Воин. Правитель. Чужак

Но это происходило за спиной, в отдалении, а у сегодняшнего Пришлого цепляться, увы, было не за что. Он беспомощно махнул ладонью и начал падать. И только к горлу подступил страх, как бездна заботливо уложила его на землю. А точнее, на мягкое мшистое одеяло, что, помассировав ему спину, принялось обволакивать его по бокам.

– За мной, чужак, вставай, – По веткам вдалеке запрыгала старая знакомая Белка.

– Дух, я тут! Тут! Эгей! Слышишь?!

Белка ускакала и, не оглядываясь, перепрыгнула на ветки пониже. Пришлый вскочил и, схватившись за копчик, понёсся следом.

Дюжина метров, ботинок шлёпнул по следу, которого ранее он не видел. Пришлый на мгновение опустил глаза, всего лишь на миг, а когда поднял, заметил перед собой новое размашистое препятствие. Вновь он – оборотень. Облик злобного Духа.

– Да нет, ещё рано! Как ты?! Погоди! Нет! Стой!

Пришлый выставил руки. Оборотень навалился всей грудью, но только успел раскрыть пасть, как следом тут же исчез. С северного направления до них дотянулся свет сигнального огня. Он окатил лучом спину монстра и растворил его в воздухе, словно прах. Чужак приоткрыл одно веко, посмотрел сквозь пальцы, и впал в ступор. Его переместило куда-то ещё.

Маленький холм. Чужак потоптался, покрутил по земле носочком ботинка и, опустив руки, посмотрел на окружение уже без всякого страха. Вот он, кажется, выход. Цель, о которой он так мечтал, – сигнальный огонь. Горя на макушке холма, он призывал чужака не стесняться и быть посмелее.

Чужак побрёл. Побрёл вверх. Побрёл увереннее и на пути, немного поскальзываясь, начал стаскивать с пояса ремень с кобурой и револьвером. Пусть! Пусть с него стянут рубашку, штаны, носки, но зато он обретёт его – главный, золотой ключ. И даже не нужно будет собирать осколки воспоминаний, дабы понять – кто он. Выход обо всём позаботится.

Чужак задвигался чуть быстрее. Хромота как-то сама отстала от его ноги, и он побежал – шустро, – как не бежал, наверное, даже будучи сытым.

Огонь приобнял. Он обхватил ему плечи и разгорелся так ярко, что чужаку невольно пришлось зажмуриться. Ни рыка, ни жгучего голода, ни удара когтей. Только свет и тепло, только нега и невыразимое счастье.

Сигнальный огонь, как оказалось, не был сигнальным огнём. Он был чем-то большим. Даже большим, чем просто символ света и обретения. За ним прятались немного иные смыслы. Не маяк и не просто надежда, а символ горечи и разорительных войн. Горящее дерево. Именно горящим древом и представал его выход и именно к нему он и тянулся весь путь.

И свет проливался. Он проливался в траву, он проливался на кожу, он проливался в разум, тронутый единственно верной мыслью: «Пришелец достиг желанного выхода».

– За мной, – нашептывал сигнальный огонь, – за мной, – взывало горящее дерево.

И Пришлый пересек половину холма, чтобы потом вбежать в новую трещину. Пространство обрелось нужной язвой, и он вытянул руку. В знамени горечи, верил чужак, его поглотят без остатка, и он требовал, чтобы ноги ускорились. «Живее! Живее! Живее!». Но вдруг огонь перед глазами стих. Ноги внезапно отяжелели, а свет, едва дотронувшись пальцев, зачем-то запрятался на той стороне холма.

– За мной, – прозвучало откуда-то из-за спины.

Чужак замер и захотел обернуться.

– Нет, только не это. Прошу, нет-нет-нет, отпусти, будь другом, – чувствуя, как вместе с ногами понемногу тяжелеет всё остальное, он напряг шею, но обернуться так и не смог.

– За мно-о-о-ой…, – прозвучало вновь, и сумерки, дождавшись, когда наступит их черёд, свалились на дерево, что недавно разгоняло эти самые сумерки бессмертным пламенем.

Чужак просто оцепенел. Зрачки его забегали вокруг осей, а языки пламени, умчав за укрытие, закончили стрекотать. Свет упомянул, кто к ним прибыл, и, самое главное, он упомянул того, кто выбирался из темноты.

