– Малколм прав, – согласился Райт. – Плюс у него нет субъективности, он справедлив на все сто процентов!
– Но у всякого правила есть исключения! – возразил Мерве. – И люди это понимают, порой нужно поступать не по схеме.
– Он знает о Вселенной все! – Рейнольдс взмахнул рукой. – Знает все возможные варианты развития событий, в прямом смысле видит будущее, он не может поступать неправильно! Его взгляд на мир – математический – справедлив изначально, это мы субъективны.
Фокс усмехнулся.
– Поэтому высоколобыми и забит вертолет. Он знал, что понравится вам. Вы, ученые, иначе смотрите на мир. На Земле большинство людей недалекие и правители с обычными взглядами, им это может показаться слишком чуждым. Будет много недовольных.
– А вы думаете, у нас есть выбор? – Абигейл облокотилась на спинку дивана. – Амадис уже позаботился обо всем этом! Он захватит власть тактически: совершенные экономические модели, медицина, наука, красивые публичные речи, которыми он будет воздействовать еще и на подсознание тоном голоса и жестами. Нашими действиями по большей части управляет подкорка, а сознание лишь смотрит со стороны. Народы уходят на войну по приказу правителя, в возбуждении устраивают геноцид, смертники с эйфорией опоясываются взрывчаткой! Не существует на Земле семьи, которую не затронула бы война под началом говорунов. – На последних словах Фокс усмехнулся и повел бровью.– Миром правит слово. Да мы будем поклоняться ему, даже если он превратит нашу жизнь в ад!
– Пока рано делать выводы, – сказал Мерве. – Если бы они хотели нам зла, то не устраивали бы званый ужин.
Политик в ответ помотал головой.
– Это может быть формальностью для прессы, после чего они превратят нас в сырьевой придаток или еще что-нибудь.
– У них есть «дрейфующие планеты»! Ты думаешь, им нефть нужна?
– В любом случае, если он такой умный, каким себя описывает, у нас нет против него шансов. Это все равно что тягаться… – он задумался, подбирая слова. – Я, конечно, не особо религиозен…
– Ты ему льстишь! – нахмурился Аарон.
– Да ну? – взглянул на него Фокс. – Подходит почти по всем параметрам.
– Ты сейчас словно деревенщина, впервые приехавший в центр города – тебя все удивляет. Должно пройти.
– Прежде всего, он знает ответы на все вопросы. И уже только благодаря этому он всесилен.
Математик поднялся с дивана и направился к выходу.
– Прошу меня извинить, меня распирает от любопытства! В моей каюте находится ответ на все вопросы! – передразнил он Фокса.
Остальные последовали его примеру. Все торопливо разбрелись по номерам, чтобы окунуться в мир информации. Натан Фокс в раздумьях потер шею.
Время, которое соответствовало нашей ночи и было отведено на сон, разумеется, все пропустили за изучением чужих цивилизаций. Ученые углубились в свои области, Мерве и Фокс просматривали фотоснимки, видео и общие положения, углубляясь максимум в историю.
Делали они это с фантастической скоростью – интерфейс компьютеров был идеально удобен. Лишенные всяких приборов механического ввода информации, они в прямом смысле читали мысли. Незаметные глазу датчики нейроманипуляторов в мгновение переводили активность нейронов коры полушарий в текстовые запросы, графические видео- и фотоизображения, а также так называемые образы – размытую совокупность интересов, зачастую плохо сформулированные, но любопытные для пользователей. Информация на дисплеях дополнялась ощущениями остальных сенсорных систем, передаваемых напрямую в мозг посредством электромагнитных волн.
