– Но вы ведь «всемогущий». Ужесточили бы режим. Казнь – это радикально!
– Поймите же, я думаю на тысячелетия вперед. Я забочусь о еще не рожденных поколениях. И если я вижу, как люди, появившиеся на свет через несколько сотен тысяч лет, сгорают в квантовой войне, я должен сделать так, чтобы они вовсе не были рождены.
Мерве понимал, о чем речь, только в общих чертах, но решил не вмешиваться, а после прочитать всю историю самому.
– Вы боитесь потерять контроль? – Фокс смотрел подозрительно. – Что изменится через эти сотни тысяч лет?
– Есть такая поговорка: «Энтропия настигнет всех». Вселенная непрерывно меняется, эволюционирует. Она наполнена бесконечным количеством относительных физических законов и высокоорганизованных существ. Как сложная система, она непрерывно усложняется для достижения оптимального результата, что, кстати говоря, происходит не без моей помощи. И как всякая сложная система, она подвержена флюктуации – точечным искажениям и нарушениям внутренних законов. Рост числа флюктуаций неизбежен, и когда их количество станет критическим, для системы настанет точка бифуркации. Точка бифуркации – это период глобальных изменений, когда на определенный промежуток времени мой всеобъемлющий контроль ослабнет и повсюду начнутся беспорядки. Чтобы смягчить последствия данного периода, я и принял такие тяжелые решения. – Во время разговора с Натаном Амадис ни разу не улыбнулся, напряжение повисло в зале, и казалось, даже переливы воды в статуе нагнетали тревогу. – Но рассказывать об этих тяжелых временах не моя обязанность.
Фокс нахмурился в недоумении.
– Не ваша? Чья же?
Амадис снова улыбнулся. Мерве рад был увидеть эту улыбку.
– Его зовут Айоки. И он последний из своего вида.
***
Сон сморил Абигейл под самое утро. Алкоголь к тому времени полностью выветрился, но стресс, вкусная еда и уютный диван проделали всю работу за него. Когда Малколм ее разбудил, часы показывали половину десятого.
– Хм, Абигейл, – он с легким смущением потряс ее плечо. – Абигееейл.
Рука Рейнольдса с трудом тащила ее из глубин забвения. Лишь колоссальным усилием воли она заставила свой мозг освободиться от липкого сиропа сна. И только воспоминание того, что она сейчас в космосе, окончательно ее разбудило.
– Абигейл!
– Да? Нам пора идти?
– Фокс разослал всем сообщения. Мы вот-вот прибудем в Универсум.
– «Универсум»?
– Да, так называется место, где находится мозг Амадиса. Если мы хотим увидеть его со стороны, то нужно всем собраться на смотровой площадке через полчаса. Вставай, я пока налью кофе.
Девушка быстро привела себя в порядок и вышла в гостиную. Малколм поставил на столик две кружки с горячим напитком. Его аромат, напоминавший земные будни, разнесся по комнате и мгновенно поднял настроение.
– Вот, держи.
– Спасибо, – Абигейл уселась на край дивана перед своей кружкой.
– А ты гораздо симпатичнее, когда спишь, – математик говорил нарочито медленно, иронично разглагольствуя. Теперь его нижняя челюсть темнела щетиной, появившейся за ночь. – Тебе идет задумчивая молчаливость.
– Ну спасибо тебе! – Она отхлебнула кофе. Все еще тяжелые веки опустились, дабы зрительные чувства не мешали смаковать его вкус, и от удовольствия у нее непроизвольно вырвалось безмятежное «хм». – Ты спал?
– Нет. Я вообще мало сплю, а тут-то тем более.
– Здорово. Я про кофе. А как выглядит этот Универсум?
– Ох, тебя ожидает сюрприз! Не смотри в Библиотеке, испортишь впечатление!
К смотровой площадке вела верхняя кнопка лифта. Абигейл и Малколм были последними поднявшимися туда. Их появление заставило отвернуться присутствующих от панорамных окон.
