Падшие ради света. Легенды Пурпурного Города

Через три дня Зельды не стало. Отпевали ее в маленькой часовне на старом кладбище.

Глава 7

Старое кладбище. Часть 3

«Боль. Невыразимая боль. И совершенно неважно, кто… сейчас смотрит на меня, желая разделить со мной этот миг… В минуты такой боли ты всегда одинок».

Э. Райс «Вампир Лестат»

Зельда умерла в конце января. Произошло это в то время суток, когда обычно и происходит самое неумолимое зло, – после полуночи. Алекс в ту ночь зачиталась в приютившей ее на время болезни бабушки гостиной. Проходя мимо двух смежных спален на кухню, она каждый раз останавливалась возле первой двери, чтобы уловить сбивчивое дыхание больной. Мать спала на удивление крепко, и неблагодарную роль ночного стража девушка взяла на себя. Собравшись в очередной раз на кухню, она прислушалась у двери своей бывшей комнаты, и до нее не долетело ни звука. Постояв в нерешительности с минуту, она так и не смогла заставить себя ступить во тьму спальни. Вместо этого она пошла в материнскую комнату. «Как сладко она спит», – подумала Александрина, глядя на безмятежное лицо мамы. И сейчас именно ей предстоит нарушить этот нечаянный покой. Она слегка коснулась плеча Катрины, и та тут же открыла глаза. «Там… бабушка…», – только и смогла пробормотать девушка. Мать вскочила с постели и бросилась в соседнюю комнату…

Дальнейшее Алекс помнила смутно. Память сохранила лишь осколки воспоминаний, состоявшие из жалобного плача мамы, возгласов набежавших соседок, хлопаний дверями и бесконечных телефонных звонков. Все бегали и хлопотали, и только Алекс никак не могла влиться в эту печальную, но стремительную кутерьму. Забытая всеми, она лишь наблюдала за происходившим. Когда первые потрясения и приготовления были позади, про нее вспомнили, и Катрина закрыла ее в своей комнате. Теперь девушка могла только догадываться о том, что творилось в доме. В конце концов, мать со своими деловитыми помощницами уехала в похоронное бюро, оставив ее одну. Почему-то никому из этих активисток не пришло в голову побыть с ней. Наверное, о ней снова забыли. Ну и ладно, ей никто и не нужен.

Алекс забралась под одеяло и застывшим взглядом уставилась в потолок. К своему удивлению, она не испытывала ни страха, ни горечи. Бог, наконец, услышал ее, так чего же горевать? Она и сама не подозревала, насколько внутренне была готова к такому исходу. «А вот мама не готова», – подумалось ей.

Она лежала с сухими глазами и ждала возвращения людей. Живых людей. От мысли о том, что в соседней комнате лежит мертвая бабушка, было немного не по себе. Не потому, что она ее боялась. Алекс была уверена, что душа покойной никогда не причинит ей зла. Просто она чувствовала, что теперь должна сделать то, чего не осмелилась, пока бабушка была еще жива, – подойти и попрощаться. Но она снова не могла себя заставить. Кто знает, как смерть могла исказить черты родного лица? Вдруг за дверью спальни, оккупированной страшной болезнью, таилось зрелище, которое до конца жизни будет преследовать ее в кошмарах? Нет, лучше не высовываться. У нее еще будет время попрощаться.

Алекс не имела представления, сколько пролежала в постели мамы. Она не знала, который час, но догадывалась, что уже глубокая ночь. Тело и разум просили о полноценном отдыхе, но она была слишком взбудоражена, чтобы уснуть, и ей оставалось просто лежать и ждать. Наконец, услышав в коридоре голоса, она вздохнула с облегчением.

Вскоре соседки ушли, и Катрина легла под одеяло к дочери. Алекс не знала, спала ли мама в ту ночь. Сама она уснула сразу, как только щелкнул выключатель.

На следующий день они пошли договариваться насчет похорон. Собственно, договаривалась только Катрина. Просто в этот раз она не забыла, что не стоит оставлять дочь одну с покойной, и взяла ее с собой.

