Часть
II
Глава 1.
1.
Мужчина, высокий, статный, с аккуратно уложенными светлыми волосами и одетый в дорогой пошитый на заказ костюм, зашёл в конюшню и окинул помещение суровым взглядом. Не по годам высокий и рослый мальчик-конюх, который чистил лошадь, отвлёкся от своего занятия и замер на месте – рука с щёткой так и осталась лежать на гнедом крупе.
– Ты не видел Чарльза? – властно спросил мужчина.
– Видел, Ваша Светлость, – кивнул головой мальчик. Чуть вьющиеся каштановые волосы дрогнули, выбиваясь прядями из-за ушей.
Лорд брезгливо поморщился. Конечно, это всего лишь прислуга, но неужели нельзя выглядеть опрятнее?!
– И где он?
– Я не знаю, Ваша Светлость, – с искренним недоумением ответил мальчик.
– Ты же сказал, что его видел!
– Видел. Но не сегодня. Ваша Светлость.
Мужчина недобро прищурился, но не стал больше ничего говорить. Он развернулся и вышел на улицу.
За стогом сена всё это время прятался ещё один мальчик. Светловолосый, с озорным прищуром серых глаз, он покраснел до самых кончиков ушей и изо всех сил сдерживал рвущийся наружу смех.
– Он ушёл, Честер, можешь выходить, – сказал ему конюх, улыбаясь.
– Спасибо, Фредди, – Честер, а вообще-то Чарльз Мэтью Честерфилд, единственный сын и наследник лорда Честерфилда, вылез из-за стога сена и всё-таки рассмеялся.
– Думаешь, он больше не будет тебя искать?
– Будет, наверное, – отмахнулся Честер, подошёл к гнедой красавице и ласково погладил её по бархатистому носу.
Он безумно любил лошадей и поэтому всегда с нетерпением ждал лета, когда они переезжали в загородное поместье неподалёку от Рединга, где в конюшнях содержалось больше дюжины охотничьих лошадей. Но даже на каникулах, когда ему не нужно было ходить в школу, весь день Честера был расписан по минутам: французский, немецкий, история, фортепиано… Впрочем, он нередко сбегал с домашних уроков, чтобы помочь Фредди в его работе или поехать на скачки вместе с кузеном Фредди, Джереми, который работал старшим конюхом у тренера скаковых лошадей Алистера Стайлза. Честер лелеял мечту однажды стать жокеем и надеялся, что Джереми поможет ему устроиться на конюшню Стайлза, разумеется, в тайне от отца.
Сейчас Чарльзу было десять, и в целом он не нуждался ни в чём, кроме свободы. Лорд Честерфилд хотел следить за каждым шагом своего сына и требовал беспрекословного повиновения. Чем больше Честер чувствовал отцовское давление, тем сильнее жаждал от него освободиться. Он не боялся получить наказание – хотя лорд был безжалостен и не щадил мальчика: синяки у Чарли почти не проходили. Впрочем, причиной тому были не только воспитательные удары тростью, но и природная неуклюжесть Честера. Не проходило и дня, чтобы он что-нибудь не уронил, откуда-нибудь не упал или обо что-нибудь не стукнулся. Ещё одной дурной привычкой Честера был его громкий и заразительный смех. Если смешинка попадала ему в рот, остановиться он не мог. Даже когда точно знал, что это усугубляло его и без того не слишком выгодное положение.
2.
– Я так и знал, что ты здесь! – голос лорда Честерфилда раздался ещё до того, как он сам снова появился на пороге конюшни.
Честер оглянулся по сторонам, но прятаться на этот раз было бессмысленно. Он прикусил язык, но всё-таки не смог сдержать смех – смеялся он над тем, как нелепо попался.
– Фредди, ты предпочитаешь, чтобы я сам тебя наказал или рассказал твоему отцу о твоём поведении? – спросил лорд Честерфилд.
