Точно по сценарию

Глава 5

Опрос присутствующих носил достаточно формальный характер и закончился быстро. Все рассказали примерно одно и тоже – а именно, пересказали сюжет детективной истории, о том, как жертва планировала убить молодую жену, но та его опередила и отправила к праотцам. Только одни наблюдали происходившее из зала, а другие – из-за сцены. Так как показ был премьерным, все незанятые в сцене артисты следили за происходящим, не отрываясь. Кто-то смотрел сквозь щели в занавесе, кто-то – приоткрыв штору, отгораживающую боковой проход. Все отмечали гениальную игру Кролика и говорили о смерти великого артиста. Могу себе представить, какую ахинею нес режиссер! Да еще Анечка добавила психоза. Она ворвалась, как фурия. Тело Кролика к тому времени уже увезли. Анечка направилась прямо к Аленке и сделала попытку вцепиться ей в волосы.

– Ты, ты змея подколодная! Мужика уморила! Что он тебе сделал! Сама-то при муже, а я теперь одна с ребенком! Как мне его поднимать? У меня карьера! Довольна теперь, актриса гениальная?! Выскочка мелкая! Ненавижу!

Ну и дальше в том же духе. Анечку держали Вазген с Мустафой, то есть Вовка с Мишкой. Аленка рыдала в голос. Режиссер попытался успокоить молодую вдову. Лучше бы он этого не делал!

Анечка ему и двух слов не дала сказать.

– А, вы, безумец, теперь верите? По Станиславскому прямо! Теперь нельзя не поверить, конечно, теперь любой поверит. А он знаете, как переживал? Он знаете, как слова учил! Знаете, как готовился! А вы все не верили! Теперь зато все поверили, что он гениальный актер! Убедились? Только Геночки больше нет! Ненавижу, всех ненавижу!

– Да, такой артист умер! Какой артист – глядя куда-то внутрь себя, повторял режиссер.

Анечка забилась в истерике. Ее увели. Кого-то отрядили проводить вдову до дома.

Я дождалась Люську, которую опросили одной из последних. Домой мы вернулись на такси.

– Что так поздно? – зевая, поинтересовался муж. – Банкет?

– Нет. Кролик умер.

– Реально или по действию?

– Реальнее не бывает. Но и по действию тоже.

– Бредишь? – супруг недоверчиво повел носом.

– Если бы, – тяжко вздохнула я. – Аленка по действию должна была в целях самообороны уговорить Кролика, что он смертельно отравлен и умирает.

– И что, уговорила?

– Не поверишь, уговорила.

– Реально? – муж, кажется, проснулся.

– Да, все было ужасно. Он так вжился в образ, что перестал дышать.

– А ваша Галка? Она же врач, кажется. Куда смотрела?

– Куда и все. Наслаждалась игрой, а потом тело осматривала.

– Скорая? Вызвали?

– Вызвали. И полицию вызвали.

– Да уж. Ваш балаган превзошел сам себя. Режиссер был счастлив?

– Трудно сказать. Он в прострации, все повторяет: «какой артист умер».

Глава 6

На следующий день мы все собрались в театре. «Мы» – это артисты театра «Юрий Гагарин», режиссер Прохор, кое-кто из родственников. Настроение, естественно было, как на похоронах. У девчонок глаза на мокром месте. Сначала вяло пытались прибраться в помещении, разобрать декорации. Но к продуктивному труду никто не был способен. Быстро появилась бутылка водки, вино, закуска.

Столы расставили посреди зрительного зала, подвинули стулья, расселись.

Слово взял, естественно, режиссер. Помянули безвременно ушедшего гениального актера. Режиссер, конечно, не преминул отметить, что вот так настоящий актер должен вживаться в роль.

– Слушай, Прохор Иваныч, не надо об этом, – хриплым голосом попросил Вовка. – Давайте лучше выпьем.

