Чары зла и любви. Легенды Пурпурного Города

Глава 4

Ведьмина роща

«…реальный мир всегда остается самым желанным и усталость приходит только тогда, когда мир становится похожим на сон».

Э. Райс «Мумия, или Рамзес Проклятый»

Лес, что подступал к деревне, словно чужеземное чудовище, местные жители звали Ведьминой рощей. Кажется, никаких ведьм там не водилось, в отличие от зайцев, белок, лис и оленей. Однако это не отменяло того, что тема леса считалась неприличной, и редко кто поминал о нем всуе. А если уж приходилось, каких только метафор он ни удостаивался – проклятое место, пристанище дьявола и, конечно же, Ведьмина роща.

Эти названия казались Эль нелепыми. Она была уверена, что люди и сами не знали, чего именно стоило бояться. Этот страх передавался из поколения в поколение, и жители деревни впитывали его с молоком матери. Пропитывались им настолько, что сама мысль о том, чтобы пойти в лес казалась дикой, хотя никто не мог объяснить, что же такого опасного таило в себе это с виду совершенно обычное лоно природы. А если кто-то все же осмеливался прошмыгнуть мимо, то не слышал ничего, кроме пения птиц и жужжания насекомых.

Даже родители Эль не могли пролить свет на эту тайну просто потому, что они и сами ничего об этом не знали. Отец и мать помнили лишь, что с самого раннего детства им запрещалось приближаться к Ведьминой роще. Многие поколения семейств не сомневались, что лес таил в себе какое-то чудовищное зло, и всякий, кто осмелится пойти туда, никогда не вернется. Но при этом никто не располагал какой бы то ни было информацией. Не было зафиксировано ни одного случая пропажи человека. Не было ни одного даже самого нелепого рассказа очевидца. Ни одной заскорузлой легенды. Лесное зло было незримо, а потому ужасно, ведь больше всего пугает неизвестность.

Неизвестность пугала всех, кроме Эль. Она и раньше считала эти страхи выдумкой темного народа, который держался своих устаревших традиций и верований. В этой глухой деревеньке девушка всегда чувствовала себя не на своем месте хотя бы потому, что не заразилась местечковой истерией. Лишь обещание, данное родителям, останавливало ее от того, чтобы пойти и проверить, действительно ли среди дубов и сосен таилось вселенское зло.

Но что значило это обещание теперь? Оно превратилось в пыль, растворившуюся под дикими порывами неукротимого ветра.

Оставалось лишь улучить момент. И он не заставил себя ждать слишком долго. В конце сентября, спустя два месяца после указания духа, родители девушки отправились на ярмарку. Эль сказалась нездоровой, и ее оставили дома. Выждав некоторое время после их отъезда, девушка отправилась прямиком в Ведьмину рощу.

Когда она вступила под сень величавых дубов и пушистых елей, в ее сердце не было страха. Лишь восторг при виде открывшейся взору первозданной, глубокой в своей естественности, красоты. Никогда не видела она столь много деревьев. Осень начала вступать в свои права, и они выглядели ослепительно в своем золотом великолепии. Листья приятно шуршали под ногами. Эль бродила по тропинкам, устланным пестрым ковром, который природа словно соткала из разноцветных лоскутков, и наслаждалась неповторимым запахом. Все здесь дышало красотой и покоем. Красота природы была понятна и проста. Это была не та красота, что наполняла сердце жгучей кислотой, пропитывавшей его насквозь.

Нет, эта красота, словно целительный бальзам, вливалась внутрь, наполняя душу тихим восторгом, наполняя каждое мгновение жизни смыслом. Было отрадно от одной только мысли о том, что ты жив; что ты можешь ходить по опавшей листве; что твои глаза способны видеть окружавшее великолепие; что твое сердце не очерствело и может слиться воедино с духом природы. То была красота созидания, а не разрушения.