Поначалу Александрина даже не поняла, куда они направлялись. Она видела, что мать пыталась делать хорошую мину при плохой игре, и боялась нарушить это хрупкое равновесие. Когда они подошли к остановке, Алекс подумала, что они поедут в церковь в центре города. Однако, какого же было ее удивление, когда через три остановки они вышли и направились прямиком в голубую часовню через ужасное старое кладбище.

В этот раз Александрина не ощутила там ничьего присутствия. Ей уже не казалось, что мертвецы смотрели на нее и тянули к ней свои призрачные руки. В тот холодный день это было самое обычное кладбище провинциального города, на котором давно не хоронят, а потому пришедшее в крайний упадок. Пасмурная и ветреная погода еще более усиливала атмосферу царивших здесь упадка и обветшалости. Падавшие снежинки мерцали в морозном воздухе, как будто на небесах ткали белый саван, с каждой секундой становившийся все плотнее. Снег скрипел под ногами и быстро покрывал могильные плиты, окутывая каждую искрившимся зефирным облаком. Контраст почерневшего камня и невесомой белизны укрывавшей его снежной шапки создавал впечатление иллюзорности и ирреальности происходившего. Александрине начало казаться, что они попали в какой-то другой мир. Она все хотела получше разглядеть кладбище, убедиться, что оно настоящее, но они шли слишком быстро, а снежная пелена сгущалась все сильнее. Снег налипал на ресницы и рассыпался по волосам, украшая их тонким кружевом.

Когда мать с дочерью подошли, наконец, к дверям часовни, метель разразилась с небывалой силой. Это место снова спасло ее, на этот раз от разыгравшейся непогоды. Катрина посадила Алекс на деревянную скамейку, стоявшую в южной части церкви, наказав ждать ее здесь, а сама направилась на поиски священника. Алекс устроилась в темном уголке, наслаждаясь теплом и покоем. Ей нравилось смотреть на горевшие свечи и озаренные их призрачным светом лики святых. Еще никогда ей не было так хорошо в церкви. Казалось, что только сейчас в этом самом месте напряжение, копившееся в ней на протяжении многих недель, начинало потихоньку отпускать. Она бы с удовольствием положила уставшую голову на скамейку и задремала бы. Однако такую вольность она себе позволить не решилась.

Вдруг как будто из ниоткуда у ног девушки возникла серая кошка. В том, что это именно кошка, а не кот сомневаться не приходилось, – все в ее плавном, в меру упитанном маленьком тельце дышало женственной грацией. Мордочка тоже была округлая, с большими янтарными глазами. Алекс откуда-то знала, что это взрослая особь, хотя размеры ее были до умиления небольшими. Пушистый серый хвост превосходил длиной свою обладательницу. Алекс сразу заметила печальную особенность этой представительницы кошачьих – перебитую лапку. Передняя левая лапа была в два раза короче остальных, и животное не могло наступать на нее, а потому было вынуждено передвигаться на трех. Из-за этого дефекта кошечка заметно прихрамывала, но ходила довольно шустро.

Подойдя к Александрине, она потерлась мордочкой о ее ноги и мелодично мяукнула. Алекс очень любила кошек, и, сколько она себя помнила, дома постоянно шли ожесточенные бои за то, чтобы завести пушистого питомца. Катрина была категорически против и на правах взрослой всегда побеждала. Алекс лишь оставалось тискать тех животных, которые время от времени встречались на ее жизненном пути, – как сейчас. Тронутая доверчивым и дружелюбным поведением этой милой малышки, девушка взяла ее на руки, стараясь не задеть больную лапу, при взгляде на которую сердце обливалось кровью. Новоиспеченная подружка уютно расположилась у нее на коленях и благосклонно позволила себя погладить. Проходившая мимо работница церковной лавки, заметив эту идиллическую картину, сочла нужным дать некоторые объяснения:

– Это наша Дымка. Еще весной подобрали ее со сломанной лапой. Вылечили, она и осталась тут жить. А что ей? Кормят, поят – хорошо.