Дальше немного расслабились, пошли вспоминать Генку-Кролика. Почти все знали его около двадцати лет. Вспоминали его нескучную жизнь. Как он начал свой трудовой путь слесарем-инструментальщиком на заводе. Как после закрытия предприятия Генка, несмотря на молодость уже обремененный семьей и алиментами, торговал в ларьке жвачкой и шоколадками, а по ночам на двух своих домашних видеомагнитофонах и нескольких кассетниках переписывал фильмы и музыку на продажу. Он начал торговать кассетами в ларьке, потом открыл небольшой магазинчик. Потом магазинчик расширился, стал торговать не только записями, но и техникой. За это время Генка успел окончить институт, два раза развестись и три раза жениться. Он не был легким человеком в общении, но честным был всегда, этого у Кролика не отнять. Дольше всех, пожалуй, с ним был знаком Вовка. Они вместе работали еще на заводе. Правда, Вовка тогда уже был мастером. Потом они вместе занимались звукозаписью. Одно время пытались устанавливать на чердаках спутниковое телевидение. Да, еще видеосалоны организовывали и радиотелефонную связь обеспечивали.

– Такие вот этапы большого пути, – подвел итог Вовка, – давайте еще выпьем.

Потом подошла Нина, предпоследняя жена. Тоже с бутылкой. Мишка с Вовкой знали ее очень хорошо. Ведь это в их совместную с Кроликом бытность на Нинкиной квартире круглосуточно работали магнитофоны, переписывая записи с кассеты на кассету. А Нинка на машинке печатала к ним обложки со списками песен.

– А, Ниночка, давай к нам родная, – Вовка обнял давнюю боевую подругу. – Давай выпьем!

Потом подошел Андрюха, Генкин старшенький. Конечно, тоже с бутылкой.

– Андрюша, сынок, – Вовку понесло. – А помнишь, как я тебя в детский садик отвозил? Потому что у папки твоего тогда еще машины-то не было. А в детский садик надо было успеть. Не помнишь?

Андрюха смущенно пожимал плечами.

– Вовка, отстань от человека, ему тогда два года было, – Мишка пытался урезонить друга.

– Да, два года, – глубокомысленно протянул Вовка. – А сейчас ты – ого! Мужик! Давай выпьем, что ли!

На душе после выпитого спиртного немного полегчало. Уборку решили отложить на один из будних дней. Благо помещение сейчас больше никто не использовал. О дате следующей репетиции решено было созвониться дополнительно. Набравшегося в хлам Вовку отправили домой на такси в сопровождении Ниночки.

Но в один из будних дней, когда все ожидали известия о дате похорон, пришла совсем другая новость. Новость принес Кирюша.

– Раиска, тут такое дело. Понимаешь, Кролик не с перепугу умер, его действительно отравили – проговорил он в телефонную трубку даже не поздоровавшись.

Все бы ничего, но меня как раз не было дома, и трубку взяла дочь. Анютка – девочка аккуратная и ответственная. И она, без сомнения передала бы мне эту новость, не дословно, конечно, а так как поняла, своими словами. Но ей надо было спешить в музыкальную школу. Поэтому она строго-настрого велела старшему брату передать мне телефонное сообщение. Но этот балбес вскоре убежал играть в футбол и забыл обо всем на свете. Вспомнил о сообщении он только тогда, когда выбыл из игры в результате грубых действий соперника. Видно, здорово ему прилетело, раз он сразу схватился за телефон, чтобы выполнить просьбу младшей сестры.

– Мам, звонил из театра ваш красавчик. Он сказал, что Кролик с испугу насмерть отравился.

– Что? Ты где? Немедленно домой! – заорала я в трубку.

Просто испугалась, что Ярослав получил серьезное сотрясение мозга.

Тут как раз и Анютка из музыкальной школы вернулась.

– Мам, Ярослав передал тебе, что дядя Кирилл звонил? Он сказал, что Кролик кого-то насмерть перепугал и его отравили.

– Что?

– Нет, наоборот, сначала Кролика отравили. А кто-то испугался до смерти. Ну, или что-то в этом роде, я не поняла.

Глава 7

В этот день в театре «Юрий Гагарин» солировала Галка, как-никак – врач, пусть и детский. Она комментировала результаты вскрытия и анализов.

Оказалось, что Кролика действительно отравили. И умер он не от испуга, а от яда. Ядовитое вещество вызвало паралич всех мышц. Сначала – ног, потом – рук. И, в конце концов, паралич дыхательной мускулатуры, что и привело к смерти. Все до странности совпадало с действием яда, описанного в пьесе.

– Но нет, это невозможно, это же был обычный чай с мятой и земляничным листом для запаха. Я всегда так делаю, – лепетала бледная, как полотно, Аленка.