Рык зверя – прибой. Звуки из сна – вопли голодного брюха. Парадоксально и совсем не стройно. Но какофония обязана быть не стройной! И она приближалась, стаскивая с ветра тепло и любую мелочь, что могла напомнить о прежней надежде. Огонь слабо обдувал грудь, тогда как мороз, наоборот, всё чаще нахлынивал на спину. Пришлый поднатужился, подбородком он потянулся вперёд и подумал, что таким образом утянет щёки, скулы и волосы. Однако этим он добился лишь маленькой холодной слезинки. Она застряла у него в одной из морщинок и совсем скоро испарились. Её забрал слабый огонь, а мороз, бичуя чужака по спине, присоединялся к стройно играющей какофонии. Та поскребла по ушам, – резко и без уступок, – и столь же резко их отпустила.

Оцепенение… оно ушло. Заклинание разрешило чужаку подвигать головой и руками, и он, наконец обернувшись, смог углядеть за спиной только ветки. Под ногами валялась россыпь чешуек, шишек и игл, а также лежали щепки, что он уронил вместе с собой. «Вернулся», – подумал Пришлый и тут же почувствовал, как чуть ниже спины неприятно заныло. Из носа, что оказался сломан, закапала кровь.

– Ну, ты так и будешь стоять? Не отставай давай, за мной.

– Да, Дух, всё, иду. Меня чутка помотало, но я в порядке.

– Помотало? О чём это ты?

– Да ничего, не бери в голову, – обрывисто ответил чужак и подтянул пояс, на котором всё ещё висела кобура с револьвером.

– Тогда идём, у нас впереди долгий путь.

– Ага-ага, – неуверенно пробубнил Пришлый и огляделся.

Из голосов – только пение птиц да привычное шушуканье листьев. Ничего необычного. Заклинание окончательно спало. Перегородка на носу скривилась, а к ноге возвращалась привычная хромота. Чужак отплевался и растёр кровь над губой, искупав в ней только-только вылезшие ростки волос, и после этого поскорее побежал за Духом. В обличии белки тот скакал от ветки к ветке и иногда оглядывался. Затем скакал выше и прикидывал, сколько они успеют пройти за нынешний день.

А Пришлый, заимев собеседника, отправил вслух вопрос:

– Ну как тебе? Понравилось? Ещё раз тебе подыграть? Или пока всё на этом? Сам видел, если что, я готов. Однако помни, чем дольше ты надо мной издеваешься, тем быстрее я буду искать ответы. А ответы тебя ослабят. Так что хорошенько подумай – стоят ли твои издевательства моего гнева в будущем? Ну а так, затеешь новую чертовщину, ты знаешь, где меня отыскать.

Пришлый закончил и, ещё долго не опуская головы, прислушался к движениям компаньона. Тот убежал не очень-то далеко. Смешные угрозы в сторону его капризных владений заботили его куда меньше, чем выход, спрятанный далеко на севере.

Улей сепаратистов

Рюкзак был подтянут. Подсумок – закрыт. После того, как в карман залезла карамельная соломка – на случай привала, – скороход с улыбкой прыгнул через узенькую рытвину. Позади он оставил будущего Адмирала. Оглядев построение, сбитое впереди в кучу по разным сторонам света, тот приостановился и наклонился к земле. Наклонился не просто так. Перед входом в глубокие джунгли, в сепаратистский улей, Тит намеревался проведать своего подлатанного навигатора:

– Как рука, лейтенант?

– О, командир…, – Поло докрутил винт у основания локтевого механизма протеза и посмотрел наверх, – всё отлично, отлично. Эта рухлядь ещё послужит, списывать со счетов мне её почему-то не дали.

– Почему не попросил установить новый?

– Как же, просил. Вот только док у Висма упёртый как дьявол. Решил, что третьего поколения я ещё недостоин.

– А у него были новые руки?

– Да, одну из них он носил на себе, – Поло на мгновенье замолк. – Ха, верите ли, потерял он руку так же по-идиотски, как я. Оставил, говорит, настоящую в артиллерийском дуле, по пьяни. Конец орудия оказался дороже конца его, и-и-и… можете догадаться, чей конец его командир приказал отрезать.

– Ясно. И ты даже не попытался вырвать руку?

– Думал. Моя первая мысль, на самом деле. Однако потом подумал, что лишние разборки в лагере вам ни к чему.

