– Какого Чиваса? Виски? – сон Натальи даже не успел начаться. – Постойте, вы что, уже выпили на корпоративе? Вы же сели за руль???
– Ну конечно, пил. Chivas Regal три… тридца… ну как же не пить такой? Аркадий Григорьевич привёз… специально из Парижа!
– Давид Ашотович, вы же за руль сели! Ну, так нельзя! Это не лезет ни в какие ворота!
– Какие ворота, Наталья? Я обычно так и езжу, меня никто не останавливает. Хотя и тут тоже (он оглядел машину внутри) меня тоже никто не остановит. Меня вообще остановить нельзя! – Он многозначительно посмотрел на неё.
– Нет, Давид Ашотович, так не пойдёт, давайте меняться, я поведу сама.
– Что ви так переживаити? – вдруг в его речи провился незнакомый до сих пор акцент. – Всё нормально, едем, тепло, светло (он показал на дорогу, освещенную лишь дальним светом фар), вы – домой, я – домой, я вас повезу… Не надо так переживать.
Наталья достала телефон и машинально посмотрела на часы. Была половина первого ночи. Мысль о быстром и спокойном путешествии обратно домой в эту ночь, после такого «весёлого» корпоратива, ей уже показалась ошибочной.
– А, не переживайте так, – акцент все сильнее и сильнее прорастал в речи Давида, видимо, он и сам начал волноваться. – Ну давайте поменяемся что ли, если вам так будет спокойнее…
У неё отлегло от сердца.
В своей машине, за «своим» рулем она чувствовала себя гораздо спокойнее, чем на пассажирском сиденье в своём же автомобиле с подвыпившим начальником.
Они остановились на тёмной обочине, обошли машину и сели. Наталья пристегнулась, поправила сиденье и нажала на газ. Она знала эту дорогу, знала и примерно помнила все населённые пункты, которые должны были встречаться по трассе, – когда-то она с родителями ездила на дачу к родной тётке по этому шоссе.
Давид сидел, немного насупившись, и смотрел прямо на дорогу. Он громко дышал, – давал знать лишний вес и некоторая усталость.
– А знаете, Наталья, вы очень ответственный человек, судя по всему, – Давид явно искал тему для разговора. – Вам можно было бы доверить большие дела… я могу поговорить с Ашотом Израилевичем, вы же… руководитель департамента?
– Нет, я ведущий менеджер. В юридическом департаменте. Но, знаете, что Давид Ашотович, не стоит… торопиться.
– Как не торопиться? Очень даже надо торопиться! Хороших мест на всех не хватит! – Он сделал многозначительную паузу, подняв указательный палец кверху. – Я устрою… Устрою. Давид если говорит…
– Давид Ашотович, давайте об этом в Москве поговорим. Сейчас уже устали все. Нам бы доехать спокойно…
– Наталья. Я сказал – я сделаю. Ты хороший человек, ответственный. Вот меня везёшь домой… – он опять заулыбался во все лицо и появилось ощущение, что в салоне включили освещение – так сильно сияло от него сивушным теплом и блеском глаз, что, казалось, стало светлее.
– А мы уже перешли… на ты? – Наталья не отрывала глаз от дороги.
– Ну… мы же… не чужие… работаем в одной компании, ты тоже… – он начал делать длинные паузы… станешь руководителем департамента… введём тебя в Совет директоров, поднимем… так сказать… хорошие кадры не должны пропадать… Да?
Он вопросительно посмотрел на Наталью, которая продолжала внимательно смотреть на дорогу.
Ей было трудно отвести глаза и посмотреть на него, – она не знала, как сказать один раз, одним словом, чтобы было не обидно, но и в тоже время понятно. Чтобы до сознания этого «большого» человека дошло понимание – что вот так, ночью, в автомобиле, на пустой одинокой дороге, в компании пьяного сына директора компании она не хочет решать свою судьбу и свой рост в компании. Но грубить она не хотела, и долго подыскивала слова для ответа. Так долго, что ответ так и не прозвучал.