– Да успокойся, ты, никто твой чай не обвиняет. Этим веществом вообще через рот отравиться нельзя. Оно разрушается в желудке,  – отмахнулась Галка.

– А как же оно попадает в организм? – поинтересовалась Ксения, крупная женщина, изображавшая в спектакле тещу-привидение.

– Да как угодно. Внутримышечно, внутривенно, хоть в клизме. Только не через рот.

– В клизме? – позеленел Кирюшка.

– Да не пугайся так. Тебе-то никто клизму не прописывает, – Ксения потрепала Кирюшку по загривку.

– Мне надо подышать воздухом, – неуверенно промямлил Кирилл и, придерживаясь за стену, поплелся к выходу.

– Бедняга, с детства врачей боится, – сочувственно вздохнула Ксения.

– Так каким образом Кролик получил яд? – приступили мы к Галке.

– Да не знаю я. Это вообще неофициальные сведения. Мне знакомый патанатом слил.

– Жаль, маловато информации.

– Маловато? – возмутилась Галка. – Да это еще не все, если хотите знать!

– А что еще? Говори не томи!

– Давай, давай! Сказала «А», говори «Б»!

– Ну не знаю, это все-таки врачебная тайна. Только членам семьи.

– Галка! – прикрикнул на нее Мишка. – Ты уже и так лишнего разболтала. Да и мы ему не чужие.

– И знаем его дольше, чем эта семейка.

– Ну ладно, – сдалась Галка. – Вы же помните, что Кролик последнее время страдал болями в спине.

– Да, конечно. Все к врачу ему некогда было сходить.

– Так вот. Позвонки у него были разрушены опухолью.

– Какой опухолью?

– В этой стадии уже не важно, какой. Опухоль успела дать отдаленные метастазы в кости. Очень скоро он был бы полностью парализован. В общем, может и лучше, что все случилось, как случилось.

– И ничего уже нельзя было сделать?

Галка покачала головой. Все притихли.

Вот так-то. Все жили себе своей жизнью, строили планы. И Кролик строил. Только будущего у него уже не было. А он и не подозревал ни о чем. Роль учил, вживался. Гостей на премьере встречал. Жил, одним словом. И не знал, как недолго ему оставалось.

Наши размышления прервал Прохор. Он вбежал энергичной походкой, как обычно потирая руки.

– Приветствую вас, господа артисты!

Режиссер бодро протопал на середину зала. Влез на сцену. Огляделся.

– Почему такой бардак в зале? Девочки?! Давайте, давайте, выходите из депрессии. Труд – лучшее лекарство. Разбираем декорации! Моем полы! Выносим мусор!

– Да нет, Прохор Иваныч, пока, пожалуй, ничего не убираем. Вот-вот с обыском нагрянут. А у нас как раз и мусор не вынесен. Очень удачно получилось.

Прохора ознакомили с последними новостями. Он присвистнул и опустился верхом на стул.

– Вот это расклад! А я ведь давал ему телефон массажиста.

– Надеюсь, он не успел им воспользоваться, – прошипела Галка.

– Какая теперь разница?

– Да уж теперь никакой, – согласился режиссер. – Я кстати, видел, как ты ему перед премьерой что-то вколола.

– Это обезболивающее было, – Галку аж передернуло. – Я его всю последнюю неделю колола, на каждой репетиции. А после премьеры он к врачу собирался.

– Чего тогда пугаешься так? А? Шучу, шучу.

– Шуточки у вас, Прохор Иваныч, дурацкие. Детсадовские какие-то шуточки, честное слово.

Но с лица Галка действительно здорово побледнела. Да, по правде говоря, все мы выглядели не лучшим образом. Слонялись по помещению, погруженные в свои мысли. Расставили по местам мебель. Подмели полы в коридоре. За сценой и на сцене все оставили как есть. Только занавес раскрыли. Так что теперь помещение представляло собой один большой зал с подмостками в центре.

Опять кто-то принес водки и предложил выпить за упокой души усопшего.

– Так уже поминали, – робко возразила Лизка.

– В связи с вновь открывшимися обстоятельствами, тот раз не считается, – уверенно сказал Вовка.

Когда я уходила, Галка нервно курила на крыльце.

