4.
Новый кабинет Петра Сергеевича был совсем не похож на первый. Здесь всё было отделано в современном стиле: дорогие породы дерева, немецкая мебель, высокие потолки и массивные широкие окна с превосходным видом. Сидя в глубоком кожаном кресле на новом месте в министерстве, куда его назначили после суровой бюрократической практики, Пётр Сергеевич в очередной раз начал деятельность с реформ: выстроил более чёткий и понятный порядок – сократил количество своих заместителей с пяти до двух, изменил ряд должностных инструкций и административных регламентов, в результате чего делать то, что делали раньше, стало значительно труднее.
Это была гибкая, но крепкая система. Чтобы «расти» в ней, каждый её участник должен был постоянно доказывать свою преданность и надёжность. Сбоев в «системе» не должно было быть: своей должностью и своим местом каждый укреплял и расширял внешнее поле действия системы. Назначения со стороны были редки, обычно такой человек встраивался в систему «по горизонтали», быстро осваивался и, лишь отработав несколько лет, мог начать движение «по вертикали».
Но были и проколы.
Обычно это были неадекватные люди, – они ломали «систему» взаимоотношений своими непомерно высокими запросами или амбициями. Система расправлялась с такими «членами» своеобразно: человека выталкивали и «сдавали» в нужные инстанции. Были показательные разоблачения, коррупционные дела и следственные действия. Впоследствии скандал затихал, и система тихо продолжала работать дальше.
В окружении Петра Сергеевича таких «проколов» не было. Лучший и самый близкий его друг со школьной скамьи – Сергей Круглов стал его личным заместителем и помощником. На него были оформлены несколько компаний, через которые шли деньги за поставки оборудования, он же оформлял самые ответственные документы, и Пётр Сергеевич мог положиться, что ошибок в работе не будет: Сергей знал свое дело досконально и тоже… строил новый коттедж недалеко от дома Петра.
5.
Настало время подумать Петру Сергеевичу и о своей семье. Тем более, что дочь Наташа уже к этому моменту выросла и справила восемнадцатилетие, сыну Дмитрию скоро должно было исполниться пятнадцать. Ольга, супруга Петра Сергеевича, уже давно не работала, активно руководя прислугой в загородном доме, который обслуживать одной было совершенно не под силу.
Этот загородный дом или, как говорили в народе, «коттедж», в престижном посёлке Малиновка Пётр Сергеевич построил за два с небольшим года после своего назначения в министерство. Теперь ему было куда пригласить коллег и друзей, – десятикомнатный дом площадью более четырёхсот квадратных метров представлял собой «шале» с отделкой из дорогостоящего канадского дуба. Рядом с домом был построен домик прислуги, баня, гараж, спортивный комплекс, теннисный корт, и необходимый для полноты картины, крытый бассейн.
Жизнью дочери Пётр Сергеевич заинтересовался лишь тогда, когда она закончила школу и сразу захотела покорить экономический факультет престижного московского ВУЗа. Это «поступление» далось ему нелегко, – за одно бюджетное место ему пришлось заплатить столько, сколько могло хватить, по его меркам, на всю кафедру. Но дочь серьёзно мечтала после окончания ВУЗа продолжить учебу в бизнес-школе Лондона, и Петру Сергеевичу нравилась такая устремлённость. Всё, по его мнению, было хорошо в дочери, ему не нравились только те друзья и приятели, которые частенько стали заезжать за ней домой на мотоциклах престижных марок.
Сын Дмитрий увлекался машинами и мечтал о карьере гонщика где-нибудь в Европе, с жаром смотрел гонки «Формулы-1» и знал по фамилиям всех гонщиков в каждой команде. В его собственном гараже уже к восемнадцати годам стояли два автомобиля, – новенькие иномарки, одна из которых – дорогое спортивное купе.