– Да… хорошие кадры нужно поднимать, нужно вдохновлять… – продолжал Давид. Остановить его уже было невозможно, он генерировал слова-девизы с быстротой опытного спичрайтера. – Хорошие кадры это наше всё!
– Да, бросьте вы, Давид Ашотович, какие кадры, какой директор, какой Совет директоров, ну что вы… вот так… – она продолжала подбирать слова. – Ну вот так… ну это не решается, это нужно… как-то обсуждать… ну, так не делается!
– Наталья, – Давид попытался развернуться к ней на узком пассажирском кресле, – Наталья, я сказал, – он бил себя пальцем в грудь, – я сделаю. И в конце концов, Наталья, мы знаем друг друга уже давно, я не первый год слежу за тобой, ты очень ответственная… я знаю… ты красивая женщина. Я… – он не находил слов, чтобы как-то развернуть эту фразу в нужное ему русло… – Я бы очень хотел… – чтобы у нас было понимание какое-то… взаимопонимание… ну… мы же не дети, Наташа. Мы же взрослые люди!
В её голове этот сумбур сказанных Давидом слов стал постепенно складываться в точный, четкий «пазл», – только сейчас до неё стали доходить и его странные слова, сказанные в перерыве семинара, и его приставания сегодня на корпоративе, и его внезапное «Я поеду с вами», и карьерные обещания, и «светлая дорога» в Совет Директоров.
Как только этот «пазл» сложился, она покраснела.
Как-то даже захватило дух, как вдруг всё встало на свои места. А Давид продолжал нести какой-то бред про взаимопонимание…
– Я так понимаю, что вы мне что-то предлагаете в обмен на карьерный рост? – точная фраза вопроса родилась быстро и была произнесена так отчетливо, что Давид от неудобства засмущался и заёрзал в кресле.
– Наталья… жизнь устроена так, что одному по длинной лестнице добираться до вершин очень тяжело, – вдруг его голос стал грубым и напряженным. – И те, кто помогает нам в этом пути, – это наши друзья, наши близкие, те, кому мы обязаны, – они также ждут нашей помощи, понимаешь? Так устроен мир! Я человек серьёзный, ты знаешь, если я предлагаю помощь, мне много не надо. Да мне ничего не надо! Просто я хотел бы… тебе звонить, приглашать, быть где-нибудь… – он вдруг снова засуетился, – знаешь, у меня много хороших друзей, они были бы рады пригласить нас с тобой. Это всё серьезные люди, большие люди, Наташ. Разве это нехорошо – быть среди больших людей, получать хорошие проекты, подряды, встречаться в хорошей компании… А?
– Давид Ашотович, что значить «быть»? Где быть?
– У друзей быть! Встречи, праздники, я же светский человек, ты же понимаешь!
– Я понимаю, да! Вы мне предлагаете работать в вашем эскорте, что ли? Быть с вами – это что значит? Зачем вы поехали со мной, чтобы вот это всё мне сейчас предлагать? Вы другого места не нашли? – внутри Натальи всё кипело; хотелось остановиться и дать этому «большому человеку» чем-нибудь очень больно. Ей было неприятен этот разговор, как неприятно было его общество и всё, что он говорил до этого.
– А ничего, что я замужем? Что у меня хороший, любящий муж, между прочим, очень успешный, директор фирмы. Вы не подумали, что я могу сказать вам «нет»?
– Ты же взрослая женщина, Наташа. Я не предлагаю жениться, я предлагаю… партнерские отношения.
– Это не партнерские отношения! Это хамские отношения! И ведёте вы себя по-хамски! Мне дорога карьера и работа, но есть вещи, которые… которые просто не продаются. Я замужем, и этим все сказано. – В её голосе появились твердые нотки.
– Э, да… это какие-то старые мамины заблуждения! Наталья, это старо, как мир! «Продаётся»! «Не продаётся»! Я слышал уже много раз «Я замужем». Когда твоя ежемесячная премия будет равняться годовому доходу мужа, про это как-то быстро забывают. Или тебе муж совсем не ограничивает в средствах?