– Лучше отцу, Ваша Светлость, – пробормотал Фредди. Он переводил растерянный взгляд с Честера на лорда и не знал, то ли оправдываться, то ли заступаться за друга, то ли вернуться к чистке лошади.
– Хорошо, – удовлетворённо кивнул головой лорд Честерфилд и посмотрел на сына. – Пойдём, Чарльз, расскажешь мне и мистеру Эндрюсу, почему ты не на его уроке… И прекрати смеяться!
Честер изо всех сил сжал губы, но всё равно прыснул от смеха.
– Иногда мне кажется, что моего сына подменили в роддоме, – процедил сквозь зубы лорд и жестом указал Чарльзу, чтобы тот шёл в дом.
То и дело посмеиваясь, хотя и прекрасно знал, что его ждёт наказание, Честер повиновался.
– По-твоему, это весело – чистить навоз вместо уроков французского? – спросил лорд Честерфилд, подталкивая Чарльза к двери внушительного здания в грегорианском стиле.
– По-моему, да, – вырвалось у Честера. Держать язык за зубами он тоже не умел и частенько отвечал до того, как успевал сообразить, что лучше бы было промолчать.
Лорд ничего не сказал, только кивнул учителю, который ждал их в холле.
– Мистер Эндрюс, можете забрать его. После урока пусть получит десять ударов, если будет вести себя хорошо. Если плохо – то пятнадцать. А потом пусть отправляется в свою комнату, без обеда и ужина, и сидит там до завтрашнего утра. А завтра, Чарльз, к нам приезжает лорд Блэквуд со своим сыном. И я очень рассчитываю, что ты не опозоришь меня. В противном случае отправишься в свою комнату на неделю. И, будь уверен, мистер Эндрюс проследит, чтобы ты оттуда не выходил… Мистер Эндрюс, можете пороть его всякий раз, когда будете считать, что он это заслужил.
Миниатюрный джентльмен в старомодных очках и не менее старомодном сюртуке, как будто попал в 1960-е годы из прошлого столетия, кивнул головой и тростью указал юному Чарльзу в сторону библиотеки. Его хищная ухмылка и недобрый прищур не оставляли сомнений: он найдёт, к чему придраться в поведении своего ученика.
Честера такая перспектива как будто бы и не испугала. Он был готов терпеть наказания ради возможности промчаться галопом в одиночестве по трассе для тренировки скаковых лошадей; сбежать на скачки и выиграть несколько шиллингов, если уговорить Джереми сделать за тебя ставку; на спор забраться в чужой сад, чтобы украсть яблок, а потом устроить ими войну – лучше всего для снарядов годились перезревшие, а то и вовсе подгнившие плоды, которые можно было набрать прямо на земле; переодеться нищим и просить милостыню возле церкви; прыгать с тарзанки в Темзу или даже первый раз в жизни попробовать курить в закоулке за пабом. Его почти всегда ловили, а он искренне признавался во всех своих грехах, не умея да и не желая врать. Если же он был в чём-то невиновен, то говорил об этом с такой широченной улыбкой, что правдивость его слов моментально подвергалась сомнениям.
3.
На следующее утро Честер проснулся с болью в отбитых частях тела – мистер Эндрюс не гнушался воспользоваться случаем и выпороть своего воспитанника за малейшую провинность. Не то, чтобы Честер совсем не давал поводов. Одна только его смешливость могла вывести из себя любого взрослого. Не говоря уж о его упрямстве.
– Лорд Блэквуд будет здесь с минуты на минуту, будь любезен вести себя подобающим образом, – этими словами поприветствовал Честера отец. Его мать со скучающим видом сидела в кресле. В воспитание сына леди Честерфилд не вмешивалась и вообще вела себя отстранённо. Вот и Честер ничего к ней не чувствовал.
– Да, Ваша Милость, – Честер отвесил шутовской поклон, вызвав гневный взгляд лорда в свой адрес.
– У меня есть определённые сомнения в том, что я действительно являюсь твоим отцом, – сказал он, в его голосе звучали смесь иронии и негодования.
