Подсознательно прощаешься с жизнью, смотришь на ледяную воду, она бурлит, как наша жизнь, клокочет, брызгается белой пеной под бортом судна, – она словно ждёт поглотить тебя. Но ты поднимаешь голову, смотришь на рубиновое зарево над океаном, белые сгустки облаков, берег континента, – серый, но такой притягательный и родной, и понимаешь – нет, подожди, ещё рано нам прощаться с жизнью.
Ещё поживём…»
История шестая
ОДНА НЕДЕЛЯ МАРИИ
«Не убивай».
(Исход 20:13)
1.
Это серое, хлюпающее за окном утро четверга стало для Марии Рассказовой необычным. Она сразу почувствовала какое-то новое, неожиданное и непривычное ощущение, как только открыла глаза. Обычно она просыпалась, смотрела на будильник, потом в окно и снова закрывала глаза. Сегодня получилось иначе: она проснулась, посмотрела на будильник, а он оказался повёрнутым, – стрелок не было видно.
«Отвернулся, значит, – подумала она. – Не хочешь смотреть на меня? Или не хочешь расстраивать? Или обиделся?» – перебирала она возможные варианты вопросов.
Будильник как будто напрягался всеми пружинками механизма, но продолжал мерно тикать в ответ.
«Ну не хочешь говорить, сколько времени, ну… не говори».
За окном стоял монотонный гул близкой автомагистрали, разрываемый редкими и далекими сиренами, где-то ближе хрипло каркали вороны, а ветер молотил в окно каплями привычного московского дождя, – серые и мутные, они медленно сползали вниз по стеклу.
Закончив несостоявшийся диалог с будильником, Маша решила действовать, как обычно она действовала по утрам, – решительно и быстро. Однако, встав и потянувшись, она опять почувствовала что-то новое в сегодняшнем дне, что-то необычное, что её, возможно, ожидало сегодня.
Это новое было сосредоточено где-то здесь, рядом.
Как-будто бы внутри неё.
Она чувствовала это что-то новое, но никак не могла понять причину таких ощущений. «Может, это давление? – вспомнила она свою маму, которая часто жаловалась на давление по утрам. – Да, нет. Не должно быть… Вроде раньше не было, – она вспомнила, что не имеет дома даже аппарата, измеряющего давление.
«Может, сегодня… Андрей вернётся?» – прикидывала она. Но твёрдая женская интуиция подсказывала, что вернётся, но не сегодня.
«А может я… может я… «залетела?» – она на секунду остановилась. – Так, назад. Сначала пришла мысль об Андрее, затем об этом. Да нет, не могла… Не могла. Да и когда? Андрей уже второй месяц в другом городе… А если тогда… в последний день? Ой… – мысли путались, дрожали, и вот, – это новое неожиданное чувство уже захватило Машу целиком. – Ох, надо бы определитель беременности купить… так, встаём, ну-ка, – она потянулась к будильнику и повернула его циферблатом к себе. – Ой, что ж ты, гад, молчишь-то? – вскочила она, увидев, что первая пара в университете началась минут пятнадцать назад. – Ну что ж ты молчишь-то?» – она быстро влетела в ванную.
Собравшись за десять минут, Маша выскочила из дверей, наспех щелкнув замком, спустилась с третьего этажа, добежала до трамвая и только тут перевела дух. Что-то внутри неё начинало думать не совсем так, как хотела думать она, какие-то особенные, новые для неё чувства исходили изнутри. Думать о том, что сегодня могло произойти что-то важное, она не хотела. В её жизни все было настолько сложно, что начинаться ТАКОМУ было ещё рано.
Да она и не хотела. Не планировала.
Всё было сложно…
Очень сложно…
Напрягаясь от серости и промозглости московского воздуха, она волновалась, и это волнение ещё больше усиливало какой-то необъяснимый трепет. Так… трамвай… перейти дорогу… ещё раз… университет, третий этаж, пара, дверь. Ух…
– Виктор Степанович, вы позволите?
– Вы, Рассказова, практически вовремя. Пара уже скоро закончится. Чего вам было время терять-то? – оглядывая аудиторию, хихикал преподаватель. – Вы могли вообще не ходить на мои лекции. Приходили бы уж сразу на экзамен…
Аудитория лежала от хохота. Маша то краснела, то бледнела, но смеяться над собой как-то была не расположена. «Препод» был весельчак, пока дело не доходило до экзаменов.