– И то верно…

– Но я не жалуюсь. Он заменил обгоревшие провода, сменил электроды, поставил новые пальцы и выправил запястье. Теперь ладонь хотя бы не дёргается, – Поло, убрав мультитул, смахнул живой рукой налипшую грязь с искусственной. – Заплатки для первого поколения, оказывается, до сих пор могут доставлять кайф, а не боль.

Рука плавно задвигалась. Повертев запястьем туда-сюда, навигатор с наслаждением осмотрел старые и новые пальцы: одномоментно они сложились в кулак. Однако один недостаток подержанные заплатки всё же привнесли. Ход пальцев и движения суставов у протеза сопровождались теперь не ровным и мягким механическим шумом, а звучали неприятно и слегка потрескивали.

– Радуйся, что у них имелись хотя бы заплатки, – бросил Тит. – Иначе выкинули бы на помойку…

– А могли, капитан?

– Да, безусловно. Вместе с тобой.

– Сомневаюсь, – навигатор огляделся, – Висму не хватает бойцов, а я не так безнадёжен, как он думает, командир.

– Кто сказал, что так думает он?

Тит и Поло встретились взглядами. Пауза провисела буквально секунду.

– Хорошо, хорошо… смейтесь. Злорадствуйте сколько угодно. Но знайте, я вас не подведу.

– Пф, как будто у тебя есть выбор. Если оглянешься ещё раз, поймёшь, что я с тобой делю одни и те же последствия.

– Что вы хотите сказать?

– Хочу лишь сказать, что выбора нет не только у тебя.

Навигатору хватило и слов. Убирать взгляд дальше своего командира он больше не собирался. Вместо этого он неожиданно бросил:

– Это вам, – и протянул от себя неизвестный предмет, накрытый холщой. – Стянул в лазарете у одного доходяги, пока валялся без дела. Вы ему не нравитесь, он плохо о вас отзывался, поэтому я решил его маленько проучить.

Тит протянул руку, холщовая накидка упала, и перед ним предстало то, чего он меньше всего ожидал – рельсовое ружьё.

Поло продолжил:

– Сейчас бедняга в дозоре на полсуток. Завтра ещё на пол. Но, думаю, от него так просто не отстанут. За потерю боевого инвентаря я в своё время таскал бревно по периметру, целый месяц. У Висма ему грозит срок вдвое больше.

– Убери это.

– Но капитан…

– Я говорю – убери. Свою жизнь я этой штуке не доверю. Для этого у меня есть меч.

– Конечно! Конечно у вас есть меч! Но ведь это не повод наказывать ещё и «Голодранца». Разве вам бы не было обидно гнуть спину в наряде, зная, что орудие, потерянное вообще-то не по вашей вине, простоит в арсенале и ни разу не выстрелит? Я бы, честно, посчитал это за кощунство. – Поло протянул ружьё, доверительно кивнул и стал ждать, когда капитан, время от времени поглядывая на рельсу, протянет руку в ответ и сделает правильное решение.

– «Голодранец». Да я же из тебя с академии не стрелял…, – Тит искоса посмотрел на ружьё, оценил его с мушки до пусковой скобы и, цыкнув, положил на него ладонь. – Ладно, чёрт с тобой, – Тит потянул голодранца к себе и посмотрел на маленький индикатор возле приклада, после чего встал и двинулся вдоль окопа.

– Не забудьте, капитан, временами сбрасывать напряжение. Пушка капризная, сами знаете. Если вовремя не приласкать, задрожит и может выскочить.

– Об этом не волнуйся. Ты главное не задержись. Наши ребята уходят всё дальше и дальше. Не хотелось бы, чтобы ты остался посреди «его» ребят.

– Вас понял. Ноги мне пока не латали, так что я вас нагоню. Буквально одно дельце, и поднимаюсь, – Поло залез механизированным пальцем в карман и вытащил оттуда что-то, похожее на голубую пилюлю.

– Давай, увидимся на той стороне, – мимоходом потрепав бойца, Тит, наконец, удалился.

