Если дух Рериха так исключительно близок царству камня то дух Богаевского не менее близок к царству растения Это не сразу бросается в глаза. В начале он много лет писал землю юга только опустошенную и страшную вь своей трагической наготе Эта пустыня не напоминала пустынности Рериха.
На земле есть две пустыни одна – первобытная, еще не завоеванная человеком, рериховски суровая на севере, поросшая девственными лесами на юге другая – уже познавшая власть человека, испытавшая его плуг и кирку его меч и огонь, обласканная его заботами и попранная его жестокостью. Это та пустыня, которая отделяет одну от другой шесть Шлимановских Трой из которых каждая выростала на месте разрушенной и ничего не знала о своих предшественницах. Эта пустыня, как саван периодически окутывает известные долины земли перед новым их воскресением. Есть такие области юга, насквозь пропитанные человеческим ядом и обожженные человеческой мыслью. они до глубочайших пластов засеяны семенами древних фундаментов, могил, золотых украшений и черепками глиняных сосудов. Туда уходили пророки для духовных исступлений. Туда стремятся археологи для своих кротиных изысканий. У такой земли есть свое законченное, почти человеческое лицо. В ней есть великий пафос и трагический жест, неведомый угрюмым и простым пустыням севера.
Пустыня юга создает ту насыщенность и то уединение, которые заставляют обращать взор к ночному небу, к другим уединенным и тоскующим Солнцам. Это чувство планетного одиночества земли неотступно преследует Богаевского. Трагическому лику Земли он стремится противопоставить такой же трагический лик Солнца, потерянного среди темных пространств. Он видит его иногда превратившимся в какую-то бродячую комету и мертвен. ным светом, озаряющим нашу безлюдную землю.