Время

– Огненные часы? – выдохнул поражённый Максим.

Он представил себе циферблат на котором цифры вспыхивают разноцветным огнём, и горящая секундная стрелка извивается змеёй из пламени.

– Это могла быть просто свеча, на восковое тело которой были нанесены деления времени. Она могла гореть двенадцать часов, например, и скорость с которой плавился воск и огонь добирался до очередной отметки на свече, соответствовала прохождению стрелки современных механических часов по кругу циферблата.

Такое объяснение было слишком простым. Максиму больше нравились придуманные им часы с циферблатом из огня.

– Тебя ведь зовут Максим?

– Да. А откуда вы знаете?

Максим тут же вернулся из своего фантазийного мира в дом начальника лагеря и приготовился к неприятному разговору.

– Тебя ищет твоя пионервожатая.

Сейчас его отчислят и отправят с позором домой. Может для начала позвонят матери, а пока она будет за ним ехать ему придётся дожидаться её со своим чемоданом за воротами, в то время как Стас, Юля и все остальные ребята его отряда, станут дразнить его через решётку ворот. Зачем вот только надо было часы эти без стрелок показывать?

– Чего натворил-то, Максим? Меня, кстати, зовут Аркадием Матвеевичем.

И Максим, сбиваясь и путаясь, начал рассказывать всю историю своих злоключений. Слушал его Аркадий Матвеевич, не перебивая. Во время рассказа, он отыскал под кроватью свои тапочки, налил в электрический чайник воды из стеклянной бутылки и достал два гранённых стакана.

– Извини, ты чай с сахаром пьёшь? – спросил начальник лагеря, прервав рассказ на том самом месте, где Максим сбил Стаса и вырвался из окружения своих товарищей по восьмому отряду.

– Да. – удивленно ответил Максим. Он замолчал, не зная стоит ли рассказывать дальше, раз его всё равно не слушают.

– Я слушаю тебя. – развеял его сомнения Аркадий Матвеевич. – Впрочем, можешь не продолжать – дальше мне и так известно: ты решил где-нибудь спрятаться, а мой дом оказался поблизости. Ты пей пока чай, а я скажу твоей пионервожатой, что её подопечный у меня, а то она волнуется.

И он, сменив домашние тапочки на резиновые сапоги, вышел из дома.

Тут Максим совсем перестал, что-либо понимать. Не сказать, что до этого ему всё было понятно, но теперь он растерялся окончательно. Правда ненадолго. Разговаривал с ним Аркадий Матвеевич вежливо, выслушал не перебивая, про часы рассказал всякого. Не похож был начальник лагеря на человека, который, не разобравшись, станет его наказывать или звонить Максимовой маме. Да и сделать всё это можно было бы не предлагая чаю.

В прихожей послышался шорох: хозяин дома вернулся и опять снимал свои резиновые сапоги.

– Это я все понял, Максим, – сказал Аркадий Матвеевич. – Но я-то спрашивал не про это. Ты ведь так и не сказал, что сам обо всём этом думаешь?

Максим задумался. Смысл вопроса был ему не совсем понятен. Наверное, начальник лагеря хочет чтобы он повинился. Так часто бывало, когда кто-то совершал проступок, то взрослые спрашивали: "Что ты сам об этом думаешь?" и ребёнок должен был сказать: "Я больше не буду", показывая тем самым, что он всё осознал и воспитательная работа, после этой волшебной фразы, считалась проведённой.

Смотрел Аркадий Матвеевич в этот момент очень внимательно, но так, что казалось будто ответ его не сильно интересует. Он вроде бы наблюдал не за самим Максимом, а как-то рядом с ним, как если бы у Максима над головой мошкара летала.

Что же он хочет услышать? Наверное стоит пообещать, что больше не станет.

– Я больше не буду. – выдохнул Максим и шмыгнул для правдоподобности носом.

– Откуда ты знаешь?

Вот уж вопрос так вопрос. Начальник лагеря ему не верит? Надо дать честное слово, пожалуй.

– Чесслово…

– Я не про это. – отмахнулся Виктор Аркадьевич. Выражение лица его было такое, как будто он готов рассмеяться. – Откуда ты знаешь, что ты делать будешь, а что не будешь?

Максим понял, что с ответом не угадал и ещё пристальнее стал разглядывать свои порванные носки.

– На вот, подержи. – И начальник лагеря протянул ему один из часовых механизмов.

