Закон и честь. Часть вторая. Иллюзия закона

– Приятно оставаться, сэр. Надеюсь, ещё не скоро я окажусь здесь. Кстати, чай со сливками был просто ужасен, а ваша новая секретарша страшнее моей двоюродной тётки. А ведь она испортила всю жизнь дяде Уоренну. Он называл её ведьмой.

Доггерти выпучил глаза за стёклами очков, а Крейг увлёк едва сдерживающего хохот Джентри к дверям.

– Пойдёмте, мой друг. Я всё сказал. Кстати, Джентри, вы не хотите понести мой чемодан? Не смею настаивать, но я что-то неважно себя чувствую.

– Почту за честь, сэр, – Джентри, тактично не проявляя удивления оказанным доверием, взялся за ручку. И охнул от неожиданности. Чемодан был тяжеленым! – Дьявол, там что – кирпичи?

– Смотрите не надорвитесь.

– А вы сильнее, чем кажетесь, сэр.

– В самом деле?

– Да, хотя на вид обычный тщедушный заморыш.

– Умственная деятельность, она, знаете ли, заменят спортивные упражнения.

– Правда? Никогда бы не подумал…

– А вам бы порой не помешало!..

Они вышли на пронизывающий холод угрюмого ноябрьского дня, убегающего навстречу вечеру. Поёжившись, Гордон Крейг поднял воротник пальто и сказал:

– Собачья погода. Вполне соответствует тому, как меня встретили… Кстати, Джентри, вы любите музыку?

Старший инспектор недоумевающе посмотрел на учёного:

– Музыку?

– Ну да, музыку! Флайшер, Вендесон, Клоуз, Стаховски – вам что-нибудь говорят имена этих выдающихся композиторов?

– Вы не поверите, но у меня нет свободного времени ходить в филармонию, – усмехнулся Джейсон.

Крейг поднял глаза к серому небу, ловя лицом колющиеся мельчайшие капельки моросящего дождя. Джейсон с любопытством наблюдал за ним. Ему было неподдельно интересно, как же поведёт себя Крейг после столь явной неудачи. Он был готов ожидать от него, что угодно, но только не назревающую беседу об искусстве!

– Для того чтобы слушать музыку, вовсе не обязательно протирать штаны в Куинс-Палас, – с иронией сказал Крейг. – Неужели вы не слышали о таком замечательном изобретении, как граммофон и грампластинки? Сразу говорю, я не причастен к сотворению этой замечательной вещицы!

– Граммофон? Почему же, слышал, конечно, – покосился на учёного Джентри. – Занятная штука. Но как-то руки не доходят, чтобы приобрести себе. Говорите, стоящая вещь?

– Это надо услышать самому, сэр. Обязательно купите его. А я даже дам вам послушать некоторые пластинки из моей коллекции. Как вы относитесь к Матиасу Гардену? Мой любимый композитор. Его седьмая симфония для фортепиано с оркестром просто блеск! Вам обязательно надо восполнить свои пробелы в познании музыки, мистер Джентри. Обязательно…

_________________________________

Абрахам Аткинс придирчиво всматривался в исписанный мелким витиеватым почерком потемневший лист бумаги, водя лупой над наиболее смазанными и трудно разбираемыми участками. Несколько уже досконально изученных вдоль и попрёк листков лежали рядом, сложенные в аккуратную стопочку. Аткинс удовлетворённо крякнул, убрал лупу в ящик стола и присоединил лист к стопке. Пожалуй, хватит на сегодня. Зрение у него уже не то, что раньше. Даже очки не помогают. Вот и приходится пользоваться увеличительным стеклом. Правда, он сомневался, что смог бы обойтись без лупы, даже будь у него стопроцентное зрение. Почерк у Виго Шанийского был само наказание для любознательных потомков: мелкий, убористый, словно знаменитый врач прошлого экономил каждый квадратный миллиметр бумаги, испещрённый непременными завитушками и хвостиками. Одно из светил психиатрии, живший более сотни лет назад, определённо не думал о будущих исследователях его наследия, запечатлённого на бумаге.