– Причем здесь средства? – какой-то холодок пробежал по её телу.
– Притом, что ты говоришь, как все. Почему ты не хочешь жить так, как хочешь ты? Почему ты живёшь так, как от тебя этого требуют? Ведь это неправильно! Мы должны сами получать удовольствие от жизни, от тех возможностей, которые она нам даёт! Ну?
Он опять как-то странно хихикнул и отстегнул ремень безопасности, который так сильно прижимал это большое тело к креслу.
– Я не понимаю, к чему этот разговор здесь, в час ночи, на ночной дороге?
– Дорога длинная, ночь холодная. Мы могли бы и остановиться… отдохнуть.
Наталья вдруг ощутила тот самый холод, который внезапно ворвался внутрь неё – холод почему-то обжигал все внутренности и в голове застучало что-то очень громкое и неприятное. Словно ночь, а вместе с ней холод и темнота, открыв все стекла машины, ворвалась внутрь салона, внутрь неё самой. Хотелось громко крикнуть, но что именно кричать, она не знала. Внутри неё была не просто обида и боль, – это было странное ощущение, что тебя вдруг приняли за другого, ошиблись, отправив тебя не той дорогой, не туда.
И пути назад уже нет.
Это длилось всего несколько секунд. Однако их хватило, чтобы она ощутила не только приступ внезапного холода, но и чужую тёплую руку, которая вдруг появилась на её колене. Эта рука лишь только бесцеремонно коснулась её колена, но быстро отпрянула.
– Наталья…
Она не успела посмотреть в его глаза.
Это был всего лишь какой-то миг.
Секунда.
Вцепившись в руль железной хваткой, она сильно ударила его по этой тёплой и бесцеремонной руке; он как-то неприятно взвизгнул и отпрянул всем телом к окну, как будто ожидая и других ударов в свою сторону.
В следующую секунду она почувствовала, что машину резко развернуло и свет фар неожиданно стал коротким, – теперь перед ней была не дорога, а деревья, стоящие на обочине. Машина вылетела на обочину, пролетев несколько метров, упала в кювет и, по инерции продолжая движение, с грохотом и звоном стекла, уткнулась в черно-белые березы и тёмные, колючие кусты.
Наталья почувствовала сильную боль в груди и услышала страшный крик попутчика, которого рядом уже не было. Последнее, что помнила она – это сильный холод, который сковал её так, что она не могла пошевелиться. Страшный и жгучий холод. Сознание проваливалось и в голове стояла только одна мысль…
Сергей… Сережа… Сережа…
3.
Телефон по-прежнему твердил что-то о недоступном абоненте. Проснувшись в неудобном кресле, Сергей набирал и набирал один и тот же номер и, набирая, каждый раз придумывал причину: то он представлял себе недоступную телефонную зону, то разряженную батарейку, то нечаянно потерянный телефон…
Никакие причины не могли успокоить его.
Он встал, прошёл на кухню, поставил на плиту чайник.
И продолжал набирать.
«Договаривались провести субботу дома, отдохнуть. В чём дело? Почему вдруг изменились планы?» Он не мог найти ответа. А в голове копошились вчерашние ночные неприятности, – они оставили какой-то неприятный след в душе, он не мог отвязаться от этих мыслей – события ночи то и дело возвращались к нему в образе попутчицы-спортсменки. Хотелось отвлечься от них, но что-то грызло его внутри, мучило и не давало успокоиться.
Телефон не отвечал.
Он бросил его на стол, налил чай в большую кружку.
Звонок раздался неожиданно, пока он тянулся к телефону – все неприятные мысли моментально улетучились и на лице появилась первая за эти сутки улыбка.
– Серов ваша фамилия?
– Да, Серов. Что случилось?
– Ваша жена у нас в больнице, приезжайте. Боткина, дом два.
– Что случилось?
– Авария на Ленинградском шоссе. Приезжайте.
Такси он ловил через две минуты около подъезда.
Это были самые тяжелые две минуты его жизни.
