– Касандани? – неуверенно проговорила Милия. – Это правда ты?
Спустя некоторое время, закутанная в одеяло по самый нос и с чашкой горячего травяного чая, девушка сидела в повозке, заполненной ящиками и мешками, источающими запахи копченостей, и удивлялась превратностям судьбы.
– Демон Пустыни тебя тогда за дорого продал, дана. Никто не получал столько за рабыню. Но больше никто к нему в тот день и не пошел. Он злился и говорил, что сойлийская ведьма его прокляла. Потом велел всех согнать обратно в караван и ушел в город. Говорили, что он пил и хвастался, сколько получил за тебя, и его убили. Пустынники перессорились, кому вести караван. Побратим Хоэ Ксандхара многих убил, пока его слушать не стали. А ночью меня старик-лекарь разбудил, сказал, что сонной травы им в питье подмешал, и что если хочу уходить, чтоб шла, пока спят. Тогда почти все рабы и ушли. И ушла тоже. С лекарем.
– Даас гоа Саттмах…
– Да, так он себя звал, – блеснула зубами Касандани, – и еще кучей всяких слов и брюзжал все время, что я глупая, раз увязалась за ним, а сам рад был. Он меня в ученицы взял, даже бумагу выписал и в посольстве ксантийском в Саэне заверил. Ты была в Саэне, дана? Там очень красиво! Башни до облаков из светлого камня, озеро огромное! Я никогда-то еще столько воды разом не видела. Только сначала он нас к каким-то странным людям водил, чтоб ошейники снять. Потом вонючим мазал клеймо. Говорил, чтоб следов не было. У него-то старый шрам был, осталось видно, а мой полностью сошел. Жили сначала в городе, он лечил, заставлял меня литеры зубрить и слова всякие. Я тогда и правда глупая была, а потом он ту бумагу принес. Печать золотом и буквы с завитушками. Он стал учить меня травы мешать и с собой брал, когда кто болел. Я помогала.
– Он жив?
Касандани посмотрела в пол, перебирая связку бус на груди, и качнула головой.
– Год прошел. Я тогда и уехала из города. Там красиво, но мне лучше, где не так много людей. Купила тари48, собрала книжки и прочие пожитки и поехала, а у торговых ворот…
– Встретила меня, – произнес сипловатый голос, одновременно с этим откинулся клапан на торце повозки и внутрь забрался крупный, но не рыхлый, пожилой мужчина.
– Ванх49 Саур!
– Ну, какой я теперь ванх? Просто торговец.
– Он врет, ему нравится, когда его так зовут.
– Вы в Сойл это добро везете? – Милия кивнула на ящики.
– Почти. Только до границы. Там в поселке разгрузимся, заберем другое добро, – Саур подогнул ноги кренделем и устроился напротив, – и поедем обратно в Белле. У меня там дом, сын младший, шестнадцать почти и вот, невестка будет, – он посмотрел на Касандани тепло и спокойно, как может смотреть отец на ребенка. – Ближе не пойдем, тари боятся тумана, да и людям он не хорош, можно себя потерять, как бездушные.
– Бездушные? – переспросила девушка. – Что еще за напасть?
– Так кафы! Не слышали что ли? Не сами они нападают. Раньше может и сами, только теперь их туман ведет. Мой старший под Покиаром служит. Письмо прислал, писал, идут, как неживые, в глазах марево стоит, и не справиться с ними никак, пока в куски не изрубишь или амулетом вашим сойлийским не приложишь, Только не всегда они есть, амулеты. Да и не всякий использует. Писал, когда Покиар обратно брали, были ваши Мастера. Без них бы не справились.
– Решили вмешаться… С чего вдруг?
– Так, а кому еще с бездушными тягаться, как не кудесникам вашим? Говорят, будто королева лично помощи просила, а может и врут. Еще приказ был королевский, но лордом-наместником составленный, чтоб людей не продавать больше. Рабов всех велел в солдаты брать и вольные выписывать, если отслужат положенное, и девиц, знай, тоже к делу приставил, из тех, кто порукастее. Торговцы вой подняли, так он приказал самых громких тоже воинской науке поучить. Хозяйственный.