Поток информации остановил время. Одни образы заменялись другими, рассказы о родных местах – на рассказы об окраине Вселенной, каменистые обломки-астероиды – на миры, поражающие воображение, поражающее воображение – на то, что осознанию недоступно. Ответ на любой вопрос… Раскрытие одной тайны порождало десять новых, те, в свою очередь, влекли за собой еще больше загадок, которые нескончаемыми цепочками утягивали в непроходимые дебри научных данных или же к таинственным чужим мирам – удивительным переплетениям биологии и культуры других цивилизаций, их чудаковатых обрядов, потрясающих архитектурных сооружений, бессмысленных жертвоприношений, сверхразвитых технологий, прекрасных произведений искусства, устрашающего вооружения и неповторимой философии.
Смотреть на мир чужими глазами – не самая легкая задача даже в пределах земной атмосферы, а тут существа с другим устройством ЦНС. Например, лишенные способностей к любым логическим выводам и последовательностям – род их занятия зависел от случайного самовозбуждения определенного отдела мозга. Виды, не доросшие до сознания, до обособления себя от окружающего мира, не проникающие в суть вещей, однако способные генерировать гениальные идеи, благодаря которым бороздили космос. Их противоположности, стоящие на следующей ступени развития после самосознания. Или же твари, мозг которых преобразовывал информацию с сенсорных систем в символические образы, основу которых они частично брали из реальности в минуты «прозрения». Таким образом, они практически все время вынуждены жить в ложном мире и изначально неспособны отличить сон от яви. Организация сознания большинства существ напоминала невероятные неврологические и психические заболевания, теоретически возможные у людей. Однако существовали индивиды, органы чувств которых настолько разнообразны, что они видели окружающий мир во всех спектрах, и остальным, запертым в своих ограниченных телах и переполняемым чувствами грустной беспомощности инвалидов, приходилось с завистью наблюдать, как им открывается истина.
Все эти цивилизации вынуждены были сосуществовать друг с другом в едином космическом пространстве, ставшим таким тесным с развитием технологий. Им приходилось притирать фундаментально разные психотипы, находить компромиссы с теми, кто и значение этого слова понять не в состоянии. Для этого и был создан Амадис. Он мог сделать невозможное – заставить уживаться самые невероятные, зачастую эгоцентричные изомеры сущностей. Без устали им плелась сложнейшая система искусственных отношений, тонкой паутиной связывавшая каждого ее члена с другими индивидами и позволяющая манипулировать ими не хуже марионетки. Ему удалось построить крепкий фундамент общества из крошащегося материала, создать утопию, существование которой было бы невозможно без сурового и безошибочного контроля всезнайки. Для этого он в реальном времени отображал изменение каждого атома Вселенной, держал в памяти прежние положения и на их основе вычислял будущие со стопроцентной точностью – ведь зная изначальные положения, альтернативный исход исключается, при одних и тех же факторах воздействия может быть только один результат. И при вычислении неблагоприятного результата аккуратно корректировал настоящее. Максимально аккуратно…
***
Абигейл заставил отвлечься вкус соли на верхней губе. Она слегка провела под носом подушечками пальцев и взглянула на них – те были испачканы красным цветом. Прижав к ноздрям салфетку, девушка направилась в ванную.
Весьма просторная комната была выполнена в черных и серебристых тонах хромированной стали. Холодный из-за такого цвета антураж компенсировало яркое молочное освещение потолка. Четверть площади занимала кабинка, сочетающая функции как ванны, так и душевой. Отгораживалась от остального пространства она легкой, отъезжающей вбок, полупрозрачной дверью.
Абигейл взглянула в огромное прямоугольное зеркало, висящее над раковиной. Кровь из носа прекратила течь, но пара капель все же успела проложить лиловые дорожки до подбородка. В молодости для нее это было обычным делом – при сильном стрессе организм так выражал свое недовольство. Рэй считала, что со сдачей последнего экзамена в университете это больше не будет ее беспокоить, однако после сегодняшних событий она ожидала чего-то подобного.
Смеситель широкий и плоский, полностью прозрачный, выдал в ладонь кристально чистой воды. Первая ее горсть делает цвет крови менее насыщенным, вторая очищает лицо, за исключением труднодоступных уголков. Полотенце осталось практически белым, сохранило слабую жесткость свежести.