– Ты чего? Куришь? Ты же доктор? – удивилась я.

– Закуришь тут, – Галка затянулась. – Проклятая работа. Хочешь, как лучше, получается, как всегда. Проклятье!

– Ты-то за что себя коришь? Ты же ему помогала, делала, что могла.

– Вот именно, что могла. А если бы не делала, он бы может, уже давно в больницу сходил, обследовался.

Глава 8

Полиция начала допросы на следующий день. Следователи сами предложили «побеседовать» с актерами в помещении театра. Меня тоже пригласили.

– Догадываетесь, почему? – поинтересовался серьезный дяденька в штатском с диктофоном.

– Нет, – я пожала плечами. – Почему?

– А ведь именно вы за несколько дней до случившегося утверждали, что артист умрет.

– Глупости какие. Тот разговор вообще о другом велся.

– Велся, может, и о другом. А вышло-то вон как. Понимаете?

– Нет, не понимаю.

– То есть, вы отрицаете, что вам было известно о плане Прохора Ивановича Шарманова, для лучшей реализации режиссерского замысла и в связи с наличием у погибшего неизлечимой болезни, ввести ему вещество токсического действия, что позволило бы максимально правдоподобно разыграть сцену смерти?

Наверное, я надолго зависла с отпавшей челюстью и остановившимся взглядом.

– Раиса Сергеевна! Раиса Сергеевна! – я с трудом вернулась в реальность. – Спасибо вам за сотрудничество, прочитайте и распишитесь вот здесь. До свидания. Пожалуйста, пригласите войти, – следователь порылся в своих бумагах. – Пригласите сюда Никитенко Владимира.

Все наши сидели в помещении, которое служило костюмерной. Это была просторная комната, выходившая в коридор. Конечно, сейчас она была занята стойками с одеждой. Стеллажи, построенные ребятами вдоль стен, были завалены шляпами, сумками, веерами и прочим добром. Реквизита за годы существования театра скопилось немало. У окна стояли впритык друг к другу два старых двухтумбовых письменных стола и старинная, но в рабочем состоянии ножная швейная машина.

Стойки с одеждой, благо они были на колесиках, откатили к одной стене, принесли диван и несколько кресел. В общем, вполне даже неплохо разместились.

На меня смотрели выжидающе. Но недолго. Приступили с расспросами.

– Ну?

– Что ты молчишь?

– О чем тебя спрашивали?

Я оглядела ребят. Такие милые, родные, искренне обеспокоенные лица.

– Бред какой-то.

– Что?

– Что, Раиска, говори!

– Ох, ребята, даже не знаю, как и сказать-то.

– Да говори уже, как есть, не томи.

– Как есть, это звучит очень странно. Только не перебивайте. По всему выходит, что Прохор Иваныч, имея в виду тяжелую болезнь Кролика, решил, для пущего успеха театрального действия и чтобы избавить давнего друга от тяжелой и продолжительной болезни…

– Раиса! – взвился Прохор. – Ты что несешь?! Ничего я не знал!

– Не перебивай, Иваныч, – Мишка положил режиссеру руку на плечо.

– Так вот, режиссер решил отравить своего лучшего артиста прямо на сцене, чтобы он напоследок послужил искусству. Это не я. Это следователь спросил, была ли я в курсе этого плана. Он почему-то думал, что должна была быть в курсе.

Кто-то присвистнул. Повисла пауза. Впрочем, пауза длилась недолго.

– Что за чушь!

– Как такое вообще в голову могло прийти!

– Какого лешего! Галка, какое лекарство ты ему вводила?

– Я вообще клятву Гиппократа давала!

– Да иди ты со своей клятвой Пифагора! Если я не клялся, я что, человека уморить просто так могу, что ли?

– Не просто так, а для искусства. Для искусства можешь!

– Стоп. Кто вообще этот бред сочинил, если Раиску первой допрашивали?

– Да наверняка семейка его безумная, жена да теща. Больше некому.

– Вот клуши!

Ну и так далее, в том же духе. Понятно, что всех переполняли эмоции. Потом появилась Люська. Оказывается, ее тоже вызвали.

– Не понимаю, я-то здесь при чем? – удивлялась Люська.

– Нечего было орать на весь автобус, что точно знаешь, будто артист в субботу умрет.

