо отсыревшей землянки, и Змей Йормунганд не распугивал в море зубатку и нежную сельдь – ловилась лучше не надо. И, говорят, до сих пор, когда ночной шторм сотрясает Небо и Землю, а тучи от края до края пылают холодным огнём – хозяин с хозяйкой спешат на берег и долго слушают, как удаляется гром:

– Это ведь наши дети там, вместе с Богом грозы…

Тор и перевозчик

Пока у козла заживала поломанная нога, Тор с новыми спутниками путешествовали пешком. Трудновато им показалось без колесницы, легко пролетавшей болота и тёмные чащи. Пришлось карабкаться по отвесным обрывам, вязнуть в глубоком снегу и переходить вброд холодные реки. Но никакой поток не мог повалить Бога грозы, когда он шагал с камня на камень, держа на плече сразу Тьяльви и Рёскву, с ним никакая гора не казалась слишком крутой, никакие дебри – непроходимыми. Славно, когда рядом кто-нибудь, похожий на Тора!

Но и Ас понял, какими помощниками наградила его судьба. Лакомка Тьяльви, оказывается, любил носиться взапуски с ветром, и ветер ни разу не изловчился его обогнать: второй пары таких быстрых ног во всём Мидгарде не было. Увидал это Тор и научил парня бегать по воздуху, не касаясь земли, начал посылать вперёд – разведывать путь. Научил не бояться каменных исполинов и Хримтурсов, сыновей древней зимы. И нередко мальчишка вставал с ним плечом к плечу в битве: случалось ему, легконогому, догонять удирающего людоеда, а не наоборот.

Что же до Рёсквы-Резвушки, думал Тор поселить её в Асгарде, у себя дома. Пусть бы помогала Сив по хозяйству, чистила горшки, пасла телят и гусей. Но Рёсква взмолилась не разлучать её с братцем, не захотела сидеть за высокими стенами, пока Тьяльви будет сражаться – и даже нахмуренные брови Бога грозы не добавили ей послушания. Махнул рукой Тор и позволил ей путешествовать с ними, сидеть рядом на колеснице и даже править козлами, пока они с Тьяльви отдыхали после битвы. А ещё – стряпать еду, зашивать продранную одежду, мыть котелок, кормить Таннгниостра с Таннгрисниром… известно ведь: женским рукам обязательно сыщется дело, если они принадлежат не лентяйке.

Но об этом потом; а в тот самый первый раз, потеряв из-за Тьяльви охромевшего скакуна, Тор пешком возвращался в Асгард, неся всю еду и припасы в плетёной корзине за спиной, и был, понятно, очень не в духе. А Тьяльви и Рёсква шли следом, испуганно держась за руки и не смея шушукаться, чтобы снова не рассердить грозного Бога.

Они подходили к Асгарду со стороны моря. Уже виден был мост Биврёст, сверкавший и колебавшийся на ветру, – когда впереди неожиданно открылся пролив, да такой широкий и глубокий на вид, что даже Тор принуждён был остановиться и поискать переправы. И тут-то попался ему на глаза человек, выехавший в лодке из-за скал на том берегу.

– Эй, парень! – окликнул Тор, приложив руки ко рту, так что птицы взвились с утёсов, а по проливу покатилась волна.

Человек в лодке, однако, ответил без всякого страха:

– Что там за старик кричит из-за пролива?

– Переправь нас, – сказал Тор. – Поделюсь с тобой пищей: у меня здесь селёдки с овсянкой – вкусное варево!

– Селёдки с овсянкой – еда бедняков с побережья, – насмешливо отозвался незнакомец. – Какую ещё плату можно потребовать от сироты вроде тебя, оборванного и босого. У тебя, верно, и мать уже давно умерла?

Тор вправду стоял босиком, в истрепавшейся о камни рубахе, в штанах, лопнувших на коленях. Он сказал:

– Может быть, я неважно одет, но я не сирота. И не смей мне пророчить того, что тебе самому показалось бы худшим несчастьем! Правь-ка лучше сюда, я покажу, где пристать.

– Я держу здесь челнок у одного знатного воина по имени Волк Битвы – Хлидольв, – усмехнулся человек. – Он не велел мне возить ни воров, ни бродяг, ни конокрадов. Назови своё имя и род, если впрямь хочешь, чтобы я тебя переправил!

Между тем берег, на котором стоял Тор, принадлежал ещё к Стране Великанов, и вокруг полным-полно было всяческой нечисти – оборотней и скрытых жителей, что протягивают руки прямо из камня, утаскивая к себе в скалу неосторожного путника. Опасно произносить своё имя в подобных местах; не успеешь договорить – чего доброго, схватит имя какая-нибудь злобная тварь и нашлёт порчу, навеет чёрный недуг…

– Что ж, – сказал Тор, – назовусь, хоть и вижу, что не будет мне от тебя подмоги. Я сын Одина, Владыки Богов, я отец Моди и Магни, и ещё зовут меня Винг-Тором, метателем молнии, хозяином грома! А теперь скажи сам, кто ты таков, если не трусишь.

Перевозчик погладил длинную серебряную бороду и молвил насмешливо:

– Зачем же скрывать: моё имя Харбард – Седобородый…

Тор склонил голову набок:

– Вряд ли кто-нибудь скрывает имя чаще, чем ты, Харбард. А может, ты нидинг-преступник и боишься, что мстители настигнут тебя?