Тот был тяжёлый почти черный от времени и в нём в отличие от всех остальных шестерёнки не крутились. Но при этом он не производил впечатления сломанного. Нет, он как будто бы ждал, что его заведут. Даже неподвижный этот механизм был наполнен сдерживаемой силой. И как только лёг в ладонь, он словно начал просыпаться: через несколько мгновений внутри него началось движение. Максим этого не видел, он скорее чувствовал, как тот сначала как будто вздохнул пробуждаясь ото сна, а потом потянулся, затем открыл глаза, улыбнулся Максиму. И вот уже его шестерёнки двигаются всё быстрее, оживает маятник и пружина, которая, казалось бы полностью израсходовала свой завод, на самом деле начинает упрямо толкать все движимые части механизма, понукая их работать быстрее.

– Интересно! – Воскликнул Виктор Аркадьевич. Он даже привстал с кровати, чтобы убедиться, что механизм, на самом деле заработал. – Это прекрасно! – добавил он, глядя на Максима.

Тому было конечно приятно. Он относил все эти радостные возгласы на свой счёт, хотя и не понимал настоящего их смысла.

– Я его починил?

– Ни в коем случае. Он не был сломан. Просто ждал, пока его кто-нибудь возьмет в руки. – Виктор Аркадьевич помолчал несколько секунд, как бы подыскивая слова или решая стоит ли объяснять такие вещи семилетнему ребёнку, но потом всё же продолжил.

– Этот часовой механизм – большой оригинал. Он полностью исправен, смазан и готов к работе, но… Не работает. Понимаешь?

Я его, несколько раз, разбирал и собирал, полностью смазывал – не хочет идти. Вернее так: возьмёшь в руки – работает, положишь на полку – останавливается. Я даже заменил некоторые детали, но от этого только хуже стало. Перестал откликаться даже на прикосновение. Пришлось вернуть всё назад. И механизм-то не очень старый, просто выглядит так. Я его из будильника вытащил.

Понимаешь, с этим будильником такая история: его моей маме на свадьбу хотели подарить, ещё перед войной, только свадьба не состоялась – её жених на войну ушёл. А будильник ей так отдали. А когда жених погиб и мама за моего отца замуж вышла, он остановился. Вот такая мистическая история. И валялся будильник на чердаке, пока я его не нашел. Он весь в пыли был, грязный, стекло разбито, стрелки отвалились. Дай, думаю, поковыряюсь: разобрал, достал механизм, в руки взял – работает. Даже и заводить его не надо, он всё равно ходит. А если в корпус установить, завести и поставить на полку, то, через некоторое время, останавливается. Я даже на второй часовой завод ездил, специалистам показывал: " Не наш говорят механизм. Не делали у нас таких". Ну, как же не делали? Смотри! Видишь на корпусе буковки.

Максим пригляделся, куда Аркадий Матвеевич показывал пальцем и действительно разобрал надпись "2 МЧЗ"

– А они говорят: "Надпись наша, а механизмов мы таких не делали" – парадокс.

Начальник лагеря вздохнул.

– А самое интересное, что не у каждого в руках он оживает. Вот в твоих заработал.

Над территорией лагеря зазвучал пионерский горн: "Бери ложку, бери хлеб и скорее на обед" – это означало, что все отряды сейчас отправятся в столовую. А значит и самый младший, восьмой отряд сейчас строится по парам перед корпусом.

В дверь постучали.

– Аркадий Матвеевич, можно?

Дверь открылась и на пороге стояла пионервожатая Вика, глядя встревоженно на начальника лагеря.

– Да, Вика, входи. Можешь забирать своего пионера.

– Они ещё не пионеры, – вздохнула Вика. – Пойдем? Отряд уже с Наташей в столовую пошел, а я за тобой. – Вика смотрела на Максима немного уставшим, но совсем не строгим взглядом.

Он растерянно оглянулся На Аркадия Матвеевича.

– Обед – есть обед. – ответил тот и улыбнулся. – Но мы с тобой ещё увидимся, полагаю. Механизм заработал, а это не просто так.

Потом он обратился к пионервожатой.

– У вас ещё что-то?

Та отрицательно замахала головой.

– Тогда и вам приятного аппетита.

И Максим с Викой вышли на крылечко.

Всё складывалось не так уж и плохо. Его не отчислил, Вика не ругала его, а перед домом стояла Ксюша.

– Ну, вот беритесь за руки и пойдемте в столовую. Положено ходить парами, вот тебе и пара. – сказала пионервожатая.

А Ксюша решительно протянула Максиму руку.

Глава третья

– Понимаешь, какая история, Максим… Твое восприятие событий, которые с тобой происходят – это обычная аберрация близости.

