Анатоль Франс, переходя от исторической и беллетристической части своей книги к современности, направляет разговор своих действующих лиц к русско-японской войне, продолжая высказывать свои мысли устами Николая Ланжелье.
Авторы «социальных утопий» обыкновенно хотят представить только торжество своих моральных идей. Те, которые хотят знать будущее из простого любопытства, без всяких моральных и оптимистических побуждений, весьма редки. Только один Уэльс, странствуя в будущих веках, посмел дать такое разрешение социальных вопросов, как установление пролетариата антропофагов и съедобную аристократию. Люди не могут смотреть далеко перед собой без уклона. И те, которые думают, что предугадывать будущее вполне легко, это как раз те, которые боятся угадать его. Они привыкли к идее существования обычаев, совершенно отличных от их собственных, когда эти обычаи находятся в далеком прошлом. Но хотя их мораль в общем построена на их обычаях, они не смеют признать, что нравственность меняется беспрерывно вместе с обычаями и изменится снова после них и что их потомки смогут себе создать совершенно иные понятия о том, что дозволено и что не дозволено, что они будут иметь иные обязанности и иных богов. Это главное препятствие для познания будущего. Галлион и его друзья не смели предвидеть равенства классов в браке, уничтожение рабства, гибель легионов, падение империи, конца Рима, ни даже смерти тех богов, в которых они уже больше не верили. Но так как прошлое человеческих обществ нам известно до некоторой степени, то их будущее как логическое следствие и продолжение настоящего не может быть нам вполне неизвестным. Например, наблюдая изменение форм работы, замену рабства крепостной зависимостью и крепостной зависимости барщиной, мелкого производства – капитализмом, мы логично приходим к изысканию той формы, которая должна заменить собой капитал. Точно таким же образом надо идти к разрешению вопроса: будет человечество воинственным или мирным. Люди не всегда были воинственны. Во время тех долгих веков пастушеской жизни, которые длились, вероятно, дольше, чем эпохи земледельческая, промышленная и торговая, и воспоминание о которых сводится только к небольшому количеству слов, общих всем индоевропейским языкам, человечество наслаждалось глубоким миром. После началась борьба племени против племени, и состояние войны стало нормальным. Сперва воевали деревня против деревни, потом побежденные, соединившись с победителями, составляли нацию, и начинались войны народа против народа. После стали соединяться в федерации и заключать союзы. Таким образом группы людей, все более и более расширяясь, переходили от борьбы к регулярному обмену. Был один момент, когда Рим думал, что он владеет всей землей. Август верил, что он открывает эру вселенского мира. Когда волны варваров затопили римский мир, наступило непрерывное состояние войны в течение 14 веков. Открытие Западной Индии, исследования Африки и Великого Океана открыли громадные территории для жадности европейцев. Царства белых оспаривали друг у друга право на истребление красных, желтых и черных рас и в течение 4 веков с самозабвением предавались грабежу четырех частей света – это то, что называется современной цивилизацией. Те народы, которые мы называем варварскими, знают нас только со стороны наших преступлений. Конечно, будет еще много войн, но продолжая в будущее нашу кривую, мы должны предвидеть методическую организацию рабочих и установление соединенных штатов всего мира. Вселенский мир осуществится не потому, что люди станут лучше, но потому, что новый порядок вещей, новая наука, новые экономические потребности сделают необходимым мирное состояние. Русско-японская война отмечает один из великих моментов в истории мира, но для того чтобы понять ее значение, надо вернуться на две тысячи лет назад. Римляне не подозревали громадности варварского мира и существования тех переполненных резервуаров человечества, которые должны были их потопить. Они не подозревали, что на земле существует другой мир, кроме мира римского, а вместе с тем он существовал, и еще более древний и более пространный – мир китайский. Купцы римские встречались