Мысли в голове проносились не просто быстро – это был какой-то бешеный калейдоскоп сменяющихся сомнений и опасений, боли и горечи; он сжимал кулаки, теребил ручку двери, просил водителя поторопиться…
Поднявшись на третий этаж больницы, он заметался между информационной стойкой и врачом, который вышел из первой попавшейся палаты.
– Серова? А, в оперативной хирургии, по-моему, утром привезли, то ли восьмая, то ли девятая палата.
Он бросился по коридору.
Коридор был длинный.
Он только успел краем глаза заметить привычный больничный быт – уборщица убирала полы, разносили и раздавали какие-то стаканы, наверное, с чаем, стояли какие-то студенты… всё это мелькало в его глазах, как продолжение того сумасшедшего калейдоскопа, который начался с того тревожного телефонного звонка.
Распахнув дверь в восьмую палату, он остановился, озираясь по сторонам. Половина кроватей были пустые.
– Серова Наташа здесь? – Сергей как будто бы обращался не к посетителям палаты, – вопрос прозвучал куда-то вверх, как бы поверх больных, лежащих на койках.
В углу с кровати приподнялась седоволосая бабушка: «Серова? Нет тут таких, молодой человек. Это вы заблудились, наверное. Серовых тут нету. Может в десятой? Или в девятой? Да, заблудились… Серовых тут нету…
В девятой палате Натальи тоже не оказалось.
Дверь в десятую палату была открыта. Два молодых медбрата в белых халатах выносили тумбочки из палаты как раз в тот момент, когда Сергей пытался туда войти. В палате были наставлены кровати, тумбочки, шкафы – словно кто-то переезжал куда-то вместе с больничной мебелью… Ворвавшись в палату, Сергею пришлось перепрыгивать стоящую у выхода кровать, и отодвигать мешавшую тумбу.
– Серова Наташа тут? – он уже был готов бежать дальше, но развернувшись, он неудачно толкнул эту тумбу и, споткнувшись об неё, упал, причём ударившись всё о ту же злополучную тумбочку.
К калейдоскопу мыслей, вертевшихся с бешеной скоростью в голове, добавились немыслимые слова и самые отчаянные выражения, а боль и горечь продолжали душить его.
Было неприятно, противно, больно.
Поднимаясь и отталкивая от себя предметы больничной мебели, так неудачно подвернувшиеся под руку, он лишь увидел приклеенный к тумбочке маленький образок Николая Чудотворца.
Кто его приклеил сюда, когда? Зачем? Что произошло с тем, кто приклеил сюда эту маленькую иконку? Жив он?
Калейдоскоп в голове не унимался.
Он встал, отряхнулся и вдруг услышал за своей спиной знакомый тихий голос:
– Серёжа!
Это была Она.
– Наташа, – он бросился к ней. – Наташа. – Он выдохнул и обнял её.
– Серёжа, ты меня нашёл! – Она попыталась аккуратно и коротко улыбнуться. Бинты, которыми была обвязана её голова, не давали улыбке состояться. – Ты меня нашёл.
– Не сразу, но нашёл. Заблудился тут у вас. Что случилось?
– Серёжа, не сейчас. Все хорошо. Хорошо… кончилось. Всё хорошо… будет. Главное, что мы вместе. Всё хорошо.
Он оглядел палату.
В этот момент рабочие зашли за последней тумбочкой.
Когда её уносили, он успел увидеть только маленький образок, приклеенный к углу той самой злополучной тумбочки, об которую он споткнулся.
Сергей ещё раз внимательно присмотрелся к этой иконке и ему показалось, что с этой запылённой и выцветшей картинки ему кто-то улыбнулся.
История восьмая
ЦЕЛИ ПЕТРА СЕРГЕЕВИЧА
«Не кради».
(Исход 20:15)
1.
Жизнь Петра Сергеевича Молодцова разделилась на «до» и «после».
Обычно, когда так говорят, имеют в виду, что сначала было плохо, затем стало хорошо. Или наоборот. Или сначала было спокойно, а потом стало неспокойно. Или опять-таки наоборот.