– Мистер Рейнольдс. Мисс Рэй. – Амадис поприветствовал их своей неотразимой улыбкой. Свежий, как и прежде, не в пример остальным – небритым мужчинам и сонной Абигейл. – Доброе утро! Удалось поспать хоть немного?
– Лишь мне, да и то пару часов, – ответила девушка.
– В таком случае хочу сказать вам, что вы превзошли всех своих попутчиков – больше никто не сомкнул глаз этой ночью.
– Наверняка никто и не пытался. – Она оглядела купол над их головами. Смотровая площадка являла собой обширную плоскую поверхность на обшивке корабля, накрытую прозрачным колпаком. И все сто восемьдесят градусов обозреваемого пространства покрывало размытое скоростью звездное небо. – Когда мы завершим скачок?
– Через пять минут. Этот последний. Когда мы выйдем из него, вы сможете наблюдать Универсум визуально.
У стоявшего в отдалении Натана Фокса от движущегося неба закружилась голова. В поисках зрительной опоры он перевел взгляд на коллег, но расплывчатая картинка и чувство сухости в глазах остались. Облокотившись на поручень, он крепко зажмурился и потер закрытые веки ладонями, наслаждаясь уходящим дискомфортом.
Заботливый Амадис сразу же обратил на него внимание.
– Утро – самое тяжелое время после бессонной ночи.
Поняв, что говорят с ним, Фокс выпрямился во весь рост, выпятив могучую грудь. Амадис, хотя и был немногим выше него, из-за своей худощавости все же проигрывал ему во внешности.
– Забыл в номере очки. Глаза устают от всего этого круговорота.
– Чтобы разглядеть столицу, они вам не понадобятся.
Фоксу подумалось, что нежеланием сглаживать острые углы Амадис явно напрашивается на разговор.
– Я и так видел предостаточно.
– Это путешествие не просто экскурсия, мистер Фокс. Его цель – чтобы вы полностью прониклись ситуацией, ибо сухие архивы отнимают много времени и, на первый взгляд, весьма противоречивы.
– Архивы дают объективную точку зрения, а вот вы пытаетесь придать им нужную окраску, используя впечатления, полученные нами от этой «экскурсии».
– У людей бывает слишком много «объективных точек зрения». Поэтому-то меня и поставили во главу.
– Какой же тогда толк в открытой архивации всех ваших умозаключений, если вы расставляете акценты, как вам заблагорассудится?
Они говорили практически шепотом, отгородившись от остального мира, но с совершенно разной подачей: Фокс был совершенно серьезен, напряжен и вытянут по струнке, недвижимо сохраняя каждый миллиметр собственного пространства, тогда как Амадис произносил каждое слово с оттенком иронии, позволяя собеседнику доминировать.
К ним подошел Джошуа Райт. Он стоял неподалеку и, заметив, как насторожен Фокс, решил вмешаться.
– Толк в том, что другого выхода нет, – его глаза, обрамленные мелкими морщинами, хитро улыбались, источая при этом рождественские уют и доброту. – Брось, Натан. Никто не в состоянии их читать. Он величайший мозг во Вселенной, кто способен следить за правильностью его решений?
Политик покосился на Райта. Без слов было понятно, что тот советовал ему быть аккуратнее – от теплоты взгляда явно веяло укором. Опомнившись, Фокс тут же смягчился, и его лицо потеряло суровость.
– Айоки способен, – ответил Амадис. – Вряд ли можно найти более беспристрастного критика моей работы.
– Его тоже мало кто слушает? – усмехнулся профессор.
– О нас вообще мало кто думает, это означает, что я справляюсь со своей работой. Вы не прислушиваетесь к внутренним органам, пока они не заболят.
– Этим вы и занимаетесь все время? Перекладываете отчеты с места на место?
– Важно то, что, если кто-то захочет нас проверить, он сможет это сделать. Даже если на это уйдут десятилетия. Теперь прошу меня простить – мы завершаем скачок.
И Глава Федерации отошел от них, решив уделить время Мерве, стоящему на другой стороне площадки.
– Полегче с ним, – произнес Райт. – Кто из нас дипломат?
– Величайшему мозгу во Вселенной неважно мнение термитов, – отмахнулся Фокс. – От наших слов и поступков отныне ничего не зависит.