В перерыве подруги, оживлённо, вскинув бровками, слетелись к Маше, чтобы услышать что-то сладенькое и почти «клубничное» о причине столь позднего девичьего опоздания.
– Ну, Маш, ну?
– Чего ну? Баранки гну. Проспала я.
– Фи, Машуль, это непедагогично, – морщила лоб Викуля, девушка больше похожая на блондинку. – Рассказала бы. Ведь… нет? Нет? Его не было? Ах, эти надежды… – подружки расстраивались каждый раз, когда не было интересных историй о вчерашних приставаниях, расставаниях и ухаживаниях, а, может, им просто хотелось поболтать о чём-то живеньком таком, интересненьком…
Курили вместе, по привычке, выйдя из «универа» и свернув за угол. Девочки планировали сегодняшний вечер, но Маша как-то быстро осознала, что сегодня она никуда, просто – ни на шаг из дома не поползёт. Какое-то то чувство было у неё, что сегодня будет что-то новое и в этом новом должен появиться кто-то другой, новый, ещё пока не известный ей. Перебирая в памяти своих «прошлых», тех, кто был у неё до Андрея, она пыталась вспомнить свои ощущения ожидания, – что это было? Как это было? Какие чувства были у неё тогда? Что она ощущала наутро? Она вспоминала, воспоминания путались, мешались, в конце концов, табачный дым стал ей неприятен, она запулила сигаретой в урну, стоящую рядом, но не попала.
– Пойду я, девочки. – Маша двинулась в обратный путь, – сейчас психология начнется. «Псих» будет ругаться.
Девчонки прыснули от смеха и, побросав окурки, гуськом двинулись за ней.
Пролетела лекция, вторая, третья, а с ними и пара перекуров, перекусов с бутербродами и колой в студенческой столовой, а настроение не менялось. Обычно, с окончанием учёбы в «универе» у Маши и её подруг жизнь только начиналась, – строились планы на вечер, собирались деньги на угощение и выпивку, планировались квартиры или клубы… А тут все как-то поникли, дождь за окном то принимался, то заканчивался, давая возможность выбежать лишь на перекур, чтобы глотнуть «свежего» табачного дыма… В конце концов, Маша, не поддержав никаких идей вечернего времяпрепровождения, засобиралась с последней лекции домой.
– Машк, ты домой что-ли?
– Да, Вик. Что-то мне сегодня… – она потянула носом воздух и поняла, что чувствует какие-то новые, до сих пор неуловимые ею запахи. – Чего-то муторно мне…
– Маааша…. Дак ты беременна, небось… – заулыбалась Вика и, переходя на шёпот, продолжала, – ты тест когда делала последний раз?
– Когда, когда… Год назад. После Олега.
– Машк, сделай тест. Это очень похоже. У тебя лицо зелёненькое, явно тут кто-то поработал… Это – Андрей, или я его не знаю? – ещё более заговорщически прошептала Вика.
– Вик, ну что ты лезешь с расспросами, когда хреново?
– Маша, не дерзи. Я всё знаю. Что у кого и где. – Вика улыбнулась опять, но уже другой, более чужой улыбкой, сошедшей с каких-то неизвестных модных журналов. – И с кем, – добавила она.
– Виииик, – протянула Маша. – Не сейчас, дорогая. Не сей-час. – Маша закрыла сумку и молча вышла из аудитории.
Открыв массивную дверь на улицу, Маша вспомнила о зонтике.
«Дома остался. Гад. Вредный зонтик, – представляла она в уме возможный будущий диалог с зонтом. – Лежит себе дома и радуется. Ну…» – кулаки сами собой сжались, когда Маша сделала шаг навстречу дождю.
А дождь продолжал моросить.
Этот дождь был из разряда очень вредных, – он не шёл, не капал, он не выливал многотонные массы воды, – его не было даже видно, – тончайшими мелкими точками он опускался на плечи, на сумочку, на шапку, на пальцы и окружающие её предметы, как бы своим медленным ритмом давая понять, – он надолго.