Алекс была в изумлении. Она и не подозревала, что кошки бывают церковными. От всей души порадовалась она за пушистую красавицу. «А чего тут удивляться? В церкви же добрые люди, и помогают они всем – всем живым существам. Как хорошо, что кошечке так повезло, и она попала именно сюда», – подумалось ей.

Вскоре вернулась Катрина, и Алекс вынуждена была попрощаться с Дымкой. По дороге на остановку она рассказала маме историю кошки, и та впервые за это утро улыбнулась.

На следующий день состоялись похороны. Утро в церкви началось со службы, которую Алекс мужественно выстояла до конца. Жар свечей и запах ладана кружили голову, но она не стала следовать примеру некоторых прихожан и выходить проветриться на улицу. Ей не хотелось пропустить ни слова из уст священника. Впоследствии она абсолютно ничего не помнила из той так поразившей ее проповеди. В памяти остались лишь мысли и чувства, которые возникали в ней, когда звучный голос святого отца раздавался под сводами темной часовни. Его слова были самыми правильными и уместными из всех, когда-либо ею слышанных. Отрадно и благостно исстрадавшемуся сердцу было впитывать их великий и вместе с тем такой простой смысл. Они несли свет и утешение, которых Алекс так не хватало. Бабушка больше не могла дать ей всего этого, а больше она не знала никого, к кому можно было бы обратиться. И вдруг оказалось, что эти редкие сокровища всегда были здесь, в этом приютившемся на страшном кладбище здании. Нужно было только сделать усилие и открыть дверь. Но теперь она знает, где искать милосердный свет, который золотыми потоками омывал ее иссохшую в тоске душу.

После службы началось отпевание. Часовню заполнили родные и близкие мисс Зельды. Рядом с ее гробом стоял еще один, у которого тоже собралась толпа скорбевших. Заглянуть в тот гроб Алекс не решилась. На сей раз слова священника были ей не понятны, они не несли успокоения и благодати, не изливали на сердце сладостный свет. Происходившее все больше угнетало ее. Казалось, близился час Х, и все это время с момента бабушкиной смерти было передышкой перед чем-то страшным. Но что может быть страшнее смерти?

В тот день Александрине был явлен ответ. Страшнее смерти бывают только похороны. Хоронили Зельду на загородном кладбище. Дорога туда занимала около часа. Пока небольшой автобус медленно скользил по зимней дороге, внутри него велись самые разнообразные разговоры. Казалось, женщины ехали не на похороны, а по каким-то бытовым делам – на рынок, к примеру. Расслабленная этой непринужденной атмосферой, Алекс не хотела думать о том, что им всем предстояло. Возможно, остальные тоже не хотели, а потому и занимали себя досужей болтовней.

Когда автобус резко затормозил, сердце Александрины забилось в острых когтях страха. Вынули гроб, и при свете безжалостного солнца Алекс во всех подробностях смогла разглядеть белое недвижимое лицо в нем. Все оцепенение, в которое душа заковала себя в ночь смерти, разом разбилось, словно острый камень кинули на ледяное кружево, тонкой коркой затянувшее беспокойную воду. Острые грани камня проделали огромную брешь в ломкой пленке, и вода фонтаном хлынула вверх. Это была соленая вода, вода с примесью слез.

Александрину сотрясали доходившие до судорог рыдания, и сердце ее продолжало сжиматься в неумолимой смертельной тоске. Горе было не в том, что самого близкого человека больше нет, а в том, что никогда, никогда больше не сможет она сказать ему последнее «прости» и «прощай».