Доктор Аткинс искренне восхищался Виго. Вот уж где действительно был человечище! Бесстрашный, твёрдый и жёсткий, готовый на всё ради результата. Не боящийся зайти за грань, туда, куда ещё не ступала нога ни одного, даже самого бесстрашного исследователя. Виго ничего не боялся и никого. Он свято верил в то, что практиковал и никогда не оглядывался на последствия. Делом всей его яркой насыщенной жизни было изучение человеческого мозга, его возможностей, сильных и слабых сторон. И Виго немало преуспел на этом поприще, заложив целый пласт психиатрической медицины. Его труды неоднократно переиздавались, фразы расхватывались на цитаты, его в обязательном порядке изучали в медицинских университетах. На выстроенной гениальным врачом базе выросло не одно поколение известных и уважаемых психиатров современности. Аткинс боготворил этого человека. Виго Шанийский, этот безумный гений, знающий о человеческом мозге больше, чем кто бы то ни было, был его кумиром.

Само собой, в коллекции Аткинса имелось полное собрание сочинений Виго. Все написанные им книги, касающиеся изучения и развития психиатрии и сопутствующих ей наук. Помимо основной профессии, Виго блестяще разбирался в алхимии и биологии. В те времена он творил подлинные чудеса. Сейчас, как бы это не выглядело странно, спустя сотню лет после смерти Виго, психиатрия знает немногим больше. Наука топталась на месте. Аткинс как никто другой прекрасно знал об этом. Так же, как и знал, что в пагубном торможении повинно само время. Новое время диктовало новые условия. И то, на что раньше власть предержащие закрывали глаза, теперь рассматривалось, взвешивалось и запрещалось. Расплодившиеся организации по защите прав человека всё время норовили вставлять палки в колёса продвижению науки. Никчёмные глупцы! Неужели они не понимают, что их действия ведут к регрессу, к застою? Топтание на месте продолжится и впредь, если ничего кардинально не изменится. И что самое интересное, парламент во главе с министром всячески поощряют их. Жалкие лицемеры. Удивительно, политики, готовые выжать из своего народа последний шиллинг, и наплодившие ужасное количество нищих, безработных, уличных попрошаек и шлюх, запретили проводить опыты над пациентами! Неслыханно! Глядишь, так скоро дойдёт и до полного запрета лоботомии! Аткинс негодующе дёрнул себя за бородку и устало потёр пальцами переносицу.

Время… Время… Растущий процент образованных людей, превосходство науки над суевериями, продвижение технологий и отказ от пережитков прошлого. Новое оружие, новые машины, крепнущая мощь армии, покорение недосягаемых прежде глубин и высот. И как следствие, развитие медицины. Изобретение вакцин и хирургических инструментов, новейших анестезирующих средств и способов излечения. Но почему, почему всё это, всё, чем может и должен хвалиться прогрессирующий мир, не касается психиатрии?!! Почему самая тонкая и сложная из медицинских наук находится в практически зачаточном состоянии? И никто, никто из нынешних властителей, придумавших якобы равенство и свободу выбора, свергнувших монаршие династии, почему никто из них не вникнет в суть этой проблемы? Почему никто не хочет лечить сумасшедших? Вместо панацеи их предпочитают запирать в застенках. И если раньше психиатрам был дан карт-бланш на исследования нервных недугов, не стесняясь в средствах, то нынче всё обстоит с точностью, да наоборот. Была придумана конституция, и страшно подумать – права человека!!! Как будто кто-то стремился эти права соблюдать! А закон был твёрд и непреклонен в деле гражданских прав. И он гласил, что всякие опыты над живыми или мёртвыми людьми запрещены, и, помимо того, что с подачи церкви являются страшным богохульством, признаны преступлением, караемым по всей строгости. Маразм. Полнейший маразм. Они же просто убивают свой народ. Не давая врачевать. Или же правительству угодно большее количество безумцев в своём подчинении? Что ж, их можно понять, тупой толпой всегда проще управлять.