Максим тяжело выдохнул. Аркадий Матвеевич опять использует непонятные слова. А ещё хочет, чтобы семилетний мальчик следил за его объяснениями. Ну, как тут уследишь и запомнишь, если ничего непонятно? Нет, слово близость ему знакомо. Это когда что-то или кто-то стоят рядом. Или сидят рядом, или держаться за руку, например, как они с Ксюшей, по дороге в столовую или в лес на прогулку.

– Ты воспринимаешь то что происходит сейчас или произошло только что, не рассматривая ситуацию в контексте времени. Настоящее для тебя, важнее тех событий, которые были до этого и тех, что будут после. Настолько важнее, что ты начинаешь думать, будто этот момент, каким бы он ни был, останется с тобой навсегда и это будет продолжаться вечно.

– Нет-нет! – закрутил головой Максим. – Я понимаю, что смена закончится и мы все разъедемся по домам.

– Ты про Ксюшу? Будешь по ней скучать?

– Да, наверное… И про неё тоже. Конечно, буду. – он тяжело вздохнул.

Аркадий Матвеевич улыбнулся.

– Вот видишь? Именно про это я и говорю – тебе кажется, что ты будешь думать о Ксюше всегда. Тебе ваша дружба кажется чем-то постоянным. А пройдет пару месяцев, ты пойдёшь в школу и, кто знает, может быть тебе будет не до неё.

От этих слов Максиму стало обидно. Он не какой-нибудь болтун. Если он пообещал Ксюше и себе, что будет скучать – значит будет. И точно никогда не перестанет о ней думать.

– Впрочем, я буду рад ошибиться. – добавил Аркадий Матвеевич. – Ваша дружба не пройдёт, но станет другой. Так лучше? Но давай рассмотрим абсолютно абстрактный пример, в котором нет ни Ксюши, ни Стаса, ни лагеря. – Вот смотри, – Аркадий Матвеевич положил теннисный мячик, который сжимал до этого как эспандер, на землю. – Пока мячик стоит, может казаться, что он на своём месте и будет так стоять бесконечно. Более того, можно подумать, что он на этой точке всегда и стоял. Но у мячика есть своя история: его сделали на фабрике, принесли сюда, положили на землю. А потом его, кто-нибудь возьмёт с собой и будет играть в теннис.

– Разумеется, – горячо согласился Максим. – Это я понимаю. Мне и в голову не пришло бы, что он тут появился сам собой и останется здесь навсегда.

– Не торопись. Представь, что мячик катится. – и Аркадий Матвеевич слегка подтолкнул мячик. – А мы его сфотографируем. Глядя на фотографию, как ты поймёшь, что он не застыл, а на самом деле, двигается? Для этого тебе понадобятся другие фотографии. Если их сделать много-много и показывать одну за другой, то получится кино. Правильно? Запомни этот пример с фотографией, мы к нему ещё вернёмся. Это очень важно!

Начальник лагеря внимательно посмотрел на Максима, чтобы тот осознал важность момента.

– Но даже в кино, ты замечаешь движение мячика только потому, что камера снимающая мячик неподвижна. Или неподвижны эти деревья, эта трава и этот песок. Поэтому ты не видишь, на самом деле, как мячик катится, ты видишь, как изменяется его позиция по отношению ко всем неподвижным предметам и поверхности. Вот он на траве, а вот на песке, а вот на асфальте. Но представь себе, что ничего этого нет. А есть только бетонный пол серого цвета и ты тоже движешься вместе с мячиком по бетонному полу. Движешься не бегом, а по воздуху или на какой-нибудь тележке с колёсами. Что нужно сделать, чтобы проследить скорость и движения этого мячика?

Максим замер пытаясь всё это представить. Какой-то странный пример: бетонный пол, бетонные стены, мячик. Зачем ему всё это?

– Я не знаю. Но это всё слишком понарошку.

– Разумеется. Если представлять себе только мячик – то да. Я пытаюсь объяснить тебе свое видение времени. В любой ситуации, которая с тобой происходит, у тебя нет привычных ориентиров. Нет деревьев, травы и песка. Вернее они есть, но ты их не берёшь в расчёт, потому что они для тебя часть пространства а не часть времени. А ситуация развивается во времени. Даже, если вы будете со Стасом бегать по кругу, или он будет бежать на тебя из далека, а ты будешь стоять и ждать то она всё равно будет происходить во времени тоже.

– Конечно будет! Он же будет бежать сколько-то секунд или даже минут. Он может даже не бежать, а просто стоять и смотреть. И мне все равно будет страшно. – Вздохнул Максим

– Но мячик – это не ты. Это не Стас…

– Это время?