Всё было успешно в семье Молодцовых. В их дорогом доме в Малиновке частенько засиживались до утра коллеги и друзья Петра Сергеевича, закатывались шикарные праздники и пикники, которые организовывала Ольга Ивановна вместе с Кругловым, – помощником Петра Сергеевича. Поначалу это были небольшие, почти семейные праздники, позже, когда Ольга по-настоящему взялась за организацию досуга, праздники выросли в цене: стали заказывать приезд некоторых звёзд, известных артистов, музыкантов, стали приглашать профессиональный оркестр для исполнения шлягеров на большой веранде перед домом, – словом, так увлеклись, что не заметили, что все мечты Молодцовых постепенно стали сбываться.
Нет, они конечно мечтать не перестали. Особенно супруга Петра Сергеевича, – женщины вообще никогда не перестают мечтать о чём-то новом, ещё не изученном и не приобретённом.
Мечтали они о таком же доме, но… на Лазурном побережье, во Франции, вдали от серости московских пятиэтажек, мимо которых каждый день приходилось ездить на работу, вдали от вечных пятничных пробок, и усталых лиц друзей и подруг…
Дочь Наташа успешно училась, оправдывая ожидания отца и заведующего кафедрой. Последний «старался» для Петра Сергеевича, как мог: на первом курсе Наташа побывала на нескольких олимпиадах, на втором курсе съездила в Брюссель на экономический форум, как лучший студент ВУЗа. Но вот на третьем курсе с Наташей случилась история, которая поразила всех, кто её знал довольно близко.
Наташка… влюбилась. В общем-то, это бывает со всеми в возрасте от восемнадцати и старше, но тут история была какой-то совсем необычной. Дело в том, что Наташа влюбилась в Гошу, – молодого известного байкера, весёлый и хамоватый образ которого часто мелькал на обложках модных журналов. Много раз отец пытался вразумить её, рассказывал ей о безумности подобных ночных гонок, много раз напоминал о безопасности, о шлемах и защите для мотоциклов.
Но неприятности подкрались с другой стороны.
Наташа… объявила родителям, что ждёт ребёнка.
Это событие стало причиной нескольких бессонных ночей в семье Молодцовых. Откладывать поступление в Лондонскую бизнес-школу было нельзя, – возможности отца, как объяснял ей Пётр Сергеевич, были не бесконечны, возможно, – ещё несколько лет, и он не сможет организовать ей это поступление, эту карьеру, в отрасли могут произойти суровые изменения, и потом, – когда она родит ребёнка, посидит несколько лет «в декрете», и снова возьмётся за ум, – может быть поздно строить карьеру. Наташа плакала, почти не слушала отца, его объяснений и обещаний хорошей жизни. Она не сдавалась…
Через несколько дней стало понятно, что её Гоша уезжает жить в другую страну и не собирается связывать свою жизнь с Наташей. Это были дни бесконечных слёз и напряженности в семье. Ссоры стали ежедневными, это выматывало Пётра Сергеевича, и он всё чаще стал… уединяться, закрываясь в своём кабинете возле небольшого импровизированного бара с крепкими напитками.
Спустя неделю слёз и обвинительных речей, он попросил своего помощника разыскать этого Гошу, чтобы поговорить с ним по-мужски.
Встретились в небольшом баре.
Гоша, молодой байкер не сразу признал в Петре Сергеевиче Наташиного отца, а когда признал, пожалел, что связался с ней. Разговор не получился: Пётр Сергеевич сразу крепко «наехал» на него и пообещал молодому человеку множество проблем. Но мотоциклист был не робкого десятка: он знал, что за подобные «случайности» и «проколы», как он выражался, ни уголовной, ни административной ответственности не предусмотрено.
Пётр Сергеевич пытался обратиться к его совести, к его отцовским качествам, он твёрдо повторял, что тот «украл» чувства и надежды молодой девушки, напоминал, что нужно хотя бы встретиться и всё обсудить, успокоить Наташу и помочь ей решить… Помочь решить ей эту проблему… Как-нибудь решить…
Но Гоша сам напомнил Петру Сергеевичу о его высокой должности и возможных связях в медицинском мире, которые лучше бы решили вопрос, чем он сам. Молодой человек нагло и открыто смеялся над «заботами» отца о своей дочери, цинично намекая на его возможности, положение, высокую должность, деньги… и в конце признался, что это не первый случай в его жизни, когда девушка пытается шантажировать его своими проблемами. Пётр Сергеевич не выдержал и, прощаясь на ступенях бара, всё-таки врезал молодому любителю мотоциклов между глаз. Обратно Пётр Сергеевич ехал в служебной машине с неприятным мыслями: он понял, что спасать дочь в этой ситуации должен лишь он сам, никому не доверяя и не доверяясь.