Добежав до трамвая, она успела вскочить в уже закрывающиеся двери и кинула обиженный взгляд в кабинку водителя. Она впервые удивилась, заглядывая внутрь, что на водительском кресле сидит не обычная грузная «трамвайная» тётка, а молодой парень. Он поймал её взгляд, как-то виновато пожал плечами и объявил, что двери всё-таки закрываются.
Она прошла в вагон, плюхнулась на свободное пластиковое кресло, закрыла глаза и попыталась расслабиться.
Не помогло.
«Что с мной сегодня такое? – пыталась думать она. – Что произошло? Почему я сегодня так себя плохо чувствую? Почему разругалась с Викой? И вправду, – опять испуганно вошла в неё утренняя мысль, – может я залетела? Ну почему всегда так? Когда только хочется начать жить, когда только открываются какие-то возможности в жизни, – приходит то, чего не ждёшь, что заставляет вдруг менять все планы и «обламывать» надежды? Какая беременность, – впереди ещё три курса университета! Какой Андрей? Еще недавно был Олег, сегодня – Андрей!» – от мучительных вопросов Маше становилось ещё хуже.
Нет.
Не может быть.
Это пройдёт.
Это… дождь».
Дождь, этот непрекращающийся дождь, был виноват во всём.
Разбитые дороги, жадные люди, плохое правительство, худая экономика, – ответ один.
Виноват дождь.
Опять шёл неделю и не прекращался. Опять испортил инвестиционный климат. Опять сломал настроение на вечер и испортил праздник. Опять взлетел курс доллара и обвалилось здание рынка.
Он виноват. Дождь.
Непонятно откуда взявшийся и нудный, продолжительный, холодный и вредный дождь.
Идёт, идёт и не прекращается.
В аптеку она всё-таки зашла. Чтобы успокоиться и уже не портить завтрашний день, – скорее хотелось прыгнуть в кровать, заснуть с книжкой в руках, перед этим съесть кусок какой-нибудь разогретой пиццы, оставшейся от вчера, завести будильник (ох, вредный какой!) и закрыть, устало закрыть глаза, да так, чтобы книжка сама падала из рук, так, чтобы глаза сами закрывались от усталости, – о! Эта вечерняя муторная и постоянно зевающая усталость! «Приди ко мне, и успокой меня», – вспоминала она чьи-то плохие стихи, забегая в подъезд.
Зонтик лежал на тумбочке в прихожей и как будто бы посмеивался над ней.
«Вот ты где, вредный какой. Из-за тебя я промокла… Пффф…», – она скинула с себя мокрую куртку, несколько раз встряхнула её, и капли дождя брызнули в стороны.
Через пятнадцать минут, когда чайник уже свистел на кухне, радио тихо бренькало усталой джазовой мелодией, а окна были чуть зашторены, из ванны вдруг раздался пронзительный крик, а ещё через минуту – тихий плач.
2.
Полоски теста показали положительный результат. Но слово «положительный» в уме у Марии не складывалось. Для неё это был, скорее, результат «отрицательный». Просто совсем плохой, очень плохой. Она сидела в ванной, на полу, подперев руками голову и, закрыв глаза, слушала, как вода из крана капает в раковину. С каждым этим «бульк» ей становилось всё хуже, – каждая капля, словно вопрос вставал перед Марией. Не чужая девушка, не подруга, не кто-то там у знакомых, – Она сама впервые столкнулась с Тем, с чем даже не думала сталкиваться.
Пока сталкиваться.
Всё это должно было быть, да! Но – потом!
Потом, когда всё встанет на свои места, когда всё наладится, когда рядом будет Он, когда с квартирой всё будет решено, и вообще, – Тогда, Когда Она Сама Этого Захочет! Эти шесть слов, словно заевшая пластинка, вертелись у неё в голове: Тогда, Когда, Она, Сама, Этого, За-хо-чет! А зачем сейчас? Зачем вот так? Одна, в ванной, с мыслями, с тревогами, с вопросами, в каком-то жутком одиночестве, которое… Которое…
Которое…
Не было слов. Были слёзы.
И в тон этим слезам звучали капли, капавшие из крана, а им в тон звучали капли, стучавшие в окно, – дождь припустил сильнее, и этот тихий капельный оркестр словно рвал душу на части, словно издевался, – тихие капли, звонкие капли, медленно тикают, словно часы, – а разрывают, раздирают на части, и хочется плакать, плакать и закрыв уши, плакать снова.