Остальное она помнила, как во сне. Сначала был путь к вырытой могиле, сопровождавшийся стонами, криками и воплями. Мать билась в истерике, обращая к покойнице десятки упреков. Когда гроб опустили в могилу, стенания стали совсем уж невыносимыми, и Алекс с каким-то отрешенным удивлением поняла, что ее голос тоже принадлежит общему хору плача. Не помня себя, она подошла к усопшей и поцеловала холодный лоб. Казалось, это сделала не она, а ее тень, отделившаяся от нее, а она просто стояла и наблюдала. Сквозь пелену слез она не могла различить, кто именно к ней подходил, обнимал и говорил слова утешения. Она лишь кивала, не в силах вымолвить ни слова в ответ. Наконец, кто-то, заметив, что у нее зуб на зуб не попадал, увел ее в автобус. В этот момент гроб только начали закидывать землей. К обеду мороз ударил крепкий. Алекс уже давно не чувствовала своих ног, а потому была благодарна, что все решили за нее.

Дорогу домой она не помнила совсем. Возможно, она провалилась в забытье, а может, просто сидела и без единой мысли смотрела в окно. Следующее воспоминание касалось уже поминок, которые проходили в кафе недалеко от их дома. Большинство присутствовавших изрядно заливали горе имевшимися в изобилии крепкими напитками и не менее изрядно закусывали их многочисленными блюдами. При этом разговоры за столом, как и в автобусе, велись самые отвлеченные и праздные. Так уж устроены люди – они не могут горевать без передышки. После сильнейшего стресса, умноженного на ранний подъем, тряскую дорогу и пребывание на морозе, организм начинает вопить хотя бы о небольшом отдыхе, особенно, если попадает в теплое помещение, где есть хороший стол и мирная компания. Все это способствует расслаблению и даже небольшой забывчивости касательно той цели, что собрала всех за этим самым столом. Надо признать, что Алекс, у которой в желудке было пусто, поддалась всеобщему настроению. Вдоволь наевшись, она продолжала сидеть на своем месте, рассеянно слушая разговоры взрослых. Это было лучше, чем плакать одной, уткнувшись в подушку. А она не сомневалась, что занялась бы именно этим, окажись сейчас в своей комнате.

Но все хорошее когда-нибудь кончается – кончились и поминки. На Ледцбор спустились ранние зимние сумерки, и скорбевшие, утомленные горем и обильной трапезой, начали расходиться. Забрав оставшиеся еду и алкоголь, мисс Гейл с приехавшими из другого города родственницами и несколькими соседками тоже собралась домой. Катрина была рада, что эти родственницы заночуют сегодня у них, – слишком пусто стало в квартире. Пусто и невыносимо тоскливо.

Женщины уселись на кухне и продолжили поминать покойную, а Алекс пошла к себе. Ей стало невмоготу слушать их разговоры, то и дело перескакивавшие на самые немыслимые темы. Она решила, что это неуважение к памяти бабушки. Похороны превращались в банальное застолье, и она больше не хотела в этом участвовать. Закрывшись у себя в комнате, она взяла наушники и включила любимую музыку.

Нежный голос распарывал тьму, застилавшую глаза под сомкнутыми веками, ту страшную тьму, которая дымными кольцами окутывала трепетавшую душу. Как же вырваться из этой холодной тьмы в мир, где милосердный свет изливал на нее золотые потоки, в мир, где царит добро? И возможно ли это теперь? Или тьма накроет ее с головой, и, лишенная той надежной опоры, без которой не мыслила своей жизни, она останется среди теней навсегда? Теней со старого кладбища, протягивавших к ней призрачные руки, выползавших из-под могильных плит, чтобы схватить ее и похоронить там, где уже не хоронят, – в своем царстве смерти и мрака? Как не покориться боли, когда она снова одна в заброшенном Сайлент-Хилле?.. Не пытайся спрятаться – это бессмысленно. Сотни теней выкрикивают ее имя. Не закрывай глаза, иначе увидишь их всех и сойдешь с ума. Не выключай свет, ведь внутри тебя поселилась ночь. Никогда не засыпай. Не умирай.

Глава 8

Эндимион

«Была еще и старая любовь, муки… и надежды, свойственные сильной страсти, – иногда они вспыхивали и разгорались, а иногда слабо мерцали среди страшных теней и тьмы».