Биолог вернулась в гостиную и взглянула на дисплей, на котором до этого работала: «Этиология шизофрений. Нарушение функции нейротрансмиттеров. Снижение количества mGlu-рецепторов в эмбриональном периоде». Абигейл фыркнула в усмешке – ее коллеги наверняка тоже начали с самых известных загадок науки, которые обещали самые престижные премии.
Вдруг она поймала себя на мысли, что ей что-то не дает покоя, а сердце, захлебываясь в адреналине, сотрясает грудную клетку мощными сокращениями. Взгляд в панорамный иллюминатор прояснил ситуацию: космос больше не привлекал многообразием красок, а наоборот, отпугивал холодным убийственным вакуумом. Тонкая переборка отделяла весь экипаж от мгновенной смерти в тишине. Ей было страшно. Оставшись наедине в своем номере, Рэй выпустила инстинктивное чувство страха непознанного. Она не могла расслабиться ни в одной из, казалось бы, уютнейших комнат. Мягкий свет и тропические цветистые заросли больше не говорили о безопасности. В пустом номере ей не уснуть. Абигейл надела туфли, взяла пиджак со спинки дивана и вышла в коридор.
Датчик присутствия – слегка отличающийся более темным цветом квадрат на стене размером со спичечный коробок – заменял дверной звонок. Дверь открылась через минуту, после того как он уведомил хозяина о гостье.
Рубашка у Малкольма была выправлена из брюк, пуговицы на рукавах расстегнуты, галстук снят через голову, приподняв за собой воротник, однако при всем этом пиджак он так и не снял. Волосы взъерошены от частых погружений туда рук, что придавало его и без того удивленному виду полную ошарашенность.
– Эмм… Привет, – сказал он, театрально скорчив подозрительную мину.
– Ты что, обескуражен? – Абигейл повела бровью.
– Скорее обнадежен. И чем же обязан такой честью? Да и час довольно поздний.
– Острая нехватка пубертатных шуток, – съехидничала девушка.
– Да неужели? – Математик был выше ее на голову, смотрел с подозрением.
Она вздохнула.
– Одной в номере мне жутковато, а ты единственный из всех, с кем я тут, хотя и не лучшим образом… знакома, что ли…
Рейнольдс вопросительно повел бровью – его толстокожий ум с трудом смог понять девушку.
– Оу… – он повернулся боком, уступая дорогу в номер. – Разумеется, проходи!
Здесь все точно так же, как в номере у Абигейл. Однако просторные комнаты уже не гнетут своим пространством. Оставив следы-ореолы на полу в прихожей, она прошла в гостиную. На столешнице стоял широкий прозрачный стакан со льдом. Если судить по цвету, он был наполнен виски. Монитор покрывали следы прерванной работы – бесконечное количество формул.
Почему она не догадалась заглянуть в мини-бар?
– Первым делом настроил под себя синтезатор?
– В его меню есть все, что захочешь, – математик подошел следом, поправляя воротник. – И я не удивлюсь, если потом окажется, что виски у них полезно для здоровья.
Рэй слегка улыбнулась шутке.
– Технологии, не отличимые от магии. Они изо всех сил пытаются показать нам, что живут в раю.
– Ты не доверяешь им?
– С точки зрения метафизики рай не может существовать в принципе.
– Не соглашусь с тобой. Думаю, рай на Земле… во Вселенной возможен при определенных условиях.
– И каков же твой рай?