«Ну почему это всё – со мной? – пыталась размышлять она. – Почему не с Викой, не с Олеськой, ни с другими? Почему со мной? Чем я, такая особенная и замечательная, отличная от всех, чем я заслужила такую несправедливость?»
Да, Мария считала себя действительно не такой, как другие. Она замечала в себе странности, которых не видела в других. Ей всегда казалось, что она как-то по-особому чувствует всё, чувствует всех… видит и слышит как-то по-особенному. С предметами вон разговаривает… с неодушевленными. С лампой может часами молчать. С будильником утром препираться. На зонтик обижаться. Да и вообще, – да! Она особенная! Она не такая, как все! И даже случившееся с ней сегодня – лишнее подтверждение тому, что она не такая, как все.
Телефон Андрея молчал.
Кому ещё можно позвонить? Только ему.
Папе, маме, – нет, это исключено. Кому можно вот прямо сейчас доверить эту тайну? Вдруг, весь день, который уже с утра что-то предвещал, вот так накинулся на неё, вот так врезал?
Зачем?
За что?
Молчал телефон Андрея.
Она бы сейчас сказала ему всё, что смогла бы собрать в уме, всё что смогла бы выстроить в этой фразе, в этих словах…. В этих…. «Да, собственно, чем он виноват… – мельтешились мысли. – Чем он виноват, всё было, как всегда. Всё было, как всегда, – и вдруг…»
А «вдруг»?
Об этом слове написано много. Но не сказано самое главное. В этом слове есть… «друг», а значит, никогда ничего не случается вот так, – «вдруг». Есть кто-то: кто-то рядом, что-то рядом, что всегда ожидает этого момента «вдруг». Мы просто не замечаем его. А оно рядом…
Вот, например, лето… Мы лежим в душистой траве, в чистом поле… Солнышко светит, мы жуём травинку, обливаясь теплом и радостью. А за лесом – враг. Видим ли мы его? Нет. А он есть. И от того травинка наша горчит. Но мы продолжаем наслаждаться всем, что нас окружает. А нас уже окружают враги, которых мы не видим. Нам бы вскочить, подняться, да дернуть со всех ног домой, подальше от того места, где за лесом притаился кто-то. Нам бы быстрее, быстрее убежать, потому что неизвестно, кто там.
А насколько он… «враг»?
Вот такое «вдруг».
Поэтому нужно чаще смотреть, какой из «друг» окажется «вдруг». Даже песня об этом есть.
Телефон Андрея упрямо молчал.
Лишь какая-то чужая тётка сухо и монотонно вещала, что абонент вне действия сети.
«Вне действия сети… – думала Маша. – Чуть что, так сразу вне действия… Ох, уж эти мужики. Они всё время «вне действия…»
Уже в постели, зарывшись глубоко под одеяло, Маша пыталась успокоить себя тем, что всё когда-то случается, и выход есть всегда. Всегда есть выход!
Она пыталась как-то отодвинуть момент принятия решения, хотя ей было всё уже понятно. Что делать, она знала. Но не хотела думать об этом и лишь заплаканные глаза уже болели, голова стонала и за окном продолжал лупить по стеклам тонкий, жалкий и какой-то очень вредный дождь.
«Когда уж он кончится?» – засыпала Маша. Будильник уже не волновал её, она решила твёрдо, что завтра никуда не пойдёт и будет дозваниваться Андрею.
Андрей снял трубку в пятницу, ближе к обеду.
Всё утро Маша не вылезала из постели, валяясь, опять засыпая, отгоняя от себя мысли, отметая что-то лишнее, сейчас и при этих обстоятельствах совсем не нужное.
К окну не подходила: смотреть там было нечего. Если ещё вечером были ожидания, что дождь закончится, с ним и эта хандра, а с нею и все остальные проблемы, то сейчас, ближе к обеду, – ожидания на погоду не оправдались.
Дождь продолжался.
Слёз уже не было.
Было понятно, что «ну, случилось, ну, со мною». Слово «залетела» было сегодня с самого утра у неё в голове. Словно действительно какая-то птица залетела в окно и стала жить у неё в квартире.
Неожиданная птица, чужая какая-то.
Залетела и живёт.