Доктор Аткинс истово верил в своё дело, равняясь на этом нелёгком поприще на Виго Шанийского. Он добился невероятных результатов, возглавив главную психиатрическую лечебницу страны, не имея при этом никаких связей, и единолично властвовал в её стенах уже второй десяток лет, правя железной рукой и укрепляя её положение. Клиника процветала. Здесь, в её старинных стенах, при помощи современной психиатрии лечились почти все известные душевные расстройства. Аткинс стал очень влиятельным и уважаемым человеком, как в закулисных кулуарах, так и в кругах известных и сильных людей государства, многие из которых имели очень солидный вес в парламенте. Среди клиентов, равно как и среди друзей Аткинса было немало достаточно известных личностей. И он никогда не чурался отказывать в помощи. Кто бы к нему не обращался. А помощь, ведь она может быть какая угодно…

Но, даже купаясь в лучах славы и деньгах, занимая стабильное почётное положение в обществе, не отказывая себе ни в чём, Аткинсу всё же не хватало одного. Он мог спокойно заниматься в здании клиники бесконечными исследованиями, изобретая всё новые и новые препараты и лекарства, практикуя самые смелые из дозволенных методы лечения, но одного он был лишён. Свободы. Ему не хватало свободы. В некоторых моментах он был связан по рукам и ногам. Верёвки были крепки. Но и самая крепкая верёвка может дать слабину. Главное, приложить в нужном месте определённую силу. И эта сила у Аткинса была. Она росла и множилась. Он любовно взращивал её. А законы… Законы всегда создавались, чтобы их нарушать. Неужели какие-то накаляканные на бумажке правила смогут остановить настоящего творца? Конечно, нет. И в этом ему помог никто иной как Виго Шанийский.

Виго оставил для любознательных потомков огромное наследие. Но даже самые преданные поклонники творческих изысканий великого врача знали далеко не всё. Жизнь Виго была более насыщена и плодотворна, чем предполагали исследователи. И только единицам было известно о тайных сторонах деяний их кумира. Для мира науки Виго Шанийский был величайшим новатором, чей бесспорный гений зачастую граничил с безумием. Скользя по острию бритвы, Виго, тем не менее, никогда не падал и умудрялся до конца карьеры с ловкостью циркового акробата балансировать на самом краю. Для всех он так и остался великим врачом, чьи опыты в области психиатрии порой вызвали неприятие общества и ожесточённые споры коллег.

Многоопытному Абрахаму Аткинсу не раз доводилось испытывать нечто подобное и на своей шкуре, когда самые смелые идеи подвергаются скепсису и осмеянию. Когда узколобые умники из медицинских коллегий брызжа слюной и раздуваясь от собственного авторитета, категорично заявляют тебе, что «это невозможно». Подобные проблемы бытовали всегда. Не был обделён ими и Виго Шанийский. Он оставался великим еще в немалой степени потому, что знал, когда и где следует остановиться. Ведь стоит переступить через ту самую пресловутою черту и мигом лишишься всего, чего достиг, а те, кто днём ранее носил тебя на руках, с превеликой радостью сбросят вниз и втопчут в грязь, захлёбываясь от возникшей на пустом месте ненавистью. Потому что люди боятся. Они всегда боятся того, чего не могут понять. Даже не смотря на то, что тайные знания могут изменит их жизни к лучшему.

А пуще всего люди боятся тех, кто способен на это. Кому доступно то, что сокрыто от человеческих глаз и считается преступным. Запретные знания, за изучение которых тебя живо предадут суду, невзирая на все твои прежние заслуги. Попадись ты на чём-то горяченьком и тебя уже ничто не спасёт.