Утром он позвонил лучшему доктору, которого знал, рассказал ситуацию и договорился о встрече. И уже через несколько дней, закончив всё, он отправил усталую и измученную дочь с подругой на Мальдивские острова, отдохнуть и набраться сил.
Проблема была решена, но спокойствия в семье это не прибавило, – наоборот, все члены семьи, мать, сын, и даже прислуга всё понимали и осуждающе смотрели в сторону Петра Сергеевича. Он часто ловил на себе эти взгляды и недоумевал: неужели это он был виноват в этой ситуации? Ведь именно благодаря его помощи Наташа вновь вернулась к нормальной жизни, учёбе и мечтам о заграничных поездках в Лондон. Он считал, что в очередной раз навёл должный «порядок» в семье, восстановил честь семьи, дочери, в конце концов… казалось, что всё вернулось на «круги своя».
Казалось, что жизнь продолжается…
6.
Жизнь действительно продолжалась, но уже… как-то не так.
Началась серая, довольно неуютная полоса в жизни Петра Сергеевича. И началась эта полоса вроде бы случайно, вроде всё было схвачено, всё было выстроено, учтено, – но произошло то, чего Петр Сергеевич никак не ожидал…
После случая с дочерью, супруга Ольга перестала разговаривать с ним, демонстративно переехав жить в гостевой дом и появлялась в доме лишь днём, когда Пётр Сергеевич был на работе. Однако довольно большие суммы по-прежнему продолжали регулярно исчезать с её банковской карточки, которую Пётр Сергеевич по-прежнему пополнял. Спустя несколько месяцев молчания Пётр решил заблокировать Ольгину карточку, решив, что, не выяснив отношений окончательно, просто так давать деньги в таких количествах не имеет смысла. Дочь, вернувшись с тёплых южных морей загорелая, но утомлённая, не разговаривала с отцом и лишь попросила снять для неё отдельную квартиру в Москве, ближе к этому ненавистному университету, в который так настойчиво… устроил её отец.
Пётр Сергеевич и это выдержал: молчание дочери, молчание её матери, проблемы на работе с очередным бюджетом… Всё стало рушиться постепенно и медленно, словно желая таким образом надолго вывести его из того равновесия, которое он так долго создавал собственными руками.
Чтобы успокоить дочь и как-то загладить свою вину перед ней, Пётр Сергеевич решил купить дочери отдельную двухкомнатную квартиру на окраине столицы. Однако при покупке квартиры произошла ещё одна странная история, смысл которой Пётр Сергеевич так и не понял: он нанял через знакомых хорошего риэлтора, подобрал хороший вариант на вторичном рынке – приличную квартиру, с видом на лесной массив, – но был… обманут.
При совершении сделки ему подсунули… липовые документы. Затем пропал риэлтор, который оказался совсем не тем лицом, за которое себя выдавал. Пропали и те знакомые, которые рекомендовали риэлтора. Но самое страшное, – пропали деньги на квартиру, которые, будучи уверенным в сделке, Пётр Сергеевич отдал риэлтору на руки. Деньги просто растворились в той унылой и страшной пустоте между строчек липового документа на владение квартирой. Приличная сумма, которая стоила ему миллионы нервных клеток, миллионы бессонных часов, выкуренных сигарет, чашек крепкого кофе, переговоров и обсуждений.
Эта история с деньгами за квартиру окончательно «добила» Петра Сергеевича, – мало того, что он потерял деньги на квартиру, заплатил полиции и знакомым из прокуратуры, чтобы дожали дело и нашли «похитителей», ему пришлось заплатить болтливым журналистам, которые пытались раскопать это «дело», за молчание в СМИ. Сумма за пропавшую квартиру выросла почти в два раза, а Пётр Сергеевич получил сильнейший стресс на полгода… который начал лечить привычным уже для себя способом: хорошим дорогим коньяком и … одиночеством.