«Здрасьте! – думала про себя Мария. – Если это птица, чего она залетела ко мне? Кыш и… всё! – Однако, это «кыш» не так просто сделать», – продолжала работать мысль внутри неё. Она говорила сама с собой, кроме этого, слышались и другие голоса изнутри, – эти голоса спорили, споры сливались в какой-то гул, и от этого волнующего и раздражительного «голосования» у неё внутри всё кипело и рвалось. Поднимаясь, и что-то выдумывая, она уже через минуту опять падала в постель, зарываясь в бельё с головой, затем, приподняв край одеяла с одной стороны, жалобно смотрела на тумбочку, где рядом с вредным будильником лежал Он.
Тест с двумя полосками.
Телефон Андрея ответил к обеду.
Он был взволнован и куда-то спешил. Маша пыталась начать разговор как можно мягче, но голос дрожал.
– Андрюша, ты как?
– Нормально. Сейчас в фитнес-зал еду.
– Андрей, а когда… когда ты приедешь?
– А что-то срочное?
– Да.
– Что? Что-то случилось?
Молчание.
Еще молчание. Мария засопела еле слышно носом, пытаясь не заплакать.
– Да, случилось. Андрей, приезжай сегодня.
– Ну, я сегодня не могу, Маш. Давай к выходным.
– Андрей, я беременна, – не выдержала она и разрыдалась.
Молчание теперь засопело в ответ.
– Ты слышишь меня, Андрей?
– Да, слышу. И что, это… это… я?
– Да, Андрей. Это ты.
– Ты уверена?
За этот вопрос она могла бы врезать сразу, будь бы он рядом. Она опять промолчала, не найдя, что ответить на такой вопрос.
– Андрей, мне нужна твоя помощь. Приезжай.
– А чем я могу помочь, Маш. Это дело врачей.
– Андрей… – она не могла говорить дальше. – Андрей, нужно чтобы ты приехал. Ты чтобы приехал, понимаешь?
– Маша, я в субботу буду у тебя. Я всё решу, не переживай, я найду денег, чтобы всё… чтобы всё устроить.
– Какое «не переживай», Андрей, мне плохо! Ты же говорил, что будешь рядом, ты говорил, что «любишь», Андрей! Мне нужно, чтобы ты был рядом. Прямо сейчас, понимаешь?
В трубке что-то засопело опять, потом раздался смех и какие-то женские, противные, визгливые голоса.
– Андрей, ты что, не один? Ты НЕ ОДИН?
– Я один.
– Я слышу. Всё, разговаривать больше не о чём. Я хотела, чтобы ты был рядом со мною сегодня. Сегодня, слышишь? Завтра уже не нужно, завтра я всё решу сама. Всё, пока, – она нажала на мобильном «отбой» и бросила телефон на тумбочку.
Мысли не шли, в голове всё остановилось, словно на далёкой железнодорожной станции остановились все поезда в ожидании скорого, который никак не шёл. Поезда стояли, ждали, их пассажиры жарились на солнце, а скорый никак не шёл. Так и мысли – они ждали решения, и остановились, словно в ожидании его.
«Какого решения? Решение может быть только одно, – как сказал Андрей (ох, и гад же!) – «это дело врачей». Вот он о чём. Да, понятно, только как? Как? Как? Куда идти, кому звонить? Кого искать? В какую клинику обращаться, где это можно сделать просто, быстро, безболезненно и так, чтобы прямо – раз, и всё забыл.
Всё забыл?
«Забыть быстрее об этом», – вот что хотела она, когда думала об этом решении. Ещё не сделав этого, она хотела быстрее избавиться от ощущения ожидания этого.
«На Андрея надежды никакой, – выбирала она варианты. – Нужно думать самой. Нужно с кем-то посоветоваться».
Вику она отмела сразу. Среди всех её подруг, или тех, кто мог сам себя назвать её подругой, Вика была самая красивая. А значит – болтливая.
– Завтра весь «универ» будет смотреть косо, если Вика узнает, – думала она. – С другой стороны, она уже, наверное, вчера догадалась. Вот стервозина какая! Чуть глянет, всё знает. Просто Кашпировский в юбке. Нет. Нужен кто-то более аккуратный и знающий. Нужна… Нужна… Лена Пенькова. Точно! Ленка!