Виго Шанийский был гением. Он не скрывал своих ортодоксальных взглядов на науку, всячески способствовал развитию самых смелых и прогрессивных методов лечения, он в открытую устраивал семинары, на которых, не стесняясь, рассказывал о своих исследованиях, он проводил множественные консультации с собратьями по профессии, он выбивал у министерства здравоохранения любые деньги, ставил самые невероятные опыты над человеческим мозгом (тогда с этим было попроще), но всего, всего так и не раскрывал. Виго умел хранить тайны. Поэтому практически никто и не знал, что в его жизни была и обратная сторона. С одной, общедоступной для глаз всего цивилизованного общества, Виго был величайшим психиатром, человеком вздорным, грубоватым, жёстким и периодически заставляющим сомневаться в собственной умственной полноценности, поскольку гений зачастую граничит с безумием. Но, невзирая на это, врачебная практика Виго продолжала оставаться в рамках дозволенного. Он не нарушил ни одного закона и не перешёл ни одну дорожку. Но с обратной, невидимой стороны Виго был исследователем древних и тайных наук, за которые даже его не погладили бы по головке.

В средние дремучие века Виго без промедлений сожгли бы на костре и за меньшее, чем он занимался в бытность врачом-психиатром. Ну а за деяния на скрытом поприще ему бы немедля предъявили обвинение в родстве с самим дьяволом со всеми вытекающими последствиями.

Виго всерьёз увлекался запрещёнными оккультными науками. Он изучал мистицизм и чёрную магию. Виго ставил беспрецедентные опыты над живыми и мёртвыми людьми, узнай о которых общественность и церковь, как его тут же распяли бы на дверях Мерсифэйт, директором которой он являлся на тот момент своей жизни. Во благо науки Виго шёл до самого конца, не чураясь ни бога, ни чёрта, и не боясь запачкаться в самом мерзком и постыдном. Его тайные эксперименты в области алхимии, биологии и психиатрии выходили далеко за рамки понятий и приличий, принятых в цивилизованном обществе, с правилами которого он был вынужден мириться.

Виго жил и работал, постоянно балансируя на грани разоблачения. За которым последовало бы лишение его лицензии врача, лишение всех заслуженных наград и дальнейшее прозябание в застенках тюрьмы в ожидании вынесенного подстрекаемым взбесившейся церковью судом приговора. И приговор был бы крайне неутешительным…

Аткинсу повезло дважды. Во-первых, он стал одним из немногих, кому было известно о тайной деятельности Виго. Во-вторых, Аткинс смог разыскать личные дневники великого психиатра. Остальные подвиги доктор Аткинс мог без всяких скидок записывать исключительно в личный актив. Он смог изучить и разобраться в записях Виго, он сохранил его знания и приумножил их. Аткинс, опираясь на данную Виго базу, отважился зайти ещё дальше. И это ещё не всё. Аткинс был намного умнее своего кумира. Виго никогда и не с кем не шёл на компромиссы, он всю жизнь скрывал свои тайные исследования, каждый день опасаясь разоблачений. Аткинс не был дураком и отлично понимал, что за подобные вещи грозят очень суровые последствия. Но он был хитрее и прозорливей Виго. Аткинс дружил с очень полезными и нужными людьми. Он многое видел и многое знал, а ещё больше запоминал. Умел наблюдать за людьми. И Аткинс протянул не одну верёвочку, готовый в любой момент дёрнуть за выбранного им человека. Аткинс дружил с властями. Он сотрудничал с обласканными свыше светилами медицинских наук, водил дружбу с богатыми промышленниками и наследными аристократами, консультировал политиков и артистов театров. Аткинс имел тесные деловые связи с армией. Аткинс научился выживать в этом мире.

Нынешний директор Мерсифэйт не для того потратил половину жизни, изучая запретные науки и накапливая знания, чтобы по собственной глупости или неосторожности враз лишиться всего. Нет, не для того он угробил столько лет, тратя огромные суммы, разыскивая по всему миру по крупицам обрывки полумифических дневников Виго, собирая заветные листочки один за одним, дорожа ими больше чем золотом. Он не ошибётся.