Поло меж тем, не смотря на пилюлю, закинул её в рот. Он соврал. Заплатки для первого поколения всё ещё причиняли невероятную боль. До момента, пока они не вступили в битву, он должен был вытерпеть отторжение новых деталей. Сжав зубы, он разломал пилюлю. Смесь болеутоляющих и голубого каина тут же прилипла к дёснам, затекла в щёки и полезла дальше в гортань. Спустя время он понял, что наконец-то может сфокусироваться. Обрадовавшись, полониец спокойно поднялся. Впереди его ждали парни, которых он сам сюда и доставил. Они подарили бы ему чуть большее утешение… большее, чем сложный набор химикатов, лукаво подыгрывающих синапсам мозга. Капитан тем временем пропал из виду. Тот подходил к укрытию другого, чуть менее напряжённого капитана.

Висм стоял в глубокой рытвине. В руках он то и дело поправлял армейский бинокль. Предательский пот – вот в чём причина. Он облепил носки, галифе, майку и стёганную куртку, ещё с утра, а ныне, в полдень, добирался до панциря-бронежилета и до проклятых ладоней. Из-за жары чёрный череп на нагрудном панцире смотрел отныне чуть искоса, а матовый полимерный корпус бинокля стал глянцевым, схватывая всё больше разводов, оставленных основаниями пальцев. Висм давно перестал удивляться. Вся форма, имевшая приписку «водоотталкивающая», вызывала в нём только улыбку. Когда орденский интендант отправил им последний заказ с одеждой, капитан сходу дал ей срок в три дня. «Три дня – и жара вас умоет. Парни будут выносить вас неделю, но в джунглях они захотят раздеться. От проказы им будет приятней, чем от здешней ржавой воды».

Висм вытерся. Запотевшими ладонями он несколько раз провёл по бронежилету-панцирю, отчего разводами покрылась перчатка – латная перчатка, сжимающая череп у висков и выступающая у шеи. Капитанский полудоспех защищал от пуль и стрел, противостоял ветролучам и веерным залпам, оберегал от плазмокинеза и вдовьих литаний, однако от жаркого ливня с утра до полудня в этой поганой влажной духовке под названием Прометий он спасать не умел. Сепаратисткий улей определённо был где-то здесь. Один из ульев. Днём ранее именно отсюда прибыли двое горемык-разведчиков. Сепаратисты аккуратно их обезглавили, заботливо усадили на степняков и отправили по домам, до самого лагеря Ордена, где Тит и Висм, вычитав издевательское сообщение на дырявых дощечках, с гневом взглянули на юго-восток – в сторону зелёного марева.

Сепаратисткий улей определённо был где-то здесь. Либо вёл к улью. Вёл к их мерзкой плодящейся матке, вокруг которой ублюдки усердно плясали и искали оружие против Республики. «Найдем главную тварь – можно валить. Мне надоела эта духовка», – раздумывал Висм, пока рассматривал местность в бинокль.

Локтями он опирался о взрытый слой почвы. Поверх выглядывали только шея, перчатка – часть панциря – и голова. Тит, упав на стену окопа, тихо поинтересовался:

– Что видишь?

Рядом с окопом похаживал боец. Он яростно шикал любопытной мартышке, скачущей возле ног.

– Вижу наших, – Поло, настроив диоптрии, посмотрел налево, – грязь на тиках, лопоухие листья. Кроклусы, недотроги. А где хоть одна петля, а? Метийцы, вас спрашиваю? Что, не могли ради приличия хотя бы одного из этих ублюдков повесить?

– Дело исправимое, капитан, – Тит почувствовал в руках дрожь и посмотрел на приклад. Индикатор в рельсе показал: «пора». Рычаг был опущен. Напряжение у голодранца было сброшено.

– Не знаю как ты, но я-то уж исправлю точно. Ну всё, ходу.

Висм резко опустил бинокль и развернулся, а затем беззвучно приказал: «Вперёд». Бойцы выдвинулись. Бойцы аръегарда. Дивизии Тита местный главнокомандующий отправил в авангард – получать первый удар. Титанец особо не спорил. Не в его положении спорить с тем, кто торчал в этой жаре целых три месяца. От него Висм ждал отдачи, а она выражалась в усердии присланных с Нимфеи бойцов. Обещание есть обещание: «скажи им завтра выступать – они выступят. Приказам они следуют чётко».