– Я ничего не буду иметь против, если ты от меня откажешься, – сказал Честер, сверкнув на отца так похожим на него самого упрямым яростным взглядом.
– Прибыл Лорд Блэквуд, Ваша Милость, – церемонно сообщил заглянувший в гостиную дворецкий.
– Можешь не сомневаться, что ты получишь за каждое своё слово. После того, как наши гости уедут домой, – сказал лорд Честеру и повернулся к дворецкому. – Замечательно, проводи его сюда.
Дворецкий поклонился и поспешил выполнить указания, а в гостиной воцарилось напряжённое молчание, однако стоило на пороге появиться лорду Блэквуду, и родители Честера расплылись в приторных улыбках.
Лорд Блэквуд, по мнению Честера, был ещё хуже, чем все прочие аристократы, которые бывали в их доме. Он держался высокомерно и всячески старался подчеркнуть своё происхождение, хотя, Честер знал это от отца, в Англию совсем недавно переехал из Америки, получив наследство после смерти какого-то титулованного родственника. Но даже это было ничто в сравнении с сыном лорда Блэквуда. Томас Блэквуд, будучи ровесником Чарльза, явно привык получать всё, чего желал.
Для Честера это было в диковинку. Вообще-то аристократы воспитывали своих детей в строгости – или может быть только Честеру так не повезло? Он с нескрываемым удивлением взирал на Томаса – избалованного нахала, который только и умел, что чего-то требовать и ябедничать!
– Я хочу покататься верхом, папа! Ты обещал, что здесь тоже будут лошади! – Томас капризно кривил тонкие губы и обиженно задирал не менее тонкий, почти как у истинного англичанина, нос. На своего отца он походил как две капли воды.
– Гарри, – лорд Блэквуд улыбнулся и посмотрел на хозяина дома. – Можно как-нибудь организовать конную прогулку? Возможно, Чарли составит моему сыну компанию?
Отец Чарльза с трудом сдержал брезгливую гримасу. Однако непринято было отказывать гостям в развлечениях.
– Я распоряжусь, – сказал он и хмуро посмотрел на Честера. – Я рассчитываю, что ты не подведёшь меня.
– Да, сэр, – искренне ответил Честер, радуясь возможности легально прокатиться верхом. Лорд Честерфилд, похоже, воспринял это как издёвку и недовольно прищурился, но ничего не сказал.
4.
– Фредди, не хочешь с нами? – спросил Честер, когда конюх вывел им с Томасом двух осёдланных лошадей.
– Он же прислуга! – пренебрежительно фыркнул Томас.
– Он мой друг, – удивлённо отозвался Честер.
– Пфр, – Томас ясно дал понять, как он относился к тому, что простолюдин мог быть другом аристократа.
– В следующий раз, – сказал Фредди, обращаясь к Честеру и игнорируя Томаса.
– Тоже верно, а то этот наверняка настучит моему отцу, – рассмеялся Честер.
– Вообще-то я нахожусь здесь и всё слышу! – возмутился Томас.
– Ага, – кивнул Честер.
Томас ему не нравился. За полдня, что тот находился у них в гостях, он успел устроить с дюжину истерик по всем возможным поводам, то недовольный температурой чая, то жалуясь на скуку. И всякий раз лорд Блэквуд спешил выполнить прихоть и каприз своего чада.
– Что «ага»?
– Ты находишься здесь и всё слышишь, – ответил Честер. – Ну что, поехали прокатимся? Может быть, наперегонки? Здесь кстати недалеко трасса, где тренируются лошади для стипль-чеза. Если там никого нет, можем попрыгать!
– Я могу упасть и пораниться, – надменно сказал Томас.
Честер окинул его взглядом и пожал плечами.
Для него смысл верховой езды был в том, что она дарила ему острые ощущения. Какая радость была в том, чтобы ездить шагом?
– Ладно, не отставай, – сказал Честер и пустил свою лошадь рысью.