Аарон Мерве ранее перекинулся парой слов с Абигейл и теперь в одиночестве рассматривал купол.
– Вы выглядите слегка разочарованным, – Амадис приблизился к нему бодрой походкой.
– Как можно быть разочарованным, находясь в глубоком космосе? – произнес журналист без удивления.
– Если только вас не покидает ощущение нахождения внутри белой капсулы.
– Меня не покидает ощущение нахождения внутри палаты психбольницы.
– Не хочу портить вам впечатление от полета, поэтому спешу сообщить, что вы неправы в обоих случаях.
Аарон усмехнулся в ответ, но вернувшееся доверие к реальности подзадорило его.
– Спасибо.
Тем временем корабль завершил скачок, и Мерве окинул взглядом изменившийся пейзаж. Они находились так близко к Универсуму, что журналист вздрогнул от неожиданности.
Если бы его попросили охарактеризовать Универсум одним словом, то он, не задумываясь, выдал бы слово «колоссальный». Именно это и никакое другое, остальные эпитеты, прилагательные и метафоры, накопившиеся за годы работы, отмело начисто. Аарон буквально чувствовал его вес, как тогда, при демонстрации Амадиса. Невозможно было на глаз определить размеры этого сооружения, однако ясно: оно огромно, оно больше Луны и больше Земли, оно больше их, вместе взятых, в десять, а то и в двадцать раз.
За его спиной выдохнула Абигейл, да настолько удивленно, что, казалось, она боится это делать – множеством коротких отрывистых выдохов. Его попутчики, очевидно, думали, что после ночи в Межпланетной библиотеке их чувства мало что сможет задеть.
Универсум напоминал собой строение атома: большое ядро в форме шара, окруженное «электронами» – сферами в десятки раз меньше первого, вращающимися вокруг него. Сферы эти соединены меж собой прямыми металлическими коридорами в сотни тысяч километров длиной. Коридоры образовывали грани величественного додекаэдра с «бусинками» на углах и запертым внутри него, словно в огромной клети, ядром. Решетка додекаэдра неспешно, едва заметно глазу, вращалась вокруг своей оси, отбрасывая движущиеся тени на его поверхность.
Ядро, к слову, внешним видом ничем не отличалось от обычной планеты. Над темно-коричневой обезвоженной поверхностью атмосферные потоки гнали стаи рваных серовато-белых облаков. Один из полюсов то и дело освещали вспышки молний зарождающегося циклона. Линия, отделяющая освещенную сторону шара от темной, словно взрывная волна поднимала в воздух пыльные бури, прячущие под собой целые горные массивы. Но при всей неприютной безжизненности вся темная сторона в то же время была покрыта огнями, которые собирались в узоры, схожие с теми, что вырезаны в обшивке корабля.
– Господа! Мисс Рэй! – проговорил Амадис. – Добро пожаловать в столицу!
Универсум висел в пространстве, словно гигантская кованая люстра. Корабль входил внутрь додекаэдра, пролетая под одной из сфер и параллельно сбрасывая скорость.
– То, что вы видите над своими головами, – один из вспомогательных модулей, – указал на «бусинку» Амадис. – Размерами он в шесть с половиной раз превосходит вашу родную планету. Мой мозг расположен в том большом ядре, называйте его Центрум. Центрум величиной в два с четвертью Юпитера.
Между Центрумом и додекаэдром раскинулась широкая плоская полоса мелких астероидов, осколков и камней, уходящая за край ядра – аналог колец Сатурна, только менее яркий. Тела такого масштаба своей гравитацией всегда создают вокруг себя подобные явления.
Судно тем временем встало на орбиту снижения. Из-за горизонта выглянуло местное солнце.
– Что это? Там! – изумился Райт.
Из звезды, на орбите которой находился Универсум, неведомой силой высасывало энергию. Огромный поток огня в четверть диаметра самого светила вырывался протуберанцем и уносился в космос. Там он, разгоняясь все сильнее и меняя цвет с раскаленно-белого до тепло-желтого, скручивался в спираль, исчезая в ее черном центре.