Дж. Шеридан Ле Фаню «Дом у кладбища»

После смерти Зельды началась у Александрины и Катрины совсем другая жизнь. На первый взгляд, в их привычном укладе мало что поменялось. По утрам Алекс как обычно шла в школу, а ее мать на работу. Иногда они вместе ходили по магазинам, на рынок или в церковь. На этом их совместный досуг и ограничивался – тоже, впрочем, как обычно. Разве что появились бесконечные разговоры об их общем горе. Утрата для обеих была поистине невосполнимой, и в первое время горькую отраду находили они в том, чтобы бередить незаживавшую рану. Несколько раз в неделю усаживались они вечерами на их маленькой, оклеенной веселыми оранжевыми обоями кухоньке, наливали в большие кружки горячий сладкий чай и вели неспешные беседы, вспоминая в них покойную и сетуя на то, как тяжело без нее.

Их новые трудности не ограничивались душевными страданиями. Дело было и в материально-бытовой стороне жизни. И мать, и дочь настолько привыкли во всем полагаться на старшую родственницу, что ее неизменная поддержка воспринималась ими как должное. И только сейчас, невозвратимо лишившись этой не всегда заметной помощи, они ощутили предельно остро, насколько сильно были зависимы от Зельды. Она была их надежной опорой, их столпом стабильности, залогом душевного и финансового благополучия. Во время ее болезни горе застилало глаза, и они не сознавали, сколь много теряли. Теперь же, когда жизнь начала входить в привычную колею, они увидели, что в тонком покрывале повседневности образовалась огромная дыра, которую невозможно залатать. И даже прикрыть эту дыру было нечем – настолько беспомощными оказались они перед лицом такого грозного врага, как быт. Александрину и Катрину нельзя было назвать безответственными лентяйками; просто в свое время они всецело доверились Зельде, которой всегда было виднее, что и как для них лучше. И теперь, когда в раковине росла гора немытой посуды, а в шкафу возвышалась еще более устрашавшая гора неглаженого белья; когда пыль толстым слоем покрывала мебель, а хлопья мусора торчали изо всех углов, они поняли, сколь много делала для них эта удивительная женщина, которая всегда все успевала. Она гладила, подметала, мыла и готовила, а им казалось, что дом сам себя убирал, посуда сама мылась, а плита сама кухарничала. Они приходили в чистую уютную квартиру, где их ждал горячий ужин, и воспринимали это как само собой разумевшееся. Конечно, они благодарили, но, проглотив последний кусочек, тут же забывали, о чем именно. Не сказать, что сами они по дому никогда ничего не делали. Делали, но, так как Зельда брала на себя основную часть работы, то оставшееся было не в тягость. Лишь после ее смерти они осознали, как много она им помогала, максимально облегчая бытовую сторону жизни.

Теперь же обе постоянно чувствовали себя слишком уставшими и подавленными, чтобы заниматься домашними делами, и бардак мало-мальски разгребался только строго по выходным. Конечно же, Катрина ворчала, что дочь ей не помогала. Она и раньше любила поворчать, а теперь и подавно, когда нашелся такой весомый повод. А за Алекс больше некому было заступиться… Она приходила домой на несколько часов раньше матери, и поэтому та считала, что к ее приходу дочь могла бы навести порядок и приготовить еду. Алекс возражала, что уставала не меньше Катрины; тем более ей нужно делать уроки, а не бегать по дому с тряпкой и сковородкой. Мисс Гейл ничего не оставалось, как готовить на выходных впрок, но на неделю этого все равно не хватало. Алекс волей-неволей пришлось учиться стряпать кое-какие нехитрые блюда. Как выражалась Катрина, дешево и сердито.