Лена училась на курс старше, и знакомые девчонки поговаривали, что она уже что-то подобное проходила, – у неё был парень, от которого она «залетела», но потом он «уходил-приходил», в общем, говорили, что она сделала аборт и потом стала более строга к молодым людям. Вроде как обожглась, как говорили. Да, у них в «универе» какие только «страхи» не ходили, каких только разговоров не было: кто с кем, когда и где. Публика знала всё.
Скрыть такое было невозможно.
3.
Лена ответила сразу. Договорились через час встретиться в кафе, недалеко от «универа», – Маша не хотела выходить из дома, но вид кухни с грязной посудой ещё с позавчера, окна с надоевшим дождём, незастеленная кровать, тумбочка с ненавистным будильником, этот…. тест, лежащий тут же, рядом, – всё это вдруг так надоело! Просто очень на-до-е-ло! И она поехала в кафе, на встречу с Леной. В трамвае в этот раз было очень натоплено, – жарко, ей пришлось открыть окно, чтобы хоть как-то вздохнуть. Выходя на остановке, она зачем-то бросила взгляд на водительскую кабинку, – за рулем сидела обычная грузная «трамвайная» тётка.
«Может, показалось что-то, прошлый раз-то? Мужик какой-то был…»
Лена была какая-то возбужденная, яркая, красиво одетая, словно выпрыгнула со съёмок модной рекламной фотосессии.
– Ну, что у тебя, подруга, чего хотела? – глаза Елены оживленно и внимательно искали вопросы на лице Марии.
– Лен, у меня вопрос интимного, тонкого, чисто женского плана. Я хочу, чтобы всё осталось между нами. Именно тебе я могу довериться. Поэтому я тут. Слушай… – губы словно заклинило, они были не в силах произносить эти слова.
– Ну?
– Я… беременна.
– Ну?
– Ну что ну? Делать что? Как…. – она опять промолчала, выдавая волнение и испуг.
– Что делать, известно, – Лена спокойно полезла в сумочку, достала сигареты и закурила. – Идти к доктору и делать всё, что нужно сделать. Это подруга, ещё не проблема. Проблема, когда вот так, как ты – рожают, потом выходят замуж, живут пять-семь лет, а потом понимают, что вот это всё, – она обвела пальцами воздух вокруг себя, – и есть проблема. Тогда, когда уже всё вроде бы есть, жизнь течёт ручьём… а оказывается это – ручей слёз, подруга. Вот так.
Она опять порылась в сумочке, достала записную книжку.
– Вот тебе телефон доктора, – протянула она визитную карточку, – позвони и он всё сделает. Но, только сама понимаешь, всё это недешево, но очень, очень качественно. Потому что, – она сделала многозначительную паузу, – это всё, – твоё здоровье. Нужно в этих вещах быть очень аккуратной, не идти к первому встречному.
– А это… не первый встречный? – Маша неуверенно взяла визитку в руки.
– Нет, – улыбнулась Лена, выпустив струю табачного дыма. Не первый. Второй. – Что-то было притягательное в Лениной улыбке, но в любом случае, Мария чувствовала такую уверенность в этой девушке, которая была чуть старше её, а на самом деле, казалось, что она старше значительно. Мария заказала кофе, поговорили ещё, допили и расстались, улыбнувшись друг другу.
После этой встречи Маше не стало легче.
Визитка, словно кирпич, оттягивала карман куртки, царапалась острыми углами, пугала белым пустым пространством и одиноким телефоном, почему-то с одними двойками.
– Двоечник какой-то, – подумала она, – если в семизначном номере шесть двоек. Лучше бы были пятёрки. Или так лучше запоминается? Дорогой, наверное, номер такой? И врач, наверное, дорогой! Ой-ой-ой!
Теперь, когда беспокойство было разлито вокруг неё, когда вопросы громоздились один на другой, когда звук телефона пугал, а шум воды в ванной казался водопадом, – ей казалось, что везде рядом была какая-то опасность и волнение. Никак она не могла справиться с собою. Какие-то новые чувства, ощущения, запахи, которых она раньше не чувствовала, какие-то звуки за стеной, которых раньше не было, – всё это пугало, охлаждало и обжигало одновременно.
То самое чувство, с которым она проснулась тогда, в четверг, в день проведения теста, не оставляло её.