Последний шаг к закреплению своего положения доктор Аткинс сделал несколько лет назад, когда вступил в тайный орден Форгентум, и быстро добился в нём почётного положения. Форгентум на староандерийском означало Наследие. Члены ордены были сплошь аристократы, обиженные на всё и вся. Кичащиеся бурлящей в их венах якобы голубой кровью дворяне изо всех сил играли в важных и властных дядей, от которых будто бы зависело чуть ли не всё мироустройство. Они думали, что Орден сможет реально повлиять на политическую систему страны. Входящие в орден аристократы свято верили, что скоро придёт их час, и они добьются свержения правящей верхушки, роспуска парламента и восстановления всех прав королевской династии. Аткинс на полном серьёзе считал их круглыми идиотами и с радостью провёл бы с некоторыми из членов ордена не одну задушевную беседу в своём кабинете исключительно в лечебно-профилактических целях.

Не сказать, что в ордене состояли исключительно нищие как церковные мыши разорившиеся дворяне, да вспоминающие былые деньки дряхлые развалины. Среди членов Форгентума было немало состоятельных и важных людей. Многие аристократы тщательно скрывали свои корни, чтобы не выделяться на фоне современного демократического общества, гордящегося своим условно-вымышленным равноправием. Для всех остальных эти люди ничем не отличались от других. Они занимали ответственные посты в чиновничьих аппаратах, работали клерками, занимались бизнесом, служили в армии. Орден был достаточно богат и обширен. В его ряды принимали всех, в ком текла хоть капелька дворянской крови. Кажется, это было единственным требованием к вступающим в него добровольцам. Рождённый в бедной семье из пригорода Аткинс никаким боком не относился к аристократии. Но ради достижения поставленной цели он мог стать кем угодно. Деньги и связи способны ещё и не на такие чудеса.

Члены ордена грезили о возвращении былых дней. Они мечтали о восстановлении всех прежних прав. Они хотели воцарения монархии. Аткинс сильно сомневался, что королева со своими отпрысками хочет того же. Их спросить об этом как-то никто и не удосужился. На взгляд Аткинса, современная правящая династия, лишь формально так называемая, устроилась лучше всего. Их отстранили от власти, да. Ни королева, никто бы там ещё из дворянского рода не имеют по новым, принятым после революции положениям, никакого законного права решать что-либо в вопросах политики. Королевской семье оставили все регалии, звания, земли и свободу выбора. Их превратили в необременяющий рудимент канувшей в небытие эпохи, в своеобразный культурный пласт, дабы продемонстрировать всему остальному миру, как новая власть чтит и уважает традиции прошлого. И получилось очень даже недурственно. Ты вроде и король, и при деньгах и пользуешься уважением и любовью народа, и всеми сопутствующими привилегиями. Но вместе с тем ни за что не отвечаешь и ни во что не вмешиваешься. Не имеешь права подписать даже самую занюханную измятую бумажку. Да и ради бога! Зачем обременять себя лишней головной болью и проблемами, когда можно продолжать жить и дальше, как тебе заблагорассудится, не отказывая себе не в чём. Соблюдая только одно табу – не лезть во власть, оставив всё политические вопросы решать парламенту во главе с министром. Не жизнь, а сказка! Аткинс искренне считал, что все потуги членов ложи изначально носили балаганный характер. На что можно рассчитывать, когда сама королевская семья не захотела вступать в орден? Аткинс доподлинно знал, что много лет назад тогда ещё здравствующему Георгу Второму, мужу ныне «царствующей» королевы поступило предложение от осмелевшего Форгентума о взаимном сотрудничестве. Георг ответил отказом, с истинно королевским величием ничем его не объясняя.