Особенно радовало то, что дешево. После смерти Зельды дыра пробралась и в их семейный бюджет. Бабушка не только снабжала внучку карманными деньгами, но и покупала все, что было нужно молодой девушке. Катрина тоже не жаловалась – мать часто приносила им продукты, оплачивала коммунальные услуги и приобретала в дом все, что требовалось. С Зельдой они жили как за каменной стеной. Теперь же приходилось довольствоваться зарплатой продавца, оставлявшей желать лучшего. Этих денег хватало только на оплату услуг ЖКХ и на самые необходимые вещи и продукты. Алекс забыла об обновках, журналах и книгах.

Конечно же, Зельда оставила им небольшое наследство, но Катрина не хотела трогать эти деньги, мотивируя это тем, что Алекс еще поступать в ВУЗ и выходить замуж. Последняя причина неизменно веселила будущую невесту – настолько нелепой она ей казалась. Она не раз предлагала продать бабушкину квартиру, а деньги во что-то вложить или пустить в оборот. Если у них появится дополнительный заработок, будет несказанно легче. На худой конец, жилье можно сдавать. Но мать и слышать об этом не хотела. Чтобы осуществить эти планы, нужно было идти туда, разбирать вещи Зельды, а она к этому была не готова. Женщина не смирилась со смертью матери – единственного человека, с кем, как и Алекс, была по-настоящему близка.

Так они и жили – не очень хорошо, но и не совсем уж плохо. То ссорясь из-за быта и ворча друг на друга из-за банального непонимания – уж слишком разными они были, – то помогая друг другу и ведя задушевные беседы за дымившимся в кружках чаем. Мисс Зельда всегда была не только главой, но и сердцем этой маленькой семьи; именно благодаря ей такие непохожие друг на друга мать и дочь держались рядом и проводили вместе не самые худшие часы своей жизни. Она мирила их и сохраняла гармонию в этом подвластном ей маленьком мирке. И даже после смерти она не перестала выполнять эту функцию. Алекс не помнила, чтобы раньше вела с мамой такие доверительные разговоры. Теперь у нее не было возможности говорить с бабушкой, но была возможность говорить о бабушке – с мамой. Зельда словно превратилась в незримого покровителя двух женщин, в добрый дух растерянной и убитой горем семьи.

Однако этого было мало. Алекс хотелось обсуждать с мамой и другие темы – как раньше с бабушкой, – но она не решалась. А больше было не с кем. Она ощущала всепоглощающее одиночество, усугублявшееся чувством невосполнимой потери. Когда была выпита последняя кружка чая, а тема переговорена со всех сторон, ничего не оставалось, как идти в свою комнату и ложиться в постель. И тут ее подстерегали кладбищенские тени, тянувшие к ней свои длинные прозрачные руки. Иногда ей казалось, что они хотят задушить ее. Иногда – что забрать к себе на кладбище, накрыть могильной плитой и никогда не выпускать.

Ее спасала только музыка, да одно старое воспоминание, которое она выудила из самых дальних и потайных уголков души. Однажды, когда ей было особенно одиноко и страшно, мозг начал судорожно рыться в памяти в поисках того, за что можно было бы зацепиться, чтобы не потонуть в потоке мутных вод, изливаемых болезненными видениями. Ей нужна была какая-то светлая мысль, какая-то опора, которая удержит ее душу на плаву, чтобы той было легче дрейфовать среди темных волн тоски и одиночества. С горечью подумала она о том, что Зельда никогда больше ею не станет. Как бы ни хотелось, чтобы именно ее образ стал тем маяком, который освещал бы этот опасный путь, увы, это было невозможно. Даже думать о ней больно. Должно пройти время, чтобы она могла вспоминать светлый образ без надрывавшей боли, но лишь с грустью. Пока же рана была слишком кровава и свежа. Ее рваные края не затянуть нитью хороших воспоминаний. Нет, время еще не пришло.