Да, именно одиночество стало теперь его спутником на несколько лет вперёд. Именно оно скрашивало его вечера и бессонные ночи в десятикомнатном пустующем доме.
Супруга Петра Сергеевича уже не грустила рядом с ним, она в определённый момент поняла возможности супруга и решила действовать быстро – финансовые возможности Петра, по её ожиданиям, таяли с каждым днём, и, видя, как он быстро теряет былое самообладание и уверенность, физическую и психологическую форму, Ольга решила во что бы то ни стало открыть свой собственный бизнес. За идеями такого бизнеса далеко идти не пришлось – почти все её знакомые в окружении мужа, супруги чиновников, открывали магазины, салоны красоты и небольшие туристические фирмы.
Новый престижный салон красоты в центральном районе города требовал всё новых и новых средств, платы за аренду, оборудование, нужны были деньги на зарплаты сотрудникам, которые не умели, не знали или не хотели работать так, чтобы салон красоты кормил себя сам. Деньги продолжали утекать из многочисленных фирм Петра Сергеевича, которыми умело руководил его друг и ближайший помощник – Круглов. С ним у Ольги были налажены довольно близкие и дружеские отношения.
Однако близкие люди за спиной у Петра Сергеевича поговаривали, что в последнее время их отношения перешли в откровенный… роман.
Круглов два года назад развёлся с женой, Ольга, ровно два года назад перестала жить в большом доме Петра Сергеевича и, если бы Пётр хотел, если бы он мог представить себе такую ситуацию, – он бы пресёк любые попытки для начала подобного «романа». Раньше, несколько лет назад, он был в состоянии сломать усилия целого департамента, целого отдела, переломить «хребет» целой команде чиновников, готовивших его отставку с поста руководителя, – а сегодня он уже был не в состоянии изменить что-либо в своей жизни: он был не в состоянии вернуть прежние отношения с женой, которая уже не стесняясь снимала деньги с его счетов, переводя их в собственные фирмы, не в состоянии вернуть себе помощника и друга, который открыто жил с его женой и ждал момента, когда уйдя в отставку, Пётр Сергеевич позабудет о количестве своих фирм, счетов и денег.
И тогда… Тогда Круглов смог бы доделать то, что задумал ещё несколько лет назад. Он уже не боялся Петра Сергеевича Молодцова. Теперь он видел, как падал бывший босс, как падал, теряя форму, теряя своих, – свою жену, которая целыми днями пропадала в своём салоне красоты, дочь, которая не вылезала из ночных клубов вместо университетских библиотек, юного сына-гонщика, который пропадал на гонках и в спортбарах. Видел он и то, как сам Пётр Сергеевич, не выходя по целым выходным из дома, опустошает одну за другой бутылки с дорогими крепкими напитками.
Теперь Круглов думал, как намекнуть действующему министру на неподходящую форму своего бывшего босса. Ждал, когда можно нанести окончательный удар, чтобы убрать с дороги главное препятствие для своей головокружительной карьеры.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1.
Дальнейшие события в жизни Петра Сергеевича приобретали молниеносный и катастрофический характер. Это уже были не «точки в карьере», не статус, не достижения – перед глазами мелькали лишь неудачи, проблемы, хлопоты и… удары. Удары. Удары.
Казалось, судьба медленно и верно догоняла его и возвращала всё то, от чего он так быстро убегал.
В тот злополучный день у Петра Сергеевича пропали важные папки с бумагами, которые нужно было везти на подписание. Затем, не дождавшись бумаг, грозным тоном позвонил сам министр, затем помощник министра спустил на Петра Сергеевича всю злость и обиду, накопленную в высоком кабинете. Пётр Сергеевич держался, чтобы не сорваться на крик в телефонную трубку. Когда он положил трубку, рука сама потянулась к кнопке «громкой связи» со своей секретаршей в приёмной:
– Леночка, меня нет. И ни с кем не соединяй, пожалуйста, я что-то… неважно себя чувствую.
– Да, Пётр Сергеевич, поняла.
