Оля (садясь рядом, ласково гладя его по плечу). Ну, ну, не надо. Не плачь. Не плачь, ну, пожалуйста. Нельзя плакать. Когда наш дом разбомбили, мою подругу Лялечку засыпало. Я тоже плакала. А мама сказала, нельзя плакать. Когда мы плачем, фашисты радуются. Не надо, чтоб они радовались. Вот когда мы всех фашистов победим, вот тогда всех и оплачем. Все-всех! И Лялечку, и моего папу, и тетю Аню. (Помолчав.) Она была – очень хорошая?
Ленька (вытирая слезы). Очень. Она учительницей была. Географии. Она мне про океаны рассказывала, про Африку… В Африке ведь всегда тепло, да?
Оля. Тепло.
Ленька. И пальмы?
Оля. И пальмы. А на пальмах растут бананы, и финики, и кокосы.
Ленька. Кокосы? А что это?
Оля. Это такие орехи. Только очень-очень большие.
Ленька. Там, наверное, хорошо, да?
Оля. Хорошо. И у нас тоже будет хорошо. Вот погоди, прогонят наши фашистов, вот тогда такая жизнь начнется, такая…
Слышится шум шагов. В комнату входит женщина с усталым лицом.
Ленька. Мама!
Эмма Афроимовна. Ленечка, здравствуй, мой хороший.
Оля. Здравствуйте.
Эмма Афроимовна. Здравствуй, девочка.
Ленька. Это Оля. Она теперь наша соседка.
Эмма Афроимовна. Да-да, помню, мне старший по подъезду говорил… Ну, будем знакомы, Оленька. Меня зовут Эмма Афроимовна. Ты с мамой живешь?
Оля. Да. Только мама почти всегда на работе. Моя мама биолог. Она в институте растениеводства работает – спасает коллекцию семян и растений. Их ведь нужно обязательно сохранить, понимаете?
Эмма Афроимовна. Конечно, нужно. Постой-ка, в чем это у тебя волосы измазаны. В известке? Давай я стряхну. (Протягивает руку и пытается стряхнуть с Олиной головы известку.)
Оля. Это не стряхнется. Это навсегда.
Эмма Афроимовна. Господи, неужели – седые?
Оля. Это с того дня, как на наш дом бомбу сбросили. Мама за хлебом пошла, а тут как раз тревогу объявили. А я не знаю – что делать? Бежать в убежище или маму ждать? Тут мама вбегает, кричит: «Оленька, собирайся!». Я свой узелок схватила, и мы с мамой скорей из квартиры. Только на лестницу вышли, мама говорит: «Нет, не успеем. Давай, Оленька, домой вернемся.» Мы в квартиру зашли, встали в дверном проеме, обнялись… Мама говорит, если суждено жить – будем жить, а так хоть вместе погибнем. Тут как грохнуло! Нас на пол швырнуло, лежим – не поймем – живы или умерли? А это бомба фугасная прямо на лестничный пролет упала. Насквозь шесть этажей пробила, а взорваться не взорвалась. Маня мама с пола подняла, отряхивает – платье, волосы. Отряхивает, отряхивает, и вдруг у нее руки как затрясутся… Это она прядку седую у меня увидела. Она мне говорит: «Доченька, у тебя волосы совсем белые…» А у самой губы трясутся. А я ей говорю: «Это ничего, мамочка, зато мы – живы». (У Оли кривятся губы, Эмма Афроимовна обнимает ее, гладит по спине, успокаивая.) Мы живы… А если б в убежище побежали, нас бы как раз на лестнице бомбой убило. А Лялечку с мамой в бомбоубежище завалило…У нас убежище в подвале дома было. И всех-всех, кто там прятался тоже завалило… Только троих живьем потом откопали. А все остальные умерли. И Лялечка умерла… (Оля всхлипывает, потом, взяв себя в руки, вытирает глаза.) Нет, нельзя плакать! (Вспомнив.) Эмма Афроимовна, мама просила меня воды принести, а я не знаю, где здесь можно набрать. Мы ведь раньше совсем в другом районе жили…
Эмма Афроимовна. Я тебе покажу. Здесь через три дома пожарный гидрант есть. Мы оттуда носим. У вас ведро или бидончик есть?
Оля. Есть. Конечно, есть.
Эмма Афроимовна. Вот и хорошо. Мы сейчас вместе и сходим. Ленечка, ты подожди, мы скоренько. Хорошо?
Ленька. Я подожду.
Эмма Афроимовна (берет ведро). Пойдем, Оля.
Вместе выходят из комнаты. Правая часть сцены погружается в мрак. Вспыхивает свет на левой половине. Лев, Мартышка и Жираф сидят на песке, взволнованно обсуждая письмо.
Лев. Какая подлость! Нападать на мирных людей!
Мартышка. Эти фашисты – они хуже, чем… чем даже наша Акула!
Жираф. Бедный Ленька! У нас тут тепло, а он мерзнет в холодном Ленинграде.
Лев. И он голодает. Несчастный ребенок – голодает!
Мартышка. А у нас здесь столько прекрасных фруктов…
Жираф. Так надо послать их Леньке.
Лев. Но – как? Как нам добраться до Ленинграда? Это ведь очень, очень далеко.
Мартышка. Но ведь должен же быть какой-то выход.
Лев. Должен! И мы обязательно должны его найти.
Жираф. Конечно, должны. Надо просто хорошенько подумать.
Лев, Жираф и Мартышка начинают оживленно обсуждать, как помочь Леньке. Свет на левой половине сцены гаснет. Правая часть сцены освещается светом от огня, пылающего в буржуйке. Эмма Афроимовна колет лучину и подбрасывает в печку. Ленька задумчиво смотрит на огонь.