Глаза ванха блеснули в полумраке. Сочащийся из щелей незакрытого клапана свет и желтое марево старого коэна, стоящего на одном из ящиков, глубже обозначили морщины, однако и любопытство, мелькнувшее во взгляде, подсветили.
– Вот только с бабами ему не везет, говорят, жена то ли сбежала опять, то ли в пожаре в Сор-О сгинула…
Милия поперхнулась чаем, почувствовала, что краснеет, и понадеялась, что неверный свет спрячет предательски заалевшие щеки. Касандани уткнулась лицом в коленки, но вздрагивающие плечи выдавали – смеется.
– И давно это было?
– Что? – удивился ванх.
– Пожар в Сор-О.
– В начале яра, сейчас озим на исходе, считай, почти два месяца, – ответил бывший кочевник. – Ты не обижайся, на меня, не чужие, вроде как. Не выдам. И одежку какую найдем. Только, может, письмо отправить или еще как сообщить?
– Спасибо, ванх Саур, не надо, я… сама как-нибудь.
– Ну, сама, так сама, – ответил мужчина, крякнул, поднимаясь, откинул клапан и ловко соскочил с повозки.
Касандани тоже поднялась, чуть слышно зазвенели браслеты, брякнули бусы-подвески, блеснул сонери на старом шнурке.
– Касандани…
Девушка оглянулась: глаза огромные, гладкая смуглая с красноватым оттенком кожа, пухлые губы, ямочка на щеке, нос широковат, но все равно – красавица.
– Помнишь, ты мне гадала
– Помню, дана. Глупая была, нельзя было смотреть. А сейчас и подавно не стану. Ты другая теперь. Сияешь, тепло и ярко, глаза слепит, только свет слишком сильный для одной. А я и вовсе сгорю, если прикоснусь. – И прикрыла глаза, словно и правда на яркий свет смотрела. – Я одежду принесу и сапожки. Скоро к границе подойдем.
Милия осталась одна. Хлопало не пристегнутое полотно клапана, от входа поддувало холодом, поскрипывали ящики. Девушка потянулась к коэну и поделилась силой, заново наполняя почти пустой накопитель в основании. Светильник вспыхнул, резко очертив тени, что-то щелкнуло, толстостенная металлическая чаша с фигурными насечками и двумя ушками по краям в которой покоился шар-светляк, покрылась трещинами и рассыпалась на мелкие осколки. Коэн, лишившись удерживающего его основания, взмыл вверх и остался висеть под выгнутой крышей, его подтягивало сквозняком то к одному краю тента, то к другому.
Заглянула, Касандани, молча покосилась на коэн, оставила вещи. Милия быстро оделась и тоже вышла наружу. Словно издалека пришло ощущение сжимающейся пружины. Повозки втягивались на вымощенную камнем небольшую площадь, выстраивались в ряд. По другую сторону площади стояло несколько строений, похожих на склады, а уже за ними начинался небольшой поселок. Караван встречали несколько мужчин-сойлийцев и девушка с вьющимися волосами – черные пряди вперемешку с рыжими – полукровка из Тени.
Я-мы – обозначился в сознании туман, давая понять, что Сарк тоже пришел в Тер.
17
Почти два месяца. Один он провел в Сор-О, второй в Осате. Город почти пришел в себя и смирился с количеством пришлых людей. Беженцам здесь было проще, шорные и кожевенные мастерские, портняжные и швейные артели охотно брали работников. Корона платила всем, кто готов был работать на армию. В бывшую столицу мод теперь везли сукно и шерсть, а не шелк и бархат, кожи и войлок, вместо лент и кружев.