Он откинулся в кресле, глубоко вздохнул. Вспомнил, что спал сегодня в гостиной, на неудобном диване. Он уже давно не спал в спальне, оставаясь на ночь в своём кабинете или на большом мягком диване в гостиной.
Отношения с Ольгой давно не ладились, – они редко виделись, довольно нервно разговаривали, обвиняя друг друга в том, что каждый из них мало времени уделяет воспитанию детей. Ольга, увлекшись собственным салоном красоты, редко посещала Малиновку, все домашние заботы поручив домовладелице, Антонине Павловне. Дочь вела взрослую самостоятельную жизнь; после того случая с потерей денег на квартиру, отец снял ей приличное жильё в Москве, чтобы она имела возможность жить рядом с институтом.
Телефон дочери часто был недоступен, и проконтролировать, где и с кем она оставалась на ночь, было невозможно. Ольга давно ругала мужа за то, что слишком рано позволил дочери вести такой образ жизни.
Сын неделями пропадал в спортивном лагере в поселке Крестовское, недалеко от города Р., звонил редко, но всегда подробно рассказывал отцу о своей будущей спортивной карьере и новых устройствах в гоночных машинах, которые он осваивал. Отец радовался за сына, но Ольга постоянно «пилила» Петра за слишком большое доверие к семнадцатилетнему подростку.
Таким образом, через двадцать лет совместной жизни Петра и Ольгу уже ничего не связывало, – общий дом в Малиновке связывал лишь отчасти, – он был настолько большим, что никто из семьи Молодцовых так и не нашёл в нём своего места. В десяти комнатах первого и второго этажей, в гостевых пристройках, в бане и доме для летнего отдыха стояла тишина, и лишь прислуга по-прежнему продолжала вытирать пыль и мыть окна.
Порой Пётр жалел о проданной когда-то кооперативной квартире в Москве, в которой было всего три комнаты, – там, в этих маленьких коробочках, хочешь-не хочешь, но обязательно столкнёшься с супругой, заглянешь в глаза, увидишь следы ночных слёз, обнимешь, прижмёшь к сердцу, – смотришь, и тает лёд обид и холодности, забываются слова и быстро налаживаются отношения.
А здесь, в этом дорогом фешенебельном особняке… можно было теперь долго ходить по комнатам и не столкнуться ни с одной родной душой. В широких коридорах сновали домработница, садовник, какие-то вечные работники по дому, саду, строители, водители… В доме постоянно ходили какие-то чужие люди с внимательными лицами, они всё время что-то проверяли, подвешивали, снимали, красили, приносили, уносили…
Сейчас Пётр Сергеевич сидел в большом кресле, в своём московском кабинете и вспоминал…
Почему-то именно сегодня воспоминания нахлынули с особой силой, вызывая боль и сожаление о том, что все силы, все годы своей жизни он бросил на завоевание этого кабинета, этой должности… И теперь, когда затраченные силы принесли ему большие возможности, ресурсы, связи, деньги, наконец… причём деньги большие, он уже перестал считать сколько именно денег находилось на его счетах, – он лишь помнил сами счета, банки и страны, в которых были эти счета открыты. Теперь, когда он обладал внушительным весом в административной системе, когда он стал по-настоящему богатым человеком, – вдруг, неожиданно, желание быть богатым – пропало. Желание иметь всё, обладать всем – пропало!
Всё, чем он обладал, уже не приносило удовлетворения. Семейная жизнь трещала по швам, – он чувствовал, что Ольга отдаляется от него, с головой уходя в собственный, пусть бестолковый и бесперспективный бизнес.
Чувствовал, что дочери, сыну и жене были нужны лишь только его деньги, которых у него было пока ещё достаточно.
Хватало всем.