– Так это ж я образно. У меня мышление такое. Откуда мне было знать!

– Вот и объясняй теперь особенности своего мышления компетентным органам!

– И объясню! А вы может быть, мне объясните, чего так разорались? Вас же с улицы слышно!

– С улицы?

– Реально слышно?

– Ну, не совсем реально. С искажениями. Как будто Прохор Иванович, извините, жену с тещей отравил. Почему-то из любви к искусству. Они вас, что, на репетиции не отпускали?

– Вот, видите, до чего безответственные разговоры доводят! Теперь уже говорят, что вы жену с тещей отравили!

– Действительно, давайте помолчим!

– Помолчим? Когда такой поклеп возводят?! Я молчать не буду!

– Я тоже!

– Тебя и в мирное время не заткнешь!

– Давайте хотя бы потише!

Глава 9

Из заданных мне вопросов я вообще не смогла понять, каким образом Кролик получил смертельный препарат, и какова версия следствия. Наверное, это так положено – вести дело так, что бы никто ничего не понимал и ни о чем не мог догадаться. Только нас это не устраивало. Поэтому мы с Люськой решили провести собственное расследование. Ясно было только, что следователей очень интересовало, что Кролик в течение вечера ел и пил.

Люська уселась за столом с блокнотом и принялась записывать свидетельские показания. Сначала мои. А что я могла рассказать? Я же наблюдала за происходящим из зала, как и остальные девяносто человек зрителей. Из зала все выглядело вполне естественно. Аленка долго и убедительно уговаривала Кролика, что он сейчас умрет от паралича. Он очень убедительно реагировал. Пока не умер. В какой именно момент произошла трагедия, я вообще не поняла. Потому что во все глаза смотрела на Аленку и очень переживала, удастся ли ей спастись от маньяка-афериста. Потом Вазген с Мустафой шум подняли, на себя внимание отвлекли.

– Если есть версия, что Кролика отравили, то в первую очередь под подозрение попадают его враги. У него были враги? – Люська приготовилась делать записи в блокноте.

– Какие враги? Не было у него никаких врагов, – отрезал Мишка.

– Он что, никогда ни с кем не ссорился, не ругался? – Люська вопросительно уставилась на меня.

– Почему же не ругался? – Мишка опередил меня. – Кролик ругался всегда и со всеми.

– Как со всеми? – еще больше удивилась Люська.

– Характер у него такой был, въедливый.

– В тот день он тоже с кем-то ссорился?

– Естественно. Кролику же никогда спокойно не жилось, ему везде надо было нос сунуть. Лично я с ним поцапался, не скрываю. Стулья мы, видите ли, не так поставили. Потом он еще с кем-то препирался. Но громче всех они ссорились с режиссером.

– По какому поводу?

– Понятия не имею, я не прислушивался. Они постоянно лаялись. Ты только следакам не сболтни, что Прохор и Кролик ругались перед спектаклем!

– Почему?

– Эй, все! – Мишка обратился к окружающим. – Молчать о том, что Кролик и Прохор перед спектаклем, как обычно, громко разговаривали! Да ты посмотри на него, – режиссер, глядя в окно, что-то бормотал себе под нос. – Он же блаженный. Живет в своем мире. Начнет им голову морочить, разозлит только. Пока разберутся…

– Да, характер у Кроля был своеобразный, – согласно кивнул Денис.

– В народе это называется «к каждой бочке затычка», – уточнила Люська.

– Как ни грустно, но точнее не скажешь. Только имей в виду, что Кролик во все встревал только на стадии разговоров. Он любил, что бы во всем была полная четкость и определенность. Каждый вопрос он должен был для себя прояснить. Но если лично его это не касалось, никуда не вмешивался и по-настоящему никому поперек дороги не становился. Во всяком случае, я не в курсе.

– Давай для начала каждый расскажет нам о том вечере, – зашептала Люська мне на ухо. – Кто что помнит, кто что заметил. Может, всплывет что-нибудь. Потом сориентируемся.

– Идет. Хоть время чем-то займем.

– Аленка, давай ты! – Люська приступила к актрисе. – Рассказывай, как было дело.

– Да как обычно, – пожала плечами Аленка. – Наша с Генкой сцена была основной. Мы ее сто раз репетировали. Особенно я. Мне ведь самой надо было поверить, в то, что я дала смертельный яд, а иначе, если я не поверю, зрители тоже не поверят. Зрителей не обманешь.