Пострадавший от нападения дарконов дворец не восстанавливали и теперь рядом со светлыми стенами, уцелевшими под куполом, щерилась обломанным зубом башня Невесты, а примыкающее к ней крыло смотрело на остатки парка проломами стен, выбитым окнами, выло сквозняками брошенных коридоров с закопченными стенами. Терраса лишилась перил и части пола, как будто чья-то гигантская пасть отхватила от дворца солидный кусок. Чтобы пройти к арке, ведущей к полуразрушенной винтовой лестнице, следовало держаться подальше от края провала, камни все еще осыпались. Если стать в проеме, можно было услышать, как поет башня. Он и слушал, опираясь спиной о камни арки, не заботясь, что плащ давно испачкан, это помогало освободить забитую рутиной голову.
Ветер играл длинным ворсом воротника. И когда гладкий пепельно-серый берсий мех касался щеки, можно было представить… На лицо упало холодное и тут же стекло водой. Снег. Рано. Он не долетал до земли, таял еще до того, как коснется побуревшей травы и оголившихся деревьев, зато на закопченные стены ложился хорошо, скрывая черноту и грязь пуховым покрывалом.
– Наместник, – позвали с другой стороны террасы.
Почти такой же, как у него плащ, только воротник черный, почти сливается с волосами, делая белое лицо похожим на сафский фарфор, даже румянца нет – кто еще кроме Камилла мог его тут обнаружить! Дан Глисса оторвался от стены и нехотя покинул место уединения. Пробрался вдоль пролома, оставляя на тонком розоватом полотне темные кляксы следов.
– Нигде от вас не спрятаться.
– Выдвигаемся, вы сами просили позвать, как все будет готово, – отозвался Камилл.
Лорд кивнул, но идти не спешил.
– Только я не говорил, где буду.
– Милия тоже никогда не говорила. Это была такая игра. Но в башне ей нравилось больше всего, – сказал Сон. – Идемте, холодно и снег.
– Скажите, советник, этот Мастер Солар, кто он ей?
Камилл пожал плечами, но дан Глисса был более чем уверен, что сойлиец знает. Знать и не знать хотелось одинаково сильно.
Спустились вниз. Лошади похрапывали, прядали ушами, стряхивая падающие снежинки, жарко выдували ноздрями облачка пара. Кротт50 лорда стоял спокойно, словно снег его вообще не беспокоил. Покосился алым глазом, игриво прихватил за край плаща, когда Дан Глисса садился в седло. Наместник легонько щелкнул животное по уху, похлопал по длинной лоснящейся шее, поднял меховой воротник, пряча от снега и холодного ветра затылок, и дал знак выдвигаться.
Лорда сопровождало несколько человек личной охраны, советника четверо таких же белокожих и черноглазых всадников, молодых с серьезными лицами, отстраненных и молчаливых, словно им отдельным указом было запрещено открывать рот без дозволения старшего. Хранители Знаний, не Мастера Пути, как Камилл, но они должны были помочь со скорейшим перемещением. Еще несколько сойлийцев ждали за городом с телегой чуждых механизмов, работающих непонятно как и от чего. Будучи собранными в цепь эти приспособления лишали бездушных единства, и справляться с ними становилось легче.
За стеной было холоднее. Порывы ветра бросали в лицо снежную труху, заставляя щуриться и прятать лицо в воротник. Арка собранного сойлийскими техниками стационарного портала чуть слышно вибрировала, и от этого звука у Альда мерзко ломило зубы, хотя, может, в этом виноват ветер. Проем внутри был затянут полупрозрачной субстанцией, похожей на пленку пузыря, она дрожала и шла волнами, вздувалась и опадала, как полощущийся на ветру стяг. По арке пробегали голубые и серебристые всполохи.
Дан Глисса, Камилл и сопровождающие двигались вдоль замерших пехотинцев, выстроенных для марша колонной по четверо, когда раздался глухой удар и лязг, покатившийся волной по рядам. Задумавшийся лорд Волден вскинул голову и понял, что это салютуют солдаты – удар перчаткой по нагруднику или оголовкой меча по щиту.
– Это в вашу честь, наместник, – пояснил Камилл, заметив недоумение. – Шесть сотен освобожденных рабов и заключенных.
– Свобода из-под палки? Да уж, есть, чем гордится, – усмехнулся Альд и снова поморщился от ломоты в зубах. – Отвратительно звучит ваш портал, советник.
