Воин. Правитель. Чужак

Председатель сжал пальцами бронзовые оголовья и сквозь черноту, на миг проблеснув, на трибуны посмотрели лисьи тёмно-рубиновые глаза.

Послание было отчётливым. Любые наказания, исполняемые во внутреннем дворе или в комнатах господ, не шли ни в какое сравнение с тем, что творила с тобой природа. Кирпичные стены ранили – этого никто здесь не отрицал, – они буквально вытрясали из тебя душу, но только природа и её древесные стены могли за одну прогулку довести тебя до истерики. Загоняя в угол, они тебя больше не отпускали. Ты умирал – лишённый голоса, лишённый надежды и лишённый почёта. И только мейт-губернатор – хранитель земли, принадлежащей ему от полюса к полюсу – в полной мере осознавал или, по крайне мере, делал вид, что осознает, какие опасности таит каждая из его земель.

– Нот Председатель, скверные новости на этом не заканчиваются. Если позволите, я сообщу вести из нашей столицы.

Голос госпожи Церемонии дал всем незаметного тумака. Раздумывая о расправе, многие позабыли, что их работа всё еще не закончена. Впереди долгие часы заседания и кто, если не госпожа Церемония, конечно же, могла напомнить им об этом. Она была той самой занудой, от которой все хотят отвернуться, как только ты начинаешь беззаботно отшучиваться с коллегами.

– Нот Церемония, с удовольствием послушаем, какие новости поступили из нашего городского Совета. – Произнёс Мейтна, услышав, как несколько коллегиантов из третьих и вторых трибун недовольно вздохнули.

– Кхм-кхм, мне сообщили, что в столице распространяются идеи революционного толка.

– Снова эта мифическая угроза.

– Нет, господин, отнюдь. Левые вновь пытаются объединить вокруг себя горожан. Поклонники левого крыла были и до этого, но сейчас их число растёт и растёт, при этом их рост, судя по моим сводкам, вовсе не прекращается.

– Их лидер, наконец, сменил косный язык? – бросил Лихорадка, заставив коллег громогласно оценить его шутку.

Госпожа не ответила. Дождавшись, когда все закончат, она поспешила продолжить:

– По сообщениям моих приближённых, по выступлениям левого лидера, стало понятно, что нейтралитет всё больше задумывается о выборе стороны. Те двадцать четыре процента, что не представляли угрозу вам и, в целом, Совету, начинают создавать для левого крыла перевес.

– Скажите мне, нот Церемония, – Мейтна начал вопросительным тоном, – какой процент был у левых ранее?

– Полагаю, Вы ожидаете ответа ноль целых и одна сотая?

– Я не полагаю, это, по сути, и есть их фактическая поддержка.

– Вы ошибаетесь, нот Председатель, – Церемония, едва растопырив пальцы, упёрла их в бумаги с отчётами на столе. – Позвольте не согласиться. У левых были вспышки активности, что-то даже подобие мятежа. Вы, ваш предшественник и Совет быстро реагировали, но до конца дело так никто и не довёл. Бросая каждого левого за решётку, вы только даёте им крепкую крышу. Чем больше участников попадало в тюрьмы, тем быстрее разрасталась их сеть. Вас не удивляло, почему в числе сбежавших за последний год не было ни одного, позвольте повторить, ни одного заключённого с «левым уклоном»? Как только один из них лишался свободы, то он сразу затыкал рот. Ни драк, ни просьб позвонить, ни единой встречи с родными или своим куратором. Ни единого открытого контакта. И если судить по вашим словам, то их идеи, как и их желудок, умирают сразу же, как только попадают в застенки, вместе с тюремной едой.

– Хотите сказать, что они научились координироваться скрытно?

– Да, определенно, мой господин, если не сказать больше.

– И что же вы имеете в виду?

– Они ведут скрытую пропаганду, – госпожа Церемония, собрав пальцы, отошла от стола. – Сквозь помехи, сквозь белый шум, их лозунги транслируются через непоследовательные, абсолютно запутанные высказывания. Но как только лидер левых начинает свою речь, каждый, кто наделён умом и хотя бы мельком когда-то слышал эти высказывания, сразу улавливает, кто относится к левому крылу.