Чувство того, что внутри тебя что-то зародилось, что-то затеплилось.
Что-то новое было внутри неё.
И это пугало опять, наваливалось словно холодная океанская волна. Ей становилось холодно, – она шла закрывать окно, в котором не прекращался «во-всём-виноватый» дождь. Затем она представляла вдруг, неожиданно для себя, что могла бы стать матерью, и внутри неё словно рождался малыш, малюсенький такой беззащитный комочек, и это ощущение, как огромное тёплое одеяло, накрывало её, ей становилось жарко, – и она бежала открывать окно, в котором по-прежнему капало и стучало, стучало и капало.
«Надо всё-таки решать вопрос с Андреем. Нужны деньги», – настраивала она себя на разговор. Нужно было ждать субботы, если он действительно приедет. «Эх, Андрей… – вспоминала она минуты близости, когда он смешно дышал ей в ухо, а она обнимала его сильную, мужскую спину, мощную… – где эта мощь, где теперь эта сила? Куда что девается у мужчин?»
4.
Суббота наступила завтра. Андрей не приехал.
Не приехал он и в воскресенье, когда Маша уже не ждала его. Как это было трудно и горько, – медленно, но жёстко, словно старой засохшей ручкой, разрывая бумагу, вычеркивать человека, когда-то близкого человека, из жизни, вот так. Как он мог? – стоял лишь один вопрос, который она задавала себе каждый час, смотря на будильник, потом – в окно, потом на стену, на телефон.
Как он мог?
«Ведь это всё, что было между нами, – было так по-человечески тепло, местами жарко и даже горячо? Ведь всё было так хорошо?» – снова и снова успокаивала она себя.
В воскресенье обещал заехать её отец, Сергей Васильевич, – он заезжал редко, но как часто шутила Мария, – метко: он почти всегда не заставал её дома, она была то в гостях, то на вечеринке. Квартиру, в которой жила Мария, отец снимал у своего друга, и раз в месяц заезжал в эту часть города, чтобы встретиться с ним, заплатить за жильё, а заодно пообщаться с уже взрослой дочерью.
– Настолько взрослой, – думала про себя Маша, предвкушая встречу с отцом, – что он даже себе не представляет…
Отец был чем-то расстроен. Он уже несколько лет жил с другой женщиной, не общался с Машиной мамой, и всем от этого, в общем-то, было нерадостно. Вроде бы, должно быть радостно, – родители разошлись, чтобы создать что-то более успешное, удачное, чтобы в новом браке было больше любви, но – увы! Через три года начались очередные проблемы у папы на работе, он опять уволился, полгода пил, но вот недавно – устроился на хорошую должность, с хорошим окладом, немного «завязал».
Но тут проблема вылезла с другой стороны, – его новая пассия, фотомодель Лариса стала пропадать в командировках, летала в разные города, участвовала в кастингах и съёмках, и ещё в чём-то рекламном, чего отец не понимал.
Отец переживал, часто ругался, «пылил», – как говорила дочь, и не был доволен ни тем, что было в первом браке, ни тем, что получалось во втором. Как говорят в таких случаях, во всём нужно винить себя, – но себя винить не хотелось. Поэтому часто Сергей Васильевич был рад, горяч, немного нетрезв, – ну, или расстроен, обидчив и угрюм. В этот раз он приехал в первом настроении, но оно всё равно не понравилось Марии.
– Слушай, я, наверное, впервые застал тебя дома? – сказал отец, снимая пальто в коридоре. – Что-то случилось?
– Нет, ничего. Просто плохо себя чувствую, – ответила Маша, гремя чашками на кухне.
– Нет, ну это что-то новое. Ты не в клубе, не на гулянках своих… Лариса говорила, что опять вряд ли застану тебя дома… – отец присел на диван, пододвинул к себе маленький столик, – а ты до-о-ома, – медленно растягивал он слова. – Это надо отметить!
– Чего тут отмечать, пап? Просто неважнецки себя чувствую, – еле сдерживаясь, щебетала с кухни Маша. Чашки были наполнены ароматным чаем, на подносе появилось печенье, конфеты, мармелад.
– М-м-м, – протянут отец, – мармелад. Давно не ел. – Как с учёбой, доча? – быстро сменил он тему.
– Пап, а тебя кроме моей учёбы, ещё что-нибудь волнует? – резко вдруг огрызнулась Мария.