– Что?
– Та пелена внутри портала колеблется и издает этот мерзкий звук.
– Вы видите? – удивился Сон.
– Да, и это, пожалуй, даже красиво.
– Вы хотели проследить за отправкой или порталом полюбоваться?
– Просто надоело сидеть в городе.
Снег тем временем превратился в колючую крупу. Тело предательски просилось обратно в тепло, но лорд лишь отмахнулся от предложения подождать в шатре. Камилл и его молчаливые подопечные отправились к арке, встали позади нее, и вскоре вибрирующая пленка портала сменила тональность, рассыпалась сонмом искр, и оттуда дохнуло влажной сыростью Долина Туманов. Послышались окрики командиров, и многоногая колонна дюжина за дюжиной стала втягиваться в портал. Стынущий влажный воздух оседал на обмундировании инеем, и казалось, что входящие в арку воины присыпаны серебром. От стоящих за сооружением сойлийцев тянулись серебристо-голубые с проскакивающими золотыми искрами ленты. Не то чтобы Альд это видел, но каким-то странным образом знал, что они есть и выглядят именно так.
Возвращались уже ближе к обеду. Дан Глисса основательно продрог, да и Камилл тоже – кончик носа и уши отливали синевой, делая сойлийца похожим на слегка несвежего покойника.
– Вы ничуть не краше, ваша светлость.
– Мои уши хотя бы не синие.
– О, да! Малиновый куда лучше.
– Думал, вы отправитесь с вашими подопечными.
– Я там не нужен. Послезавтра возвращаюсь в Сор-О.
Дан Глисса кивнул и резко натянул поводья. Поперек дороги скользя по подтаявшей снежной каше лихо прогрохотала плоская вогнутая посудина с восседающим на ней мальчишкой в вязаной шапке. Хоть лошади шли не слишком быстро, лихачу и выскочившим следом товарищам в разномастных одежках могло не поздоровиться. Сияя малиновыми носами и радостно вопя, они пронеслись перед всадниками и скрылись за умчавшим в проулок «наездником».
– У вас так же? – спросил Альд, когда лошади двинулись дальше, кротт лорда недовольно фыркал, словно выговаривал беспечным детишкам.
– Нет, у нас не так, – отозвался Сон и помрачнел. – У нас слишком мало детей, чтобы было так. И снега у нас не бывает.
– Предлагаю ускориться. Еще полчаса прогулки и ни вашим синим, ни моим малиновым не поздоровится.
– Чуть дальше. Вот там, у пекарни, прекрасное место, чтобы ускориться, – Камилл подмигнул и покосился на охрану.
Лорд знаком отпустил сопровождение. Командир полудюжины заколебался, но наткнулся на не принимающий возражений взгляд дан Глиссы, отсалютовал, коснувшись сжатым кулаком груди над сердцем, и осадил коня.
Звякнул колокольчик. Из двери магазинчика при пекарне вышла покупательница и выпустила на улицу аромат сдобы. Захотелось зайти, посмотреть на витрины, может, даже, купить что-нибудь…
– Советник, у вас есть при себе деньги?
– Деньги? Есть, а вам зачем?
Альд вернул сойлийцу подмигивание, спешился, привязал поводья кротта за фонарный столб и вошел в магазинчик. Камиллу ничего не оставалось, как пойти следом. Кончики ушей тягуче заныли, начиная оттаивать. За прилавком стояла показавшаяся лорду смутно знакомой девушка в платье с глухим воротом и длинными рукавами несмотря на то, что в помещении было жарко. Увидев богато одетых покупателей, продавщица смутилась и растерялась. На ее счастье, в зале появился коренастый краснолицый мужчина в фартуке и перевязанными поперек лба шнурком волосами с корзиной кренделей.
– Доброго дня, даны, – засиял улыбкой пекарь, сгрузив свою ношу на прилавок. – Чего изволите? Вот крендели только-только из печки. Булки свежие с цукатами имеются.