Но именно носительница разрушавшей душу силы направила ее в это сказочное место, где все дышало светом и покоем. Откуда все-таки это странное название – Ведьмина роща? Ничего ведьмовского тут не было. Это был поистине райский уголок природы, и одна мысль о том, что придется покинуть его, внушала тоску. Эль отогнала ее и долго бродила по тропинкам, не заходя слишком далеко. Заблудиться в первый же раз было ни к чему.

Когда солнечные лучи стали плотнее и прорезали пространство золотыми полосами, сердце Эль захлебнулось от восторга. И в то же время она поняла, что пора возвращаться. Днем здесь было не страшно, но кто знает, что таила в себе ночь?

С неохотой девушка покидала это волшебное место, зная наверняка, что будет возвращаться сюда снова и снова. Никаких сюрпризов лес не скрывал, но от того притягивал ее не меньше…

Однако самое интересное, как ни странно, поджидало Эль дома, на самом пороге. В сгущавшихся сумерках девушка стояла и разглядывала что-то, чего здесь никогда не было и не должно было быть. Серый камень был сплошь усыпан ягодами рябины, шиповника и снежноягодника, которые перемешивались с листьями и тонкими ветками кустарников.

Как же они сюда попали?..

Возле дома ничего такого не росло. Будто чья-то щедрая рука принесла и насыпала горстями все это изобилие на холодный камень, которому оно, однако, было совершенно ни к чему. Так же, как и Эль. Если родители увидят, то наверняка решат, что это ее проделки. Они были добры к ней, но от нее не могла укрыться их тревога. Порой мать говорила ей, что друзьями могут быть не только книги, но и живые люди. На что Эль отвечала, что люди обречены проигрывать в сравнении с книгами, особенно если это люди из их деревеньки. Потом появилась Адриана – не книга, но и не живой человек. Нечто гораздо лучше и того, и другого. А потом начались сны.

Эти сны, пропитанные запахом рябины, внушили ей страстную любовь к этому дереву, что не укрылось от ее матери. Однажды, когда Эль в очередной раз стояла под раскидистыми ветвями, подняв голову вверх и любуясь ягодами, мать смотрела на нее пристальным взглядом, который девушка не замечала. Лицо Эль озаряла неземная улыбка, словно она была не на этой грешной земле, а где-то в других мирах, наполненных чудесами.

– Знаешь, – сказала дочери Катрин, – рябина отгоняет злых духов.

Это была полноватая женщина с простым, но приятным лицом, на котором особенно выделялись большие голубые глаза, хранившие выражение детской наивности и в то же время затаенной печали.

– Правда? – откликнулась через некоторое время Эль, когда мать уже не ждала от нее ответа. Ее голос звучал так, словно она очнулась от тяжелого забытья.

– Да, разве я тебе не рассказывала?

Катрин оставила свое занятие – она собирала ягоды боярышника, которыми была усыпана земля под соседним деревом, – и повернулась к дочери.

– Конечно, нет. Ты не любишь разговоры про духов, – вздохнула девушка.

– А ты любишь, правда?

– Ну, это интереснее, чем рассуждения о том, почему один сорт моркови лучше, чем другой.

Катрин подошла к дочери, подняла голову и посмотрела на рябиновые гроздья так, будто видела их впервые.

– Я знаю, ты не такая, как мы, – заговорила она каким-то отрешенным голосом, которого Эль у нее никогда не слышала. – И папа знает. И каждый человек в этой деревне от мала до велика. Наверняка, тебе с нами смертельно скучно.

– Что ты, мама, что за глупости? – искренне возмутилась дочь. – Скучно мне только со сверстниками, а вы у меня самые лучшие и добрые родители в мире.

– Но мы не можем заменить тебе весь мир. Заменить других людей, – покачала головой женщина.

– Мне не нужны другие люди, – быстро сказала Эль, и в ее голосе от матери не утаилась горечь.

– Иногда я слышу, как ты с кем-то разговариваешь по ночам.