Он и не думал как-то «обрезать» выдаваемые жене, дочери и сыну деньги: отправлял сыну приличные переводы на карту, перечислял жене деньги на счёт в банке, дочери выдавал достаточно наличных…
Но… это не могло называться счастьем, полноценным семейным счастьем… Понимание счастья в его семье у каждого было своеобразным. Они уже не собирались на праздники, не садились за общий стол даже под звон кремлёвских новогодних курантов, – у всех были свои дела и заботы: у Ольги очередная презентация, у сына – новогодние каникулы в Европе, у дочери – новогодние пляжные выходные где-то на Гоа, а он сам оставался на корпоративном празднике, который устраивали его коллеги по министерству, – в лучших ресторанах Москвы, с участием звёздных ведущих с телеэкранов и просто красивых девушек, каждая из которых была рада ненадолго увлечься таким импозантным и приятным собеседником…
Он опять глубоко вздохнул и, поднявшись, вошёл в небольшую комнату для отдыха, расположенную вдалеке от любопытных глаз коллег и посетителей. Тут он мог снять галстук, упасть на небольшой диванчик, расслабиться. Он открыл бар, достал начатую бутылку коньяка, налил в стакан, добавил льда…
Выпил, опустился на диван. Положил ноги в туфлях прямо на диван. В кабинете, за столом разрывался телефон.
– Кто бы это мог быть… – подумал Пётр Сергеевич, но не стал вставать.
Прошла минута. Телефон не умолкал.
В кабинете открылась дверь, тонкий голосок Лены пытался перекричать телефон:
– Пётр Сергеевич, вам звонят из какого-то спортивного лагеря. Пётр Сергеевич, я прошу прощения, там что-то по поводу вашего сына.
– Что ещё? – Пётр поднялся с дивана, вышел в кабинет, поднял трубку «городского».
– Пётр Сергеевич? Простите, это Геннадий Викторович, тренер вашего сына… Пётр Сергеевич, Димочка в больнице. Сегодня утром… авария на шоссе, он слишком превысил скорость… я ему говорил, что нельзя так увлекаться на дорогах… это же не трасса для болида… Пётр Сергеевич, я говорил ему… говорил.
– Где он? Он… жив?
– Пётр Сергеевич, он в реанимации. Сотрясение сильное, переломы… Пётр Сергеевич, там лучшие врачи, они делают, всё что можно. Я там только что был, пока…
– Кто у вас в городе занимается здравоохранением? Кто курирует больницы?
– Пётр Сергеевич, я не знаю. Хвостенко, кажется.
– Какого чёрта вы работаете в спортивном лагере и не знаете, кто отвечает в районе за больницы. Кто директор лагеря? Почему он не обратился сразу ко мне?
– Это случилось утром на дороге. Дима был где-то за городом, и мчался в поселок, в лагерь, где мы на сборах сейчас. Это не в самом городе, а чуть дальше…
– В какой он больнице?
– В третьей городской.
– Нужно было сразу звонить. Давайте я запишу ваш номер.
Пётр Сергеевич вырвал листок из блокнота, записал.
Через минуту он поднимал «вертушку» с государственными номерами.
– Пал Палыч, добрый день. Это Молодцов. У меня сын в Р-ской больнице, в третьей городской, в реанимации. Можно ли как-то связаться с руководством, чтобы сделали всё, что нужно…
На том конце что-то негромко ответили. Через минуту Пётр Сергеевич ощутил, что зашевелилась, задвигалась вся административная машина. Пал Палыч позвонит в органы здравоохранения города, представится, там дадут зелёный свет, позвонят в больницу, расскажут о важном пациенте, руководство больницы вызовет врачей, расскажут…
Пётр вернулся в комнату отдыха, надел галстук. Допил содержимое бокала. Но руки не унимались, – они судорожно искали на столе, за что можно было бы уцепиться, ухватиться, что-то подержать в руках. Мысль не давала покоя: «Димка, Дима, Димульчик», – так звал он своего сына в детстве, Димыч, – был сейчас отрезан от него пространством, временем, чем-то ещё, что так щемило и болело в груди. «Чем можно помочь ему ещё… – соображал Пётр Сергеевич. Рука тянулась набрать по телефону Олю, рассказать ей. Но… не хотелось расстраивать, не хотелось сейчас говорить что-то, о чём он и сам до конца не знает.
Сейчас… звонить не хотелось.
Пётр Сергеевич еще долго набирал и набирал знакомых, выясняя прямой телефон местной больницы. Прямой телефон не отвечал, а звонки на другие номера попадали в незнакомые инстанции. В конце концов Пётр стал звонить в агентство, через которое он обычно заказывал билеты на самолёт.