5.
– Чарли дружит с конюхом! – первым делом выпалил Томас, когда они с Честером вернулись с прогулки верхом.
Честер закатил глаза к потолку.
– Маленький ябеда, – сказал он.
– Папа! Он меня обозвал! А ещё он пытался уговорить меня поехать прыгать через заборы! И называл трусом!
– Я не называл тебя трусом! – запротестовал Честер, помимо воли начиная улыбаться до самых ушей.
– Он называл меня трусом и дразнил! И сейчас обзывается! Я не хочу здесь больше оставаться! Я хочу домой!
– Гарри, – лорд Блэквуд едва заметно поморщился, – боюсь, Чарльзу придётся извиниться. Иначе мне действительно придётся уехать.
Честер уже был готов возмутиться и заявить, что не будет он извиняться перед этим малолетним придурком, но, похоже, поведение юного Блэквуда отчаянно действовало на нервы и самому лорду Честерфилду. И, видимо, он не так уж и дорожил своей дружбой с Блэквудом-старшим.
– Прошу прощения, но я не вижу причин для того, чтобы мой сын приносил извинения, – невозмутимо пожал плечами отец Честера. – Может быть, Томасу и правда следует отправиться домой?
Томас опешил. До сегодняшнего дня его требования всегда выполнялись.
Честер опешил ничуть не меньше. Это на его памяти был первый (и последний) раз, когда отец встал на его сторону.
6.
Следующая встреча Честера и Томаса состоялась спустя четыре года.
К тому времени Честер забыл про свою мечту стать жокеем. Теперь он хотел стать рок-звездой. Хотя основная волна популярности этой музыки не успела ещё накрыть Англию, Честер был не единственным, кто грезил о славе музыканта. Многие мальчишки поддавались чарам блюза и рок-н-ролла. Правда, в отличие от этих мальчишек, Честер не слишком интересовался гитарами. Его увлекали барабаны.
С рок-н-роллом он познакомился на скачках, куда в очередной раз сбежал вместе с Фредди и его кузеном. Нередко на таких мероприятиях выступали группы, в основном они играли кавер-версии джазовых стандартов, но однажды вечером молодые музыканты исполняли все хиты из американских чартов, и Честер влюбился, окончательно и бесповоротно, в музыку, которая была насквозь пропитана бунтарским духом. Буквально на следующий день после этого Честер начал знакомиться с оригиналами услышанных тем вечером песен – он брал у друзей или покупал себе пластинки и мог часами напролёт их слушать.
Честер умел неплохо играть на фортепиано – с восьми лет к нему каждую неделю приходил учитель. Но до знакомства с Джерри Ли Льюисом он даже не подозревал, что этот классический инструмент мог быть таким дерзким и интересным! И всё же клавишные не вызывали в нём настоящей страсти. На деньги, полученные за очередную выигрышную ставку, он купил себе дешёвую подержанную гитару, но если слушать, как на гитаре играют другие, ему нравилось, то играть самому казалось скучным. Может, ему просто не хватало терпения. Совершенно точно ему не хватало мастерства.
Тогда Честер решил попробовать барабаны – именно в них, как ему казалось, заключалась простая и неподдельная магия рок-н-ролла, пусть даже потенциал этого инструмента до сих пор не был полностью раскрыт (и только один барабанщик – совсем юный, ненамного старше самого Честера, успел уловить эту суть, так что Честер, услышав Кита Муна ещё в составе его первой группы, сразу понял, на кого он хотел быть похожим!).
Свою первую установку Честер собирал по частям. Он покупал новый барабан или тарелку всякий раз, когда делал удачную ставку. А летом, когда ему исполнилось двенадцать, Честер в тайне от отца устроился работать на конюшню к Джереми. Проводил там утренние часы – с пяти и до семи, ухаживая за лошадьми и выводя их на утренние упражнения. Это позволило ему заработать на оставшуюся часть установки. Он хранил её в здании старой заброшенной конюшни на территории поместья и там же репетировал, сначала в одиночестве, потом вместе со своими группами: барабанщик всегда был нарасхват, а уж барабанщик с собственной установкой и местом для репетиций – тем более! Даже несмотря на столь юный возраст и на то, что из Лондона до его поместья приходилось добираться на машине около часа, а попадаться на глаза лорду Честерфилду было строго-настрого запрещено – всё это было лишь дополнительным приключением для начинающих музыкантов.