Это было настолько неожиданно, что в первые секунды Эль едва не задохнулась от удивления. Но она постаралась взять себя в руки. Сделав вид, что ее особенно заинтересовала нижняя ветка, она повернулась к ней и начала задумчиво поглаживать оранжево-красные ягоды, напоминавшие старые бусы. Стараясь, чтобы голос звучал непринужденно, дочь заговорила:

– Правда? Наверное, я разговариваю во сне… Иногда мне снятся очень яркие сны.

– Расскажи мне о них, Эль.

Мать снова встала рядом с ней и попыталась поймать ее взгляд. Но девушка не сводила глаз с ягод-бусин, что перекатывались в ее ладони.

– Зачем?.. Это же просто сны…

– Это твои сны. Кто тебе снится?

– Девушка… Очень красивая. Она очень добра ко мне, прямо, как ты.

Эль по-прежнему смотрела на рябину, поэтому не заметила, как при этих ее словах по лицу матери пробежала такая мрачная тень, при виде которой она бы наверняка содрогнулась. Окончательно успокоившись, Эль продолжила:

– Она тоже говорит, что я особенная. Поэтому она ко мне и приходит. Она рассказывает много удивительного, правда, на утро я почти все забываю. Но не ее саму, нет. Это лицо невозможно забыть.

– Как давно она тебе снится? – осторожно спросила Катрин.

– Чуть больше года.

– Как ее зовут?

– Адриана.

– Доченька, скажи… она мертва?

Голос Катрин дрожал, но она заставила себя произнести это.

Эль резко выпустила из ладони будто набухавшую в ней прохладную гроздь, и колючая ветка острым когтем скользнула по щеке. Она охнула от боли и неожиданности. Прижав к лицу руку, которая секунду назад сжимала податливые ягоды-бусины, она стояла, не в силах говорить. Вопрос казался таким же хлестким, как удар.

– Ты сказала, что она красива и разговаривает с тобой. Но она ведь не живая, правда? – не унималась Катрин.

Женщина чувствовала, что к глазам подступали слезы. В этом она была не одинока. Эль тоже усиленно моргала.

– С чего ты взяла? – ломающимся голосом вымолвила, наконец, Эль.

– Материнское чутье.

– Может, тогда ты знаешь, почему она выбрала меня? – спросила девушка, стремясь уйти от ответа.

– Не представляю. Хотя… Может, дело в том, что ты очень умная и… красивая?

Теперь Эль хотелось закидать мать вопросами, потому что она чувствовала себя загнанной в угол. Удар ветки будто пробудил ее.

– Я другая, и ты сама это знаешь. Я не понимаю, как это возможно? Как так?..

– …могло случиться, что у таких заурядных родителей родился такой исключительный ребенок? – печально закончила Катрин.

– Вы не заурядные, мама. Заурядные здесь все, кроме вас.

– Но все же ты не такая, как мы. Я думаю, что Бог послал тебя нам, чтобы мы вырастили из тебя хорошего человека. Тебя ждет великое будущее, это я знаю наверняка. Вот только… я боюсь за тебя. Прости меня за это, но я и правда напугана до смерти… Сорви побольше веток рябины и поставь на подоконник в своей комнате.

– Чего ты боишься, мама? Адриана не причинит мне зла, – сказала Эль, и открытая улыбка осветила ее лицо.

– Ты не знаешь, что такое зло. Иногда оно прячется под маской искушающей красоты, но от чистого сердца не утаиться то, что красота эта изъедена изнутри червями, и стоит направить на нее луч света, она рассыплется в прах.

Эль не нашлась, что ответить. Печаль и тревога, словно металлическими тисками, сдавили ее испуганное сердце…

Вместе они собрали рябиновый букет. Эль прижимала его к груди, когда они в полном молчании шли домой. А на рябиновом дереве в закатных лучах сверкала, словно крошечный рубин, капля крови. Осенний ветер налетел на тонкие ветви, смахнул каплю, и та упала на красные ягоды.

Глава 5

Рябиновое сердце

«Если ты исчадие ада, я последую за тобой. Я все для этого совершил. Тот ад, в котором будешь ты, – мой рай».

В. Гюго «Собор Парижской Богоматери»

Как и велела мать, она поставила букет рябины на подоконник в своей комнате. Но сделала это не для того, чтобы «отпугнуть злых духов». При всем желании это не сработало бы. Ее дух не был злым – по крайней мере, на нее он зла не держал. Да и рябина не могла отпугнуть Адриану или причинить ей вред. Эль знала это из своих снов.

…Девушка с черными волосами, одетая в узкие брюки с прорезями и балахон с перевернутой звездой на груди… Почерневшие руины церкви… Пурпурные сумерки, пронзенные кровавыми лучами умирающего солнца… Грозди красных ягод, словно пятна крови… Все эти образы грезилась ей десятки раз. Они были пронзительно реалистичными, и Эль знала, что между ними существует неразрывная связь; вот только не могла понять, какая. Подсознание выхватывало эти разрозненные картинки, похожие на фрагменты пазла, который она никак не могла сложить воедино, как ни старалась. Безусловно, ключевым был образ Адрианы, а все остальное было фрагментами из ее предыдущих жизней.

Главным из них была рябина. Она значила нечто важное для Адрианы. Дерево с огнистыми ягодами благоволило и помогало девушке. Видимо, эта благосклонность не была утрачена даже тогда, когда она сменила свой любимый черный балахон на белые прозрачные одежды, которые, наверняка, были лишь иллюзией – такой же, как и она сама…

Быть может, давно нужно было поставить рябину на подоконник. Но случаю было угодно, чтобы эту идею ей подала мать, которая сделала это с совершенно противоположной целью. Однако теперь это уже неважно, лишь бы сработало. При мысли о том, как мучается эта неупокоенная душа, попав в свой личный ад, созданный из бесконечных воспоминаний, сердце Эль обливалось кровью. Каких, должно быть, усилий стоило призраку вырваться оттуда, чтобы предстать перед Эль, чтобы полнолуние за полнолунием показывать ей этот ад, вновь и вновь прокручивая бесконечную цепь воспоминаний.

А она просто сидела в своей мягкой постели и, пригвожденная собственным бессилием, слушала пропитанные кровью и мраком истории, наутро забывая их, как люди забывают свои нелепые сны. Но ее сны не были нелепы. Хорошо, что они снились намного чаще, чем наносила свои визиты Адриана, а потому запоминались больше, чем ее слова. И во всех сновидениях кровавыми каплями поблескивали ягоды рябины…

Рябина простояла в комнате две ночи, а на третью выпало полнолуние. Эль волновалась как никогда прежде. Это был первый раз, когда она и впрямь не уснула. Пять часов кряду лежала она с воспаленными глазами, пылающим лицом и тревожно бившимся сердцем, гулкие удары которого попадали в такт тиканью настенных часов. И вот, когда часы пробили три часа ночи, а сердце Эль подпрыгнуло так, что заглушило их, в воздухе появились первые бледные тени, из которых складывался облик призрака. Впервые Эль удалось рассмотреть, как тонкой паутинкой, которую ткал луч лунного сияния, они сплетались меж собой. Когда мимолетные штрихи лунной краски сложились в целостный образ, Эль заметила, что через прозрачно-белую субстанцию ярким пятном просвечивали кровавые ягоды, – как раз в том месте, где у Андрианы должно было бы быть сердце, будь та человеком.

Эта картина была так же ужасающа, как и маняща – полупрозрачная дева в белой одежде, которую пронзало красное пятно на груди слева. Его легко можно было бы принять за кровь. В голове у Эль появилась шальная мысль, что она могла бы встать, подойти к окну и достать букет из белого керамического кувшина с пасторальным рисунком, протянув руку прямо сквозь тело Адрианы. Конечно же, она этого не сделала хотя бы потому, что не могла. Но она знала, что не сделала бы в любом случае – это было бы оскорбительно по отношению к Адриане.