Но в ситуации Петра Сергеевича однозначно сказать, когда было хорошо, а когда плохо, когда спокойно, а когда неспокойно, довольно трудно. Потому что перемешалось всё, перекрутилось и запуталось.
Стремясь от точки «хорошо» к точке «ещё лучше», он каким-то незаметным образом проскочил нужную остановку и попал в точку «всё плохо». И теперь сказать, когда же было по-настоящему хорошо, уже трудно. А вернуться к точке «более-менее нормально» тоже нельзя – где её искать теперь, эту точку? А может быть, изменились способы оценок? И то, что вчера ещё было «хорошо», сегодня кажется «как-то не очень»?
Жизнь спешит, цели, которые мы ставим себе, отдаляются от нас с той же скоростью, с какой мы догоняем их, трансформируются, – изменяется количество комнат и цвет обоев, лошадиных сил и скоростей, структура и стоимость…
Порой цели меняются до неузнаваемости.
А всё потому, что мы не ставим себе настоящих целей, заменяя их какими-то вещами, безделушками или обычными пожеланиями счастья, богатства и здоровья. Или – в другом случае – ставим себе порой очень сложные и недоступные цели вместо обыкновенного человеческого счастья. И часто, добиваясь целей, крушим и ломаем всё на пути к ним: отношения, обстоятельства, судьбы близких людей, – всё, что было и остаётся частью нашей жизни.
И в результате, – мы приходим к открытой двери в «никуда». Открыл щёлочку двери, глянул одним глазком, – а там твоя, красивая жизнь… А тебя там нет. Там есть всё, что ты хотел, всё, что ты просил, – но тебя там почему-то нет.
Пётр Сергеевич вопроса «почему?» себе не задавал. Не было времени у него на пустые вопросы.
Он ставил себе серьёзные цели и уверенно шел к ним…
Свою первую цель он неожиданно увидел в третьем классе школы, когда заглянул в кабинет директора. Сцена, которую он застал в кабинете, поразила его своей неожиданностью, – ещё час назад строгие учителя стояли перед директором вяло потупив головы, а директор, стуча пальцем по столу, отчитывал их, как малолетних детей. Именно тогда в голове Пети пронеслась страшною догадкой мысль, – на каждого директора есть свои руководители и директора, которые могут вот так… «вызвать на ковёр» и отчитать. Неважно за что! Важно, что у любого участника этой «властной системы» нет абсолютно никакой защиты перед вышестоящими руководителями.
Про систему Петя тогда не понимал, а лишь догадывался. Понимание пришло позже, когда его, отличника по всем предметам, выбрали комсоргом школы. Именно тогда он начал впервые ощущать вкус: ему несли папки с личными делами будущих комсомольцев, и он решал, кому пора вступать в ряды…, а кому нужно ещё… поучить устав. Глаза друзей, ожидавших его решения, он видел очень отчётливо, понимал, сочувствовал, но своего решения не менял.
Цели уже тогда были поставлены твёрдо и решительно.
Он оканчивает школу с золотой медалью. Сдав один экзамен, поступает в университет и сразу попадает в чётко выверенную и отлаженную иерархию, – систему распределения мест и благ.
Эта система быстро «двигала» человека из слоя в слой: пионерская система, воспитав юного винтика нового будущего, сдавала его на комсомольский «конвейер». Тот, в свою очередь, обогащал поступивших «винтиков» новой сутью: «смысл своей деятельности комсомол видит в осуществлении решений партии и Советского правительства». «Набив» будущего специалиста нужными и ненужными университетскими знаниями «под завязку», система посылала их в далекие республики обогащаться опытом, чтобы на деле проверить умение «винтиков» закручивать нужные «гайки», то есть своими руками и строить эту «новую жизнь» страны.
«Винтики» нередко ломались, «гайки» лопались, но в целом система работала, неимоверно истощая и измучивая собственное трудящееся население: молодёжь страны вкладывала всё, что у неё было на тот момент: юность, силы, здоровье, энтузиазм… – всё было оставлено там, где-то в Средней Азии, между свежеуложенными кирпичиками здания общежития для работников нового хлопкового комбината.