с купцами Серики на Памире. Они проникли даже до Тонкина и Гакоа. Но римляне не подозревали, что Серика составляет империю более населенную, более богатую, с более совершенным земледелием и народным хозяйством, ‹чем› империя Римская. Китайцы со своей стороны тоже знали о существовании белых людей. Их летописи отмечают, что император Антун, в котором легко узнать Марка Аврелия Антонина, отправлял к ним посольство, которое, может быть, было торговой экспедицией. Но они не знали, что существует другая цивилизация, более энергичная и более воинственная, более продуктивная и несравненно более восприимчивая, чем их, которая занимала одно полушарие этой земли в то время, как сами они жили на другом. Удовлетворенные своей проникновенной наукой, своими изысканными формами общежития, своей человечностью и своей мудростью, они не были достаточно любопытны для того, чтобы заинтересоваться жизнью и мыслями этих белых людей, прибывших из страны Цезаря. Или, может быть, посланники Антуна показались им несколько грубоватыми и варварскими. Две великие цивилизации, желтая и белая, продолжали не знать друг друга до того дня, когда португальцы, обогнув мыс Доброй Надежды, не прибыли в Макао. В течение трех веков иезуиты были в Серединной империи нескончаемым источником беспорядков. В наши дни христианские нации усвоили себе обычай посылать отдельно и сообща своих солдат в эту империю, когда спокойствие было нарушено, для того чтобы кражами, убийствами, грабежом, казнями и пожарами, при помощи ружей и пушек проповедовать мир этой стране. Невооруженные китайцы защищались очень плохо, и их можно было защищать с приятной легкостью. Они очень вежливы и церемонны, но главным упреком выставляется то, что они имеют слишком мало симпатии к европейцам. Наша претензия к ним очень напоминает неудовольствие Monsieur du Chaillu против своей гориллы. Он ее взял из рук ее матери, которую он только что застрелил, посадил в клетку, чтобы продать в Европе, но молодое животное дало ему справедливый повод для жалоб. Оно отличалось полной необщественностью и предпочло умереть от голода. «Несмотря на все мои усилия, – рассказывал Monsieur du Chaillu, – я не в состоянии был исправить ее дурной характер». Япония уже долго следила с холодным бешенством за медленным приближением северного медведя, и в то время, когда громадное чудовище спокойно погружало свою морду в японский улей, желтые пчелы, собравшие сразу все свои крылья, все свои жала, осыпали его огненными укусами. Это война колониальная, говорил один русский чиновник Жоржу Бурдону. Но основной принцип каждой колониальной войны таков, что европеец всегда атакует с артиллерией, а азиат или африканец защищается стрелами, пращами и томагавками; иногда еще допускается употребление нескольких кремневых ружей, это делает колониальную победу более слабой. Но ни в каком случае он не должен быть ни вооружен, ни приучен к европейскому оружию. Флот его должен состоять из джонок, пирог и челноков, выдолбленных из древесного ствола. Если он покупает корабль из европейских фирм, то эти корабли должны быть старого образца и негодны для употребления. Китай, который наполняет свои арсеналы ядрами, сделанными из фарфора, остается еще в сфере войны колониальной. Японцы же вышли из этих правил, они ведут войну согласно принципам, введенным во Франции генералом Бонналем, – они превосходят своих противников знаниями и интеллигентностью, сражаются лучше европейцев и не имеют уважения к священным традициям. Напрасно серьезные люди вроде господина Эдмона Тэри доказывают им, что они должны быть побеждены ради высших интересов европейского рынка и согласно наилучшим обоснованиям экономических законов. Напрасно доктор Шарль Рише со скелетом в руке доказывает им, что, не имея достаточно развитых мускулов ног, они должны будут скрываться на деревьях от русских, которые, будучи брахиоцефалами, этим самым могут быть опытными цивилизаторами, потопив уже 5 тысяч китайцев в Амуре. «Берегитесь, потому что вы только промежуточная ступень между обезьянами и человеком, – любезно поучает профессор Рише, – откуда вытекает, что если вы победите русских, другими