– И что же мои людям в Совете мешает распознать эти подложные высказывания и накрыть их сеть?

– Новые участники движения, судя по сводкам, как-то узнают в этих высказываниях и местоположение координаторов. После чего в запутанном сигнале меняют базисные слова. А вместе с этим у их лидера меняется текст выступления.

– Ещё лучше, что к нам летит будущий Адмирал, не так ли, нот Председатель? – господин Лихорадка всё никак не мог унять свой задорный тон.

«Да, точно» – «Нот Председатель, это хорошая новость!» – «Согласны, согласны», – вдруг загалдели, перебивая друг друга, члены Коллегии. Галдёж набирал обороты и все присутствовавшие так и старались утопить в общем гомоне голос госпожи Церемонии. Зануде нужно напоминать, где её место. Зануде нельзя думать, что её здравые рассуждения несут для кого-нибудь ценность. Мейтна знал, что зануда этого не заслуживает. Ему было действительно её жаль, жаль, когда ей, стоящей посреди буянящего галдежа, приходилось искать взглядом место, где её ждало бы спасения от неловкого вида. Но он жалел не только об этом. Если начинался всеобщий гомон, то он тоже, совсем на чуть-чуть, терял контроль. И как бы ты ни старался, как бы ни призывал к тишине, как бы сильно ни тряс пальцем и ни размахивал перед толпой руками, ничто не могло остановить этот мимолётный крах. И Мейтне пришлось привыкнуть. Борясь с гневом, он привык в такие моменты наблюдать за госпожой Церемонией, давно смирившейся со своей участью. Он находился выше неё, но в такие моменты они оказывались наравне. Сиюминутное господство толпы, если подумать, отлично сближало. Они бы даже ухмыльнулись друг другу, встреться их взгляды. Но Церемонии было не до союзников. Она перебирала ногами, искала, куда спрятать руки, пыталась просто сесть, чтобы вообще исключить какие-либо лишние жесты, но беспокойство мешало ей. Оно вообще мешало ей в любом деле, даже в быту. И Мейтна с удовольствием поглощал это, препарировал её неудачи каждый день, вновь и вновь, пока не приходил к мысли, что испытывает к ней глубокое уважение – к её выдержке, к её достоинству и к её натуре, что не даёт ей опуститься до банальных вымученных обид.

– Господа, довольно! – Председатель прикрикнул.

Это был идеальный момент. Воздуха в лёгких уже не хватало, и всеобщая эйфория, охватившая членов Коллегии, стала растекаться по каждому отдельному телу.

– Капитан Тит не выйдет на связь.

Последние воздыхания закончились раньше, чем предполагалось. Некоторые стали покашливать, отгоняя от себя вину в том, что они авансом посмеялись над самими собой.

– Как это не выйдет на связь, господин?

«Наконец-то этот олух сбросил свою чертову улыбку!»

– Мне и самому интересно, господин Лихорадка. Но по тому, что мне удалось узнать, я понял, что у нашей Светочи появились срочные дела в системе Pm.

– И, позвольте узнать, откуда взялись эти сведенья? – в голосе Лихорадки ощущалось поражение всего зала.

– Вы вряд ли поверите, господа, но капитан сам сообщил мне об этом.

– Официально? Было ли это предположением? Если официально, почему нас об этом никто не уведомил?

– Не горячитесь, нот Лихорадка, не горячитесь. Всё сообщение несло характер неопределенности. Даже я, знаете ли, говоря это сейчас, был не определён.

– Сию новость вы огласили как нельзя уверенно.

– Мне нужно было привлечь ваше внимание. И, как видите, мне это удалось.

– Со всем уважением, мой господин, – всё не унимался Лихорадка, – но вы знаете, что в стенах зала менять интонацию факта недопустимо.

– Вы желаете призвать меня к ответу?

Ноточей замялся.

– Н-нет, мой господин, я лишь напоминаю, как важно всеобщее знание над незнанием. Бо́льшая осведомлённость одного приведёт это место в упадок.