– Конкретнее! – потребовала Люська.

– Я налила для Кролика чай в чашку. Это был хороший чай, я его дома в термосе заваривала. Смесь черного чая с зеленым и с мятой, и с земляничным листом. Кролик что попало не пил. Чай в пакетиках вообще не признавал. Сами знаете, он в еде очень придирчивый был. Поэтому чай я из дома принесла. На репетициях-то я ему, когда пустую чашку подавала, когда – с минеральной водой. Но на спектакле так нельзя. Все должно было быть по настоящему, даже в мелочах.

– Это понятно. Что было дальше?

– Дальше я стала говорить текст, а сама представляла, как черная жидкость всасывается через стенку желудка в кровь и идет к ногам…

– Прямо от желудка к ногам? – фыркнула Галка.

– Ну да, ноги-то внизу, вот она туда и стекает.

– О! – Галка вслеснула руками. – Я же тебе во всех подробностях объясняла, как происходит всасывание, как по нижней полой вене кровь поступает в печень, где частично обезвреживается. И только потом…

– Объясняла, но это слишком сложно. Я на репетициях пока про печень представляла, вся энергетика терялась, действие провисало. А так я очень живо воображала. Вот он выпил яд. Вот яд стек в ноги и растворил мышцы. Вот из ног темный раствор поднимается вверх, вот разливается по рукам, по туловищу… Жуть, до сих пор, как представлю, так саму чуть не парализует.

– Анатомический кретинизм, – вздохнула Галка.

– А где находился твой термос с чаем?

– На сцене, в кухонном шкафчике. Я его еще перед спектаклем зарядила. А когда понадобилось, просто достала из шкафчика и поставила на стол.

– Значит, к термосу никто подобраться не мог.

– Почему же не мог? – это вступила Ксения.

Она изображала привидение. И залезала везде. И в шкафчики во все нос совала. Проверяла, как ее доченька ведет хозяйство.

– Но термос я не открывала и ничего в него не подсыпала, честное слово. Кстати, Вазген с Мустафой тоже постоянно слонялись по сцене и по залу. Тоже могли куда угодно залезть, никто бы и не заметил.

– Могли-то, могли, – Мишка стукнул себя ладонью по лбу. – И даже, кстати, залезли. Да только в термосе вашем ничего такого не было, кроме чая, конечно.

– Откуда знаешь?

– Попробовал.

– Как?

– Когда?

– Да еще в начале, до того, как нас уволили. Мы же на сцене как бы работали. То поддоны перетаскивали, то рулоны с обоями. А то – линолеум. Еще софиты эти…. На репетициях-то их не включали. Я взмок весь в своей робе. Жажда замучила. А за кулисы никак не отойти. Мы с Вовкой на сцене должны были чудить. В кулисе режиссер стоял. Когда я ему знаками показывал, что надо горло промочить, он мне кулаком грозил. Вот я и пошарил по шкафчикам. Вдруг, думаю, кто минералки бутылку забыл, да хоть воду для цветов. Я уже на все был согласен. Наткнулся на этот термос и налил себе чашечку. Горячо, правда. Ну, ничего, я поставил чашку на подоконник и потихоньку отпивал.

– Молодец, – режиссер похлопал Мишку по плечу. – Ты был очень органичен.

– Спасибо, Прохор. Будешь тут органичным, когда от жажды помираешь.

– Но кто-то мог получить доступ к термосу еще перед спектаклем, – глубокомысленно заявила Лизка.

– Перед спектаклем?

– Ну да, я этот термос видела, он на подоконнике стоял.

– Да, он же тяжеленный был. Виктор его на машине подвез.

– А говоришь, сама дома заваривала.

– Заваривала дома, сама. Говорю же, он тяжелый был. Виктор позже на машине подвез.

– А я видела, как в обнимку с этим термосом Анька Кроликова заходила, – не унималась Лизка.

– Куда заходила?

– За сцену.

– Ага, а говоришь, Виктор привез. Алена, ты путаешься в показаниях.

– Ну да, говорю. То есть, ничего я не путаюсь. Привез Виктор. Перед входом встретил Анечку. И передал термос ей.