Ленька. А тетя Аня – умерла…
Эмма Афроимовна. Знаю, Ленечка. Знаю.
Ленька. Мам, а я тоже умру?
Эмма Афроимовна (вздрогнув, поворачивается к нему). Что ты говоришь?
Ленька. Но ведь тетя Аня умерла.
Эмма Афроимовна. Тетя Аня… Тетя Аня была очень немолодым человеком. У нее была куча разных болезней. И потом, ты ведь помнишь, она была довольно тучным человеком. Таким людям приходится тяжелее всего.
Ленька. Ну, а Савелий Игнатьевич, наш дворник? Он ведь не был тучным. Но он тоже умер.
Эмма Афроимовна. Савелий Игнатьевич тоже был уже совсем старичком.
Ленька. А Темка?
Эмма Афроимовна. Какой Темка?
Ленька. Темка Михеев. Мой одноклассник. Он не был старым. И тучным тоже. И никаких болезней у него не было. Но он тоже умер. Они все, все – умерли! И я тоже умру…
Эмма Афроимовна. Леня, послушай. Послушай! Да, сейчас война, голод, бомбежки. Очень много людей погибло. Но тебе я погибнуть не дам. Не дам, слышишь?! И не будем больше об этом, ладно? Ты – это все что у меня есть.
Ленька. А папа?
Эмма Афроимовна. Ну, конечно, ты – и папа.
Ленька. А у Оли папа погиб.
Эмма Афроимовна. Оля очень хорошая девочка. Хорошо, что у нас такая соседка, правда?
Ленька. Хорошо. (Засыпая.) Мам, а когда война кончится, и папа вернется, давайте все вместе поедем в Африку.
Эмма Афроимовна. Конечно, поедем. И в Африку, и в Антарктиду…
Ленька (сонно). Нет, в Антарктиду не надо. Там холодно. А в Африке – тепло. И там на пальмах растут кокосы…
Ленька засыпает. Эмма Афроимовна, стоя на коленях перед его кроватью, пристально всматривается в его лицо. По ее щекам бегут слезы.
Свет меркнет, потом зажигается снова. Теперь в комнате на кровати сидит, укутавшись, Оля. Она читает. Сцену можно играть в той же комнате, изменив лишь детали, так как обстановка тогда всюду была похожая. В комнату вбегает закутанная в пуховый платок женщина, подходит к Оле и, прижимается своим ртом к ее. Она кормит ее изо рта.
Оля (проглотив, радостно). Что это?!
Татьяна Игоревна. Каша. Пшенная. Правда, здорово? Сегодня в первый раз дали кашу. А то все суп на дрожжах. А как его донесешь?
Оля (мечтательно). Вкусна-а-а.
Татьяна Игоревна (садится с ней рядом). Может, завтра снова кашу дадут. Я тогда опять принесу. И буду тебя кормить как птенчика, да? Я бы больше принесла, но не дают. Проверяют, чтобы ничего не выносили. Только во рту и можно спрятать. Они говорят, государство выделяет доппитание только работающим.
Оля. Я понимаю. (Обнимает мать.) Устала?
Татьяна Игоревна. Устала. Ты не представляешь, Оленька, сколько всего нужно сделать. А рук не хватает. Людей во-о-о-т столечко осталось, и те все – еле живые от голода. (Помолчав.) Сегодня Александр Гаврилович умер…
Оля. Дядя Щукин?
Татьяна Игоревна. Дядя Щукин. Как сидел в своем кабинете за столом, так и умер. А в руках – пакетик с арахисом. Он для Красноуфимска дублеты делал. Все торопился, боялся не успеть… Как будто чувствовал. (Татьяна Игоревна прячет лицо в ладонях.)
Оля. Мам, а что это такое – дублет?
Татьяна Игоревна. Дублирующий образец. На случай, если, не дай Бог, что здесь с хранилищем случится, останется экземпляр в Красноуфимске. Коллекцию надо сохранить любой ценой. Знаешь, какое уникальное у нас собрание семян? Самое богатое в мире – двести пятьдесят тысяч экземпляров! Николай Иванович весь мир объездил, что собрать образцы. Наш институт сто восемьдесят экспедиций снарядил, только чтоб найти самые- самые лучшие сорта. Знаешь, какие у нас есть семена? Таких уже в природе растений не осталось, а у нас сохранились. И, придет время, мы вернем их всему человечеству. А пока надо сделать все, чтоб эти семена уцелели.
Оля. Мам, а как же вы теперь без дяди Щукина?
Татьяна Игоревна. Придется справляться. Меня попросили закончить подготовку дублетов. А Александр Яковлевич Молибога будет мне помогать.
Оля. Молибога? Какая фамилия смешная. Ты мне раньше о нем не рассказывала.
Татьяна Игоревна. Он в другом отделе работал. В агрометеорологии. Да, трудно нам без Александра Гавриловича будет. Александр Яковлевич-то совсем плох, почти ослеп от голода. Он мне сказал сегодня: «Простите, Танечка, Александр Молибога нынче скверная подмога. Но, все, что могу – сделаю». (Задумывается, потом, словно очнувшись.) Ну, а у тебя, что сегодня интересного было?
Оля. Я с нашими новыми соседями познакомилась.
Татьяна Игоревна. Вот как? И кто они? Что за люди?
Оля. Ленька и его мама, Эмма Афроимовна. Она на молочном комбинате работает. А Ленька совсем маленький. И он ходить не может. У него от дистрофии ноги отнялись. Это мне его мама, сказала, когда мы с ней за водой ходили. Тут за водой недалеко ходить. К гидранту, через три дома. Хочешь, я чайник поставлю?