ГОРОД И ДРУГ В.
Этот вечер следующего дня стремился показать ужас моего выбора. Я ведь выбрал отразиться на улицах вместо того, чтобы сидеть дома. День выдался скучный, поэтому я решил навестить своего друга В. Движение лета никто не чувствует, кроме воды. Если предположить, что вода – это символ времени, то пространство спорит со временем именно здесь, в этом городе. Я смотрел на воды большого канала и отблески фонарей в ночной воде – здесь я чувствовал себя живым. В глаза мне врезались тысячи колонн, стен, домов, окутанных огненным свечением, внутри меня дух сливался с белизной стен, с тусклым блеском на плитах и сладко-жгучим запахом вечера. Я называл это дыханием города, которое рождает особое состояние сосредоточенности. Даже едкая, сгибающая взгляд желтизна фасадов кажется здесь исцеляющей. Время останавливается и повисает в воздухе. Для того, чтобы не заметить это дыхание, нужен истерический психоз, или особая форма эгоизма, или безразличие (или всё сразу). Если вы не имеете эти составляющие в своем организме, значит вас непременно настигнет сосредоточенность фасадов. Иностранцы и туристы в моем родном городе никогда не будут родными для него. Причина проста: только мы, уроженцы города, остаемся с ним не только в летнее тёплое время, когда город дышит свежестью и солнцем, но и в те трудные времена, когда город замерзает в снегах декабря, мы преданно держимся у его холодных стен, согревая потоками своей горячей крови.
Я не заметил, как подъезжаю к нужной мне точке. Думалось, что по пути будет еще пару минут, которые можно потратить на табачный дым, поэтому я остановился в укромном месте. Я стоял и чувствовал тяжелый вдох вечера. Выдыхал он летний воздух, по которому плыли облака…Меня отвлекли. Какая-то проходящая мимо женщина остановилась рядом и заговорила со мной, перечислила все свои дела, которые нужно было сделать за этот вечер, спросила обо мне (я, конечно, ничего не выдал). Она поняла, что я не настроен, и ушла. Зачем она со мной заговорила? Я выполнил функцию надгробного камня, над которым плачет бедная вдова, зная, что ее никто не услышит и ответа не будет.
Чёрт знает что!
Итак, время возобновилось, я раздраженными руками потушил сигарету и продолжил путь к дому В. Я знал, что в этот вечер он искал причину для следующего дня. Все мы её ищем, но у меня не было особого дара, который стал бы причиной. Я не был писателем или художником, не был музыкантом и ничего не создавал. Но я мог прочитать и понять эти творения, мог увидеть то, что скрыто от других глаз, услышать вечер, и, по крайней мере, почувствовать его слёзы.
Мне нужно было найти квартиру моего друга. Сегодня я намеревался взять у В. пару книг, а заодно и поджечь у него пару сигарет. Когда я вышел во двор, то затерялся среди подъездов, корчущиеся скамейки с такими же постояльцами отпугивали меня своей первобытностью. Нужно было ускориться, мокрый асфальт бросился мне под ноги, отчего шаги мои стали медленнее. Духота снова настигла меня, зато нужный подъезд чудом показался мне после десяти минут поисков и впустил меня без особых требований. Я поспешил наверх, дверь на этаже уже была открыта, и я зашел. Пирролический красный свет стоял в прихожей, меня там встретило зеркало. Вместо моего отражения в нем виделся мне чёрт, ведь человек явно не мог выглядеть так ужасно в пять часов вечера.
Мой друг В. любил эти странные метаморфозы со светом, которые сам выстраивал своими прожекторами – в его комнате горел синий спектральный, в коридорах он менялся на красный. Его предпочтения шли вразрез с его мягким характером. Еще я всегда был неразборчив в людях, наверное, у меня просто плохое зрение. Но я часто могу мгновенно распознать чье-то разбитое сердце, стоило лишь заглянуть в глаза. В его глазах я видел этот недуг. Я решил осмотреться в сине-красном свете, квартира дышала ветхозаветной темнотой – такой первый бессознательный взгляд я успел поймать. На такой первый чистый взгляд даётся нам почти секунда (или две), это первое впечатление самое искреннее и правдивое. Я увидел наконец своего друга на диване с гитарой. Он говорил, что музыкой он убивает время, но оне не понимал, что время выращивало его самого, чтобы потом убить. Как только В. меня увидел, он резко вскочил и кинулся ко мне навстречу, однако, заметив, что я плохо выгляжу, остановился. В эту минуту мне захотелось уйти, ведь плохо выглядел я часто, но никогда не слышал этой правды от друга. Но я пришел по делу. Его страсть к сплетням преобладала в его социальной жизни, поэтому В. сразу заговорил о скандале с неким П., где его жена ушла от П. сразу после того, как … Я сдержался, чтобы не зевнуть, а дальше уже не слушал. В. любил унестись в своих рассказах далеко в другие темы. Метаморфозы его ассоциаций были достоянием человечества: от соседского черного кота он мог перейти к черной курительной трубке, которую вчера увидел в нашей табачной лавке. В этот раз он остановился на мысли о своих синих обоях: он хотел изменить их цвет. Я предложил купить краску и всё перекрасить, тут В. кое-что вспомнил. Его знакомый, чья работа была связана с производством пигментов для красок, стал сам делать свинцовые белила для художников – редкая вещь в наше время по причине токсичности (я про белила). Меня зацепила эта новость, ведь для реставрации мне не помешают такие краски. Пока он рассказывал сплетни, передвигая ход мыслей по дороге меркантильности к его потребительским причудам (после рассказа о П. он поведал о своей страсти купить такие же обои в комнату, какие купила себе жена П.), я все еще рассматривал стены и обдумывал мысль закупиться красками. Не помню, чем закончился наш вечер, но помню, как уходил домой уже сонный.