– Зачем? С какой стати здоровенный мужик передаст тяжелый термос с горячим чаем тощей фотомодели, которая себя-то еле носит?

– Что бы самому не заходить. Он же с маленьким Витюшкой был, тот бы сразу пищать начал, что к мамочке хочет. Я бы переживать начала, а мне надо было на роль настраиваться. А так он через Анечку передал. Она его на подоконник поставила, а я после в шкафчик на сцене убрала.

– А до того термос спокойно стоял на подоконнике.

– Спокойно стоял.

– И кто угодно мог воспользоваться случаем и подсыпать отраву.

– Перед спектаклем, конечно, мог. Но не воспользовался.

– Откуда такая уверенность?

– Да оттуда, Лизавета, блондинка ты наша, что потом Мишка этот чай дегустировал.

– А, ну да, извините…. А может, он и не дегустировал.

– Как это?

– А так. Чашечка-то после спектакля полная была. Я же ее потом в туалет отнесла, помыла.

– Уберите ее от греха! – взмолился Мишка. – Я же говорю – горячий чай был, очень горячий! Я по чуть-чуть отпивал и то язык обжег.

– Вот, видите, ничего Мишка не дегустировал. Только видимость создавал.

– А в число подозреваемых попадают Виктор и Анечка, – торжественно провозгласил Прохор.

– Они-то, с какой стати?

– Во-первых, у них обоих была возможность отравить напиток. Оба какое-то время держали термос в руках и оставались с ним наедине.

– С кем наедине?

– Да с термосом же! Виктор твой дома мог, что угодно туда добавить. Анечка – пока от машины до зала шла. Остановилась в холле, крышечку отвернула, крысиного яду насыпала. Ничего сложного! Во-вторых, у них был мотив – ревность!

– Какая еще ревность?

– Нормальная супружеская ревность. Они же не слепые, думаете, легко им было на вашу любовь смотреть?

– Какая любовь? Это же наши роли! – возмутилась Аленка.

– Вы очень вжились в свои роли. Актеры, когда у них по действию любовь, всегда друг в друга влюбляются. Без этого нельзя. Не удивлюсь, что ваши супруги ревновали.

– Ох, Прохор Иваныч, вы как скажете что-нибудь, так хоть плачь, хоть смейся.

– Аленка, это комплимент. Я бы даже не удивился, если бы твои падчерицы решили Кролика уморить, что бы за папаню отомстить. Знаешь, та, что на спектакль пришла, как на Кролика зыркала! Мороз по коже! Темпераментная девица!

– Да что вы такое говорите! Это возмутительно!

– Слушайте, прекращайте, – вступилась Галка. – Это лекарство вообще внутрь через желудок не попадает.

– А чего тогда Раиску допрашивали, кто чего пил, ел. И кто видел, что Кролик ел и пил?

– Никто ничего не пил. Перед спектаклем у всех такой невроз, никто ничего не ест, даже пить боимся.

– Я не боюсь, – встряла Галка. – Я бутерброды ела.

– Ты – исключение. Да и потом, ты когда голодная, такая злая делаешься, ужас! Ни за что человеку глотку перегрызешь!

– Это да. Мне самой за себя потом так стыдно. Но ничего не могу поделать.

– А я видела, – припомнила Ксения. – Кролик таблетки какие-то глотал. Водички искал запить.

– Нашел?

– Не знаю. У меня воды не было. И вообще не до него было, я ногти сушила.

– Дома не могла свои когти высушить?

– Дома? Тоже мне умник нашелся! А полы в театре кто бы тогда мыл? Ты что ли? Я специально пораньше пришла, что бы успеть, как приду полы вымыть, а потом ногти в черный цвет покрасить.

– Какие полы? У нас же сарайная эстетика была.

– Так газеты мы по чистому полу расстилали. Иначе всем пришлось бы несколько часов пыль глотать. А костюмерная? А за сценой, а сбоку за шторой?

– Так нашел Кролик воду или всухомятку давился, бедняга?

– Нашел. Он моей минералкой запил, – вступил Кирюшка.

– Вот и хорошо.

– А может и не хорошо. Ты сам из этой бутылки пил?

– Пил, конечно.

– Вообще мы с Вовкой две бутылки общественной воды купили.

– Ага, и никому не показали.