– Эта звезда когда-то очень давно была двойной, но одна из них, та, что поменьше, взорвалась сверхновой и превратилась в черную дыру. В радиус действия этой черной дыры частично попадает наше светило, создавая, таким образом, такой вот эффект.
– Это ничем не грозит Универсуму?
– В моем государстве нет опасностей, мистер Райт, – ответил Амадис. – Ну что ж, я сейчас ненадолго оставлю вас, как закончите, можете сходить позавтракать в свои каюты. После спуститесь на этаж машинного отделения, я встречу у лифта.
Когда Амадис покинул площадку, Натан Фокс повернулся ко всем присутствующим.
– Вы читали про Айоки? – спросил он.
– Что это? – Малколм поднял бровь.
– «Кто». Наш улыбчивый ублюдок истребил под корень все население одной из планет, а Айоки – последнего из них – оставил, чтобы согласие того со справедливостью принятого решения напоминало всем о логичности их правителя.
Абигейл Рэй вышла вперед.
– По какой причине?
– Это самое интересное, – Фокс оперся локтем на поручень возле панорамного окна. – Причиной была их, эм… «природная агрессивность, исходящая из стремления к конкуренции по причине половой дифференцировки». Другими словами…
– Они двуполые, как мы, – закончил за него Райт. – Или же трех, четырех – неважно.
– Они двуполые гуманоиды, практически наша копия. Я понимаю, все прояснится, только когда нас просчитают, но угроза есть, и она очень вероятна.
– Мы сможем с ним встретиться? – спросила Абигейл.
– Да, – ответил Мерве. – Это обязательно при первом контакте для любой цивилизации. В этом и заключается его работа. Также его задачей является мониторинг работы Амадиса.
Рейнольдс фыркнул.
– Надо будет его обо всем расспросить, – сказал он. – В любом случае, если человечество будет ему мешать… – запнулся, подбирая слова. – Ну, в общем, от нас ничего не зависит, мы не сможем тягаться вот с этим.
И он окинул взглядом Универсум, заслоняющий небо.
***
За завтраком Мерве бегло повторил историю Айоки. Выйдя в коридор, он увидел, как свою каюту покидает Рейнольдс.
– Аарон Мерве, – растягивая каждое слово, проговорил тот.
– Мистер Рейнольдс?
– Ох, простите! – Малколм размашисто положил руку на грудь в знак своего чистосердечия. – Пробовал на вкус ваше имя. Его так часто говорят на разных телеканалах, что оно стало нарицательным. Забавно произносить его, обращаясь к живому человеку.
Мерве застенчиво усмехнулся. Математик ухмыльнулся следом.
– Мне это уже говорили. В таких случаях мне придумывают забавные прозвища.
Они бок о бок направились к лифту. Странно, но только сейчас журналист заметил, насколько Малколм высок – макушка Аарона была едва выше его плеча.
– Правда? У меня тоже есть прозвища. Студенты за мои кудри зовут меня, разумеется, Джастином. Обрил бы голову, да «профессор Ксавьер» уже занято. У коллег по кафедре тоже есть свое, но его лучше никому не рассказывать. – Он на секунду замолчал, сомневающимся жестом проведя рукой по волосам. – Так, значит, получили ответ на самый главный вопрос?
Мерве на мгновение опешил. В который раз за сутки он чувствовал себя так неуютно?
– Как вы…
– Амадис ведет протоколы со свободным доступом. «Прозрачность политических структур – одна из основ справедливого государства». Ну, или как он говорил? Я лишь хотел почитать про Айоки.
– Там все?
– В подробностях.
– В таком случае вы должны знать, что он не дал истинного ответа.
– А как по мне, так ответ был довольно точен.
До Аарона, наконец, дошло.
– Вы атеист и глумитесь надо мной?
Малколм неподдельно раскраснелся.
– Что вы! Ни в коем случае. Да и атеистом я бы себя не назвал. На это пока не хватает силы воли. У меня на этот счет своя теория.
Дверь лифта как обычно исчезла при их приближении. Собеседники задержались на секунду у входа.
– Да неужели?
