Герцог поднялся со стула, он прошел мимо погасшего камина, он прошел мимо стены, увешанной шпалерами и гербами, он то исчезал в темноте, то появлялся на свет, и в тот момент когда, казалось, что он вот-вот растворится в пространстве и времени, Альбрехт все-таки заговорил.
– Я объявил награду тому, кто вернет мне сына. На всех перекрестках герцогства, и во всех углах империи, прозвучал мой призыв. Когда окончится война, сюда потянуться сотни шарлатанов и самозванцев, проходя по дорогам германии они станут говорить о том зачем и куда они идут. По большому секрету, во хмелю или на сеновале с крестьянкой, но они станут рассказывать о моем горе или моем безумии. Но когда они придут, они увидят, что Вильгельм нашелся и раздраженные, обиженные, злые они уже не сдерживаясь понесут эту весть по всей Европе.
– Зачем тебе это, Альбрехт?
– За тем, что иначе меня никогда уже не оставят в покое. Здесь на перекрестке дорог с севера на юг, с восток на запад лежит моя страна. И как псы они щелкают зубами, чтобы урвать свой кусок. Не Ансельм, так Архиепископ Эрнст захочет моей земли, а если не получится у него, то за дело примется Маркграф Фастред. Мне нужен наследник!
– Тогда отпусти меня Альбрехт! – крикнула Альбертина. – Или убей, если не хочешь отпустить в монастырь. Женись снова и пусть эта несчастная родит тебе сына!
– Нет. – спокойно ответил герцог.
Вспышка супруги не тронула его. То, что она предлагала было для него немыслимо и не подлежало обсуждению.
– Ты принадлежишь мне, как принадлежит мне мое сердце, мои руки и все прочее во мне. Ты моя собственность и не намерен расставаться с тобой, как я не собираюсь никому отдавать моих чресл и моего герцогства. Я хочу, чтобы ты признала того мальчишку, которого я назову своим сыном. Причем признала так, чтобы вся империя услышала это.
– Тебе не поверят.
– Они поверили, что я убил твоего сына, поверят и в то, что я смог его воскресить.
Альбертина какое-то время смотрела на герцога, а после, не говоря ни слова, пошла к галереи, через которую и пришла сюда.Только у самого выхода из рыцарского зала, она остановилась.
– А что будет с этим мальчишкой потом, Альбрехт? Что ты сделаешь с ним потом?
– Не знаю, звезда моя. Если я пойму, что умру раньше тебя, то отдам его тебе и ты будешь вольна поступить с ним по своему усмотрению. Если же я переживу тебя, то все уже будет неважно, и я ему оставлю мое герцогство.
Когда Альбертина ушла, герцог вернулся к своему стулу и усевшись на него стал ждать. Он был уверен, что не все гости еще посетили его, что будет еще кто-то, кто поставит точку, сегодняшней череде посещений. И этот кто-то не заставил себя долго ждать.
– Входи, Игнак. – сказал Альбрехт слегка насмешливо и не поворачивая лица к вошедшему. – Входи мой мальчик. От тебя пахнет дымом, значит Гантрам успел провести тебя через тайный ход, прежде чем дом судьи полностью охватил огонь. Твои руки все еще болят? Я слышу, как ты скрежещешь зубами, слышу как скрепит тетива твоего самострела, как твои губы шепчут имя святого Мартина и просят его о помощи. Неужели ты просишь своего покровителя, чтобы он помог тебе убить меня. Разве убийство может быть угодно богу?
– Может, герцог Альбрехт. Может, если я убью такого как ты. Ты прав, твой палач изломал мне руки и теперь они почти не слушаются меня, но мой самострел уже взведен и поверь, что у меня еще достанет сил выпустить в тебя стрелу
– Что же, если все решено, то я не могу тебе помешать, Игнак. Я стар, безоружен и я даже не вижу тебя. Впрочем, мне и не надо видеть тебя, ведь я и так знаю, что ты не выстрелишь.
Тень легла лицо Альбрехта, словно то, что он сказал его сильно опечалило. Он приподнялся со стула и стул тоскливо скрипнул в ответ. Медленно герцог подошел к окну. Он внимательно осматривал то место, где еще недавно стояла его супруга, будто не мог поверить в то, что это было на самом деле.
– Мне говорили, что ты уж успел побывать на войне, мой мальчик. Ты сражался с турками. И сражался храбро. Что же заставило тебя покинуть родину? Причем покинуть ее тогда, когда враги осадили Белград, Митровицу, Илок …
Наконец Албрехт повернулся лицом к молодому человеку. Игнак стоял у потайной двери, спрятанной за одной из шпалер. В перевязанных руках он держал самострел, но направлено его оружие было в каменные плиты пола.
– Так почему же ты здесь? Почему ты не сражался со своим королем у Тольны а бежал на запад. Все дело в твоей сестре, не так ли, мой храбрый Игнак. Не от турецких сабель бежали вы с ней. Что тебе турки, если свои же соотечественники, хотят лишить тебя любимой женщины. У Бога странное представление о смешном, не так ли, мой мальчик? Шутки ради он дарит нам любовь к тем, кто не может или не должен ответить нам взаимностью. Из всех женщин мира он наградил тебя любовью к твоей же сестре.
– Она мне не сестра! – крикнул Игнак.
– Нет? – удивился герцог. – Что же пусть так. Но знай, что мне плевать на то, что говорят люди и еще более на то о чем они думают, плевать на Папу в Риме, на его церковь и ее запреты, плевать на это проповедника из Виттенберга, на кровь, которая льется там внизу и только одно для меня свято....– Альбрехт помолчал, не желая произносить вслух то о чем он теперь думал. – Поэтому-то я и говорю теперь с тобой, мой мальчик. Поэтому-то ты и жив до сих пор. Ты и твоя сестра. Но все может измениться, если ты сейчас же не скажешь мне своего секрета, который прямо-таки рвется из тебя, но который ты почему-то хочешь сохранить в тайне.
И снова появились молодцы в зеленых куртках. А с ними же из темноты появился Корбл и та о которой уже так много было теперь сказано. Двое в куртках держали Франкиску за руки, а Корбл бледный, как смерть безмолвно стоял позади и как вампир пожирал девушку глазами не смея прикоснуться к ней. Брат и сестра не сказали друг другу ни слова, а только лишь коснулись друг друга глазами. Им было важно что оба они живы, они верили, что все остальное они в силах поправить.
– Я скажу тебе, Альбрехт мой секрет. – Игнак говорил внятно и четко. – Но и от тебя хочу получить кое-что взамен.
Солнце склонялось над городом и посылало свои лучи в узкие стрельчатые окна герцогского замка. Оно заглянуло и в рыцарский зал, туда где решались чьи-то судьбы. Судьбы убийц, кровосмесителей, тех кто жаждал любви, молился о спасении; судьбы умирающих от страха храбрецов, и отважнейших трусов. Оно увидело людей, живущих своей жизнью, и не найдя в этом ничего интересного и покатило себе дальше.
Глава шестнадцатая
А в это время вдалеке от замка и даже от города вдалеке на небольшой поляне в горелой роще четверо наших давних знакомых думали, как же им поступить дальше.
– Я обещал моему командиру, что спасу ваши жизни. