– Держите крепче, чтоб не выскальзывал, – командовал Василий, который взял на себя роль главного художника. – Ну, вот. Как татушечка. Клавуся твоя трепетать будет. На, поглядись в зеркальце!

– Изверги! Я все равно ее не покажу, мне стыдно, – запричитал Лже-Гульфиков и натянул трико почти до молочных желез.

– Тебе не может быть стыдно за такую хорошую работу. Это же художественное произведение! А состав ты сам делал, поэтому не размажется, я верю в твой химический талант. Ишь, какой ты дистиллят надистиллировал – как Змей горыныч! А какие настойки! И как ты смог в наших условиях такое разнотравье вырастить?

– Да я же учился сразу по двум предметам: по химии и биологии. Детишкам преподавать хотел, а оно вот как вышло! Вся молодость по рынкам, да с челноками, да еще с женой. Она же мне как личный телохранитель, как вечный пристав, как бессменный часовой! А я ее на какую-то импортную Клавку… Нет, не могу! Пусть Гарик вместо меня идет, ему все равно, он в разводе. Родинку ему нарисуем, состав еще остался. А, Гарик? Сам меня убеждал, что за столько лет Гульфиков мог измениться…

– Дура ты, Херард! – потянулся Игорек, и кресло под ним затрещало. – Она же Тебя хочет. Увидела в новостях – и сразу же захотела.

– Как это хочет? Мы же договорились только на поцелуи?!! Нет, я точно влип. Пойду дистиллята на пустырнике выпью…

« – Добрый вечер, дамы и господа! Давно ничего яркого не было слышно от наших замечательных космонавтов. Это все потому, что эксперимент – это не ежедневные открытия, а кропотливая будничная работа. Но будни все-таки должны озаряться иногда бурными праздниками. И такой праздник у нас сегодня есть. И мы его разделим вместе с нашими уважаемыми экспериментаторами на всех людей нашей голубой планеты! Сегодня ровно в 14-00 по Московскому времени произошла стыковка нашего мужского корабля «Закат» с женским кораблем Западного мира под названием «Де Менция», названного так в честь его главного мецената Клаудины Венчини. И сейчас на наших глазах состоится потрясающая встреча представителей двух миров – двух полушарий нашей любимой планеты. И это будет ничем не хуже встречи с инопланетянами, поверьте мне, дамы и господа!»

– Ой, какой кошмар! Это же будет настоящий прямой эфир, у них там по-другому не прокатит, а нам опять приходится подстраиваться под их империалистические привычки! Вечно мы преклоняемся перед иностранщиной, как будто они с другой планеты и есть. Вот в чем беда России! Еще Пушкин говорил…

– Не дрейф, Херард! Просто надо скорее их увести в «Кабинет психологической разгрузки», там никакие коммуникации не сработают, кроме естественных. А ты, Гера, прими для храбрости, только не пустырник, а то опять весь день проспишь.

– Уже выпил. Из абхазских кактусов. Должно пробудить забытые страсти.

– Хорош трендеть! – гаркнул Игорек. – Диктор на связи.

– Мужики, вы в форме? – заговорил монитор. – Не опозорьте Россию. Передаю связь Переводчику. Будьте внимательны и спокойны! И помните: все, что сейчас здесь будет сказано и сделано, прямым ходом пойдет на Землю. Обрезать что-либо будет нельзя! Гера, Родина тебя не забудет!

Монитор запомеховал, утрясся и заполнился лоснящейся физиономией знаменитого полиглота Абрама Цицилина. Засверкали другие экраны, запульсировали разноцветные лампочки, застрекотали и запищали сигнальные кнопки. Это включился прямой эфир – и все человечество превратилось в многоликое внимание.

«Аленкин» телевизор был включен на полную громкость. Ему эхом вторили телевизоры соседей. И это эхо, затихая вдалеке, вторило о важности настоящего момента. На экранах возник «холл» «Заката» с четырьмя олигархами в скафандрах.

– Гарик, атас, бабы лезут! Давай скорее шпаргалку, – истошно закричал господин Гульфиков.

– Дура! Все шпаргалки у тебя в голове! – зарычал на него господин Зажималкин. – В шлеме, в шлеме, и Переводчик туда дудеть будет. Темнота, а еще педик заканчивал. И я тебе не Гарик, а Александр Сергеевич! Будешь гоношиться – после банкета раздавлю.

Раздвинулась последняя штора стыковочного коридора, и в «холл» заплыла первая новая фигура.

– Ф-фу! – сказал Диктор и вытер со лба крупные капли пота. – Могло быть еще хуже…

– Да погоди ты, еще не вечер, – успокоил его Василий.

– А что будет вечером? – встрепенулся монитор.

– А вечером будет банкет. С дамами поближе знакомиться будем, Херард должен себя не опрометчиво повести. Он там им такую бражку сотворил, что они сами себя не узнают.

– Гера, Гера! Ты, смотри, не подведи! Не забывай, что Гульфиков – холерик. Надо, чтобы начало банкета хотя бы Клаудина запомнила. И остограммься для храбрости!

Банкет проходил в дружелюбной обстановке в «Кабинете психологической разгрузки» – без лишних глаз и ушей. На всякий случай, а то вдруг невзначай какая-нибудь иностранная гостья куда-нибудь спонтанно нажмет. Абрам Цицилин работал на износ, его переводы были безупречны, и все матюки еще бравых русских парней опускались умело и непринужденно. Но это было там, в «Тюрьме». А вот когда пошла психологическая разгрузка (туда же техника не достает), каждый говорил на своем привычном и на языке жестов, но, однако, все хорошо друг друга понимали.

Наступило доброе утро. В «Кабинете…» царила говорящая обстановочка, говорящая о том, что разгрузка удалась: повсюду валялись следы «тайной вечери», а восемь ее участников старчески храпели по диванам, креслам и даже на полу. Игорек свозь приоткрытые веки периодически оценивал ситуацию как положительную. Всем было хорошо. Хорошо, потому что никто не выключил гравитацию, а иначе все бы эти следы в условиях невесомости…

Херард всхрюкнул и этим сам себя разбудил. Он нашел себя в положении сидя, на диванчике. Рядом, но в положении лежа, колыхались от шумного дыхания чьи-то женские телеса, соприкасаясь с его обнаженным левым бедром. Это Гера еще помнил. Это он показывал даме особую гульфиковскую примету, нарисованную Васятой несмываемой краской. А вот что было дальше… А что было дальше? И вдруг в своей руке, подложенной под щеку вместо подушки, он обнаружил сжимаемый незнакомый предмет. Он разжал затекшую кисть и отодвинул предмет на доступное для его возрастной дальнозоркости расстояние – и о ужас! Страшный нечеловеческий гортанный вопль пронзил космическое пространство.

– Вот, – как провинившийся школьник, оправдывался Гера перед коллективом. – Я сам виноват. Надо было остограммиться, а я даже больше, чем ографинился. Ох, эти абхазские кактусы! Знал же, но не ожидал. У меня такой страсти даже в молодости не было. И я не заметил, как… Сперва я подумал, что она сифилитичка. Потом вспомнил, как где-то в каких-то странах, чтобы невеста не изменяла, ей его откусывали… Подумал, что и я откусил, а потом, когда Клаву растолкал, оказалось… Клав, ну, сама объясни все товарищам.

– Да я не Клава, я Вася.

– Что?!! – взревел Васята.

– Я Василиса, – кротко ответила курносенькая молодящаяся старушка без парика. Продолжение ее носа лежало на столике среди недопитых бокалов.