– Возможно, возможно, – Мейтна положил взгляд на плечо своего визави, запоминая его новый дефект. Лихорадка от волнения потрясывал головой. – Однако я бы поспорил, что дело в моей интонации. Вы мне не верите.

– Да нет же, нот Председатель, с чего вы взяли?

– Да, вы мне не верите. Скажите об этом всему залу, прямо сейчас, чтобы не заставлять коллег присмотреться к вам. Мне ли не знать, как вас тревожат особо пристальные взгляды.

Мейтна привстал. За ним повторили несколько трибун. Лихорадка слегка съёжился, боясь обернуться, ведь он уже чуял, как в его спину вгрызаются недобрые взгляды его подопечных.

– Позвольте мне извиниться, Председатель, позвольте мне извиниться! – Ноточей упал на колени.

– Ну же, Лихорадка, встаньте. Прошу вас, не начинайте этот цирк.

– Позвольте извиниться, позвольте извиниться!

– Помогите ему встать, коллеги, пожалуйста, – откинувшись на спинку кресла, мейт-губернатор накинул ладонь на лицо.

К Лихорадке подбежал его сосед по трибуне – господин Ласка. Он начал хватать коллегу за плечи, тащить на себя, но старый ноточей лишь толкался и пихался в грудь.

– Не мешай мне, Ласка! Отстань! Отстань! – Лихорадка не унимался. – Отстань же! Будь ты проклят! Убери от меня свои лапы! – он схватил молодого коллегу за воротник и впервые за долгое время сложил свои кустистые брови в гневе.

Ласка, на удивление, не отпрянул. Посмотрев на Председателя, он схватил воротник старца и стал с таким же гневом поднимать его на ноги. Лихорадка растерянно закачал головой. Юноша, несмотря на свой скромный вид, был не в меру силён. Руки он сжимал крепко, брови смыкал не менее грозно. Настоящий задира в галстуке. И сколь упрямо он держал старца за ворот, столь же сердито он процедил следующее:

– Не позорьте себя. Не смейте позорить меня. Не смейте позорить всех, кто находится перед лицом Председателя.

Юноша с хлёстом отпустил ворот, и с минуту их взгляды не опускались. Лихорадка приметил раздражённость на молодом лице, приметил пудру, скрывавшую под ровным слоем короткий нос и гладкие щёки. А Ласка, прежде чем направиться к своему месту, отметил для себя родимые пятна, усеявшие лоб старика.

Ещё, прежде чем вернуться на место, юный ноточей поправил коллеге брюки, смахнул с них пыль, а в конце сдёрнул обратно задравшийся край штанины. Они больше не смотрели друг на друга. Не смотрели весь следующий день, будто увидели друг в друге призраков, каким-то образом заглянувших в живое тело.

Прошло несколько часов заседания. Раздражённость юнца за это время обратилась в привычную для всех внимательную задумчивость, а гнев старца – в утомительную весёлость. И так, общими усилиями, все присутствующие в Высоком зале встретили последние указания их общего господина:

– Итак, пришло время обсудить главную новость. Господа, как вы все знаете, вскоре нас посетит будущий Адмирал. И как вы, конечно же, знаете, приготовления к его торжественной встрече полностью лежат на наших плечах. Поэтому наша задача очень проста: встретить доблестного капитана Тита как следует. Он будет ждать от нас красивый приём, и мы просто обязаны его не разочаровать, – Мейтна, делая вид, что всё ещё не устал, сложил ладони перед собой. – От вас мне требуются усердие и безмерный энтузиазм, следование правилам приёма гостей и, разумеется, терпеливость и взаимовыручка. И если я узнаю, что хоть кто-то старается меньше других, или, не дай Вселенная, вовсе уклоняется от работы, того ждёт наказание наравне с теми, кто осмелился предать, предаёт или попытается предать в будущем идеалы нашего светлейшего Ордена.