Зачем нужны ей рябиновые ветки, с которых закапала бы холодная вода? Это были всего лишь отростки старого дерева, которые не могли творить чудеса и оживлять мертвецов… Но откуда взялась эта дикая мысль – оживлять мертвецов? Неужели это то, чего она действительно хотела, – оживить Адриану, облечь духа в плоть и кровь, чтобы прикоснуться, наконец, к белоснежной коже?

Боже, откуда у нее в голове эти образы? Неужели их вызвал вид рябиновой грозди на месте сердца в прозрачном теле духа?.. Вид рябинового сердца… Рябиновое сердце… Как необычно звучит и как прекрасно… Внезапно у Эль возникло другое желание (другое ли?) – просунуть руки сквозь тело Адрианы, сжать в ладонях оранжево-красные грозди и раздавить их. Почувствовать, как густая алая кровь сочится из рябинового сердца меж пальцев, заливая руки до локтей. А потом этими окровавленными руками прикоснуться к Адриане. Аккуратно, словно перед ней фарфоровая статуэтка, она коснулась бы бледных щек, лба и, наконец, до вишневых губ, окрасив их в теплый оттенок раздавленной в пальцах рябины.

На этом она не остановилась бы, нет. Своими теплыми руками Эль осторожно сжала бы тонкую шею. А потом она начала бы натирать рябиновым соком руки, спину и грудь. Прямо через тонкую ткань, которая не помешала бы ей, потому что была лишь иллюзией. Адриана могла явиться к ней полностью обнаженной, но, видимо, она не утратила нормы человеческой морали, как не утратила много чего человеческого. Она целомудренно прикрыла свою чистую наготу этой белой пеленой, сотканной ее сознанием из пепельных сумерек. Должно быть, при жизни она где-то видела подобную картинку, и в ее голове укоренилась мысль, что привидения должны выглядеть именно так.

И вот тогда иллюзия одежды растаяла бы. Адриана встала бы с подоконника – пышущая красотой, из плоти и крови. Больше она не стала бы прикрывать свою наготу. Разве можно стесняться того, кто вернул тебя из мира мертвых? Того, кто пробудил тебя к жизни, натерев каждый миллиметр твоего тела целительным нектаром? Того, кто вставил в грудь новое сердце – пусть не совсем настоящее, но все же сердце?

Адриана посмотрела бы на нее тяжелым взглядом, в котором смешалось все – страсть, голод, восторг, безумие. Взглядом, в котором смешались смерть и любовь.

В гробовом молчании Эль не сводила бы глаз со своей ожившей статуи, гадая, что за этим последует. Останется ли она с ней? Или воспарит в неведомые сферы искать забытое отражение в зеркале злой королевы? Или вернется в убивший ее Город, где ее, возможно, все еще ждет призрак, что бродит меж почерневших руин и льет кровавые слезы?

Эль боялась узнать. Боялась, что эта воскресшая богиня покинет ее, едва сделав свой первый вдох. А Эль боялась бы даже дышать – лишь неподвижно стояла бы перед ожившей фарфоровой статуэткой, тело которой будто фосфоресцировало в лившемся из окна лунном свете…

– Луна и рябина усиливают наш дар и дают нам живительную энергию. Но, когда речь идет о жизни и смерти, этого недостаточно. Нужна третья составляющая, самая главная, – чистая и стремительная, словно поток водопада, бьющего из скал, безусловная любовь, которая смывает на своем пути все преграды. Ты – мой живительный источник, который исцеляет незаживающие годами раны…

Кто это сказал – оживленная ею девушка или призрак, который все еще сидел на подоконнике? Эль не знала. Наверное, вот и случилось оно – настоящее сумасшествие, – когда не можешь понять, что реально, а что нет. Может, и призрак нереален?