Лидеры ордена были ошеломлены. Они то рассчитывали, что король поддержит их, они и в самом деле думали со временем разжечь пламя, в котором подобно фениксу возродится былая королевская власть. Несчастные глупцы. Они так и не понимают, что в мире есть вещи поважнее власти. Отнимите у людей их деньги и свободу, и вот тогда они подумают о переменах. А власть… Одной властью сыт не будешь.

Форгентум лелеял мечту на фактически пустом месте воссоздать монархию. По их мнению, государство в насмешку называлось королевством, будучи лишённым короля. Они хотели свергнуть власть парламента и посадить на трон одного из своих ставленников, заложить начало новой правящей династии. Начать всё с нуля. Они хотели вернуть прошлое, вернуть свои утраченные права и привилегии, они хотели править.

Аткинс их прекрасно понимал. И всячески желал им успеха, преследуя собственные цели. Хотят свержения парламента, возвращения жёсткой монаршей власти? Бог им в помощь. Аткинс был готов поддерживать этих людей пока их планы не шли в разрез с его собственными. Они думали, что приобрели ценного союзника в его лице. Он же просто использовал орден по своему усмотрению. Форгентум был тайной организацией, но не сказать, чтобы о нём никто не знал. Формально вреда они никакого не несли. Министр не видел угрозы с их стороны. Ну захотелось обиженным на весь белый свет дворянам поиграть в заговорщиков, ну да и пусть. Намного больше кабинет министров беспокоила АНА, куда как более серьёзная и проблематичная организация. Реальной силы, способной опрокинуть существующий порядок, за орденом не было, не смотря на его более чем пятидесятилетнюю историю. Члены Форгентума сменялись одни за одними, на место умерших лидеров становились другие, но ничего не менялось. Из года в год на собраниях ордена разбирались и обсуждались одни и те же планы, высказывались одни и те же гневные речи, звучали набившие оскомину обвинительные реплики. Менялись лишь люди.

Аткинс дал Форгентуму то, в чём они так нуждались. Он дал им надежду. Ловко лавируя в мутных водах подковёрных интриг, Аткинс добился высокого положения в ордене, поднявшись до статуса одного из лидеров. Он обещал, клялся, с самым честным лицом и горящими подлинным гневом глазами рассказывая о своём видении нового мира, который они обязательно построят. Ему было нужно только одно. То, чего он не мог получить из своих обычных источников. Члены Форгентума снабжали его по мере сил и возможностей необходимым материалом и деньгами. Он же кормил их надеждой, щедро сдобренной горячими словами, разжигающими огонь в жилах. А это ох какое вкусное блюдо!

Владея знаниями Виго Шанийского, поддерживая связи и с отверженными, и с правящими, Абрахам Аткинс строил собственные планы, взращивая и накапливая ту силу, что могла основательно изменить все современные научные достижения. Он собирался выдвинуть психиатрию и алхимию на лидирующие позиции современного мира. Несомненно, инженерия, механика, физика дают очень много. Последние открытия в области этих наук действительно перевернули весь мир. Но Аткинс считал, что он сможет перевернуть его ещё раз. Причём в одиночку. Вылепить его таким, каким он видит. Построить новый порядок согласно своим вкусам. Идея абсолютной власти отнюдь не претила ему. Собственно, ему было наплевать, кто станет у руля. Он всего то и хотел, что находиться рядом и указывать рулевому направление курса. А для этого у Абрахама Аткинса имелось всё необходимое. И потраченные годы не пройдут зря. И он в конце концов получит то, чего так жаждал. Свободу. Разумеется, во благо всего остального мира.

Аткинс был гением и умнейшим человеком, способным на большие свершения. И он был безумцем. Но разве безумец признается в том, что он ненормален?! Абрахам Аткинс, врач-психиатр, директор лечебницы для душевнобольных Мерсифэйт, пятидесяти двух лет отроду, видный и импозантный мужчина в самом рассвете сил, считал себя абсолютно нормальным. Даже более того, он считал себя самым нормальным человеком на свете. Аткинс самозабвенно верил в то, что только ему одному видна вся подноготная этого бренного мира. И лишь он один сможет сделать его лучше.