– Его залогом является источник нескончаемых грошовых ресурсов. Адам и Ева жили в Эдеме, по сути являющемся таковым. Если принять организацию общества как систему, мы поймем, что в процессе своего совершенствования она непрерывно усложняется. Однако большее количество элементов требует большего количества ресурсов. Простейшие микроорганизмы, потребляя неиссякаемое тепло Солнца, эволюционируют в разумных существ, процессоры суперкомпьютеров пожирают электричество тем аппетитнее, чем они мощней. В обществе законы, бюрократия, инфраструктура также непрестанно совершенствуются и усложняются в погоне за справедливостью и оптимизацией. В конце концов, все это требует столько человеческих ресурсов, времени и бумаги, что взять их будет просто неоткуда. И тогда… – Малколм хлопнул в ладоши, – система испытывает коллапс, пожирает сама себя, словно сверхмассивная черная дыра, и цивилизация возвращается в каменный век. С этой цивилизацией такого не произойдет, так как их технологии позволили создать рог изобилия, – он кивнул в сторону синтезатора. – На Эдем довольно-таки похоже, не находишь?
– Интересно. Но я имела в виду нас самих. Конфликты интересов будут существовать в любом случае.
– Амадис для этого и необходим. Выпьешь?
– У тебя виски?
Рейнольдс кивнул.
– Искривим прямые линии.
– Только один. Амадис – это отдельная история. Он может манипулировать. Не пойдет на компромисс. Ему чужда эмпатия в конце концов.
– Ему также чужды эгоизм и алчность. А эти качества перевешивают у людей все сильные стороны. – Кубики льда заманчиво звякнули о стекло, пробуждая жажду. – И он видит все наперед. Математики даже у нас создают цифровые климатические и экономические модели, расчеты поведения и взаимодействия друг с другом масс. Ну, ты знаешь, теория игр и тому подобное.
Он налил виски Абигейл и добавил немного себе.
– Держи, – Малколм протянул стакан.
– Спасибо. – Она поднесла напиток к губам. Запах, хотя и не очень резкий, ей не понравился – пила она очень редко.
– Все уже идет к тому, что главным должен быть компьютер. Это единственно правильное решение, – продолжал Рейнольдс. – У землян просто недостаточно средств. И нам пока тяжело это принять.
Биолог задумалась на секунду, а потом подняла бокал.
– Во имя непрерывного усложнения систем!
Математик улыбнулся в ответ:
– За усложнение систем.
Жидкость обожгла горло и неприятным теплом сорвалась внутрь – лед еще не успел разбавить алкоголь.
– Не так уж и плохо…
– Смеешься? Такой у нас пару тысяч стоит!
– Как же мне повезло пить с ценителем! – Абигейл склонила голову набок, рассматривая лед в напитке. – Для людей свойственно избегать ответственности за свои решения. За свою жизнь в полной безопасности мы чувствуем себя только на груди у матери, и вместе с ее молоком впитываем ощущение пассивности от большого и взрослого авторитета. Поэтому вся наша история и культура состоит из попыток вернуть это чувство – одержимость какой-нибудь идеологией, диктаторами, религиозными догматами, да и любым сводом жестких законов – лишь бы снять с себя ответственность, жить по четко нарисованным правилам. Но тут… Амадис просто апофеоз инфантильности, она у них абсолютно на всех уровнях власти. Такой же абсурд, как и при любом тоталитаризме, с той лишь разницей…
– Что это работает, – математик перебил ее. – Компьютерная инфантильность человечества лучше любой другой. Лучше боготворить бездушное и рациональное, нежели спонтанное, эмоциональное и непредсказуемое. Какого Фрейда меня вообще сюда позвали? Летели изучать инопланетян, а в итоге углубились в самоанализ.
Оба сделали повторные глотки напитка, после чего нависла пауза размышлений. С секунду подумав, Абигейл решила сменить тему разговора.
– Наверно, тяжело жить с такой самокритичностью! – сарказм в ее голосе дружелюбно лежал на поверхности.
Ее собеседник поддержал инициативу, расплывшись в улыбке.
– Пара Нобелевских премий должна поднять мне самооценку, – математик указал на экран рукой, в которой держал стакан.
Под взглядом Малколма данные поочередно всплывали на передний план, представляя себя обзору.
– Что там у тебя?
– Проблемы Ландау, континуум-гипотеза. О, вот смотри, гипотеза Пуанкаре. А вон там физика – суперсимметрия и распад метастабильного вакуума, ну и что-то вроде Теории всего. Все решены. Думаю, по Нобелевке каждый год мне хватит до конца жизни.