Своё происхождение от товарищей по группам Честер скрывал. Рассказывал, что он был всего лишь конюхом, хотя мало кто ему верил – искоренить из своей речи аристократический акцент наследнику лорда так и не удалось.
Когда Честеру исполнилось четырнадцать, отец задумался о том, чтобы отправить сына в какой-нибудь интернат, но в конечном итоге решил, что тот должен оставаться под его личным присмотром, и Честера перевели в школу Вестминстера. Именно там он, сам того не ожидая, снова встретился с Томасом.
За прошедшие годы Томас изменился. Он научился скрывать свои капризы, хитрить и плести интриги за спинами других. Но Честер совершенно этого не замечал и наивно полагал, что перемены были в лучшую сторону. Друзьями они, впрочем, так и не стали.
В школе Честер стал душой компании. Он умел насмешить одноклассников, если не своими высказываниями, особенно в спорах с учителями, так своей неуклюжестью. И Томас, который до этого держал внимание класса на себе, был не слишком-то доволен появлением конкурента. Особенно учитывая, что Честер имел весьма привлекательную внешность – блондин с хитрым блеском в серых глазах и по-мальчишески открытой улыбкой, он легко заводил приятелей и вызывал восхищённые вздохи у девчонок.
Впрочем, сам Честер пока не обращал внимания на девушек, его страстью был рок-н-ролл – и по-прежнему немного лошади! – так что он не замечал откровенной ревности со стороны Томаса.
Глава 2.
1.
К семнадцати годам Честер не растерял присущей ему жизнерадостности, и мало что могло заставить улыбку исчезнуть с его лица, хотя это совсем не означало, что у него не было поводов для недовольства своей жизнью. Его борьба с отцом не прекращалась ни на минуту. Несколько раз лорд Честерфилд срывал со стен в комнате сына плакаты с рок-группами и сжигал их в камине. Несколько раз он ломал в ярости коллекцию его пластинок. Но Честер снова и снова развешивал фотографии по своим местам. Снова и снова покупал альбомы и синглы своих кумиров. Он был упрямым – как и его отец. И их пререкания могли заходить достаточно далеко. Отец требовал одного – Честер сопротивлялся. И не всегда потому, что был по-настоящему против. Но он на дух не переносил принуждение и наотрез отказывался делать то, что его заставляли.
Вопреки запретам он продолжал играть на барабанах в группах и иногда выбирался по вечерам послушать концерты любимых музыкантов в местных лондонских клубах. Его барабаны по-прежнему оставались в старой конюшне в поместье, и Честер вместе с ребятами, у кого уже были водительские права, ездил туда репетировать.
Нередко он проводил вечера в баре, где работал барменом его бывший приятель по группе, а теперь просто хороший друг Эл. Эл был всего на несколько лет старше и заменил Честеру брата, которого у него никогда не было. Со своими светлыми кудрявыми локонами и усами он напоминал Честеру мушкетёра – и, разумеется, это постоянно становилось поводом для смеха, на который Эл никогда не обижался. Он вообще никогда ни на что не обижался и, кажется, как и сам Честер, всегда был в хорошем настроении и с невозмутимой стойкостью переносил все невзгоды своей жизни. Не так давно Эл устроился работать в новый клуб, и сегодня Честер собирался туда на концерт одной из своих самых любимых групп – «The Who».