Камилл посмотрел на лорда, тот блаженствовал в тепле, втягивал носом запахи и жмурился. Пекарь подтолкнул продавщицу к проему в подсобку, занавешенному суконной шторкой.
– Сида, что застыла столбом? Иди, завари наска для благородных данов.
Благодушие лорда пропало, едва тот услышал имя девушки. Сида, Исида, рабыня, подаренная Милии и пропавшая вместе с ней ночью перед венчанием. Выходит, растерянность ее была другого толка, не от смущения, испугалась, что узнают. Он узнает. Горянка, глаза раскосые цвета темного чая, тонкая шея, тяжелые косы, вернулась с подносом с парящим чайником и чашками. Поднос чуть подрагивал, и девушка спешно его поставила.
– Откуда такая? – лукаво улыбнулся Альд, глядя на хозяина лавки.
– Работница моя, давно уж. Жена болела, не могла помогать, вот и взял. А потом и оставил, проворная и в пекарне от нее толк, сговорил за племянника. Помру, им и останется дело, своих детей нет. – В охотку болтал мужчина, развлекая посетителей и заворачивая крендели в хрустящую бумагу. – Извольте, ваша светлость.
Сверток был с поклоном преподнесен Альду. Камилл со странным выражением на лице протянул пекарю несколько монет, но тот отчаянно замахал руками, отказываясь от платы.
– Узнал?
– Конечно, узнал, ваша светлость, – снова поклонился мужчина. – И вас, и советника. Мы же пришлые, давно здесь. Как не узнать.
– Спасибо за угощение, почтенный.
Прежде чем дверь, звякнув колокольцем, закрылась за спиной, дан Глисса услышал, как хозяин распекает продавщицу за отсутствие почтительности. Камилл все же оставил деньги на стойке перед уходом и теперь косился на задумавшегося лорда. Кротт почуял сдобу и потянулся к свертку. Альд выудил крендель, еще горячий, блестящий от сладкой глазури и посыпанный мелкими зернышками, откусил, скормил остаток лошади и вытащил второй.
– Не желаете?
Камилл пожал плечами и согласился. Крендель был теплый, вкусно пах и, к тому же, он за него заплатил. Бурая кобыла Сона тоже заинтересовалась и, не дождавшись угощения, выхватила кусок прямо из рук, за что была щелкнута по храпу.
– Та девушка в лавке… – заговорил Альд
– Да, я тоже узнал.
– Странная встреча.
– Бывает, – отозвался сойлиец. – Теперь вы достаточно нагулялись, ваша светлость или еще выходы в народ планируете?
– Пожалуй, на ближайшее время достаточно, – помрачнев лицом, ответил лорд, словно сама мысль о возвращении во дворец, была ему неприятна.
После обеда должен был явиться с докладом секретарь казначейства, что уже само по себе не сулило легкого времяпрепровождения, ждали его личные секретари с горой бумаг на утверждение, а еще во дворце было не слишком много мест, которые бы не напоминали Альду о жене. Даже мысленно называя ее так, дан Глисса удивлялся несуразности звучания. Глупое слово совсем не передавало того, кем для него была Милия. И слишком мало времени они провели рядом, чтобы он сам до конца это осознал. Он говорил «убежище» и прятался рядом с ней от мира и от себя. Отдал ей часть души и свое сердце? Так говорят поэты, но он не поэт, да и не так все, словно есть странная связь помимо влечения духа и плоти, связь, оттененная золотом, рождающая странные сны и видения.
В одном из таких снов он стоял на краю разрушенной башни в горах. Внизу, в разломе, облизывая острые скалы, клубился красный с багровыми прожилкам туман. По краям проглядывали остатки строений, и дан Глисса точно знал, что башня эта и разрушенный город больше не существуют, рухнули в расширившийся разлом точно так же, как города Кеамаккайи, Венлола и Фенса. В другом сне с ним на башне был Мастер Иллюзий. Сарк сотворил из тумана комнату, сел в кресло и молча смотрел на Альда. И лорду казалось, что что-то звучит на краю сознания, вибрируя и раздражая, тогда он делал шаг в иллюзорное окно и оказывался в знакомой темноте, где на расстоянии вдоха была она, часть души, хранитель сердца и убежище.