Взволнованные шепотки пробежались по залу, задержались на пару секунд и затихли в тот же момент, как только Председатель продолжил:

– Всем же, кому дорого его место на здешних трибунах, останется только создать живой коридор, украсить комнаты и проходы до этого зала и напомнить будущему Адмиралу, что он достоен исключительно любви и уважения к его неоспоримо важной фигуре. Запомните: никаких повторяющихся мотивов. Последний Адмирал выделялся своим уникальным характером, поэтому ничто в нашей работе не должно напоминать о нём. Капитан должен думать только о будущем, о своей значимости, а мы, мои дорогие коллеги, всеми силами поможем ему в этом убедиться.

Мейтна повернулся к господину Ласке.

– Вы и ваши подопечные будут заниматься посадочной площадкой.

– Будем рады взяться, мой господин.

На очереди господин Праздник:

– Вы займётесь Длинным коридором.

– Не разочаруем вас, нот Председатель, готовы приступить на рассвете.

Поверни голову, там – госпожа Церемония:

– Ваши подопечные должны украсить Широкий зал.

– Спасибо, мейт-губернатор, это будет для нас честью.

Взгляд направо, остался господин Лихорадка:

– Ну а вам, коллега, остаётся Тесный коридор. Не подведите.

– Ни в коем случае, но Председатель, мои люди возьмутся за эту часть с превеликим удовольствием.

Все трибуны откланялись. В ответ поклонился и сам Председатель. Столу предстоял ещё один час, но Коллегия справилась раньше обычного. Поэтому пришло время оставить бедолагу до следующего заседания.

Мейтна отклонил голову, расслабил руки и, наконец, выдохнул. Глазами он провожал подопечных. Как и положено, они аккуратно следовали к высоким дверям: на этот раз не толкаясь, не повышая голос и не вспоминая героев, на которых всё заседание точили зуб. Председателю не хотелось покидать своего кресла, ему хотелось лишь пронаблюдать, как закроется дверь с той стороны. При этом кто-то обязательно всё испортит. Он знал, кто-то из подопечных обязательно остановится за порогом, подумает про себя и сунет голову в проём. Так, впрочем, случилось и в этот раз. Молодой ноточей сунул голову и задал Председателю привычный вопрос: «Почему Вы всё ещё там, господин?», – на что Мейтна по обыкновению отвечал: «Мне хочется увидеть этот зал в последний раз», – «И, простите, почему же в последний?» – «Потому как во мне живёт острое ощущение, что я больше его не увижу». Такой ответ всегда ставил собеседника в ступор. Всегда, сколько бы раз Мейтна это ни произносил. И всегда озадаченный коллега – очевидно, каждый раз новый – с интересом оглядывал зал, недоумённо пожимал плечами и удалялся, оставляя дверь легонько покачиваться.

Дверь покачнулась, и так Мейтна, наконец, остался с залом наедине. Его голову вновь посетила волна рассуждений, мыслей, воспоминаний, фантазий – во многом бессвязных, во многом несбыточных, – но всё же, он верил, вполне закономерных и справедливых в его положении. А нынче то острое ощущение, о котором он упоминал, и вовсе вышло на первый план. Оно стало ближе – как-то нечаянно, беспричинно, как будто по мановению пальца. Будто из-за того, что он уделял этим размышлениям много времени, судьба стала к нему благосклонней. Но ведь и вправду, как ни крути, это было его последнее заседание. И всё, что нужно для его торжественных проводов, будет готово очень и очень скоро, а пока…

«Что же там вызнал Портной? Что-нибудь наверняка интересное! Надо бы выйти и поскорей разузнать».

Десять минут спустя Мейтна оставил кресло и прошёлся по утреннему маршруту. Высокий зал – позади, и первого, кого он встретил, был его главный помощник – практически на том же месте, где ему и было приказано. Тот, сияя от радости, кажется, держался из последних сил. Ему явно удалось зацепить ухом что-то, чем бы коллеги не хотели делиться в открытую. Портной нашёл ещё несколько доводов в пользу продолжения их с Мейтной совместной гнусной игры.

Кто-то сегодня попрощался с секретами, и Мейтна верно подметил, что жертве ещё повезло. Их не слышали стены. Тонкостенный холл куда хуже, чем полноватый мастер, почёсывающий изредка второй подбородок. Главный же секрет Мейтна держал при себе.