АНА хочет скинуть парламент, чтобы отдать, по их словам, всю власть народу, дабы он сам избирал своего лидера. Правящую коалицию более чем устраивает нынешнее положение, когда премьер-министр, будучи наделённый практически неограниченными полномочиями, управляет страной. Представители королевской династии, лишь на бумаге являющиеся правителями, довольствуются тем, что имеют. Форгентум хочет возвращения абсолютной монархии. Церковь призывает всех к смирению, но при этом чутко держит нос по ветру. В этом государстве каждый, каждый хотел немного больше, чем другие, и каждый был уверен в своей правоте. И при этом же каждый из обещающих новую жизнь гарантировал, что завтра обязательно будет лучше, чем было вчера. Каждый в полной мере выдавал щедрые посулы и нерушимые клятвы. Всяк из желающих урвать кусок власти якобы переживал исключительно о благе народа.

Абрахам недоумевал, насколько большими глупцами нужно быть, чтобы верить во всю эту провокационную пропагандистскую ересь? Да их всех надо лечить! Да, только масштабная принудительная терапия сможет помочь всем несчастным и заблудшим душам, что готовы повестить на ложь и мыльные иллюзии. Народ нуждается в пастыре, в том, кто сможет думать за него и решать, что будет для него лучшим. Аткинс был готов взвалить на себя столь нелёгкое бремя. Он способен вынести на своих плечах все людские страдания и чаяния. Он может дать людям облегчение и спасение. Он же врач, он тоже давал клятвы. Он обязан, просто обязан помочь всем страждущим, под которыми подразумевал всех жителей страны.

Именно поэтому Аткинс сотрудничал с Форгентумом. Выполнял спецзаказы армии и флота, с пониманием относился к Освободительной армии. Сочувствовал бастующим и хаял правительство. Пользовался особым расположением у членов парламента. Он наблюдал и выжидал. Ждал своего часа. Ему было выгодно столкновения противоборствующих сторон, ему был нужен хаос. И он был тем, кто был готов посеять его зёрна на этой бренной земле. Он поддерживал всех, сам оставаясь в тени и протягивая дружескую руку каждому, кто его просил. Он был серым кардиналом, нашептывающим на ухо, хитрым пауком, плетущим витиеватые узоры заговора. Он пользовался всеми доступными средствами и способами. Везде и для всех он был своим. И каждый был уверен, что доктор поддержит исключительно его.

Легко можно было и ошибиться. Аткинс понимал, что плавает в бассейне, наполненном акулами. Опасности окружали его сплошь и рядом. Далеко не все те, заявляющие, что готовы на всё, так считали на самом деле. И, находя понимание у одних, он рисковал угодить в немилость у других, к примеру, не вовремя откройся у них глаза. Своими тайными экспериментами он вызывал благоговейный трепет у членов Ордена, давал дельные советы АНА. Он выполнял сложнейшие эксперименты по заказу армии, а те мирились с этим, утешая себя тем, что действуют во благо страны. Но стоит ему дать всего одну осечку, как глаза уже откроются сразу у всех. И тогда ему несдобровать. Пока он не готов, никто не защитит его от ярости сотен тысяч.

Абрахам давно понял, что в этом мире доверять можно только себе и что никто не поможет тебе так, как ты сам. Был, правда, один выход – заставить людей делать то, что хочется тебе. И он знал, как это сделать. Существовало множество способов, недоступных для большинства обывателей. Именно за некоторые из этих способов его ждала верная дорога на каторгу. Тайные знания Виго Шанийского угрожали самой сути человеческой природы. Они нарушали существующие законы. И разрушали их. Нужен был лишь тот, кто может удержать все эти нестабильные реакции в крепкой и твёрдой руке. Аткинс считал себя именно таким человеком.