– Да. Видите ли, я не исключаю возможность Его существования. Мы ведь не можем доказать его отсутствие, равно как и его существование. Но не в этом суть. Я это к тому, что если Он и существует, то в любом случае его могущество не бесконечно.
– Хм. С чего вы так думаете?
– Исходя из того, что имеем. Все дело в коэффициенте интеллекта. Представим нашу цивилизацию как упорядоченную систему с определенным количеством вероятных позиций. Вроде настольной игры, потому что для Него мы таковой и являемся. Вероятных позиций у нас, казалось бы, бесконечно много, но это только для нашего ограниченного разума, так как наш IQ несравненно меньше. Ведь разум определенного уровня развития заинтересован в системе определенной сложности. Поясню на примере домохозяйки и профессора колледжа. У домохозяйки интеллект ниже среднего, и поэтому ей интересны системы меньшей сложности, с меньшим набором вероятных позиций – коэффициентом сложности системы. Пусть это будут шашки. Тогда как профессору, с IQ выше среднего, нравятся шахматы – более сложная система, более высокий коэффициент сложности. Таким образом, мы понимаем: выше интеллект – сложнее системы, выше IQ – выше коэффициент сложности. Теперь, проанализировав нашу цивилизацию от исторического развития вплоть до биохимических процессов, мы сможем вычислить наш коэффициент, также как и у шашек с шахматами. И уже исходя из этих данных, получаем примерный уровень интеллекта нашего Создателя. Кстати, добавляем к получившемуся числу тот аспект, что он нас создал, разумеется, отнимаем за то, что он пару раз заводил наше развитие в тупик и разруливал все обычным геноцидом, – тут он усмехнулся. – Отнимаем за то, что мы далеко не совершенны, за болезни и все такое. Получим, как ни крути, немалое число, где-то пару миллионов пунктов, это несомненно, но все же… Оно не бесконечно, как должно быть. А так как в нашей Вселенной всем приходится пользоваться только, как бы сказать, местными физическими законами, могущественнее тот, кто всех умнее. Значит… барабанная дробь… наш общий знакомый на первом месте!
Мерве вздохнул в раздумьях. Поднял глаза на Малколма.
«Точно, насмехается! – подумалось Аарону. – Или у него проблемы».
– Интересно. Есть чем занять выходные, да?
Математик усмехнулся в ответ. Аарон Мерве зашел в лифт.
– А ты не думал, – спросил он, развернувшись, – может, Ему просто нравятся шашки? А? Ну ты идешь?
Кабинка послушно отправилась вниз.
Гости собрались в коридоре, по которому ранее Амадис вел их в машинное отделение. Хозяин повернулся к ним лицом, скрестив сзади руки, за его спиной виднелась развилка.
– В прошлый раз вы задали вопрос о том, что находится в правом ответвлении. То, что вы сейчас увидите, наверняка захватит ваш дух сильнее, чем что-либо из увиденного здесь, – послышались веселые вздохи в предвкушении. – И еще, – теперь он говорил с озорным блеском в глазах, – надеюсь, среди вас присутствуют поклонники «Стар Трека». Следуйте за мной.
Все послушно двинулись за ним.
– Клингоны у него там, что ли? – задумчиво проговорила Абигейл.
Правая широкая ветвь тянулась около тридцати метров и оканчивалась широкой круглой площадкой, размером с баскетбольное поле. Площадка была абсолютно пуста, если не считать тонкой прозрачной стены, рассекающей ее ровно пополам.
– Разве в «Стар Треке» такое было? – с усмешкой спросила Абигейл.
– В Центруме нет дверей, мисс Рэй, – ответил Амадис. – Сейчас наш корабль завис на высоте в два километра от поверхности, а вас необходимо перебросить почти в самый его центр.
Сердце Абигейл в одно мгновение утроило ритм.
– Это телепортатор?!
Амадис вызвал голографическое меню на стене и отодвинул в сторону стеклянную дверь.
– Наши тела будут расщеплены на атомы, после чего их отправят на точно такую площадку в пункте назначения и соберут снова.