– На сегодня один билет прямой, до города Р-ва.
– Пётр Сергеевич, на сегодня уже самолётов нет.
– Ну на утро тогда, на завтра, на утро.
– На завтра… на завтра билетов тоже нет.
– Ну, как нет? Первый класс, бизнес класс, всё что угодно, в кабину пилотов! Чартер давайте! – переходил он на крик, чувствуя, по-прежнему, как трясутся руки.
– Пётр Сергеевич, на завтра на вечер есть один билет в первый класс. Там послезавтра открывается какая-то выставка, вся московская тусовка летит сегодня-завтра.
– Давайте на завтра… один, – медленно выдавил Пётр Сергеевич, и уже когда произнёс, вдруг подумал, что нужно было сказать «два»…
2.
В кабинете не сиделось.
Пётр Сергеевич накинул пальто, буркнул что-то секретарше, которая сидела, уткнувшись в компьютер с серьёзным лицом, отказался от услуг водителя, который дремал тут же, в приёмной, в кресле и вышел на улицу. Свежий ноябрьский воздух наполнил легкие, закружил голову кислородом, залез под пальто… стало зябко. Пётр Сергеевич ускорил шаг, даже не думая, куда направляется. Пётр помнил примерно, что через пару кварталов где-то должен быть бар, в подвале какого-то музея… Он шёл наугад.
– Димка, Димка… – вспоминал он. Других мыслей в голове не было. Всё, что волновало его ещё десять минут назад, бюджеты, контракты, поставки оборудования, оплаты, переводы, деньги, проблемы… осталось где-то далеко позади. Впереди был серый прохладный ноябрьский день, влажный воздух, грязные лужи под ногами и машины… машины, нескончаемая вереница машин, едущих вдоль куда-то по своим делам…
На машины он не смотрел. Он вообще редко смотрел в окно своего автомобиля, стараясь употребить каждую минуту свободного времени на решение насущных рабочих вопросов.
Сейчас, шагая по московскому бульвару мимо проезжающих и спешащих автомобилей, Пётр Сергеевич не сразу заметил, как приблизился к проезжей части, и один из чёрных автомобилей окатил его из грязной лужи.
Выругавшись, Пётр Сергеевич отошёл подальше от дороги. В это время на тротуар заехала большая пожарная машина, и из её высокой кабины выпрыгнул мужчина в тёмном длинном одеянии и в куртке, накинутой сверху. В руках у него был небольшой чёрный чемодан. Мужчина кому-то помахал в кабину, видимо прощаясь, привычным жестом погладил бороду и, развернувшись, зашагал прямо навстречу Петру Сергеевичу.
Они так и прошли бы мимо друг друга, если бы в этом мужественном лице Пётр Сергеевич не признал… своего школьного товарища, Бориса… Боря… точно он!
– Борис!
– А? – мужчина остановился и опять тем же привычным жестом погладил свою бороду сверху вниз.
– Борис! Стрельников! Борис! Сто двадцать восьмая школа, десятый «б»!
– Петька! Ты? Ну, ты даёшь… – они обнялись.
– А я смотрю, ты или не ты… Борода… ты… это…
– Да, Петь. Я священник. Ты правильно заметил. А это – он показал на своё длинное одеяние, – ряса. А это борода, – он опять погладил бороду. – Вот так… собственно… уже семь лет, как настоятелем в храме… тут недалеко, в Обыденском переулке, маленькая церквушка… может знаешь?
– Да нет, Борь… – Пётр Сергеевич даже название такого переулка не помнил, – не знаю…
– Ну, понятно. В храме не бываешь…
– Да, как тебе сказать…. Работа у меня, Боря, я… Тут в министерстве… можно сказать, большой начальник. Вот первый раз вышел прогуляться, так сказать, без машины… без водителя.
– А… – отец Борис посмотрел куда-то вверх, словно пытаясь разглядеть кабинет Петра Сергеевича где-то в московских высотках. – Ну, так это хорошо, что начальник. Значит…. – он помедлил, – жизнь удалась?