Честер подошёл к письменному столу и выдвинул верхний ящик, где россыпью лежали монеты. Несмотря на богатство, родители не баловали Честера карманными, он понемногу зарабатывал здесь и там, то на конюшне, то ставками. Самым приятным было получить небольшой гонорар за выступления с группой. И весь свой заработок Честер почти моментально тратил – на выпивку друзьям, на пластинки, на новые палки взамен сломавшихся, на одежду, которую никогда бы в жизни не одобрил его отец…
Честер собрал все монеты – около семи фунтов с мелочью, убрал их в карман расклешённых джинсов. Потом подошёл к зеркалу и критически оглядел себя со всех сторон: белая рубашка с рюшами и замысловатым узором, вышитым толстой чёрной нитью. Тяжёлый кулон в виде уробороса торчал из-под распахнутого ворота. Это украшение совершенно ничего для него не значило, просто, по мнению Честера, очень круто смотрелось. Поверх рубашки – бирюзовый вельветовый пиджак. Довершая образ, светлые волосы падали на лоб неопрятной чёлкой.
Честер рассмеялся собственному отражению – его внешний вид идеально подходил к мероприятию, на которое он собирался. Оставалось только незаметно улизнуть из дома, чтобы избежать ненужных расспросов.
2.
Честер осторожно прикрыл дверь в свою комнату и, стараясь не шуметь, прошёл к лестнице. Шагнул на ступеньку, неуклюже зацепился за широкую штанину тупым носком ботинка на не очень высоком, но массивном каблуке, и едва не упал, но вовремя ухватился за перила. Он тихо выругался себе под нос, сдерживая смех.
Оставшуюся часть лестничного пролёта Честер преодолел без приключений. На втором этаже он на несколько секунд остановился и прислушался. Он предполагал, что отец был в своём кабинете, как и всегда после чаепития. А мать наверняка дремала в гостиной. Всё было тихо. Честер ускорил шаг и стремительно сбежал до конца лестницы, перепрыгивая через ступеньки. Спрыгнув с последней, он замер на месте.
Лорд Честерфилд стоял в холле и недовольно морщился, глядя на одежду сына. Однако никаких замечаний на этот счёт не последовало. В руках у лорда был конверт с гербом Оксфорда.
– У меня хорошие новости, Чарльз, – лорд кивнул головой в сторону столовой, приглашая Честера пройти туда для разговора.
– А это не может подождать до завтра? – Честер бросил короткий взгляд на часы – пять минут седьмого, а значит у него оставался час на то, чтобы добраться до клуба.
– Нет, – отрезал лорд. – Ты вполне можешь уделить разговору со мной несколько минут. К слову, прежде чем ты отправишься куда-либо в таком виде, я хочу услышать подробное объяснение, куда именно ты собрался.
Честер прикусил нижнюю губы и прошёл в столовую.
– У меня хорошие новости, Чарльз, – повторил лорд и разложил на столе содержимое конверта – лист бумаги, тоже с гербом Оксфорда, на котором было что-то написано.
Честер лишь изогнул одну бровь и выжидающе посмотрел на отца.
– Тебя готовы принять в Оксфорде после того, как ты сдашь экзамены высшего уровня.
– Хорошо, – безразлично кивнул Честер, скорее, чтобы быстрее отделаться от этого разговора.
– Если ты поступишь туда, я выделю тебе содержание, пятьдесят фунтов в неделю, – лорд внимательно посмотрел на сына, оценивая его реакцию.
Честер в лёгком удивлении вскинул брови – с чего вдруг такая щедрость?
– С одним условием, – продолжил лорд, не дождавшись вопросов от Честера. Тот хмыкнул, но промолчал.
– Ты оставишь свои занятия барабанами.
– Что?! – оторопел Честер.
– С этим можно было как-то мириться, пока ты был ребёнком, Чарльз. Но ты уже взрослый. А взрослый должен вести себя подобающим образом…
– Подожди-подожди-подожди! – перебил его Честер. В нём постепенно поднималось возмущение. Он позабыл о концерте, на который так старательно собирался и которого так ждал. В ушах глухо отдавался каждый учащённый удар сердца.