Отдав «коммунистическим стройкам века» почти семь лет, и осознав, что из всего этого молодого набора «будущего строителя коммунизма» остался лишь энтузиазм, Пётр возвращается в Москву с молодой женой Олей и четырехлетней дочкой Наташенькой. В придачу к молодой семье он имеет медаль «За трудовые заслуги», отличную характеристику и весомый опыт управления людьми.
Была одна довольно важная деталь в образе тридцатилетнего «комсомольского труженика» Петра СергеевичаМолодцова, – он был преданным системе специалистом, на которых тогда делали ставку в ротации управляющих кадров. Про таких, как он, старшие товарищи на закрытых заседаниях бесчисленных исполкомов и комиссий, где распределялись должности, говорили, шамкая губами и слегка кивая головой: «Тхолковый… тхолковый…»
В новой системе координат, которая начала вылезать из-под земли с началом перестройки, он уже твёрдо знал своё место и знал, куда именно ему нужно двигаться.
Ему, боевому и опытному комсоргу школы, руководителю экспедиции и начальнику стройки, сразу же было предложено место первого зама в серьёзном ведомстве. Организация небольшая, она входила в систему одного важного министерства, была очень тесно связанна с техническим обеспечением больниц и медицинских центров и поэтому чужих туда не пускали.
Пётр спокойно встретил своё первое назначение и лишь отметил про себя, что первая поставленная цель уже достигнута. Кооперативная квартира в центре Москвы, доставшаяся от родителей, перспективная должность, молодая семья, до работы несколько остановок в переполненном троллейбусе, – но зато… важный пост, который сулил много интересного.
Ведомство, куда назначили Петра Сергеевича, стояло на первом рубеже борьбы за здоровье граждан. Каждый день в новостях твердили о том, что здоровье является одним из главных ресурсов страны, каждый день по телевизору показывали, какие средства направляются на эти цели. «Все прогрессивное человечество» шагало в направлении свободного рынка, демократии и гласности. А в тихих полутёмных кабинетах, под бой старинных часов, на столах с пыльными зелёными лампами продолжали властвовать цифры и человеческие страсти.
2.
И десяти минут не понадобилось Петру Сергеевичу, чтобы сообразить, что к чему.
Усевшись в мягкое дерматиновое кресло в своём первом ведомственном кабинете, Пётр Сергеевич открыл две толстые папки с документами ведомства – и сразу понял, кому, сколько и какого оборудования необходимо отпускать. В одной папке были аккуратно сложены заявки на оборудование из регионов, а в другой, – «несуществующей» для многих папке, – были выписаны названия фирм-поставщиков и аккуратные столбики непонятных, на первый взгляд, цифр. На самом деле, Пётр сразу увидел соотношение одних цифр и других и понял, что во второй папке записывались суммы денежных переводов компаний-посредников на счета в иностранных банках. Кому принадлежали эти счета, Пётр Сергеевич догадывался.
Арифметика поставок была проста и незатейлива, её «оригинальность» заключалась в том, что дополнительный доход образовывался сразу с двух сторон: ведь на сто единиц планового оборудования было двести шестьдесят заявок из регионов, а с другой стороны, – более трёхсот поставщиков техники были готовы «доплачивать» за победу в тендере.
Существовали и другие формы «сотрудничества», – поставка фиктивного оборудования, «потеря» поставщика, банкротство посредников… Человеческая мысль, когда она работает в своих корыстных интересах, способна выдумать такие сложные и запутанные бизнес-связи, что если этот «клубок» кто-то попытается размотать, – просто порвёт всё и не найдёт ни виновных, ни самой техники, ни денег, выделенных на закупку. В «святая святых» ведомства, – к определению поставщиков и планированию «операций» – допускались лишь избранные и проверенные лица. Ведомство работало во всю свою административную силу, выполняя план по распределению оборудования, к концу года даже получая от вышестоящего министерства премии за выполнение пресловутого плана поставок.
