И если она, очевидно, приехала на отдых, чему свидетельствовали её разнообразные пляжные наряды и открытость впечатлениям, то её спутник был сдержан во всем. Его рубашки ото дня ко дню лишь слегка меняли оттенок, в остальном он выглядел всегда одинаково: свободная рубашка, небрежно не застёгнутая на пару последних пуговиц, лёгкие летние брюки, немного подвёрнутые снизу, и открытые сандалии. Еще одной неизменной деталью в его образе был темно-коричневый блокнот в кожаном переплёте, в который он постоянно что-то помечал. Юноша сначала предположил, что тот был критиком ресторанов или блюд, о которых он так много слышал, но никогда не видел, но потом понял, что, скорее всего, мужчина был писателем. Он огорчился представшей картине и подумал, как сложно жить с писателями, если они вынуждены никогда не расставаться со своей деятельностью.
С каждым новым полуднем юноша выбирал место поближе, но никогда не угадывал, за какой столик они присядут в этот раз, и всё старался хоть немного услышать, о чем же она говорила. Он улавливал её голос, иногда до него доносился нежный бархатный смех, похожий на пение птиц ранним утром, но разобрать он не мог ни слова. А между тем задор потух, и милая леди уже не так увлечённо говорила и совсем не смотрела по сторонам, она отпивала кофе, держа чашечку парой пальцев, и обречённо вздыхала, словно ждала от этой чашки нечто иное.
Иногда молодой парень брал газету и делал вид, что сосредоточенно изучает сводку новостей, бывало, до него даже доносился смысл слов, попавших в поле зрение, но ничего кроме улыбки той женщины, что неизбежно теряла яркость, его больше не волновало. Пару раз он даже думал подняться с места и, громко и отчётливо негодуя, забрать прекрасную мисс от того, кто совсем её не ценит, тем самым проучить, и может даже научить спелого недотёпу жизни. И каждый раз он трусил, глядя на напряженную сконцентрированность мужчины, всё гадая, что тот мог бы ответить, может, как писатель, он нашёл бы аргументы и поставил бы на место непутёвого юнца, что посмел лезть не в своё дело. И каждый раз страдала бы дама, оказавшись в центре спора, которому стала причиной, она опускала бы глаза и, всё также пытаясь взять спутника за руку, попросила бы его уйти, стыдясь, а может даже и боясь парня, который просто хотел помочь и как-то её развеселить.
В одно утро, когда юноша уже строго вознамерился спасти особу из плена нелюбви, они не пришли. Сгорая от догадок и нетерпения, он подошёл к самому входу в гостиницу и, словно ребёнок у витрины со сладким, пытался заглянуть внутрь, будто, если бы те и были внутри, они непременно должны были быть в фойе внизу. Но знакомых лиц видно не было, и, простояв так до самого вечера, он, безнадёжно поникнув, развернулся и побрёл по улице вдоль набережной, усеянной огнями и запахом солёного бриза.
Он всё шёл и шёл, пиная камешки и проклиная свою трусость. Как могли они уехать так скоро, не дав ему и попытаться приблизится к совершенству и спасти его от одиночества? Ни море, ласкающее шумом, ни смех молодых особ и бесконечное летнее пьянство не могли оторвать его от сияющих глаз и азарта от интриги. О чем думала эта женщина, что могло заставить её смеяться, как она относилась к равнодушию её мужа, и почему вышла за него, чем она увлекалась, о чем могла рассказать за чашкой кофе на уютной веранде летнего кафе на пляже?
Набережная всё темнела, и по ней стало всё труднее пинать камешки, люди понемногу стали расходиться, даже молодёжь, что в это время только начинала кутежи, ненадолго пропала с радаров. Но юноша не пошёл бы с ними, его больше не привлекала перспектива пропить всё лето. Он увидел нечто прекрасное и хотел притянуть в свою жизнь то, что захватило бы его так же, как и эта женщина. Чтобы он мог заботиться, переживать о настроении, хлопотать и планировать, а, главное, навсегда бросить пить. Не потому, что это плохо, и она бы непременно его заставила, а потому что он сам захотел бы не тратить внимание и силы на бестолковые занятия и оставлять её одну переживать и маяться в догадках, что абсолютно точно привели бы к недоверию и подозрениям. Он мог стать лучше для неё, и она увидела бы, как много значила для того, кто готов перекроить целую жизнь ради одной только улыбки. Если бы она только знала, как рыцарски он мог её спасти, она тотчас бросила бы этого негодяя и зажила бы счастливо.