И этот главный секрет он обещал раскрыть прямо в момент торжества. В тот день, когда он станет в один ряд с теми, кто осмелился предать, предаёт или попытается предать в будущем идеалы светлейшего Кровавого ордена.

Прилёт Нимфеи

«Чёрная нимфея». Флагман Кровавого ордена и личный корабль Адмирала Стронца. Теперь, когда Стронц мёртв, только капитан мог называть его личным. Тит – будущее Ордена, а у будущего должен оставаться артефакт из прошлого. Наследственность, память, традиции – обивка «Чёрной нимфеи». Она пережила несколько сотен лет и просто не могла не стать легендой, требующей уважения. Для Тита это стало ещё одним непредсказуемым испытанием. Он волновался, прятал свое смятение как мог, но осознание большой ответственности давило, будто он женился не по любви. Он был обязан уважать это судно. Но сердце оставалось холодно, как бы он ни старался.

Когда Нимфею царапали мегатоннами снарядов, Тит не вёл и бровью. Она стонала, кричала с экранов, мерцала аварийными лампами, вереща, словно сирена, а ему было почти что плевать. Как бы он ни пытался вызвать в себе жалость к ней, воспоминания всё раскладывали по местам. Он был простым проходимцем, имеющим наглость командовать ей, а она – великим осколком Вселенной, осязающим ежеминутный трепет и не понимающим, что значит испытывать к себе безразличие.

Благоразумие спасало Тита. Когда Стронц бил в подлокотники, до одури крича на соратников, капитан осторожно прятал свою невозмутимость в экранах геолокаторов. Он подбегал к каждому из них, искал противников с таким остервенением, что порой выдавал приказы чуть-чуть загодя. Он создавал видимость тревоги, делал вид, что глубоко возмущён, но, по правде, лишь оттягивал момент, когда придётся посмотреть на своего командира. Тот причитал. Бил себя в грудь и обещал, что отомстит. «Подохнуть вам в кошмарах и муках! Подохнуть и больше не возвращаться! Иначе она сожрёт вас, переварит и выплюнет, не оставив и мокрого места!». Тирада могла длиться вечность, покуда в лёгких Адмирала оставался воздух. Но вот воздух заканчивался, и вместо эмоционального тенора Стронца капитанский мостик охватывал ровный размеренный тембр Тита.

Сейчас капитан прогуливался по коридору, опустив голову.

За спиной он держал кулаки, так и не сумев подобрать им места получше во время раздумий. Его беспокоили совершенно бессвязные вещи, какие-то далёкие события, которым, возможно, не суждено было сбыться. Он волновался о том, как будет выглядеть в эти мгновения. Какая-то чертовщина. На носу замаячил свет горизонта, а он почему-то сожалел, что тот недостаточно ярок. Так он добрёл до третьего уровня, где шум мог достаточно приглушить ту суматоху, что творилась у него в голове. Он был несказанно рад этому. Повернув вправо и спустившись по лестнице, он, наконец, поднял голову, чтобы осмотреться.

Навстречу ему вдруг выскочило четверо механиков. Они тащили на себе старенький поршень, что выглядел как избитый, израненный зверь, убежавший из-под пыток хлыста. От него не исходил запах железа, он не жужжал, изображая звук скорости света, он просто не двигался. Одним словом, поршень был мёртв. Его сожрали, переварили и выплюнули. Как, впрочем, и сотни его собратьев доселе.

Механики изнывали. Лишний шаг одного и вся остальная тройка начинала страдать. Вес поршня давил непомерно, ломая плечи поочередно каждому. Ругаясь, они указывали друг другу как правильно расставлять ноги. Походило на танец, в котором голос решал больше, чем сами движения.

Стараясь изо всех сил, работники не замечали будущего Адмирала. Оно и понятно, их осмотрительность перебивали мышцы, а взглядом управляли маслянистые лужицы под ногами. Тит по движениям понял, кто из работников был самым голодным. Это оказался механик, что шёл впереди остальных. От недосыпа он еле покачивался, а из-за голода он делал на шаг шире, чем нужно.