Новые назначенцы, которых определяли на эту должность, начинали обычно с ремонта кабинета и замены мебели, но у Петра Сергеевича была не просто деловая хватка, а какое-то особое чутьё на те возможности, которые сулила его новая должность. Не вылезая из кабинета в течение недели, он подготовил проект реструктуризации ведомства. По его проекту, министерство получало в лице этой организации одновременно исполнительный и контролирующий орган, избавляя себя от излишней головной боли.
Проект был принят с первой попытки. Старшие седые товарищи, назначившие Петра на эту должность, долго изумлялись деловой хватке своего молодого «протеже», но ещё больше удивлялись размерам своих денежных счетов в иностранных банках, которые выросли в разы с момента его назначения.
Вскоре Петру Сергеевичу уже не нужно было втискиваться утром в переполненный троллейбус, – ему был выделен престижный ведомственный автомобиль с личным водителем и секретарша Леночка. А уже через пять лет старую кооперативную квартиру сменили апартаменты в престижном жилом районе.
Желания шли к целям семимильными шагами…
К тому времени его жена Оля родила сына Димочку, и в подарок на тридцатипятилетие получила от мужа импортное бриллиантовое колье.
Но не эти вещи и товары привлекали Петра Сергеевича… Его цели росли вместе с его административными возможностями, и нужно сказать, что они были под стать ему, высокому крепкому мужчине с широкими плечами, твёрдым подбородком, в идеальном костюме и дорогом галстуке. Идеально начищенная обувь, дорогой портфель, заграничные красивые очки, уверенный немногословный взгляд тёмных глаз и мощные, жилистые руки, – казалось, что Пётр только что сошёл с обложки серьёзного журнала.
Он уже не вспоминал о целях, о точках, о которых думал в детстве. Точки «хорошо», «очень хорошо» были уже где-то рядом, и казалось ещё чуть-чуть и все цели будут достигнуты. Оставалось сделать несколько сильных рывков.
3.
Ведомство, которым руководил Пётр Сергеевич, размещалось в старом, тихом здании. Коридоры были устланы красными ковровыми дорожками, а в тихих серо-жёлтых кабинетах сидели молчаливые администраторы и делопроизводители. По коридорам передвигались курьеры и секретари с кипами бумаг и листочками-распоряжениями, скрепками подколотыми к многотомным «коронам».
Приёмную руководителя ведомства украшали высокие колонны и копии древнегреческих статуй. Здесь было особенно тихо, и иногда, в конце месяца, из главного кабинета выкатывали тележку, доверху груженую папками и бумагами. Каждая такая папка, – словно большой невидимый пирог, и каждый «кусок» в нём был подробно расписан и обозначен. Далее происходило незаметное, существующее лишь на бумаге, движение намеченных «кусков пирога» в разные стороны, – наиболее напористый руководитель с помощью подписанных приказов и распоряжений вышестоящих руководителей «подминал» под себя часть бюджета, которая в прошлом периоде принадлежала другому департаменту.
Тихая, почти молчаливая ведомственная борьба не видна и не слышна простому обывателю, – бюрократический фронт работает тихо: в этом мутном, еле прозрачном ведомственном «эфире» слышны лишь только щелчки пальцев по компьютерным клавишам. Это набирается текст очередной докладной записки, а на самом деле на молчаливом «бумажном фронте» каждая такая записка, приказ – словно залп орудия. Неслышные залпы орудий «взрывают» спокойствие ведомства: это где-то на флангах наступают бюрократы-юристы, казуистически трактуя то или иное место в законодательных актах, которые сами же и писали несколько лет назад.
Им отвечают цветные раскрашенные «бомбы» – диаграммы, с очерченными сегментами, подготовленные экспертами-экономистами для презентаций на заседаниях и комиссиях. Каждая такая «бомба» доказывает невозможность той или иной трактовки законодательства в пользу юристов.
Между флангами и линией фронта слышны разрывы «информационной артиллерии», – это меткими «орудиями-статьями» бьют журналисты, оплаченные заказчиками с той или иной стороны.