– Знаешь, – помедлил в ответ Пётр Сергеевич, я и сам не знаю… только сейчас… Сейчас у меня, Боря, сейчас у меня сын… понимаешь… – он посмотрел вокруг, прикидывая куда бы зайти, чтобы поговорить. – Скажи, ты спешишь?
– Да нет, не особо… Я сегодня освящал одну воинскую часть, новый гарнизон спасателей, вон, – он показал на машину, которая фыркая выхлопной, съезжала с тротуара на дорогу, – они и подвезли.
– Слушай, пойдём ко мне, – Пётр Сергеевич вдруг заторопился обратно, словно почувствовал, что эта внезапная встреча не случайна. – Пойдём, я тебе покажу свой кабинет.
Через пятнадцать минут они сидели в министерском кабинете, за закрытыми дверями. Пётр, дрожащими руками разливал коньяк по бокалам, но пил один. Отец Борис лишь шуршал фантиком от конфеты, с интересом разглядывая интерьер комнаты.
– Понимаешь, я тебе не как другу, а как священнику. Хочу рассказать. Ну, просто…. – он подбирал слова. – Просто, чтобы ты… может, помог советом что ли. Всё-таки священник… Да… – он задумался на несколько мгновений, потом продолжил. – Понимаешь, было всё. Была семья, была любовь… Дом, свой большой дом под Москвой… у меня, как видишь, хорошая должность, ну всё… понимаешь, всё есть. Всё, к чему я стремился – всё есть. Чего ещё хотеть? Ну, они все… понимаешь, они все… они как будто стали рассыпаться в разные стороны… жена захотела бизнес, – на тебе бизнес. Дочь захотела пожить самостоятельно, в Москве, с другом, – на тебе квартиру, снял, устроил всё, институт приличный, карьеру можно сделать – во! Оказалось, это не друг, это… подонок какой-то. В общем, дочь в положении в двадцать лет, этот…. В общем, сбежал он. А она, ну представляешь, она – в двадцать лет решила рожать! Ну, как можно! Ну, чем-то надо думать? И тут…. Сегодня… Димка… позвонили из Р-ва, утром он попадает в аварию. Сейчас в реанимации лежит. Я уже позвонил… Всё что мог, сделал. Завтра полечу. Ну, как это, как всё это…. Понимаешь, я же всё мог. Я раньше всё мог сделать, – мог достать всё, что нужно. Хочешь квартиру, хочешь шмотки, хочешь машину, поездку за рубеж, – всё было в моей власти… У меня и сейчас возможности такие… Но как это, – вот это! – он провел пальцами в воздухе какие-то рваные линии, – можно остановить! Этот распад… эти хотелки… эти выкрутасы… все живут, как хотят, как сами хотят… Ну, как, скажи мне?
– Пётр, ты не с того начал… Сам знаешь поговорку… «Не в деньгах счастье»…
– Ага! А в их количестве! Да что ты… – Пётр махнул рукой и залпом допил бокал, затем сильно выдохнул и продолжил. – Тут я с тобой не согласен, Борис… все так говорят, и продолжают хвататься за деньги, за контакты, поставки, за работу, за хоть какие-то заработки…, потому что без этого не проживёшь, как ни крути…
– А с ними проживёшь? Ты только что говорил, что и с ними счастья не построишь…
– Не построишь… Потому что где-то… Где-то воли давал слишком много, распоясались… Этому хочу то, этому хочу это… Надо было… – Пётр Сергеевич сжал кулак и поднял к лицу. – Надо было…
– Любить надо было. Просто любить. И деньги в данном случае лишь убивают любовь. Они становятся заменителями, вот смотри… Когда нет денег, что ты делаешь? Как проводишь время с детьми? Ты идёшь в парк, на воздух, гуляешь, общаешься, разговариваешь… а когда у тебя нет времени, но есть деньги? Тогда ты просто откупаешься, на, мол, возьми деньги, погуляй, потрать их как хочешь…, то есть, ты меняешь свою любовь на деньги. И постепенно они становятся заменителем твоей любви. Вместо любви от тебя требуют деньги, зная, что и тебе так проще…