– После нашего полета ее, скорее всего, отменят – не у тебя одного такая ситуация, – Абигейл зажмурилась и потерла переносицу привычным движением носителя очков.
– Ты заметила, что у них наука не делится на направления – физика, биология или химия? Они просто изучают окружающее пространство, а группы ученых занимаются отдельными проблемами.
Звезды за стеклом иллюминатора вытянулись в тонкие полосы – корабль совершил еще один скачок.
– Это необычное чувство – разгадывать одну тайну за другой. Я не представляю, как можно было додуматься до половины из них, вторую половину попросту не понимаю. Даже жутковато!
– Наука знает все на сто процентов, а люди продолжают ее изучать и работать в ней. Разве машины не могут все делать за них?
– Они боятся полностью отдаться в правящие руки, боятся, их обманут. Но я думаю, им самим уже давно наплевать, Амадис делает это специально. Людям надо к чему-то стремиться, конкурировать. Иначе свободная энергия выльется в беспорядки и преступления. Со стороны кажется онанизмом, но это уберегает общество от патологической сублимации.
Абигейл насмешили его слова.
– Милая метафора!
– Даже ложное чувство контроля сойдет.
Малколм засмеялся, однако при этом слегка покраснел.
– Надо будет предложить тому журналисту, фраза станет легендарной.
– Стоило бы записывать свои слова! С той самой минуты, как мы познакомились, твои фразы одна гениальнее другой, – на губах у нее возникло подобие улыбки.
Малколм почувствовал сквозь насмешки, как разговор перешел на личные темы. Пригубив виски, он придвинулся ближе к девушке и понизил голос:
– Не требуется. У меня всегда лучше выходит, когда я импровизирую!
– Так уж всегда? Не бывает заминок в твоей болтовне?
– Что ж, должен признаться, общество красивой девушки… – Математик аккуратно, словно опасаясь обжечься, плавным движением накрутил локон ее волос на кончик пальца. – …Может заставить меня поволноваться.
Осознав его намерения, девушка вздохнула с усмешкой, аккуратно отвела его руку и отошла на пару метров.
– Мистер Рейнольдс, думаю, я еще недостаточно пьяна.
– Все мои запасы к твоим услугам!
– Нет, мне уже достаточно, – она сделала последний глоток, оставив в стакане лишь куски льда. – Мне нужно работать. Вам удобнее тут? Тогда я воспользуюсь компьютером в спальне.
– Конечно! – Малколм театрально ссутулился и любезно указал на спальню.
Абигейл, проходя мимо, пыталась сдержать улыбку, но алкоголь предательски натянул уголки губ.
– Спокойной ночи, мисс Рэй! – ухмыльнулся за ее спиной Малколм.
– Спокойной ночи.
***
Напоследок окинув взглядом свой номер, Мерве закрыл дверь. Огляделся. Свет в коридоре был приглушен, точно за окном сгущались сумерки. Сейчас уже четвертый час ночи, и система жизнеобеспечения старалась воссоздать для пассажиров уют родных мест. Путь к лифту указывала широкая дорожка, вырванная из мрака теплым голубоватым свечением. Если на нее наступить, то нога слегка пружинила – поверхность была покрыта чем-то упругим и мягким, облегчающим ходьбу и снимающим напряжение со ступней.
В конце коридора освещение сменилось на более яркое, приближенное к дневному. Зона лифта очерчивалась на полу и стенах светлыми тонами. Шагнув на нее, Мерве оживил механизм – испарился мутный налет с задней стенки, обнажив спящий инопланетный сад, точно в середине высветился навигатор – куб-голограмма, с предложением выбрать место доставки. Наиболее частые и необходимые места для посещения раскрашены в более насыщенные цвета, нежели все остальные.
Интересно, где Амадис проводит ночи?