– Да забыли, не до того было. Все ж перед премьерой носились, как угорелые. Нас Прохор заставил мебель целлофаном укутывать и запах краски распространять. Я потом на сцене, знаете, как эту воду вспоминал? Ого! Особенно, когда из Ленкиного термоса язык ошпарил!

– Ага, поэтому у тебя кроме акцента пришепетывание появилось! Гениально! Гениально! Отличная находка! Запомни это! В следующий раз обязательно повторишь, – Прохор довольно потирал ладони.

Точно, чокнутый.

– В следующий раз я членовредительством заниматься не буду! – твердо заявил Мишка. – У моей робы карманы большие. Я в них пару бутылок с питьевой водой загружу.

– А как же акцент с пришепетыванием? – ехидно поинтересовалась Лизка.

– Сама пришепетывай, тебе тоже не помешает!

– Точно! Тебе надо пару передних зубов зачернить и шепелявить! Классно будет! Как мы сразу не догадались? – восторженно подхватила Ксения.

– Дурдом какой-то, – вздохнула Люська. – Они вообще помнят, по какому поводу нас здесь собрали?

– Стресс у людей. Защитная реакция идет в виде отрицания. Так это, по-моему, называется. А мы будем делать свое дело. Кто в тот день первым пришел в театр? – как можно громче спросила я.

– Кто-кто, – буркнул Кирюшка. – Как обычно, я. Как будто самый свободный.

– Ну, Кирюш, у тебя же суббота выходная и детей нет, что бы их в изостудию водить, – примирительно сказала Аленка. – Очень хорошо, что хоть ты вовремя пришел.

– Вовремя это когда? – уточнила Люська, склонившись над блокнотом.

– Договорились, что соберемся в два часа, будем готовить помещение.

– В два часа, – записала Люська. – Пришел Кирилл, так?

– Нет, я пришел в половине третьего. У меня, между прочим, тоже личная жизнь есть.

– И что ты делал, после того как пришел в половине третьего?

– Музыкальную аппаратуру устанавливал, что же еще?

– Ничего подозрительного не заметил?

– Вроде нет. Все как обычно, бардак. Ведь договаривались накануне после генеральной репетиции задержаться, порядок навести. Так ведь нет. Все побросали и разъехались.

– Так разъезжались в два часа ночи, какая там уборка? – отмахнулась Ксения. – Решили перед спектаклем собраться пораньше и все сделать.

– Ага, и я один собрался, как дурак раньше всех, – Кирюшка обиженно надул губы.

– Кто пришел следующим?

– Следующая пришла я, – ответила Ксения. – В три часа. И сразу начала мыть полы. А Кирюшка тут же пропал куда-то.

– Мне срочно надо было денег на телефон положить.

– А как же музыкальная аппаратура?

– Я вернулся через пятнадцать минут.

– Неправда, – Лизка услышала, о чем мы говорим. – В три часа пришла я. Ксюха уже сцену успела вымыть и меняла воду, что бы начать мытье зала. Тебя не было.

– Ну, значит, я пришла немного раньше, – примирительно сказала Ксения. – У меня и часов-то нет.

– Как же ты живешь-то без времени?

– Нормально живу, привыкла. По солнцу ориентируюсь. Шучу, конечно. На работе – настенные часы, дома – компьютер и телевизор, в машине – радио. Да еще мобильник в сумке. Зачем мне часы-то?

– Часы – это статус, если дорогие, конечно, хорошей фирмы. Да и просто красиво. Бывает очень оригинальный дизайн. Браслет опять же. Очень сексуальное украшение, – Лизка продемонстрировала запястье, украшенное изящным золотым браслетом.

– А ты не боишься такую вещь в театр надевать? За сценой полумрак, хаос. Нервяк такой. Не ровен час, забудешь, где сняла, и их с мусором выкинут или уронит кто-нибудь, потом наступит. Бр-р-р, подумать страшно. Я сюда серьги-то не надеваю, – с притворным сочувствием поинтересовалась Ксения. – На работе другое дело. Ты там лекции читаешь. Изящной ручкой указку держишь. А студенты от дорогих часов глаз отвести не могут. На работе – да. А в театр – это лишнее.

– Ага! Купилась! – обрадовалась Лизка. – Это дешевка из магазина, где все по сто рублей! Зато как смотрятся! Как настоящие!