Висм убрал бинокль в футляр, футляр – в поясную сумку. Затем, как пружина, он оттолкнулся от стены окопа. Через мгновение он оказался над Титом. Им следовало поднажать. Встав во главе замыкающего батальона, Висм поспешил вперёд. Тит прошёл по окопу чуть в сторону – в этом сражении, если придёт время сражаться, ему отвели чуть более рисковую роль. Он должен идти в атаку с одним из гвардейцев: Шестёркой, Шутником или Шулером. А эти трое располагались так: Шестёрка шёл справа и управлял страховым отрядом; на левом фланге верховодил Шутник с двадцаткой бойцов с «короедами», пушками-обрезами, что идеально устраняли укрытия и забирали с собой тех, кто за ними пытается скрыться; а на острие, на шпиле атаки осторожно обступал ловушки Шулер, приказывая своей малочисленной ударной роте по-тихому срезать лески и искать следы мин.

Первым на пути был Шестёрка. К нему-то Тит и отправился.

Над головой капитана внезапно пролетел крикун: с жёлтым тельцем, синим хохолком и голубоватым оперением на конце крыльев. А ещё с до жути громким стрекочущим голосом. Почти достигнув цели, титанец заметил, что слегка глохнет. Странно, что тварюгу тут же не застрелили. Ей позволили сесть на ветку, пропеть ещё секунд пять, но к оружию так никто и не потянулся. Тит сам был готов схватиться за оружие. «Лучше меня не испытывай», – и, подняв голодранца, он с гневом посмотрел на ветки. Через миг пение прекратилось.

Он ожидал всего, что угодно, но не дисциплины. И, удивившись такому факту, капитан быстро опустил ружьё и последовал вновь по пути, по которому прошёл один из гвардейцев.

Однако причина была не в этом. Кажется, в поле зрения крикуна что-то попало. Что-то такое, от чего не замолкнуть было нельзя – горизонт из бойцов, расползшихся по земле. Те еле поднимали ботинки и вязли в густой зелени джунглей. Вот что птице нечасто приходилось видеть. И тут внезапно её взгляд пошатнулся. Ветка под сжатыми лапками дрогнула, и крикун подлетел. На ствол опёрся гвардеец. Чуть позже, на полусогнутых, к нему подошёл капитан.

– Твой командир медлит. Почему?

– Потери.

– Навряд ли.

Шестёрка, не оборачиваясь, вытянул голову и осмотрел расположение бойцов.

– Если есть что сказать, капитан, говорите.

– Я просто хотел узнать, что по этому поводу думаешь ты.

– Ничего. Приказ есть приказ. Лишних вопросов себе, да и тем более командиру, я не задаю. Вы недовольны нашей стратегией?

– Любая стратегия имеет место, пока она не ведёт к провалу. И пока Висм шатается между ним и успехом, то я оценивать не берусь.

– Что-то не похоже на слова будущего Адмирала.

– А на чьи похожи?

– Аналогия вам не понравится.

– Если не будешь язвить, то наказания не последует.

– Ладно, скажу так: вы тушуетесь.

– Тушуюсь? Из-за чего?

– Подойдя ко мне, вы хотели задать вопрос по-другому. А сейчас костите углы. Не похоже на поведение будущего Адмирала.

Приклад в руках Тита задрожал, и, опустив взгляд, он притронулся к рычагу. Голодранец тут же угомонился. После этого капитан произнёс:

– Ну ладно, я подожду.

– Чего?

– Ответа. Твои идиотские домыслы меня не колышат.

Шестёрка ухмыльнулся и выглянул из-за дерева. Тит выглянул после. Затем он продолжил:

– Так что что насчёт тебя, Шестёрка?

– Лично я недоволен.

– Ну вот, не сложно было, правда?

– Командир сомневается.

– И в чём же?

– Что я для них опасен.

– Да брось. Ты на это неправильно смотришь.

– Да? А как мне на это смотреть?

– С его точки зрения. Если ты здесь, ближе к тылу, значит, Висм тебя ценит как равного.

– И с чего бы?

– Посмотри назад и увидишь, – Тит вновь выглянул и через секунду вернулся. – Он оставил тебя поближе. Тебя он терять не хочет. Не знаю почему, но твою шкуру он ценит выше, чем шкуры тех двоих, – Тит указал поочередно на Шутника, а затем на Шулера.

– Возможно, но я не согласен.

– Как хочешь, мне на твоё согласие, если честно, срать с высокой колокольни.

– Ну вот. На слова будущего Адмирала это уже больше походит.

