Александр Яковлевич. Ах, ты, Боже мой! Палку свою позабыл. Помню, где-то здесь я ее поставил. (Идет к столу.) Так и есть. Вот она, пропажа. (Замечает оставленный на столе платок.) А это что здесь? Танюша, вы, никак платок забыли.

Татьяна Игоревна. Да Бог с ним, пойдемте.

Александр Яковлевич. Возьмите, возьмите. Замерзнете. (Берет платок и тут из-под него с грохотом падает на пол кокос. Александр Яковлевич с трудом наклоняется, поднимает его с пола. Руки его трясутся, он сражен своим открытием.) Как же вы могли, Таня? Как же вы могли?

Татьяна Игоревна (бросается к нему). Александр Яковлевич!

Александр Яковлевич (сурово). Простите, я не могу позволить. Я должен поставить в известность руководство. (Идет к двери.)

Татьяна Игоревна (преграждая ему дорогу). Александр Яковлевич, постойте. Постойте, умоляю вас. Я все объясню.

Александр Яковлевич. Не стоит. Все и так предельно ясно. Позвольте. (Делает попытку пройти.)

Татьяна Игоревна. Да, я понимаю, что вы думаете. Но это совсем, совсем не то!

Александр Яковлевич. Вы хотите, чтоб я поверил, будто вы случайно забыли образец на столе? Увы, я слишком стар, чтобы верить подобным сказкам.

Татьяна Игоревна. Нет, орех взяла я. Это правда. Но не для того, чтобы украсть. Нет! Я хотела взять его домой всего на одну ночь. На одну-единственную ночь.

Александр Яковлевич. Бросьте! Я не верю ни единому вашему слову.

Татьяна Игоревна. Александр Яковлевич, послушайте, это трудно объяснить, но вы все-таки послушайте. У меня есть дочь, Оля…

Александр Яковлевич. Вы хотите сказать, что пошли на это ради нее? Послушайте, я понимаю… Я знаю, как тяжело, когда твои близкие страдают, когда они умирают от голода на твоих глазах. Я прошел через это. Все мы прошли… Но это не может служить оправданием вашему поступку. У большинства наших сотрудников есть дети. А если не дети, так родители. Жены, мужья, в конце концов. Но ни один – слышите?! Ни один из них не опустился до воровства. Люди, ежедневно находящиеся среди тонн зерна, умирали от голода, но не взяли из хранилища ни зернышка. Не взяли, потому что знали, что каждое спасенное ими зерно потом, когда окончится это страшное время, будет посажено в землю. Каждое сбереженное семечко – это целый колос. Наши сорта дадут такой урожай, что на земле не останется больше голодных. Никогда. И ради этой святой цели они…

Татьяна Игоревна. Александр Яковлевич! Выслушайте меня. Я прошу вас. Я требую! У меня есть это право.

Александр Яковлевич. Право?

Татьяна Игоревна. Да, право. Право осужденного на последнее слово. Я ведь вижу по вашим глазам, что вы окончательно и бесповоротно признали меня виновной. Но я хочу, чтобы вы знали, знали, почему мне так нужен этот орех. Я взяла его не для Оли. А, впрочем, наверное, и для не – тоже. Это сложно, очень сложно… Я, должно быть, путанно говорю, но вы постарайтесь понять. Оля – наш единственный ребенок. Роды были трудными, нужно было делать операцию. Врач был неопытным, и что-то пошло не так… В общем, больше детей у нас быть не могло. А Оля – Оля всю жизнь мечтала о брате. И вот недавно, когда наш дом разбило бомбой, нам выделили комнату на Казанской. Там, в соседней комнате, живет мальчик. Ленька. Он совсем маленький, на три года младше моей дочери. У него сильнейшая дистрофия. Вот уже три месяца, как Ленька не может ходить. Он буквально тает на глазах. И вот к этому-то мальчику она и привязалась всей душой. Каждую свободную минутку проводит у его кровати, ухаживает за ним, читает книжки…

Александр Яковлевич (растроган, но старается не показывать это). Зачем вы все это мне рассказываете?

Татьяна Игоревна. Сейчас, сейчас вы поймете. Однажды, когда Ленька спал, у него из-под подушки выпала тетрадка. Знаете, о чем пишет в э этой тетрадке маленький, голодный, дрожащий от холода и голода ребенок? Он пишет сказки об Африке. Об Африке, где тепло и солнечно, где все счастливы, и где растут невиданные в Ленинграде кокосы. Ленька тоже никогда не видел кокоса, а он очень, очень хочет увидеть его. Это самое заветное его желание. Я знаю, выносить образцы из Института – преступление. Но разве не преступление лишить Леньку его мечты? Александр Яковлевич, голубчик, я прошу, я умоляю вас… Дайте мне отнести этот орех Леньке. Пусть он хоть на миг прикоснется к нему. А завтра я верну его на место целым и невредимым. Мы храним образцы ради счастливого будущего советских людей, но Ленька… Кто знает, доживет ли Ленька до этого будущего?

Какое-то время Александр Яковлевич сидит молча, в нем происходит борьба. Наконец, решительно встав с места, протягивает орех Татьяне Игоревне.