Тут Эль осознала, что глаза ее закрыты. Значит, это было лишь видением. Она открыла глаза и посмотрела на свои ладони – они были чистые. Быть может, это и правда был лишь сон, вызванный ее тайным желанием и недавними событиями? Неужели она уснула, когда Адриана только начала появляться или, правильнее сказать, проявляться в лунном потоке?

– И да, и нет, – услышала она знакомый голос. – У тебя есть дар видеть меня. Рябина усиливает его. Она же показала тебе эти образы. Передала их тебе через меня.

Эль повернула голову влево – на своем обычном месте сидел дух. Адриана выглядела как и всегда – лунный свет уже соткал ее тело. Но кое-что изменилось – на белом одеянии виднелось размытое красное пятно – словно сок вишни или рябины пропитал тонкую ткань.

Эль не могла понять, что это – букет рябины у Адрианы за спиной или же что-то еще?

– Не трудись, радость моя. Видение отняло у тебя слишком много сил.

– Я забуду, – со стоном вымолвила Эль, которая только сейчас поняла, насколько измотанной себя чувствует.

– Не забудешь. Ты же не забываешь свои сны. Самое главное останется. По крайней мере, ты знаешь, что теперь делать.

Глава 6

Черная магия

«Он знал, что еще будут моменты нестерпимой боли. И не мог избавиться от предчувствия, что каким бы решительным ни казался он сейчас сам себе и какой бы ужасной ни была боль… худшее еще впереди».

Э. Райс «Плач к небесам»

Эль не знала. Она не знала никогда, не знала и теперь. Единственное, что она знала, – спрашивать бесполезно. Она все равно забудет. Ее человеческая оболочка слишком слаба, чтобы выдержать контакт с потусторонним миром. Что бы ни говорила о ней Адриана, она чувствовала себя жалкой и беспомощной. Да, она знала, что делать, – растереть ягоды в руках и пройтись влажными ладонями по призрачному телу. Да только что ей с того? Внутренний голос нашептывал, что, сделай она это, свидания прекратятся. Едва обретя физическую оболочку, Адриана покинет этот дом, как самый обычный человек, выйдя через входную дверь. Покинет навсегда. Эль будет ей больше не нужна. А самое ужасное было в том, что Эль была готова на то, чтобы ее и дальше использовали, да вот только вряд ли она годилась на что-то еще…

Наутро она обнаружила, что с рябиной на подоконнике произошли метаморфозы. Ягоды выглядели так, будто чья-то беспощадная рука грубо схватила грозди и смяла их в ладонях, выдавив из них весь сок. Лишенные живительного нектара, рябинки уныло свисали с тонких ниточек, которые, казалось, вот-вот оборвутся, и тогда сморщенные комочки покатятся на пол, оставляя после себя влажный оранжево-бурый след.

При виде этого печального зрелища Эль едва не задохнулась от ужаса и отвращения. Она знала, что именно она повинна в том, что рябина выглядела столь плачевно. Нужно было все исправить! Она выкинула остатки былой красоты, тщательно вымыла кувшин и снова пошла к дереву, с которого сломила несколько рябиновых веток. Собрав новый букет, она поспешила домой, надеясь, что мать ничего не заметит…

Она еще не знала, что впоследствии ей придется проделывать эти манипуляции после каждого визита духа. Делала она это, конечно, не для того, чтобы угодить матери, а ради Адрианы. Девушка уяснила, что рябина – одна из составляющих некоего средства, способного помочь ей; некоего эликсира, оживляющего мертвое. Рябина охотно делала свое дело, отдавая свой сок Адриане. Эль же была посредником – тем главным элементом, который делал сок волшебным, превращая его в эликсир. Даже если бы Адриана сумела сама им натереться, ничего бы не изменилось. Сок рябины так и остался бы соком, не способным на чудеса. Лишь дар и любовь Эль творили магию, и рябина перевоплощалась в целительный нектар.