Он часто думал, как смог бы измениться мир, будь великий Виго смелее. Сто лет немалый срок. За это время стало бы совершенно очевидно, к чему бы привели, в конце концов, его открытия, наберись он храбрости применить их ещё тогда. Аткинс понимал, что рискует. Но его цель оправдывала любые риски. Разве можно поступиться выпавшей возможностью? Виго не хватало решительности в заключительных действиях. Он обладал невероятной целеустремлённостью, он проникал в такие дебри, из которых далеко не каждому дано вернуться. Но нырнув столь глубоко, он испугался. Он поспешил вычеркнуть эти главы из своей жизни, а записи всех исследований (своё самое главное и важное наследие) постарался спрятать так надёжно, что их смогли обнаружить лишь много лет спустя, хотя поиски загадочных дневников великого врача никогда не прекращались.

Абрахам давно превзошёл своего учителя, умершего за полсотни лет до его рождения. И у него хватило храбрости пойти дальше. И, самое главное, хватит смелости не останавливаться. Аткинс никогда не сомневался, имеет ли он право. Ему подобная мысль даже в голову не приходила. Кто, если не он?! У кого ещё в этом мире хватит знаний, чтобы показать людям все возможности грядущих изменений? Он не собирался ставить себя выше монархов. Ему было всё равно, кто победит. Он в любом случае будет стоять над победителем. Он скрытый кукольный мастер, а все эти глупцы, грызущиеся за власть, будут его послушными марионетками. Обретя свободу действий, он сделает этот мир лучше. Человеческий разум способен на большие дела.

Аткинс не хотел власти. Он хотел свободы. Свободы во всём. Никого не бояться, не опасаться, не оглядываться через плечо, не ловить косые взгляды и не сомневаться. Ни капли сомнений, ни тени страха. Он хотел улучшений мира. А став на положенную ему эволюцией ступень, он обретёт вседозволенность, что даст ему неограниченные ресурсы, позволяющие воплотить в жизнь все его замыслы. Не таясь, и не думая, что скажут об этом сильные мира сего. Это будет революция. Революция разума и силы человеческой мысли. Создание чего-то нового. Говорят, что бог создал этот мир. Что ж, может, и так. Но Аткинс был готов его улучшить.

Кабинет директора Мерсифэйт был обителью преуспевающего человека, но не кичащегося своим богатством. Убранство гармонично сочетало подчёркнуто холодный медицинский аскетизм и элементы современного интерьера. Никаких ковров, никаких паласов. Сплошь стекло, дерево и сталь. Ослепительно белые стены, высокий поток, электрические светильники, множество развешанных по стенам стальных полочек и застеклённых шкафчиков, уставленные книгами стеллажи. Свободное пространство стен украшали рамочки с портретами знаменитых врачей, соседствующие с усыпанными печатями и заковыристыми подписями грамотами и служебными инструкциями. В центре кабинета располагался огромный письменный стол, вырезанный из куска цельного дуба, за которым и восседал в удобном кожаном кресле доктор Аткинс. Напротив него стояло два металлических стула с мягкими сидениями. За спиной Аткинса почти на всю стену раскинулось большущее окно, забранное декоративной стальной решёткой и завешенное прямыми однотонными шторами, из-за которых выглядывали чугунные трубы парового отопления.

В углу кабинета стояли старинные напольные часы, изображающие одну из башенок Мерсифэйт в миниатюре с круглым циферблатом вместо окошка. Часы показывали полшестого вечера. Но Аткинс не торопился включать основное освещение, ему хватало настольной лампы. Ему нравилась вдумчивая сумрачная атмосфера, захватывающая кабинет в вечерние часы. За исключением посменных работников весь персонал уже разошёлся по домам, прозвучал отбой для находящихся на излечении пациентов. Можно спокойно заняться собственными делами, не тревожась, что тебя продолжат отвлекать по разным пустякам.