Александр Яковлевич. Завтра орех должен быть на месте. (Не оборачиваясь, уходит из комнаты.)

Татьяна Игоревна делает движение, чтобы нагнать его, потом возвращается к столу, бережно закутывает орех в платок, засовывает сверток за пазуху и поспешно выходит.

Комната Леньки. Ленька, совсем исхудавший и бледный, лежит, толи в забытьи, то ли дремлет. Эмма Афроимовна, одетая для выхода на улицу, ходит в волнении по комнате, время от времени останавливаясь и вглядываясь в его лицо. Тихонько приоткрывается дверь комнаты. Заглядывает Оля. За пазухой у нее сверток. Разговаривают шепотом.

Оля. Спит?

Эмма Афроимовна. Кажется, уснул. Оля, дружочек, посидишь с ним? Мне бы только за дровами. Топить нечем.

Оля. Конечно, посижу. (Эмма Афроимовна собирается идти.) Эмма Афроимовна, подождите, у меня к Вам просьба…

Эмма Афроимовна. Что, Оленька?

Оля. Эмма Афроимовна, вы как на улицу выйдете, вы киньте в окошко снежок. Только чтоб прямо в стекло попал. Кинете?

Эмма Афроимовна. Оля, милая, зачем это?

Оля. Эмма Афроимовна, это очень, очень нужно. Ну, пожалуйста.

Эмма Афроимовна (пожав плечами). Хорошо, я попробую. Не знаю только, смогу ли я?

Оля. Сможете. Сможете! Тут невысоко, всего второй этаж.

Эмма Афроимовна. Да ты скажи, зачем?

Оля. Я вам потом скажу, честное слово. Только не забудьте, хорошо. Как выйдете, так прям и кидайте.

Эмма Афроимовна. Чудно что-то.

Оля. Ну, пожалуйста, Эмма Афроимовна.

Эмма Афроимовна. Да уж ладно. Брошу. (Уходит.)

Оля (подходит к Леньке, тихонько трогает за плечо). Ленька? Ленька, спишь?

Ленька (очнувшись от дремы, слабо). Оля? Ты давно здесь?

Оля. Только пришла. Как ты?

Ленька. Холодно. И скучно. Тебе хорошо – ты в школу ходишь. А я здесь все лежу, и лежу. Я нашу улицу и то, не вижу – стекла-то все замазаны. А я так любил раньше в окно смотреть. Там, в доме напротив стоял на окне фрегат. Совсем, как настоящий. Наверное, там тоже мальчишка какой-нибудь жил. Оля, ты не видела, он все еще там стоит?

Оля. Не знаю. Хочешь, я посмотрю сейчас? (Подходит к окну.)

Ленька. Так замазаны же окна.

Оля. Тут краска кое-где облупилась. Сейчас. (Прислоняется лбом к окну. Всматривается. В это время слышен отчетливый удар в стекло.)

Ленька. Что это? Оля?!

Оля. Там… Там чайка! И у нее в клюве какой-то мешок! Мне кажется, она хочет передать его нам!

Ленька. Оля! Оля, впусти ее, впусти! Это она ко мне! Я знаю, это ко мне!

Оля. Сейчас! (Забирается на подоконник, отворяет форточку и незаметно для Леньки достает из-за пазухи сверток.) Ленька! Она кинула это мне прямо в руки! Смотри!

Оля с торжеством передает мешочек Леньке. Он, дрожащими от возбуждения, неловкими руками, развязывает его и достает кокос.

Ленька (не веря своему счастью). Оля, я кажется, знаю, что это… Я никогда раньше его не видел, но я знаю, что это.

Оля. Что, Ленька?

Ленька. Это самый настоящий кокос! Кокос из Африки! Потрогай, какой он теплый… И пахнет солнцем. Ты чувствуешь, Оля?

Оля (гладя рукой кокос). Чувствую, Ленька.

Ленька. Он совсем такой, как я видел…

Оля. Где видел, Ленька?

Ленька. Не знаю. Может быть, во сне. (Сонно.) Знаешь, Оля, мне теперь почти всегда снится Африка. Африка, она такая красивая. И у меня там друзья. Лев, Жираф, Мартышка… И даже Акула. Оля, она теперь стала хорошая. И она тоже мой друг…

Ленька засыпает. В комнате Леньки гаснет свет. Вспыхивает красками Африка, где на берегу стоят Лев, Мартышка и Жираф, пристально вглядываясь в морскую даль.

Мартышка. Ну, что? Видишь что-нибудь?

Жираф. Нет. Горизонт чист.

Мартышка (пробежавшись в нетерпении раз-другой по берегу). А сейчас?

Жираф. По-прежнему, ничего.

Мартышка. А ты вытяни шею. Ну? Сильнее! Видишь?

Жираф. Нет.

Мартышка. Ну, а если встать на цыпочки? Как тогда?

Жираф (встает на цыпочки, старательно вглядывается). Все равно, нет. Хотя, позвольте… Кажется… кажется… Ну, да, так и есть! Я вижу плавник!

Лев. Ну, конечно! Теперь и я ясно вижу – это Акула!

Мартышка. Ура! Наконец-то! Акула! Эгей, Акула, мы здесь! Плыви скорее к нам!!!