– Нет! Мячик это ситуация. Бетонный пол – это время. А стены – это пространство.

– Время похоже на серый бетонный пол?

– Да. Если ты его не видишь, то похоже.

– А вы видите? Как оно выглядит.

– Я не стану тебе этого говорить, иначе ты не сможешь его разглядеть. Надо чтобы ты заметил его сам. Оно у каждого своё Или каждый его видит по своему.

– А что нужно сделать, для того чтобы его увидеть?

– Для начала, нужно остановиться. И позволить ситуации двигаться самой. Потом ты сможешь увидеть не только её движение и скорость, но и её траекторию. Ты увидишь где событие родилось и в какую сторону оно развивается. Но и это не самое главное. Любая ситуация, любое событие и даже человек оставляют на полотне времени следы. И если продолжить аналогию с мячиком, то представь себе, что этот мячик очень тяжёлый, и когда он катится по песку, он это песок подминает под себя и за ним тянется колея. Надо только научиться её видеть. Это начальный этап, но он очень важен.

Максим пытался уцепиться хоть за что-нибудь в этом рассказе. Надо было задавать вопросы, но он даже не знал с чего начать спрашивать. Непонятно было всё – от первого до последнего слова.

– Я не понял. – наконец признался он. – Я не понял ничего. Понимаете? – к горлу у него подступали слёзы. – Я наверное совсем тупой. Мама всегда мне так говорит.

– Не расстраивайся. – Аркадий Матвеевич положил Максиму руку на плечо и легонько сжал его. – Ты не тупой. Твоя мама не права. Она не видит время, как и ты пока, но у тебя все получится.

– Откуда вы знаете?

– Часы. Они ожили в твоих руках. Значит ты увидишь время.

Они ещё посидели чуть-чуть, высокий лысый мужчина и мальчик семи лет, потом Максим успокоился и пришла пора заканчивать урок.

– Ну что же, надо идти. – Начальник лагеря поднялся со скамейки. Время приближалось к ужину и их очередное занятие было окончено.

Когда Максим подошел к своему отряду, дети уже собирались рядом со своим корпусом, чтобы идти в столовую. Максим оказался в строю самым последним, не было правда Вики, но вторая пионервожатая Наташа уже заставляла всех разбиться по парам.

– Вы опять занимались с начальником лагеря? – спросила Ксюша. – А мы занимались выжиганием. Жаль тебя с нами не было. Смотри. – и она показала ему фанерную дощечку на которой она специальным электрическим прибором выжигала рисунок. – Это Чучело-мяучело. На тебя похож. У него прическа, как у тебя. А в мультфильме есть девочка, которая с ним дружит. Я нашла страничку из книжки, с рисунком. Выжги эту девочку для меня, хорошо? Я тебе подарю свой рисунок, а ты мне свой.

Ксюша радостно улыбалась, довольная такой придумкой.

Отряд уже подходил к столовой. Максим совершенно не хотел заниматься выжиганием, но не мог расстроить свою подругу, и поэтому кивнул. До конца смены было ещё много времени и он успеет что-нибудь придумать. А сейчас его больше интересовали слова Аркадия Матвеевича, о том, как увидеть время. Они проходили в этот момент мимо серой стены с толовой, под ней был серый бетонный пол. Не хватало только теннисного мячика.

– Костик, сможешь попасть этому лопоухому по башке?

Максим обернулся и увидел, как ребята из второго отряда смотрят в его сторону. Вдруг, один из них ударил по мячу, явно намереваясь попасть мячом по Максиму. Ребята из младших отрядов часто становились объектом насмешек для старших. Но светловолосый парень промахнулся и запустил мячик слишком низко. Тот коснулся мокрой земли и не подскочил, а прокатился в сторону стены.

– Слышь ты, кинь мячик.

Но Максиму было не до этого. Он увидел! Увидел, как стена начинает двоиться а потом и троиться, как будто она была нарисована на большом стекле и стёкол этих было великое множество. Они стали отклоняться от стены, как листы у книги. Надо было только смотреть не на первое стекло, а сосредоточиться на втором, третьем или десятом и тогда можно было увидеть эту картину очень четко. На картине была сама стена, и какие-то люди в шапках из газет. Они красили её в жёлтый цвет валиками на длинных палках.

– Ты чего, малой, заснул?

Максима ударили по затылку.

– Тебе мячик трудно подать? По-хорошему же попросили.