Тит, увидев ухмылку гвардейца, выглянул из-за дерева в последний раз и подозвал стоящих чуть позади бойцов. Они, что удивительно, выдвинулись с небольшой задержкой. Нечто отвлекло их внимание. Спустя мгновение Тит понял – что именно. Отойдя от окопа, взяв расстояние в сотню метров, один из солдат всё продолжал бороться с мартышкой. Шикал он яростней, пинался активней. Мартышка всё не уходила. Завидев ботинок, она, конечно же, отбегала к кустам, но после этого всегда возвращалась, зная, что у громилы на груди припрятано кое-что интересное – широкий ремень и связка гранат. Одну из гранат, видимо, мартышка и хотела сорвать.

Набрав злости, солдат-гренадёр выхватил шматок грязи. Тот полетел упрямке в нос, но она вовремя подскочила и увернулась. Отбежав под кусты, она приникла головой и на время притихла. Урок ей стал наконец-то понятен.

А линия Шестёрки тем временем обошла очередной неглубокий окоп.

«Они готовились к обороне, ждали громкого нападения, но его не случилось. Висм струсил. Тел нет, следов от тел тоже, деревья не тронуты взрывами, ветки кустов не надломаны. То есть пули здесь не ходили. Тогда чем же он занимался? Чего выжидал?» – охапка вопросов всплыла в сознании Тита.

А отряды между ним всё двигались. Двигались осторожно и без растягивания строевых линий. «Это не глупо, далеко не глупо», – вертелось у титанца в голове после разговора с Шестёркой, пока тот, буквально в десяти метрах, поднимал кверху кулак. Жест, обозначающий, что «мы не одни».

Все линии рядом с капитаном, как по струнке, замерли.

Шелест. Наверху пролетел дикий крикун. Титанец скривил лицо и направил разгневанный взгляд к веткам, ожидая, когда тварь вновь застрекочет. Молчание. Клюв приоткрывался, но звуков не было.

«Пошли», – последовал немой приказ. Шестёрка выдвинулся, бойцы – чуть с запозданием.

Тит расслабился, опустил взгляд и засеменил следом. Прозвучал стрёкот. Тысячу раз проклятый стрёкот вновь зазвучал над головой и припал к ушам. Однако теперь он шёл с другой стороны. Тит понял не сразу, куда опять бросить гнев, но затем наступила следующее мгновение.

К толстой ветке подлетела другая пташка – с красным тельцем, белыми крыльями и лапками цвета изумруда. Она застрекотала чуть тише, немного грубее и в конце обязательно вскидывала кверху клюв. Внезапно у первой пичуги появилась хабалистая собеседница.

И затем они обе застрекотали наперебой.

Тит почувствовал дрожь в руках и рассержено надавил на рычаг. Напряжение у голодранца было сброшено. Сзади послышался крик мартышки.

– Я к Шутнику, – произнёс Тит и последовал под широкую тень лопоуха.

«Я что-то слышал», – произнёс кто-то шёпотом через тридцатку метров.

– Я что-то слышал, пригнитесь, – и оказалось, что шёпотом изъяснялся тот самый Шутник.

Бойцы под его руководством вняла приказу и тихонько пригнулись. На всякий случай пригнулся и Тит. Крик мартышки стал громче. Двое птиц, покинув толстые ветки кроклуса, теперь сидели на ветках напротив. Сидели чуть выше, чем находилась голова Тита.

Капитан поднял лицо и в сердцах просвистел – хотя лучше сказать «пропел», а затем вдруг вспомнил, как строго родители в детстве относились к тому, что у него не получается во время «пения» избавиться от слишком явного тито-наречия. Перенятый от родителей, переживших Столетний марш, «птичий лепет» понадобился ему через целую вечность, и если родителям он помогал обходить ежеканальную прослушку и прятаться от комендантов, то здесь, в духоте, «лепетать» не было смысла вообще.

Но цели он этим достиг: птицы замолкли. «Вас скоро заберёт древолаз», – пропел капитан и увидел, как хохолки пичуг склонились от удивления. Затем он серьёзно присвистнул, тем самым поставив в угрозе жирную точку. «Ну всё, до конца пути, думаю, я их больше не услышу». Он досеменил до следующей тени. Бойцы Шутника снова пригнулась.