Мерве едва не поддался панике. Его поле зрения сузилось до маленькой точки в нескольких метрах от носа, он перестал замечать людей вокруг. В животе все свело, звон в ушах заглушил разговоры. Опустив глаза, он заметил, как его руки зашлись в мелкой дрожи. Нет, так не пойдет. Аарон сделал вдох и напряг мышцы, дабы унять дрожь.
– Мистер Мерве? – Амадис коснулся его плеча. Очнувшись, Мерве обнаружил, что все остальные заходят внутрь. – Механизм работает как часы, зря вы так волнуетесь, – добавил он почти шепотом, чтобы другие не услышали. – Это произойдет так быстро, что ваш мозг даже не заметит деструкции и реструктуризации.
Нетвердой поступью Аарон последовал за всеми.
Амадис нажал клавишу на точно такой же внутренней панели. Дверь двинулась в обратную сторону, заперев собой гостей в просторной пустой комнате. От прикосновения к следующей иконке прозрачная стена мутнеет, словно от конденсата в ванной, слышится отдаленный гул, чувствуется легкая вибрация.
Страх Мерве разгорелся сильнее – глубокие вдохи уже не в состоянии контролировать мелкую пляску рук. Белые стены сдвигаются вокруг, сжатый ими воздух сдавливает виски – у Аарона Мерве это первый в жизни приступ клаустрофобии. Он уже готов бросаться на стены – уж лучше показать себя трусом, чем его тело распылят на куски. Подумать только! «Деструкция и реструктуризация». На секунду он будет мертв, перестанет существовать как тело в пространстве и как разум, а лишь тонкой струйкой материи понесется в недра массивной планеты. А на другом конце соберется вновь, и может быть, это и будет Аарон Мерве, а может, просто его полная копия, но сознание оригинала просто исчезнет без следа. Кто знает! Даже Амадис, наверное, не ответит на этот вопрос.
Мерве огляделся. На лицах остальных был написан такой же страх и сомнения. Вибрация пола и стен тем временем все набирала темп.
– Послушайте, – не выдержав, он обратился к Амадису, – а это нормально, что…
Ему не удалось договорить. В глазах неожиданно потемнело, шум прекратился, вибрация не чувствовалась. Мерве не знал, где сейчас находится тело, в каком оно положении. Полная сенсорная депривация. Он не мог отсчитывать время, не мог определить верх и низ. Однако страх беспомощности не успел прийти, так как его вытеснило чувство свободного падения. И вот уже через мгновение Мерве теряет равновесие, оттого что уперся в неожиданно появившуюся собственную ногу.
Аарон удержался на ногах, приняв нужную стойку. Одновременно с телом пришли чувства. На первый взгляд комната ничуть не изменилась, гудение постепенно стихало. Спереди приходил в себя Фокс, где-то неподалеку выругался Малколм. Справа вскрикнула Абигейл: ее также пошатнуло, вот только на каблуках тяжелее удержать равновесие. Профессор Райт подловил ее за локоть с завидной для его возраста реакцией.
– Осторожнее, мисс Рэй, – улыбнулся Амадис. – Второй раз пройдет спокойнее.
– Мы уже на месте? – спросил Джошуа Райт, поддерживая девушку.
– Да. Видите, не так уж и страшно, – Амадис хлопнул Аарона по плечу. – Мистер Мерве? – его глаза интересовались с искренним пониманием.
Руки у Мерве успокоились, но охолодевшая кровь в жилах еще полна адреналина. Он лишь утвердительно кивнул.
– Хорошо, – кивнул ему в ответ Амадис. – Кстати, он уже здесь.
Стеклянная стена вновь пропустила сквозь себя лучи света, представив изменившуюся обстановку. За ней показался длинный коридор, гораздо шире прежнего, и с такими высокими потолками, что он скорее походил на некий зал. Стены с серебристым оттенком, до того гладкие, что отбрасывали блики, уходили вдаль на приличное расстояние, сдвигаясь в одну точку. Осветительные приборы в виде широких белесых полос следовали по ним словно рельсы, проложенные в безветренную погоду по чистому озеру, и исчезали в темном тоннеле на другом конце коридора.