Однако эти ягоды по-прежнему таили в себе загадки, которые Эль не под силу было разгадать. После того, как она впервые смазала тело призрака рябиновым соком, последовал призыв идти в лес. Вернувшись, Эль обнаружила на своем пороге то, чего там быть не должно. Увиденное было прекрасно и отталкивающе одновременно. Вид рассыпанных на пороге ягод наводил на мысль о том, что произошло что-то противоестественное. Они были прекрасны, но им здесь было не место.

Хорошо, что в сарае была метла, и Эль не пришлось идти в дом за веником. Она бы не смогла перешагнуть через ягоды, не наступив хотя бы на несколько. Она ни в коем случае не должна дотрагиваться до них!

Взяв метлу и совок, девушка осторожно смела все ягоды, лежавшие на пороге и на земле рядом с ним. Получилась большая куча, с которой надо было что-то делать. Эль снова пошла в сарай и взяла лопату. Вернувшись за совком, она подхватила его, и, неся в вытянутой руке, пошла за дом. Там был небольшой сад, где росли яблоневые и грушевые деревья, кусты красной и черной смородины, слива и крыжовник. Выбор был большой, а потому нелегкий.

– Адриана, помоги, – прошептала Эль и крепко зажмурилась.

Мысленным взором она увидела место между кустами черной и красной смородины, что росли в самом конце сада. Не мешкая, она направилась туда.

В тот год осень выдалась погожей, и смородиновые кусты все еще радовали своими плодами. Летом они с матерью оборвали те, что росли ближе к дому, а до этих руки у них так и не дошли.

– Куда нам столько смородины? – приговаривала Катрин, кидая пригоршни спелых ягод в керамическую миску. – Нам троим никогда столько не съесть.

Да, им троим столько не съесть. Но кто-то на этом все же настаивал, решив угостить Эль ягодами из ее же сада. Эта мысль промелькнула в голове, когда девушка подошла к увиденному месту. На днях она проходила через сад и помнила, что один кустарник был усеян стеклянно-красными ягодами, а второй – угольно черными. Теперь изобилия явно поубавилось.

– Вот, возвращаю назад, – вслух сказала Эль и осторожно положила совок на землю.

Интересно, давно она начала разговаривать сама с собой? Впрочем, это не важно. Важно избавиться от ягод. Выкопав ямку поглубже, она опустила туда совок со всем его содержимым и принялась закапывать. Когда последняя горсть земли была брошена и утрамбована лопатой, Эль вытерла блестевшее от пота лицо и, наконец, выпрямилась. То ли от резкого движения, то ли от усталости после прогулки в лес и проделанной работы голова у нее сильно кружилась. Внезапно перед глазами поплыли черные круги. Она схватилась за куст красной смородины, чтобы удержаться на ногах, и острый сук, которого она раньше там не замечала, словно когтем, прошелся по изгибу ее ладони. От основания мизинца и до запястья кожу пропарывала ярко-розовая царапина.

Эль удивленно смотрела на нее, вытянув перед собой руку. Из раны начала сочиться кровь, и, прежде чем Эль сумела это осознать, несколько алых капель упали на холмик земли, под которым лежали закопанные ею ягоды. В ужасе девушка отдернула руку и зажала рану пальцами здоровой ладони. Закусив губу от боли, она рухнула на колени, готовая в ту же секунду умереть. Руку саднило, но та боль, которая разгоралась в ее сердце, была в десятки раз сильнее. Разум полыхал одной-единственной мыслью – случилось нечто страшное и непоправимое. Эль знала это так же твердо, как и то, что ее зовут Эль. Сердце ее было ранено, как будто острая ветка кустарника, на которой кое-где поблескивали красные хрустальные шарики, пропорола и его тоже. Снова поплыли перед глазами черные круги, и Эль почувствовала смертельный холод. Из глаз брызнули слезы, капая на одежду, на покрытую золотыми листьями траву и на одинокий холмик, хранивший ее секрет.

– Боже, почему мне так плохо? – прошептала девушка побелевшими губами.

Но ответом ей были лишь протяжные крики пролетавших в нахмурившихся небесах ворон.