И большой светловолосый парень ударил его ещё раз, но теперь по спине. Он говорил что-то ещё, свистящим шёпотом. Но Максим уже перестал его слышать: "Посмотри на него внимательно."– зазвучал у него в голове голос Аркадия Матвеевича: "Остановись, не беги за событием и ты увидишь, откуда прикатился мячик"

Максим замер и попытался отстраниться от боли и обиды. Не сразу, но это получилось и они стали покидать его. Голоса вокруг смолкли окончательно и стекол с фигурой и лицом парня, который его ударил, становилось всё больше и больше. Они зашевелились, как будто книгу листал ветер. Максим выбрал одно на котором светловолосый был сильно младше себя теперешнего. Потом ещё одно и ещё. Он переносил фокус со стекла на стекло так быстро, что фигура на них ожила и стала двигаться. Вот мальчик со светлыми волосами стоит у этой серой стены, и какой-то другой парень бьет его по голове. От удара, светловолосый садится на корточки и начинает плакать. Максим моргнул и стекла со сверканием, на огромной скорости вернулись в стену и пропали. Голова закружилась и он почувствовал, что ему не хватает воздуха. Всё вокруг замедлило движение и стало каким-то нереальным.

– Эй, Семёнов! Отойди от моего отряда. Или я сама подойду и всыплю тебе, так что мало не покажется.

Это был голос Наташи. Она занималась лёгкой атлетикой и всыпать могла здорово. Ребята в лагере это знали и даже первый отряд её побаивался, не говоря уже о втором.

– Зуев, ты как?

Всех ребят в отряде, Наташа звала по фамилиям. Девчонок выборочно.

– Он его по спине ударил, а до этого по голове. – сказала тихо Ксюша.

Пионервожатая стала ощупывать Максима ища перелом или сотрясение.

– Тебя не тошнит? Голова не кружится? Как ты себя чувствуешь?

Максим понемногу возвращался в нормальное состояние.

– Хорошо. Спасибо у меня ничего не болит.

Ему хотелось, чтобы Наташа прекратила его ощупывать и тормошить и он делано улыбнулся. Но это только больше испугало её. Видимо глаза у вверенного её опеке ребёнка были немного сумасшедшие.

– Семёнов, иди сюда я тебе руки выдерну.

И Наташа с невероятной скоростью сорвалась с места и в секунду догнала Семенова. В другой раз Максим непременно бы порадовался унижению своего обидчика, с удовольствием бы посмотрел, как пионервожатая Наташа таскает его за шиворот под радостное улюлюкание и комментарии ребят из первого отряда. Но сейчас его мысли были заняты совсем другим. Перед глазами стояла картина тысячи стёкол на которых были запечатлены фигуры людей, их лица, жесты. Он ещё не знал, что ему с этим делать, но уже смутно чувствовал, что отныне жизнь его изменилась. Нет, не его жизнь изменилась – это дело второе, с этим ему ещё предстоит разобраться. А вот видеть её, он будет теперь по-другому.

Глава четвёртая

Следующие дни должны были пройти у Максима в ежедневных занятиях с Аркадием Матвеевичем. Он так обрадовался рассказу Максима про то как тот увидел время, что начальник лагеря лично пошел к вожатым и отпрашивать Максима на все время, кроме приёма пищи и сна. Ни для кого другого такого исключения делать бы не стали, но для начальника лагеря пришлось. Наташа просто хмыкнула удивлённо, а Вика слушала Аркадия Матвеевича с каким-то недоверием и даже заспорила, чем напугала Максим до нервной дрожи.

– Я не понимаю. – говорила она сердито. – Если вы хотите заниматься с детьми лично, то наберите группу, и занимайтесь с ними прямо здесь. – она показала на пол веранды. – Вы же не педагог, не воспитатель, не руководитель кружка. А мы за детей отвечаем. Он возвращается после ваших занятий, какой-то странный.

– Вика, да ты чего. – удивилась Наташа. Пусть Аркадий Матвеевич занимается с Максимом. Тебе-то чего?

– Ничего! – Вика ответила так резко, что вторая пионервожатая испуганно притихла. – У него глаза, когда он возвращается… – она упрямо сжала кубы и засопела носом, не зная, как закончить описание глаз Максима.

– Какие у него глаза, Вика? Ты о чем сейчас говоришь? – начальник лагеря смотрел на Вику очень спокойно и разговаривал с ней, как с маленькой.

– О том говорю! Такие же, как у вас глаза. Странные! – выпалила она наконец.

Наташа открыла от удивления рот, но говорить ничего не стала. Несмотря на рост, характер и спортивные достижения, она Вику побаивалась и старалась никогда с ней не спорить.