Вдалеке отблески обрисовали темный силуэт. То была тень взрослого мужчины, хорошо сложенного, идущего уверенной размеренной походкой. С такого расстояния нельзя было увидеть особенности его организма, но на первый взгляд он также был похож на человека.
Амадис открыл двери, и гости, не сводя глаз с этого человека, вывалились наружу.
Незнакомец все приближался, и вот, наконец, его очертания обрели разноцветный объем. Огромное количество механизмов, металлические отливы стальных составляющих и шарниры вместо суставов силились скопировать анатомическое строение человекоподобного тела. Мощные ноги беззвучно и мягко ступали прорезиненными подошвами по гранитному полу. Широкая грудь, полная различных устройств и датчиков, местами прикрывалась стальными узорными пластинами для защиты наиболее уязвимых мест. Могучие плечи, усиленные гидравлическими тяжами, несли на себе гладкую, словно череп, голову.
Снова робот? Еще одна автоматическая прислуга, когда им обещали живого инопланетянина! Видимо, им так и не удастся увидеть внеземное существо в этом синтетическом мире столицы. Придется наблюдать чужую цивилизацию через экран монитора до конца жизни.
Мерве вдруг позабавило, что он разочаровывается при виде высокотехнологичного робота.
Неизвестный надвигался тяжелой поступью. Теперь становилось ясно, что он поистине великан – Малколм со своим ростом едва смог бы дотянуться ему до плеча. Любовь местных строителей к высоким потолкам тоже становилась вполне понятна. Правда, оставалось загадкой, зачем им понадобилось создавать таких больших слуг.
Робот, медленно перенося вес с одной ноги на другую, подошел к ним. На вершине его тела, озирая присутствующих, словно прожектор маяка, поворачивалась голова. Лицо вытянутое, нечеловеческое, точно маска рептилии. Прямоугольные стеклянные глаза сканируют пространство, прячут за собой эмоции. Огромные четырехпалые верхние конечности с почти человеческими противопоставленными большими пальцами держатся вдоль туловища, ограничивая личное пространство.
Амадис вышел вперед.
– Айоки, не пугай гостей!
В ответ гигант на мгновение окинул всех взглядом, а после его лицо пришло в движение. Поверхность из гладкой превратилась в шероховатую, будто бы лицо состояло из кучки железной пыли под воздействием магнитных волн, вслед за чем оно вдавилось внутрь, уплощилось, заострилось скулами и вновь вытянулось носом и подбородком. Теперь на них смотрело вполне человеческое лицо с приятными линиями и вполне живым блеском глаз.
– Рад вас видеть! – проговорили его губы мягким голосом. – Добро пожаловать в Универсум.
И он протянул вперед руку в ожидании пожатия.
– Я Aйоки, родом с планеты Кларк, – не зная, кто первый протянет ему руку в ответ, он просто вытянул ее в сторону людей, растопырив все четыре пальца. – Кларк. Последний звук более утробно и коротко, почти глотаем. Хотя, впрочем, как вам будет удобнее.
Мерве оказался ближе всех, поэтому незамедлительно пожал металлический манипулятор.
– Привет, я… – начал он.
– Аарон Мерве, – перебил его Айоки. – Я слежу за новостями.
Мерве смутился, пробормотал «спасибо» и все же пристально разглядывал механическое тело Айоки, пока тот пожимал руки остальным, безошибочно называя их имена.
– Айоки проведет вам экскурсию по Центруму, – сказал Амадис. – А со мной вам придется на время расстаться.
Он кивнул на прощание и отгородился от мира дверью телепортатора.
Немного повременив, вся процессия двинулась вдаль по коридору. Айоки шел позади, словно заботливый постовой, следящий за сворой детишек.
– Анатомически вы схожи с нами, – он говорил и шагал, оборачиваясь к каждому, что делало его похожим на огромного доброго персонажа Уолта Диснея. – Поэтому вам разрешен вход в святая святых. Для остальных приходится воздвигать специальные сооружения на поверхности.
Ведомые неуверенно переглядывались друг с другом, не зная, как удовлетворить беснующееся любопытство. Натан Фокс взял на себя ответственность.