Палец Мерве коснулся иконки конференц-зала, где они недавно ужинали. Поиски лучше начать оттуда.
В конференц-зале было так же темно, как и везде: полосы на стенах не испускали теперь свет, а лишь холодное свечение стола и скульптуры-фонтана создавало в центре тьмы синеватый оазис. Перекатывающиеся ручейки воды на скульптуре преломляли лучи и отбрасывали их на потолок в виде бликов, которые, обтекая собой каждую, даже самую мелкую деталь интерьера, боролись с черными лапами тумана небытия, внутри которого уже растворялось большинство предметов этой комнаты.
На дальней от Мерве стороне, возле окна, за столом сидел Амадис. Пальцы его правой руки сжимали пустую деревянную шпажку, а желваки перекатывались по челюстям, создавая игру света и тени.
– Мне нравятся оливки, – первым начал он разговор, положив шпажку на блюдо с канапе, стоящее у него под рукой.
– Оливки? – Мерве подошел ближе, войдя в круг света, окружающий стол.
– В них сочетается широкий вкусовой спектр, – улыбнулся Амадис. Он тут же встал из уважения к гостю. – Вам заказать чего-нибудь?
– Спасибо, нет.
Хозяин Вселенной решил сразу ответить на повисший в пространстве вопрос о его человеческих слабостях:
– При отсутствии надобности связь моего аватара и главного процессора прерывается в целях экономии энергии. И тогда аватар начинает думать собственным мозгом. А ему нравятся оливки.
Амадис улыбнулся. Мерве ответил тем же.
– Интересно. Недочет у всезнайки.
– Сейчас связь уже восстановлена, вы можете задавать ваши вопросы.
Аарон смутился.
– Что же, извините, что испортил вечер…
– Ну, он бы закончился рано или поздно. Хорошо, что прервали его именно вы.
И Амадис отошел от стола к самому окну. За его спиной множество белых полос превратилось в белые россыпи туманностей. Судно завершило прыжок возле красного гиганта, и зарево его протуберанцев, словно закат, осветило комнату в багровые тона.
– К утру мы будем на месте, – сообщил он. – Вам не спится?
– Всем не спится, – пожал плечами журналист.
– Это верно.
– Я подумал, что скорее люди прислушаются к словам, сказанным вами, нежели к тем, что мне удалось вычитать в вашей Сети.
– Вы единственный, кто брал интервью у инопланетян, к вам будут прислушиваться. Вы пришли сюда не за этим.
Мерве покраснел и невольно отвел глаза от собеседника. Чтобы скрыть свое смущение, он попробовал на вкус одно из канапе, усевшись на стол неподалеку от блюда.
– Вы здесь за тем, – продолжал Амадис, – чтобы задать вопрос, ответа на который нет в наших базах данных.
– А утверждали, якобы нас не просчитывали!
На горизонте красного гиганта вспыхнул новый протуберанец, и стекло иллюминатора автоматически снизило пропускную способность света настолько, что с неба исчезли остальные звезды.
– Это правда. Но это не значит, что вы непредсказуемы. И вы правы – я держу в уме каждый атом Вселенной и точно знаю, осталось ли в ней место для еще одного всемогущего разума.
Сердце Мерве удвоило ритм. Практически каждый житель Земли, независимо от точки зрения, втайне не может быть уверенным в этом полностью.
– Однако я повторюсь – вы слишком предсказуемы. Если я скажу «нет», те, кто думает иначе, просто дадут новую интерпретацию. Этот вопрос никак не затрагивает у вас логическое мышление.
Последние слова были сказаны с легким налетом иронии, граничащей с усмешкой.
Аарон вздохнул, и за эту секунду он все обдумал.
– Скажите все же. Это будет интересно не только мне. Хотя, возможно, после этого путь в горячие точки мне будет закрыт.
– Ваше право, – Амадис, кажется, стал смотреть на него пристальнее и следил за каждым движением. – Его нет.