Титанец предполагал, чем это может обернуться.

Поршень наклонился влево, и третий механик припал к стене. Икры его раздулись, изо рта засквозили зубы, причем оба ряда, а на руках, чуть ли не отрываясь, вылезли толстенные вены.

– Стойте, парни, стойте! Остановитесь!

Голодный сделал неуверенный шаг. Двое других, не успев переглянуться, начали обхватывать груз, пуская руки все ниже и ниже. Они знали, если дотянуться до основания, они дадут товарищу ещё секунду, прежде чем его голову размозжит. Но третий не торопился. Краем глаза третий заметил, что впереди них кто-то стоял.

Незнакомец держал за спиной кулаки, пускал от керамического нагрудника янтарные блики и демонстрировал радужку глаз цвета сапфира. Но вот незнакомец вышел на свет, и перед всеми предстала его синяя голова.

– Капитан?

– Капитан!

– Что за…?! Капитан?!

Им хотелось отбросить груз, но один из них всё еще нуждался в спасении. Отмолчался только голодный. Скучно осмотрев капитана, он лишь неуверенно поклонился. У него не оставалось сил, чтобы выказать удивление. Желудок торопил его, торопил в столовую, где он, наконец, умяст пару-тройку грудинок. Он сделал ещё один шаг. Поршень сорвался, покатившись к стене.

Титанец предполагал, чем это может обернуться. Третьего размажет. Его рёбра, сломавшись, прошьют лёгкие и пройдут сквозь кожу, дабы выйти из-за спины. Голова застрянет в тепловых трубах, а череп расколется, уронив себя в маслянистые лужи. Он бы умер обычной смертью. Обычной для простого механика. Но кто бы мог подумать, что у этого же механика перед смертью вырастет по паре крыльев; и что они помогут ему согнуться, удержать основание поршня и прыгнуть в правую сторону. И всё это за доли секунды. Никогда ещё работяга, гнущий спину во благо крови, простирающейся по миру, не прикидывался циркачом, способным на такой пируэт. Смерть отпустила его, и от неожиданности механик подскочил на месте.

Расплескав озерцо масла, поршень прибился к полу, отчего звон в ушах ещё долго не отпускал сознание капитана. Четвёрка, стоящая перед ним, даже не шелохнулась. Для тех, кто трудился на третьем уровне, поцелуи металла уже давно стали чем-то свойским, чем-то обычным, не требующим внимания. Если бы они верили в перерождение, то непременно мечтали бы выйти на свет под крики железа, а не матери.

Но тут лица рабочих переменились.

Что-то врезалось в корабль. Замаячил красный аварийный свет. «Атака на судно!» – единственное, что приходило в голову всем четверым. Их тёмные отражения в лужицах масла вздрогнули, а глаза, устремлённые вперёд, в спешке начали искать выход в направление машинного отсека.

Поршень был тут же оставлен. Его вновь бросили кораблю на корм. Тит отпрыгнул и пронаблюдал, как массивный цилиндр катится от левой стены к правой. Тот подарил обивке огромные вмятины – настоящие язвы, попортившие роскошное тело Нимфеи. «Ох, произойди это пять дней назад, от вас бы не осталось и мокрого места», – мимолётно подумал титанец и тут же погрузился в альтернативное будущее, где почему-то представлял себя невероятно раздосадованным. Ведь в этой ветке событий механиков отправляли на казнь, а ему поскорее хотелось удалиться или опустить голову. Он чётко видел, как бедолаг выталкивает в открытый космос, как их руки беспомощно сражаются с невесомостью и как их глаза с отчаяньем находят друг друга. Он вообразил, как они медленно дышат, стараясь не потерять кислород слишком рано, как они медленно двигаются с надеждой, что влага не испарится в мгновенье. Он знал, что они сильны телом, но космосу, по существу, было без разницы. «Им повезло, что мне тоже без разницы», – титанец почти что произнёс эту мысль, а между тем удар за ударом выгоревший поршень всё продолжал и продолжал настойчиво оставлять следы на роскошном вековом теле.