– Навряд ли вы удивитесь моему вопросу, – сказал посол после того, как откашлялся. – В любом случае я заранее прошу прощения. Но вы робот, а не живой организм! Расскажите нам о себе.
– Я таким был не всегда. Когда-то давно я был живым, в вашем понимании этого слова. Стать роботом мне позволили технологии, и я убежден, землян ждет то же самое.
Фокс в раздумьях замедлил шаг.
– Почему вы так уверены?
Кларкорианец на секунду остановился, посмотрел на Фокса, после чего оглядел прочих. На его лице металлическая стружка пересыпалась в тонкую усмешку. Он отвернулся и продолжил свой путь.
– Мой вид был практически вашей копией, только вот роста все были почти моего. Дело все в том, что моя родная планета – это мир тепла, изобилия и гравитации в 0,8 g, поэтому мы такие великаны.
На протяжении всей истории наша цивилизация пережила сравнительно мало потрясений. Несомненно, были войны и катаклизмы, голод, диктатура и жестокость – те же проблемы, на которые натыкались и вы. Но они не отбрасывали нас в прошлое, а лишь стимулировали к развитию. Тут я скромно отмечу, что наш интеллект гораздо выше вашего, что позволяло быстрее учиться на ошибках. Мы никогда не шли дорожкой, которая ранее заводила в тупик. Никогда. Мы были умны, голодны до знаний, горделивы и темпераментны в разумных пределах. Наша цивилизация, пожираемая жаждой большего и стремлением к совершенству, неудержимо двигалась вперед.
Но вот однажды, в расцвет технологического прогресса, науки и логического гуманизма, наш мир провалился в безумие последней, самой крупной мировой войны. Политическая карта мира раскололась на две сверхдержавы, каждая обладала бесконечным могуществом. Целые государства, сотни лет умиротворения копившие невысвобожденную эмоционально-первобытную энергию, выплескивали ее друг на друга. Их агрессия в сочетании с военной мощью погубила миллиарды, принесла непоправимый ущерб и в конце концов… образумила нас. Мы поняли, что не человек вправе командовать целой планетой, но наука, и только она.
Сев за стол переговоров, сильнейшие мира сего отказались от своей власти и привели на свое место группу ученых-математиков.
Последние слова удивили слушателей.
– Математиков?
Рейнольдс почувствовал на себе взгляды.
– Да, – подтвердил Айоки. – Они создали Совет Математиков, который контролировал практически все на планете, от глобальной экономики, экологии и социума до строительства и благотворительности. Научный анализ и математический расчет с использованием суперкомпьютеров позволял понимать причины неудач и прогнозировать будущее. Такая тактика превзошла все ожидания. Наступил период благоденствия как никогда прежде. Данное государственное устройство было на девяносто три процента утопичным. Но оно было еще отнюдь не совершенным. Остальные семь процентов заключались в человеческом факторе. Индивидуальная личность не только формирует общество, но и параллельно разрушает его. Причина всех бед находилась в самом основании.
Решило эту проблему опять-таки развитие науки. Углубление познаний в неврологии и цифровых технологиях позволило заменить уязвимые, полные изъянов органические клетки мозга на квантовые процессоры. Это событие ознаменовало начало эпохи технологической сингулярности. К тому времени у меня уже начали седеть волосы.
Я поясню. Технологическая сингулярность – это некий переломный момент, во время которого уровень развития техники становится настолько высоким, что в корне меняет социум. Ранее многие спорили, когда именно наступит этот момент, как он будет выглядеть. Говорили, якобы это уже произошло с первым орудием труда, с первым компьютером, первым мобильным телефоном, первым знакомством в социальной сети. Но в тот год… Тогда все споры прекратились навсегда. Когда нанороботы попадают в твою кровь и постепенно заменяют мозг электронными платами, когда на месте твоего тела появляется роботизированный неуязвимый механизм, ты понимаешь: прежний образ жизни исчез безвозвратно. «Безвозвратно» не потому, что ты не можешь все вернуть, а потому, что не хочешь.