– Чарльз, не веди себя, как избалованный ребёнок! Молодому человеку твоих кровей не пристало заниматься всякой ерундой и одеваться в эти тряпки!
– Это моя жизнь! И я сам в праве решать, чем мне заниматься и во что одеваться! – глаза Честера вспыхнули огнём негодования и протеста.
– А я запрещаю тебе, – холодно процедил сквозь зубы лорд.
– Ты не имеешь права! Я уже взрослый! Ты сам это сказал!
– Да? Напомни, в таком случае, под чьей крышей ты живёшь и кто отвечает за тебя, пока тебе не исполнится двадцать один, – сухо сказал лорд. – Я не дам тебе больше ни пенни, если ты не бросишь заниматься тем, что ты по какому-то недоразумению называешь музыкой!
– Да? А если я скажу, что мне наплевать на твои деньги? И что ты можешь засунуть их себе в глотку? – вспылил Честер. Ещё ни разу их с отцом противостояние не выливалось в столь бурные сцены и ещё ни разу Честер не позволял себе таких высказываний в адрес лорда.
– Это твоё последнее слово?
– О, да! И можешь не сомневаться, я его сдержу! – Честер развернулся на сто восемьдесят градусов и решительно шагнул из комнаты.
– Что ж, мне тоже есть, что тебе на это ответить. Я запрещаю тебе заниматься музыкой. Я запрещаю тебе куда-либо уходить и, кстати, я знаю про старую конюшню.
Честер замер на месте – он уже тянулся к пальто, когда услышал в голосе отца какие-то новые зловещие интонации.
– Что ты имеешь ввиду? – спросил Честер, обернувшись.
– К сожалению, сегодня она сгорела. Вместе со всем содержимым, – сказал лорд, с удовлетворением наблюдая, как дрогнули губы Честера – на этот раз не от смеха.
– Что ты имеешь ввиду? – тихо повторил Честер свой вопрос.
– Я же говорил, что заставлю тебя меня слушаться. К сожалению, твои барабаны сгорели во время пожара. И то же самое случится с новыми, если ты вдруг захочешь их купить.
– Что ты наделал? – Честер посмотрел на отца с нескрываемой ненавистью.
– И как только ты выйдешь за порог, твоя гитара и все твои пластинки тоже окажутся в камине. Можешь не сомневаться, – спокойно сказал лорд.
Честер встряхнул головой, выводя себя из оцепенения. Он вдруг понял, что его больше ничего не связывало с этим домом и с людьми, которые здесь жили. Он взял с вешалки пальто, досадуя, что запутался в рукаве и никак не мог его надеть. Вопреки злости, которая буквально его душила, Честер почувствовал, что вот-вот рассмеётся, и поспешно направился к входной двери, прежде чем идиотская улыбка растянется на его лице. Он не хотел, чтобы сейчас отец видел его улыбку.
– Ну и что ты, по-твоему, делаешь?
– Ухожу, – сказал Честер тихо, едва разжимая зубы.
– Ты дурак! Куда ты пойдёшь? На что ты будешь жить?
– Да скачи ты конём! – отозвался Честер, распахнул дверь и вышел на улицу.
В ушах шумело, он был в смятении, в ярости, в негодовании. Честер сделал первый шаг на тротуар, на ходу влезая наконец в пальто и застёгивая пуговицы, и теперь всё-таки широко улыбнулся. Свобода. Первый раз в жизни он был по-настоящему свободным. А оттого – безусловно счастливым.
Он не представлял себе, как будет жить дальше. И его неприятно саднила тоска по пропавшей установке – она стоила не очень больших денег, но всё равно была ему дорога. В словах отца он не сомневался – если тот говорил, что барабаны сгорели в огне, значит, так оно и было. И Честер воспринял это как личное предательство. Ярость и возмущение клокотали у него в груди. И вместе с тем он действительно был счастлив. Он наконец вырвался из своего плена. На этот раз – навсегда.