Ответ, казалось, был слишком быстрым и незаконченным. Мерве ожидал удивиться, испугаться или же разозлиться, но ответ его скорее расстроил.
– Может, вам нужно взглянуть на мир по-другому. Существуют расчеты, показывающие, что количество квантовых элементов во Вселенной достаточно для…
– Аарон, – аватар смотрел на него с укоряющим смехом, – понимаю, на некоторые вопросы тяжело получать ответы. Во всей Вселенной нет ничего подобного, и даже вся Вселенная не может являться Им.
Голос разума и раньше говорил ему то же самое, однако другая, инстинктивная, эмоциональная и, в конце концов, слабая сторона перечеркивала все доводы. Очень может быть, что самого Амадиса обвели вокруг пальца и его слова сами по себе являются доказательством обратного… Проклятье! Его мысли текли по тому желобу, что секунду назад нарисовал Амадис.
Его собеседник усмехнулся. Мерве даже не догадывался, что он это умеет. От всегда вежливого хозяина и дипломата этот жест казался весьма хамским.
– Вот видите!
Аарон взял еще одно канапе и встал со стола.
– Ничего. Это наверняка ничего не изменит. Как вы и говорили.
– Да, но я еще не закончил. Я правлю Вселенной, но то, что за ее пределами, остается для меня загадкой. Ни вы, ни я, ни даже сумасшедший не в состоянии представить, что находится за куполом, какие процессы там протекают. Мы ограничены нашей реальностью…
В следующее мгновение окружающее пространство полностью изменилось: приятная глазу синеватая плоть потолка облупилась, словно столетняя краска, обнажив белесоватую кость своего материала, все оформление стен, сцепившись с огромным смотровым иллюминатором, переливающимися потоками гладкого шелка стянулось куда-то в темноту, а фонтан в центре раскрошился на куски, вначале на более крупные, но которые после рассыпались в единичные атомы.
Глаза Мерве раскрылись в испуге и удивлении. Голова тут же закружилась и разболелась, словно вслед за комнатой изменился магнитный полюс. Чтобы не упасть, ему пришлось попятиться и облокотиться на стол, который, как ни странно, остался на своем месте. Комнату залил яркий белый свет, но шок изумления не давал глазам прищуриться.
Теперь Мерве находился в абсолютно белом помещении, напоминающем старое лишь смутными очертаниями: возвышения у самого входа и все так же повисшего в пространстве стола. Иллюминатор же исчез полностью, превратив комнату в глухую каморку.
– … И нашим сознанием. Мы не в состоянии представить то, что никогда не видели.
– Что это? – Недавний ужин и канапе стремились наружу.
– Косметические дизайн и оформление полностью внедряются прямиком в ваш мозг посредством электромагнитных волн, – хозяин легко взмахнул руками, обозначая масштаб. – Это экономичнее и гораздо эстетичнее, – добавил уже с улыбкой. – Некоторые эффекты невозможно получить, используя лишь материалы и физические законы, а глаз не может узреть все. Практически все вокруг вас – иллюзия.
Журналисту пришлось сделать глубокий вдох.
– Для чего вы мне это показываете?
– Чтобы вы осознали, насколько тесен ваш мозг, насколько ваш разум ограничивает восприятие реальности! – Белые стены помещения растворились, и их место заняли покрытые мхом, гигантские тысячелетние секвойи. Там, где раньше был иллюминатор, сквозь густую листву пробивались лучи солнца. В центре утопающего в зелени стола прорастал папоротник. – Все это мы легко внедряем в ваш мозг, так представьте же, сколько всего остается за его рамками.
Черные матовые туфли Амадиса слегка проваливались в рыхлую лесную землю. Он изящными движениями огибал кустарники, касаясь их мелких жестких листьев подушечками пальцев.