– Помогите, капитан, я что-то увяз, – неожиданно голос одного из бойцов возник рядом с плечом. Тит легонько повернулся и вытянул одетую в перчатку ладонь. Аккуратно он согнул мешающий лист. Тени он тут же лишился, а потому получил в глаза пару слепящих ударов. Но затем свет позволил ему увидеть, что в метре от него за свою ногу боролся застрявший в грязи скороход. На спине он тащил рюкзак с провиантом, что делу-то особо не помогало. Из подсумка торчала деревянная ручка штык-лопатки.

– Глубоко увяз. Стой смирно, – стянув лопатку, капитан накинулся на липкие бурые пальцы. Грязь вокруг застрявшей ноги начала отступать, но в один момент титанец перестарался. Ударив мимо, он задел бедолаге щиколотку.

– Ай, капитан…

– Прости, не хотел. Буду бить медленней.

И следующие удары стали чутка плавнее. Вдруг – пение. К парочке птиц подсела другая, объятая пурпурными пятнами. Словно увидев старых знакомых, она начала стрекотать, узнавать, как они поживают, но двое сородичей ее сразу же угомонили. Показав на титанца, парочка пристыженно буркнула, а после замолкла. И отныне вместо двух птиц на Тита тихо таращилась целая троица.

– Ай, капитан, за что? За что во второй раз? – сквозь зубы процедил скороход.

И Тит изумился. Лопатка уже давно тормошила воздух, а не возилась в грязи. Чуть отведя ладонь, он осмотрел ногу, очищенную наполовину, и поймал на себе такое же изумление.

Возникли знакомые крики. Мартышка продолжала бесноваться – где-то там, уже совсем далеко. И в этот момент в грязь что-то запряталось. Капитан замотал головой. Первые мысли, первое наваждение. «Глаза бывают обманчивы, но уши – почти никогда!», – этой правде учили рекрутов, к этой правде капитан и прислушался.

Крики, наконец, победили, и он обернулся. Мартышка, получив ботинком по роже, от злости запрыгала выше. Выше и ближе, выше и ближе. И гренадёр, зная, к чему это приведёт, подпрыгнул сам. Подошвой он разможит ей башку, а без башки тварюга не вякнет. План был отменный, если не брать во внимание хитрость. Хитростью, безусловно, он и поплатился. Подскочив над местом, куда прицелил ботинок, мартышка тут же опустилась на голень. Затем забралась на колено, пробежала по растянувшемуся бедру и лапой ухватилась за то, к чему всё это время стремилась. Гренадёр испугано бросил кулак. Мимо. Мартышка ухватила ремень и потрясла за связку гранат.

Связка весила больше, чем всё её тело, но пальцы, все двадцать пальцев, стоили в цепкости сотни орденских. Она знала, от чего гад наложит в штаны, и потому стала водить ухваченной гранатой как ненормальная. Боец ещё сопротивлялся, пихал дуру в живот, но тщетно. Уши ждали звона чеки. Мартышка – заветной добычи. А Тит, стоя поодаль, – чьего-то вмешательства.

Мартышка вонзила зубы в кулак, и это стало последним манёвром бойца. Прозвучал звон. Чека осталась на месте.

Охотничий нож. Блик, размах, удар. Крик мартышки перешёл в жалкие стоны. Под рёбра залезло лезвие. Оно вгрызлось, причём глубоко, из-за чего сердце буквально выскочило наружу. Кончик ножа вышел с другой стороны и разделил её тоненькое рыхлое тело. Висм дал бедняжке вздохнуть, насладиться своими последними мгновениями, а затем злобно и резко вырвал лезвие. Граната, отпущенная цепкими лапами, быстренько покачалась.

Гренадёр остался в живых. Мартышка пролетела мимо, когда он понял, что до сих пор может видеть. Он не ослеп, не полетел в сторону звёзд, не разбросал кишки и не смешал их с глазами. Он стоял на ногах, а она, к его удивлению, лежала рядом с ботинками. Ему до сих пор хотелось бороться, и дабы не выглядеть глупо, сотрясаясь от страха, орденец подпнул труп мартышки, чтобы, хоть и на чуть, но выпустить пар.

Тройка пичуг сорвалась. Узнав о жестокой расправе, устроенной Висмом, они в ужасе поднялись в воздух и подлетели к его голове. Жёлто-синяя брань и красно-белое возмущение. Они посыпались, и Висм, отмахиваясь, стал целить кончиком ножа уже в другие рыхлые тушки. Эти твари, будто им и правда было дело, держались очень высоко, трусливо поджимали коготки и не давали ни шанса. От невыносимого стрёкота висмутианин закрывал уши. Он всё больше оглядывался вокруг и пригибался, а потом начал бессмысленно крыть птиц матом.