А потом пришел и другой ответ, куда более зловещий.

– Черная магия, радость моя, – услышала Эль шепот прямо у себя в голове – приторно сладкий, словно наполовину сгнившая вишня.

Реальность превращалась в липкий кошмар, из которого хотелось как можно скорее выбраться.

– Зачем?! Зачем ты делаешь это со мной? Ты же знаешь, я готова ради тебя на все!

– В конце концов, всегда появляется кто-то более прекрасный, и старая любовь забывается. Например, какой-нибудь красавчик с длинными волосами. Да что уж там, будем честны хотя бы перед собой – это всегда красавчик с длинными волосами.

Эль была шокирована этими словами – их смысл казался настолько далеким, словно распространялся на какую-то параллельную Вселенную, где все было устроено иначе.

– Нет, не возражай! – воскликнул голос, и Эль уловила в нем истерично-злые нотки, что пробивались сквозь гнилую сладость. – Позволь я тебе кое-что объясню. Конечно же, позволишь – сейчас ты целиком и полностью в моей власти. Но на твоем пути однажды появится мужчина… Они всегда появляются, хочешь ты того или нет. Ты можешь никого не хотеть и никого не искать, и, знаешь что? Тогда он появится наверняка! И сразу очарует тебя, маленькую наивную девочку. Наговорит красивых слов. Зацелует до полусмерти. Оставит на твоем теле свои следы, свой запах. Многие бедняжки из-за одного запаха готовы за таким на край света. Но нет, на край света эти создания отправляются в одиночку. А перед этим всегда один исход – своими грубыми ботинками они растопчут твое разнеженное, алчущее продолжения, сердце, оставив от него лишь вязкую массу, которую, однако, никак не склеить воедино. Так что, моя крошка, я лишь забочусь о тебе. Не хочу, чтобы тебе сделали больно так, как сделали когда-то мне. Мой долг – уберечь мою девочку от страданий, что превратят тебя в твою тень.

– Почему ты не веришь мне? – с негодованием выкрикнула Эль. – Мне никто не нужен, кроме тебя! Ты знаешь, я готова на все, чтобы ты стала человеком. Ради этого я готова отдать тебе свою душу и всю свою жизнь. Только вот, мне кажется, ты первая меня покинешь. И тогда я умру. Но даже, если не умру и встречу кого-то, такого же потерянного и одинокого, почему обязательно меня должны бросать и топтать мое сердце? Исход не всегда один. Есть счастливые пары, которые проносят свою любовь через десятилетия и не сбегают друг от друга на край света. Взять хотя бы моих родителей…

Адриана зловеще расхохоталась, не дав Эль договорить. Впервые девушка пожалела, что имеет дело с призраком не потому, что его нельзя поцеловать, а потому, что его нельзя схватить за волосы и хорошенько оттаскать.

Этот разнузданный смех длился не меньше минуты, а потом голос, в котором звенели издевка и снисхождение, сказал:

– Сколько раз твоей матери и мне повторять, ты не такая, как она и твой отец? Ты не такая, как большинство людей, которые настойчиво ищут себе кого-то, с кем можно прожить долго и счастливо. Ну, или не очень счастливо, но лишь бы не в одиночку. Серая масса любит кучковаться, потому что в одиночестве им слишком тяжело вынести собственную никчемность. Им просто необходимо заполнить свою жалкую жизнь семейной рутиной, чтобы убежать от самих себя. Чтобы спрятаться от своих нищих душ. В зеркале злой королевы они не увидели бы ни себя, ни свою родственную душу – лишь мертвенную пустоту. Хорошая новость в том, что таким, как ты и я, это не грозит. У нас любовь всегда с надрывом. Любовь опустошает нас, жадно проглатывает все сокровища, что запрятаны в глубине наших душ. Предает и насмехается. Несет нам горе и смерть. Разве не так ты меня любишь, радость моя?

– Так, – прошептала Эль.