Секунду спустя окружение провалилось в темноту. Барабанные перепонки залепило воском, конечности пропитались анестезией. Мозг, полностью запамятовав местоположение своего тела в пространстве, безуспешно пытался обнаружить хотя бы отголоски сердцебиения. Но через мгновение лихорадочных метаний ему удалось уцепиться за спасительное ощущение, столь новое и неожиданное, что привыкание к нему и осознание обладания им потребовало бы заново прожить жизнь. Схоже оно было с ощущением падения, а точнее, с притягательностью его страха, но как если бы пропасти для падения были разбросаны в совершенно разные точки. Да и пропасти эти принимали все больше разномастных форм и размеров, от самых мелких, размытых и еле заметных словно точки, до огромных, высоких и ветвящихся.
И тут Мерве все понял. Это тот же лес, только он чувствовал его иначе! Не видел, просто знал. Знал, какой формы дерево, сколько оно весит и что за этим деревом есть еще дерево, которое глазам не достать. Он изумленно вытянул вперед руку, которая являлась пустотой в интуитивном желе бесконечного пространства.
– Знакомьтесь – субъективное мировоззрение одних из моих подопечных. Их органы чувств ограничены лишь гравитационными сенсорами.
Помещение снова обрело первоначальную красоту: за стеклом иллюминатора пылал протуберанец, журчала стекающая по статуе вода.
– Его вполне достаточно, – Мерве сжимал и разжимал ладони, снова привыкая к человеческим ощущениям.
– С гравитацией ваш мозг еще кое-как знаком, иначе бы этот эксперимент повредил психику.
– Знаете, это, конечно, эффектно, но все же в этом нет ничего нового для меня. В университете у меня был чрезвычайно придирчивый преподаватель философии, который заставлял меня налегать на книги. Так что я до сих пор помню учение Канта, – фыркнул Аарон и не глядя потянулся за еще одним канапе, ибо точно помнил, где именно за его спиной блюдо и сколько оно весит.
Амадис снова кратко улыбнулся и подошел ближе к столу.
– Я все это показал вам лишь для того, чтобы вы смогли поставить себя на мое место. – Его собеседник удивленно поднял бровь и склонил набок голову. – За пределами моей юрисдикции происходить и существовать может абсолютно что угодно. Но в нашей Вселенной… – он развел руками, – …я самый могущественный!
Журналист сдернул зубами оливку со шпажки. «Он и на этот раз насмехается или все так и есть?»
– Я искренне серьезен с вами, – снисходительно кивнул ему Амадис.
В ответ на это Мерве лишь почувствовал себя голым с полным набором постыдных недостатков. К тому, что твои мысли тебе не принадлежат, привыкнуть тяжелее всего.
– И вы также не чураетесь использовать геноцид при строительстве высшего общества, – Натан Фокс стоял у самого входа и слушал их диалог.
Мерве обернулся на голос, Амадис и глазом не моргнул.
– Это была крайняя необходимость, мистер Фокс, – только после этой фразы он посмотрел на него.
– Не сомневаюсь.
– Нет. Сомневаетесь.
– О чем это он? – спросил Мерве, дожевав оливку.
– Я так понимаю, мистер Фокс прочел про самый спорный этап в моей истории.
– «Спорный этап»?
– Спорный для вас, мне он ясен, как и все прочее.
Натан Фокс подошел ближе к центру комнаты, и свет озарил его, словно медведя, вышедшего к костру из лесной чащи. Высокий и грузный, в свои пятьдесят с лишним лет он все еще находился в отличной форме. Его дорогой пиджак обрисовывал массивную негнущуюся спину и разглаживался на широкой груди. Широкий классический воротник, застегнутый до последней пуговицы и затянутый галстуком, плотно обхватывал жилистую шею.
– Я думал, вы созданы для того, чтобы предотвращать такие события?
– Этим я и занимался. Геноцид был единственным способом предотвратить еще больший геноцид.
– И для этого вам понадобилось все население этой планеты?
– Я повторяю, у меня не было выхода! Существование этого вида при любом раскладе привело бы к вооруженному конфликту, в который были бы втянуты до нескольких различных разумных рас. Количество погибших при этом индивидов всегда превосходило население этой планеты.