Якорь, – пробился в сознание образ, неся с собой ощущение чего-то большого, тяжелого и основательного, постоянного.
– … много вариантов развития. Сначала я решил, что ты якорь, теперь не уверен.
– Назови тогда и себя, раз решил развешивать ярлыки.
– Гай Ринар Сарк, Мастер Иллюзий…
Свет чужой, прозрачный, несуразные зеленые деревья, скамья и Сарк в странной одежде, чуждый и чужой миру не человек.
– Остались прошения, ваша светлость, – дан Кено держал папку, листы бумаги разного качества выглядывали из нее углами, толщина папки угнетала.
– Разделите по степени неотложности. Самые срочные сейчас посмотрю. Дан Керт уже здесь?
– Ждет в приемной.
– Пусть его проводят в обеденную залу, я сейчас буду.
Секретарь выудил из папки стянутую алым шнурком стопочку, положил перед Альдом. Папку пристроил на краю стола и вышел. Лорд заглянул во вместилище бумаг – прошения уже были рассортированы. Как он и хотел. Несколько стопок, разного цвета шнурки от алого, который перед ним, до синего. Наскоро пересмотрел прошения под алым шнурком, часть подписал, часть рассовал по другим стопкам и отправился на обед. Есть не хотелось, но была надежда, что представитель казначейства, отобедав, подобреет, и не будет плеваться ядом, вокруг и так слишком много мрачных лиц, включая его, Альда, собственное. Хотелось ликерного вина и выйти из кабинета, потому что он помнил Милию, сидящую на жестком диванчике в чужом платье, поджимающую ноги в сбитых ботинках так, чтобы их не было видно из-под подола. Помнил тонкие белые пальцы с запахом пыли и менха, на один из которых одел обручальное кольцо рода Волден и которое несколько лет носил на цепочке на груди.
Вопреки ожиданиям, дан Керт был полон оптимизма. И обед только улучшил его настроение.
– Союз с племенами йетов почти спас армию, ваша светлость. Мясо и зерно по бросовой цене, учитывая, как подскочили цены. Сойл взял плату только за материалы и большую часть провизией. Из Королевского банка Сор-О сообщили, что мы по-прежнему в некотором минусе, но если удастся сохранить теперешнее положение, краха не случится. – Казначей воодушевленно размахивал вилкой, шумно пил, Альду оставалось только кивать. – Что касается положения в городе… Торговая палата рассчиталась полностью, есть долги у ремесленных гильдий, но живых денег сейчас почти нет. Поступило распоряжение снять пеню за неуплату, если долг не больше трех месяцев и брать налоги товаром. Пришлось нанять еще работников. Среди беженцев много грамотных и обученных людей, работают почти за честное слово, лишь бы выделили угол в черте города.
Лорд продолжал кивать, выпитое разлилось по телу, притупляя гнетущее чувство потери, мысли ворочались медленно. Старшая дочь дана Тарна, главы той самой Торговой палаты, стройная, с кукольным личиком, в слишком ярком и открытом для дневной трапезы платье призывно поглядывала поверх бокала, из которого почти не пила и подносила ко рту как раз для того, чтобы посмотреть. Обозначилось за спиной раздражение, посопело и стихло. Кто бы мог подумать, что Альда начнут раздражать девицы. Дана Ллиер была как раз во вкусе его тогдашнего, не слишком умная, но достаточно образованная для своего круга, красивая, яркая, идеально воспитанная. Крамольная мысль отозвалась внутри дрожью отвращения. Глоток вина, кусочек какой-то рыбы с почти нетронутого блюда на тарелке. С другого края стола слышался смех и разговоры. Раздражение снова завозилось рядом и псом присело у ног.
Появился Камилл. Раскланявшись с присутствующими, сел за стол, через один стул от него. Ел торопливо, потом пригубил бокал с легким светлым вином, выдохнул и, чуть наклонившись к Альду, чтобы говорить не слишком громко, произнес:
– Раат Джен пришла в себя.