Но что же тогда? Что делать – то ли плыть, то ли тонуть? Кто спасет ее? Впоследствии Алекс поняла, что спасла она себя сама. При всем желании это было не под силу никому. Но тогда, сбитая с толку и потерянная, она жестоко ошиблась. Она решила, что спас ее другой. Опрометчиво и легковерно возложила она венец спасителя на того, кто заслуживал этого меньше всех. На того, кто просто оказался в нужное время в нужном месте. Она решила, что сам Бог приготовил для нее яркой звездой вспыхнувшую в памяти встречу, воспоминание о которой спасло ее душу. С этого и началась пагубная страсть, которая так и не смогла изжить себя, – с идеализации и романтизации того, кто никогда не был этого достоин.

С тяжким сердцем привожу здесь дурацкое воспоминание, ставшее пресловутым лучом света в темном царстве. Случилось это за два года до описываемых событий. Четырнадцатилетняя девочка ждала с мамой автобус. Она сидела на деревянной скамейке внутри грязной, исписанной граффити, остановки, и, как и все окружающие, мучилась от удручавшей жары. Лето в тот год выдалось донельзя жаркое и сухое. Страдания Алекс усугубляла черная одежда. И хотя наряд ее состоял из простого однотонного топика на тонких лямках, короткой юбки в крупную складку и кружевных балеток, ей было нестерпимо жарко. Длинные черные пряди волос, казалось, накалились на солнце. Они прилипали к шее и щекам, и Алекс постоянно смахивала их на одно плечо. Капельки пота блестели на бледном лбу. Радовало только то, что направлялась она в самое подходящее для такой погоды место – на речку. Городской пляж, раскинувшийся на одном из берегов Фёры, был популярным местом в этот знойный день.

Нежданно-негаданно разлитую в воздухе удушливую истому нарушили разрозненные крики и звонкий смех. Они принадлежали подошедшим к остановке подросткам, которые сразу же завладели дотоле рассеянным вниманием девушки. Таких, как они, в их городке можно было встретить нечасто. Алекс, конечно, догадывалась, что где-то в Ледцборе должно было быть пристанище для таких молодых людей, но ей никогда не удавалось понять, где же оно. По этой причине она чувствовала себя отрезанной от мира сверстников. Ей не оставалось ничего большего, как убеждать себя в том, что ей хорошо и так, самой по себе. С обычными подростками ей было неинтересно, а потому она их сторонилась. А таких, как она, кто слушал бы рок и предпочитал особый стиль одежды, в их классе не было. Кроме школы, никакие общественные места она не посещала, поэтому общаться ей было решительно не с кем. Но у нее была любимая бабушка, которая заменяла ей всех сверстников вместе взятых. Поэтому в то время Алекс действительно не особо тяготилась тем, что не принадлежала ни к какой компании, что не было даже одного-единственного ровесника, с которым она могла бы разделить свои интересы и просто поговорить по душам.

Но сейчас, с нескрываемым любопытством рассматривая молодых людей, глубоко в сердце почувствовала она укол зависти. Она поймала себя на мысли, что до безумия хочет оказаться в их компании, хочет ехать на речку с ними, а не с мамой. Хочет быть одной из этих девушек, что мило улыбались и смотрели на парней открытым и смелым взглядом. Две юные леди были одеты в самые обычные шорты и топики, и на первый взгляд ничто не выдавало их приверженности к неформалам. Но присмотревшись получше, Алекс заметила серебряные кольца, шипованные браслеты и пирсинг в носу, ушах и пупке. А вот трое парней выглядели более колоритно – в черных футболках с логотипами рок-групп, тоже с пирсингом и даже с татуировками. На вид им было лет по семнадцать. Все они вели себя совершенно непринужденно. Непохоже было, что кто-то с кем-то в романтических отношениях, – атмосфера в этой компании царила исключительно дружеская. Они весело разговаривали, смеялись и передавали друг другу открытую бутылку газировки, к которой каждый ненадолго прикладывался. Ожидавшие автобус люди украдкой поглядывали на них с явным неодобрением либо отводили взгляд вовсе, как будто увидели что-то неприличное. Похоже, на той остановке Алекс была единственной, кто смотрел на неформалов с интересом и даже восхищением.