Казнь в том будущем завершалась, и капитан мог, наконец, уходить. Только перед этим механиков добивали осколки метеорита. Микрочастицы, набрав невероятную скорость, разбивали их замороженные тела и уносили в дальние странствия, прямо до колец чьих-то лун. Там им обязательно оказывало почести солнце, его испепеляющие лучи, что выжигали каждого покойника слой за слоем, сантиметр за сантиметром, до тех самых пор, пока от свежих останков не оставалась незримая бесцветная пыль.

Тит отошёл от раздумий, после чего подбежал к лестнице, с которой спустился, и поднёс передатчик к губам.

– Говори, что там произошло.

– Атака метийцев, капитан! – сквозь белый шум раздался энергичный голос главного навигатора. – Похоже, они захватили одну из заброшенных пушек.

– Ага, вот так значит Висм контролирует ситуацию.

– Не могу знать, капитан, но, если долетим, можете расспросить его лично, – было понятно по голосу – навигатор ухмыльнулся.

Теперь в срочном порядке побежал Тит. Проскочив два уровня вдвое быстрее, чем обычно, он влетел в капитанский мостик.

– Каково состояние корабля?

– Стабильное. Первый выстрел пришёлся на левый борт, остальные два немного помяли корму.

– Хорошо, дайте картинку.

Титанец подошёл к середине мостика, к самому большому экрану, что нависал над пультом связи. Поводив рукой по дисплею своего геолокатора, один из младших навигаторов вывел изображение.

– Крупнее.

Младший вновь прикоснулся к дисплею, сложив пальцы обеих рук в треугольник и потом резко разъединив их. Картинка увеличилась, и титанец, прищурившись, заметил очертания двух суетливых «точек». Они заряжали пушку для нового залпа.

– Выведите потенциальную дугу выстрела.

Активизировался второй из младших навигаторов. Он мог похвастаться двумя дисплеями, на одном он проводил вычисления, а на другом получал визуальный итог. Второе и требовал от него командир.

– Плохо дело, они пристрелялись, – Тит нашёл взглядом того, кто управлял местным составом. – Дадим правого крена.

– Уже и не думал, что вы прикажете, – главный навигатор вальяжно развернулся в кресле и резко накинул пальцы на собственный экран. Тот был похож на полусферу, на которой хватало место как раз для пальцев обеих рук.

– Лейтенант, не вижу правого крена.

– Даю им повод ошибиться. Если будут думать, что мы ничего не предпримем, начнут стрелять преждевременно.

Навигатор чуть сдвинул пальцы, сместив корабль, но не так, чтобы это было заметно с земли.

– Они почти готовы! Действуй!

– Сейчас… сейчас… сейчас… – нашептывал себе под нос лейтенант. Он приближал ту черту, после которой его ждали радостные выкрики и дружеские похлопывания по спине. Да, он был самонадеян. Безнадежно самонадеян. Любой хитрый манёвр, хоть и лёгкий на первый взгляд, он заканчивал всеобщим восторгом.

– Ну же! – крикнул титанец.

Перед ним на экране появилась стремительная красная метка.

– Есть правый крен! – прижав полусферу, лейтенант стал лихо перебирать пальцами.

Чёрная нимфея, покосившись набок, двинулась против дуги выстрела. Тем временем ионный снаряд уже успел пройти облака. Пролетая их, он накопил потоки заряда и тем самым увеличился ещё на две трети своего размера.

– Он точно нас заденет, бери правее и выше!

– Не успеем, капитан, разрешите свободу манёвра.

Тит, изумившись, грозно посмотрел на главного навигатора.

– Поло, ты чего задумал?

– Разрешите, командир.

Полониец, ища капитанского одобрения, вытянул шею. Свобода манёвра… как же давно мостик Нимфеи не слышал двух этих слов. Титанец уже и забыл, что в лётном кодексе всё ещё есть такой пункт. Он означал, что у навигатора, если командир достаточно мягок сердцем и не столь уверен в себе, имеется возможность взять на себя полный контроль. На момент чрезвычайного положения судно становилось личным кораблём навигатора, и Тит не мог просто так отдать судно. Нет-нет, не на пороге нового звания. Хотя, с другой стороны, ради любопытства он хотел узнать, что же приготовил для него лейтенант. В воздухе на какой-то миг воцарилась свобода, которую ни Тит, ни Поло уже давно здесь не чувствовали. Покрытая затхлым налётом, она как ни странно, живо поползла по обветренным стенам мостика.