Седобородый ответил:

– Нет, я нынче не в распре, а то нипочём не назвался бы, особенно тебе: ты бы меня немедленно выдал.

– Неохота гоняться за тобой вброд и мочить остатки штанов, – сказал Тор, – а не то по достоинству проучил бы за брань и насмешки. Длинна у тебя борода, а беседуешь, как сопливый мальчишка.

Харбард засмеялся:

– Прежние противники показались бы мальчишками по сравнению со мной, если бы впрямь не был ты сиротой и не боялся вымочить последнюю одежонку!

– Мало привык я состязаться в болтовне, мне больше по сердцу мой молот, – нахмурился Тор. – Ловок ты на словах, а вот есть ли дела, достойные похвальбы?

– А как же, – ответствовал Харбард. – Не счесть воинов и могучих героев, которых я перессорил. Иные из них теперь пьют мёд в Вальхалле у Одина, есть там и ярлы, и конунги. А у тебя, Тор, кто пирует? Рабы, наверное?

– Тьяцци, северный Великан, ворвался в Асгард на крыльях орла, – сказал Тор. – Мой молот низверг его в Хель, за тёмные реки. Хотел бы я знать, что ты делал в то время?

– Я, – сказал Харбард, – как раз сидел тогда на острове Альгрён. И не осталось там ни одной девушки, ни одной юной жены, что отвергла бы мою любовь.

Тор усмехнулся:

– Неужели хоть одна впрямь была к тебе благосклонна? Их, верно, сводила с ума твоя длинная борода?

Харбард ответил:

– Гордые утрачивали в моих объятиях гордость, умницы теряли рассудок, а уж до чего были хитры: умели верёвки вить из песка, находить воду в глубоких долинах… Твои подвиги, Тор, не идут с моими в сравнение.

– Верно, – кивнул Тор. – Мне чаще приходится видеть не белоруких девчонок, а злых Великанш, грозящих дубинами. Скольких я этим вот молотом отвадил разбойничать – не перечесть!

– Не самое достойное дело – драться с жёнами, – заметил Харбард ядовито. – Нашёл тоже, воин, чем похваляться!

– Эти жёны, – сказал Тор, – вряд ли стали бы долго с тобой разговаривать: мигом перевернули бы чёлн, а тебя бросили в воду. Был бы ты хорош со своими насмешками, если бы я, как ты, целовал красавиц вместо того, чтобы ездить сражаться.

Тут Харбард захохотал:

– Знаю я одного, с кем тебе нынче не помешало бы сразиться: красавец гость сидит в твоём доме на мягко застланной лавке, и Сив, я слышал, с ним много приветливее, чем обычно бывает с тобой…

– Придержи язык, острослов! – посоветовал Тор. – Смотри, взвоешь громче волка в петле, когда я до тебя доберусь! Не хочешь перевозить, скажи хоть, как пройти берегом?

– Дойдёшь до бревна, – прозвучало в ответ, – а от бревна до камня; оттуда свернёшь налево и окажешься в Мидгарде; а там спросишь свою мать Землю, она тебе как-нибудь объяснит…

Ударил веслом и со смехом скрылся за скалами. Тор молча поднял и приладил корзину, подхватил Тьяльви и Рёскву, посадил на плечо – и одолел пролив вброд, едва замочив колени.

И вот что всего более удивило брата с сестрой: Бог грозы вовсе не был разгневан дерзкими насмешками и злословием, даже наоборот – улыбался в бороду и весело щурил глаза. Тогда Тьяльви осмелел и спросил:

– Кто был там в лодке, такой седобородый? Ты, верно, знаешь его?

Тор спустил Тьяльви наземь и ответил:

– Это был мой отец, Один, Вождь Богов и Людей.

И на том, верно, всё дело кончилось бы и позабылось – но минуло время, и как-то раз Тору со спутниками довелось сидеть в Мидгарде на пиру у одного человека. Никто из гостей не подозревал, что за рыжебородый воин сидит подле хозяина. И тут вышел заезжий скальд, взял раскрашенный щит и стал говорить щитовую драпу – стихи обо всём, что там нарисовано. И надо же – умельцы-забавники, украшавшие щит, изобразили на нём перебранку Тора и Харбарда.

Складно говорил скальд, и в его песне было всё: продранные колени, корзина за плечами и даже селёдки с овсянкой, припасённые к ужину. Верно, впрямь подслушали Тролли, о чём говорилось тогда на берегу. И, подслушав, поведали Людям.

Складно говорил скальд, и без умолку смеялись весёлые гости. Надо же, каким простаком оказался в тот раз Бог грозы, как ловко поддевал его Один!.. А всех громче – так, что сажа сыпалась со стропил, – смеялся рыжебородый незнакомец. Когда же скальд кончил, он снял с себя серебряную цепь и надел стихотворцу на шею. И навряд ли врут те, кто рассказывает: скальд немедленно понял, в чём дело, когда разглядел на цепи крохотный оберег-молоточек…

Да. Сильные не боятся насмешек и не хватаются, чуть что, за мечи. Обижаться, таить зло – это не для мужчин. Истинный воин умеет отшутиться и от настоящего оскорбления, не доводя дело до ссоры. Не в диковинку было могучим героям осыпать друг друга насмешками на весёлом пиру, прилюдно сравнивать доблесть и мужество, восхваляя себя и без удержу подначивая побратима. И всё ради того, чтобы позабавиться острым словечком, похохотать от души. Это ведь удаётся нечасто – на Небе и на Земле…