В этой бюрократической войне несведущему человеку очень трудно понять, где красные, где зеленые, где синие, и вообще, – ради чего идёт спор? Кто за кого? О чём вообще идёт речь? И если кого-то вы спросите, – «а за что, собственно, борются?», – не моргая глазами, каждый чиновник на любом уровне «системы» честно скажет: «за качество и своевременность медицинских услуг для населения».
И будет прав.
Тихая подковёрная борьба продолжается до тех пор, пока откуда-то сверху не раздаётся уверенный голос: «У нас нет проблемы с бюджетом, все подготовлено и отправлено на утверждение в установленные сроки».
И всё сразу замолкает.
Пётр Сергеевич сначала просматривал все бумаги, которые приходили ему на подпись. Затем, когда бумаги завалили все пространство большого стола, – он отдал разбирать их своим помощникам, затем распределил иерархию документов на четыре уровня, и просматривал лишь бумаги первого уровня, – самые важные. К этому времени он обзавёлся первым помощником, – взял на должность своего близкого друга, Сергея Круглова, с которым работал ещё на комсомольских стройках.
Кто работал в государственных учреждениях в то время, знает, что смысл многих подобных ведомств часто вообще не поддаётся разумному пониманию. Так, организации со странными названиями «По контролю над….» вообще не занимались предметом своей деятельности, а лишь запутывали всё и всех. В итогах работы многих ведомств встречалась одна любопытная деталь: чёрным по белому в отчётах было написано: «все поставленные на текущий год задачи решены», и здесь же, в конце отчёта, аккуратно добавлено: «но проблем в отрасли становится всё больше». А дальше, словно по мановению волшебной палочки: «рост числа таких проблем в данной отрасли требует новых подходов, решений, ну и конечно, финансов». Система «двигала» сама себя и росла год от года.
Только опытный чиновник-боец мог принять вызов подобной системы, встроиться в неё, дать ход «организационным решениям» или «поставить» административные барьеры. И вот тут – вперёд, к новым должностям прорывались толковые, пробивные молодые специалисты, имеющие к тридцати пяти… сорока годам значительный опыт руководства коллективами и тесные связи с людьми, принимающими решения.
Пётр Сергеевич с такими коллегами дружбу водил. Он умел это делать, – чтобы «водить дружбу» с такими людьми, нужно было не только обладать определённым «статусом», но и со вкусом этот «статус» поддерживать. Так, некоторые его старшие друзья уже в те годы приглашали Петра Сергеевича погостить с семьёй на частной вилле на юге Франции, другие звали посмотреть лондонскую квартиру, третьи – покатать на небольшой яхте в Адриатическом море, – словом, коллеги Петра Сергеевича охотно показывали умение «достойно обладать высоким статусом». Но Пётр Сергеевич не хотел останавливаться на широком ведомственном месте, он планировал двигаться выше, а поэтому в своём новом назначении повёл себя ещё предприимчивее.
Около девяти лет он лично вёл те самые записи в двух толстых папках. За эти годы папки даже не истерлись, не пожелтели и не выцвели, – казалось, никакое время не властно над продукцией китайской канцелярской промышленности. Однако в сохранности этих двух папок Пётр видел какое-то мистическое действие, доставая из несгораемого сейфа эти папки дома, он каждый раз волновался, закрывал шторы и долго просматривал сделанные записи.
За эти годы состояние его счетов в нескольких иностранных банках выросло до суммы с несколькими нулями – ещё десять лет назад он и не думал о таких деньгах. Теперь наступала пора, когда счета приходилось открывать на жену и помощника, – слишком велика была вероятность того, что кто-то мог «покопаться» в его финансовых операциях, проводимых через разные банки и платёжные терминалы.
На десятый год, «система» начала очередное «движение»: Петру Сергеевичу было предложено перейти на работу в министерство и возглавить комитет по закупкам медицинского оборудования. «Система» берегла его как самого выгодного руководителя, как того, кто «выжмет» всё из своей должности и из выгодной экономической ситуации, и поэтому долго подбирала ему подходящее место. Пётр уже не вспоминал о целях, его «несло» к очередным возможностям, которые бросала ему под ноги судьба…