– Ну? Чего ты так? Конечно, волнует! Твоё здоровье, например. Настроение, которое, я вижу, не очень. Значит, как говорят, на любовном фронте «без перемен»? – Он улыбнулся. – Это Лариса недавно Ремарку читала. – Он пытался развеселить её.
– Папа. Не Ремарку, а – Ремарка. Это писатель такой, немецкий, – поправила его дочь. – Пап, у меня есть одна просьба к тебе. Мне нужно кое-что проверить по здоровью, ну…. обследование пройти. Мне нужны деньги. Ты сможешь мне помочь? – Мария быстро выпалила домашнюю заготовку отцу.
– Ну, смотря сколько. Вообще, доча, – он помедлил, положил в рот кусок мармелада и сладко прожевал его, – м-м-м, денег сейчас нету. Сейчас плохо с деньгами, понимаешь, Лариса собралась… – он снова запнулся, вроде бы не желая продолжать начатую тему, – Лариса хочет в Париже… Ну, это еще только планы… – Сергей Васильевич махнул рукой и следом поднял с блюдца третий кусочек мармелада. – Да, а сколько тебе надо?
– Я тебе позвоню завтра, скажу. Пап, – Мария внимательно посмотрела на отца, готовясь задать следующий вопрос. – Пап, а как у тебя отношения с Ларисой?
Отец, чуть не поперхнувшись сладким, вдруг сразу изменился лицом, положил недоеденный кусок обратно, вытер руки салфеткой и молча поднял глаза.
– Ты мне раньше таких вопросов не задавала, Машенька. Как с Ларисой, – он помолчал, как будто бы не зная, что ответить, – сложно всё. С мамой твоей было сложно, с ней ещё сложнее… ну, а с кем не сложно? У тебя, наверное, тоже с парнями сложно?
– Пап, – Мария тоже помолчала. – Сложно. Но ведь, ты, когда бросил маму, влюбился в эту… Ларису, ты был уверен, что всё будет по-другому?
– Ну, во-первых, не бросил, и… не влюбился… Понимаешь, любовь, это вообще… это всё только в книжках. На самом деле, любовь, – это «тяжкий крест», потому что жертвенность нужна постоянная…и давай сейчас не будем обсуждать это, Маш. Это сложная тема, её вот так просто, за чаем, не обсудишь.
– Странное дело, все мужчины говорят либо о высокой любви, либо как ты. Получается, что есть лишь минутное увлечение, влюблённость какая-то, а потом сразу – бум! И «тяжкий крест»! Где же та самая любовь, о которой вы писали, – «любовь до гроба»? – Мария переводила разговор в шутливый тон.
Отец улыбнулся, отпил ещё чаю, посмотрел на часы, и засобирался домой. Через минуту его «догнал» телефонный звонок, – звонила, видимо, супруга, недовольная, что его долго нет дома.
– Поеду я, Маш. Насчёт денег, позвони. Только…. – он остановился на секунду, – Маша… ты не торопись насчёт мужчин, насчёт семьи… надо сначала получить профессию, работу, как-то устроиться в этой жизни, и если встретишь, потом… м-м-м, ну, когда рядом…. м-м-м … – мычал, теряя слова отец.
– Иди уж. «Потом», «если встретишь», – передразнивала его дочь. – Слушая вас, вообще вся жизнь будет потом. А сейчас что?
– Сейчас, Маш, ещё только начало жизни. Не надо торопиться. – Отец почему-то посмотрел на машин живот, и ещё раз добавил: – Не надо. Он ещё что-то буркнул про любовь, покряхтел, собираясь в прихожей, и сунув ей в руку пару денежных купюр, поцеловал в щёку и ушёл.
Настроения по-прежнему не было. «Да и теперь, – думала Маша, – откуда ему взяться, настроению-то?» Она понимала, что эта история выбила её очень серьезно из жизни, из текущих забот. «А с другой стороны, какие у меня были заботы, – посмеялась она над собой. – Универ, подруги, гулянки, парни…» Она впервые за три последних дня улыбнулась, чуть посмотрев на себя, проходя мимо зеркала. «Вот и результат такой жизни, – как бы осуждая себя, подумала она. Ладно, надо ложиться спать, завтра – к доктору».