словами, финно-лето-угро-славян, то это будет совершенно точно то же, как если бы вас победили обезьяны». Но японцы ничего не хотели слушать. То, за что теперь платится Россия в Японском море и Манчжурии, это не только ее собственная политика захвата на Востоке – это колониальная политика всей Европы. То, за что они платятся, это не только их личное преступление, но это преступление всего военного и торгового христианства. Я не хочу этим сказать, что есть высшая справедливость в мире, но здесь мы видим странный оборот вещей, и сила – единственный судья над человеческими действиями – совершает иногда неожиданные скачки. Ее быстрые движения разрушают равноправие, которое казалось устойчивым. Японцы переходят Ялу и бьют с величайшей точностью русских в Манчжурии, а их моряки топят европейский флот. Мы сейчас же начинаем чувствовать опасность, которая нам угрожает, но если она существует, кто же ее создал? Не японцы первые пришли искать русских, не желтые напали первые на белых, а мы в настоящую минуту открываем желтую опасность. Азиаты уже много лет знакомы с белой опасностью, и белая опасность создала опасность желтую, от которой приходят в ужас европейские экономисты, но которая совершенно несравнима с белой опасностью, нависшей над Азией. Китайцы не открывают ни в Париже, ни в Берлине, ни в Петербурге своих миссий, чтобы проповедовать христианам конфуцианство и вносить беспорядок в европейские дела. Ведь еще китайская экспедиция не совершала десанта в залив Киберона для того, чтобы требовать у правительства республики экстратерриалитета, другими словами, права судить трибуналом мандаринов недразумения между китайцами и европейцами. Адмирал Того еще не приходил в гавань Бреста в видах покровительства японской торговли во Франции. Цвет французского национализма еще не начал осаждать посольства Китая и Японии в их отелях на avenues Foche и Marceau. Маршал Ойяма в виде логического следствия еще не привел союзных армий Дальнего Востока на бульвар Madeleine для того, чтобы добиться наказания французских националистов. Он еще не сжигал Версаля во имя высшей цивилизации. Армия великих азиатских государств еще не увезла ни в Токио, ни в Пекин картин из Лувра и посуды из Елисейского дворца. О, нет. Господин Эдмон Тэри сам соглашается, что желтолицые еще недостаточно цивилизованы, чтобы подражать белым с такой точностью. Он даже не предвидит, что они когда-нибудь могли бы подняться до этой высшей моральной культуры. Каким образом они могут иметь наши добродетели, когда они даже не христиане! Мы обучили японцев капиталистическому строю и войне. Они испугали нас потому, что они стали совершенно похожими на нас, и это действительно ужасно. Боятся, что Япония подымет Китай, что она создаст сильный Китай. Но этого не следует бояться, к этому напротив следует стремиться. Сильное государство содействует гармонии и богатству мира. Государства слабые, как Китай и Турция, служат вечным источником смут и опасностей. Если бы победоносная Япония сумела внушить монголам, китайцам и тибетцам национальное самосознание и сделала бы их страшными для белых рас, то мир земли был бы несравненно более обеспечен. Кто может обозначить те границы, на которых остановятся великие человеческие расы. Черные расы не вымирают так, как красные от соприкосновения с европейцами. Белые люди тоже прошли век пещер и свайных городов. Посмеете ли вы сказать африканским неграм: вы всегда будете избивать друг друга и идти родом на род. Европейские исследователи всегда будут продолжать вас цивилизовать залпами своих ружей. Христианские солдаты всегда будут резать для своей забавы ваших жен на куски. У черных очень развито музыкальное чувство. Может быть, суждено родиться великолепному негрскому искусству, которое совместит в себе танец и пение. Колониальная политика – это наиболее современная форма варварства или, если это вам нравится, степень цивилизации. Между этими двумя понятиями я не делаю разницы. То, что люди называют цивилизацией, – это современное состояние их нравов; то, что они называют варварством, – это состояние предшествовавшее. Современные нравы будут называться варварством, когда они станут прошедшими.