– Делай, что задумал, лейтенант. Только не дай загореться левому борту.

– Так точно!

Подняв пальцы над полусферой, полониец направил судно подальше от орбиты Прометия. Манёвр был прост – вернуть Нимфею туда, откуда она появилась, даже если большая часть левого борта возвратится на вычисленную дугу. От предыдущего выстрела левая часть корпуса потеряла защитный барьер, второй же выстрел грозился дойти до обшивки. Пожар был неминуем. Если только навигатор не задумал что-то поистине грандиозное.

Но судно просто уходило назад. Оно не пыталось уйти от снаряда, не пыталось изобразить ловкую, замороченную петлю, не пыталось стрелять в ответ. Лейтенант понимал, что ничего из этого не поможет, не заставит никого восхищаться им. Нужно было действовать просто, настолько просто, чтобы любой член экипажа и даже те крысы-метийцы внизу от неожиданности потеряли дар речи.

Красная метка больше не увеличивалась. Она неизбежно целила в левый борт и даже на схематичном изображении на экране могла внушить непомерный ужас. Аварийные лампы заверещали, геолокаторы покрылись потом, а стремительные ладони брали на себя смелость его перебить. Безуспешно. На лицах младшего состава застыл испуг. Вновь их превратили в свидетелей, в тех доходяг, кто с трепетом наблюдают за подброшенной стёртой монетой. Будучи свидетелями в прошлом, каждому из младших хотя бы давали голос, а ныне их лишили и этого. К тому же их рукам не разрешали сдвинуться, а их умам приходилось оставлять математику при себе.

– Корабль загорится, Поло, уводи его!

– Не спешите, капитан, всё под контролем, – пальцы навигатора удалились, и полусфера, оставленная почти что наедине с собой, пустила в его перчатки последний электрический импульс.

Громадный корабль Ордена не иначе как пустили по рельсам. Поворотные стрелки давно разломали, а впереди ждали либо депо, либо тупик и обрыв. Траектория, которую вычерчивал корабль, пересеклась сначала с линией прилёта, а затем, почти полностью, с дугой выстрела.

«Убивать адмиральское судно, так не своими руками – лучшего расклада и не придумаешь», – на этой мысли Тит посильнее прижал ладони у бортов пульта связи. Ему не хотелось смотреть на экран, он обратил всё своё внимание на наглеца, всучившего им по билету в один конец. А он не подавал и вида, что облажался. Терпеливо ожидая, как вся левая часть и середина корабля войдёт в траектории поражения, Поло продолжал гипнотизировать полусферу. В этом была какая-то особая магия. Магия, от которой у тебя перехватывает дух. Ты видишь, как уверенность бьётся с десятиметровой волной, как умиротворение воюет с выплесками вулкана, а тебе становится жалко, почему его место занимает он, а не ты.

Но времени не осталось. Красная метка дотронулась корабля. Аварийные лампы утихли.

Ошмётки причала… От троп, прожжённых лавой, исходит запах костей.

Всего этого не было.

Почему-то Тит чувствовал, что сердце колотится. Под веками, почему-то, копошились зрачки, а ладони ощущали шершавость панелей. Пульт связи никуда не исчез, как не исчез и монитор над ним. Почему же всего этого не случилось?

Младший состав навигаторов был на местах, на своих любимых крохотных стульях, что бряцали раздражающими колёсиками.

Послышался первый хлопок. Метка на экране застопорилась. Послышался хлопок погромче. Кто-то от радости крикнул, замечая, как его сосед медленно поднимается с места, ощупывая себя. Руки, живот, грудь – всё находилось там, где и должно было находиться. По громкой связи не сообщали о взрыве, пожар так нигде и не случился. Послышался третий хлопок, а после их череда вовсе не умолкала.