Наконец, пришел долгожданный автобус, ребята шумно забрались в него и уселись на самое дальнее сиденье. Алекс, сидевшая рядом с мамой спиной к водителю, продолжала окидывать любопытными взглядами колоритное общество. У нее было достаточно времени, чтобы рассмотреть их как следует. С непонятной ей самой радостью она увидела, что они вышли на той же остановке, что и она. По пути на пляж Алекс продолжала следить за подростками, которые шли чуть впереди.

Вскоре юноши и девушки приземлились на свободном островке. Мисс Гейл, тоже заприметившая это место, недовольно фыркнула. Им с Алекс пришлось пройти еще немного, и они расположились в нескольких метрах от шумной компании. Все три часа, что они пробыли на пляже, Александрина не переставала бросать в их сторону осторожные взгляды. Она просто не могла ничего с собой сделать. Десятки раз она решала про себя больше не смотреть на них, но это было сильнее ее. Казалось бы, ничего особенного не происходило – компания ребят купалась и загорала. Но неподдельное веселье и бившая из молодых загорелых тел энергия притягивали взгляд, как магнит. На них смотрели многие, но не так долго и как-то предосудительно, хотя они не совершали ничего плохого. Разве что время от времени курили, но делали это отнюдь не вызывающе, а повернувшись к зарослям камыша.

Особенно привлекал к себе внимание глупый Эндимион. Ну а кто же еще? Девочки всегда на таких западают. Он был красавчиком, и в этом была его сила. Прямые светло-русые, почти пшеничного цвета, волосы закрывали худые лопатки. Их блеску и шелковистости могла позавидовать любая красавица. Холодные голубые глаза смотрели отчужденно и были словно затуманены какой-то одному ему известной идеей, бившейся под стекляшками зрачков. Розовые губы были по-девичьи припухшими. Одной из самых приметных особенностей его лица были складки под нижними ресницами, придававшие ему вечно сонное выражение. Казалось, он постоянно летал в дальних далях и никак не мог прийти в себя.

Как красиво он держал сигарету! Какие тонкие изящные запястья с выпирающими косточками и голубыми дорожками вен. Плетеный браслет любовно обвивал эту грациозную руку. Какая «необыкновенная» татуировка в виде колючей проволоки, обагренной капельками крови, на предплечье. Как красиво поблескивала на его шее серебряная цепочка в свете заходящего солнца! Капельки воды бриллиантами сверкали на плоском животе и впалой груди. Длинные мокрые волосы обрамляли ангелоподобное лицо, прилипая к щекам с точеными скулами. Вся его стройная и высокая фигура излучала уверенность, и в то же время было в нем что-то болезненное. Чистая душа Алекс сразу же уловила это. Девушка никак не могла понять, что же с ним не так. Лицо, созданное для обложек девичьих журналов, таило в себе какой-то скрытый изъян, какой-то тайный дефект, который оставался в тени благодаря правильным точеным чертам. Такая бросающаяся в глаза красота способна скрыть многое. Она ослепляет.

Парень между тем не обращал на Алекс никакого внимания. Время от времени он перебрасывался веселыми фразами со своими друзьями, но, казалось, даже они его не слишком-то занимали. Один из них был низеньким толстячком, второй изящным брюнетом среднего роста с совсем еще мальчишескими чертами лица. Оба постоянно к нему обращались. Садились по обе стороны от него только после того, как садился он. Девушки не оказывали ему видимого предпочтения, но Алекс догадывалась, для кого все эти глупые смешки и виляния бедрами. Хотя, возможно, одну из них интересовал брюнет. Красавчика же не интересовал никто. Он заплывал дальше всех и подолгу держался далеко от своей компании. А потом возвращался под восторженные возгласы и широкие улыбки. Он забрызгивал водой девушек, тормошил парней и опять уплывал от них. А потом, чистый и прекрасный, садился на песок, раскуривал очередную сигарету, и ребята присоединялись к нему, словно призванные одним им слышным зовом. Девушки тоже выходили на берег, ложились на полотенца и загорали.