Стоя в отдалении, Тит проводил до ямы мартышку и внезапно почувствовал, как в руках задрожало. Голодранец напомнил, чтобы его приласкали. Услышав, как стрёкот перетекает в истеричное гарканье, Тит нажал на рычаг. Ружьё успокоилось. Гарканье стало всеобщим – к птицам слетелась вся стая.

«Глаза бывают обманчивы, но уши – почти никогда! Однако, как известно, мы не берём слепых, поэтому, пребывая в сомнениях, лучше дважды моргните», – Тит услышал окончание урока и, моргнув ещё раз, увидел, как к его ноге что-то пристало. Чья-та замаскированная рука. Вторая рука прицелилась в голень. Привиделся блик, размах… ничего. Выстрел. Дуло опустилось. Где-то неподалёку поднялась стая.

Спусковой крючок побежал на исходную, а голодранец довольно заулыбался.

Взгляды Шестёрки и Шутника. Ошарашенный взгляд Висма. У самых ног беззвучно падал кинжал. Одна рука погружалась в грязь, а другая – отпускала ногу титанца. Тот отпрыгнул, а увидев, что скороход начал медленно падать, он машинально вытянул руки.

– Что-то я устал, капитан. Груз тяжёлый. Надо передохнуть.

Не ответив, Тит лишь прокричал:

– В земле!!! В земле!!!

Голова скорохода навалилась на плечо, и в этот же миг возле его щиколоток проступили две толстые багровые линии.

В землю выстрелил Поло. Он был первым. Когда спусковой крючок на его «короеде» отщёлкнул, он погрузил правую руку в грязь, почти по локоть, и вытащил на свет дырявую тушу. Партизан сепов. Дробь пробила его грудь насквозь, и он согнулся – позвоночник вылетел вместе с лёгкими.

Выстрелил Висм. Он был вторым. Управляясь «копушей» – небольшим механическим револьвером, – он побыстрее перезарядил барабан. Шесть пуль он потратил, и все шесть – вслепую. И это имело успех. Всплыл один труп. Замахнувшись, тот хотел воткнуть кинжал в сухожилие, ведущее к пятке. Второй труп всплыл без нижней челюсти. Тот собирался выпрыгнуть и напасть сбоку. Висм скорее отбежал от своего прежнего места и приказал бойцам:

– Ого-о-о-онь!!! Ого-о-о-о-онь!!!

Посыпались выстрелы, и спустя миг стрёкот стаи перестал быть единственным. Стрёкот барабанов, гашеток, курков. Он не пришёл на замену. Он смешался. С воплями. Воплями боли, печали и сожаления. Вопили птицы, и складывалось ощущение, будто в зал естественного суда зашла орава неистовых стреляющих во все стороны прокуроров.

В ответ никто не стрелял. Орденцы просто тратили пули и надеялись на удачу. Шестёрка выхватил из земли одного и пихнул к толпе вверенных ему бойцов. Они быстренько расправились с ним. Не успел партизан кинжалом сразить кого-то в живот, как тут ему в глотку и грудь всадили десяток пехотных ножей. Сепаратисты, притаившиеся в земле, начали выпрыгивать из своих укрытий. Кто-то, напротив, выпрыгивал с веток кроклуса и недотрог, а несколько обмазанных камуфляжной сине-зелёной раскраской бойцов отскакивали от шипов ротанга.

Батальону Висма досталось больше всего. Его орденцев утаскивали под землю, а если не утаскивали, то обязательно рассекали им ноги. Земля джунглей украсилась кожаной мишурой, идущей зигзагами, а рубцы мяса, валящие отовсюду чуть ниже колен, выстраивались в кровавую полосу. Батальон распался, его построенье расклеили, а бойцов сбили в группки и стали оттягивать поглубже в чащу.

Улей был найден. Вот он – здесь! Они были правы. Разведка была права. Наконец-то они настигли юго-западный лагерь, один из, и могли преподать кровавый урок. Хороший кровавый урок. Но что-то явно не задалось. То, как отбивался Висм, а затем и Шестёрка, трудно было назвать уроком. Скорее, задатками на триумф. На триумф крови, которым распоряжались на данный момент ярые её противники.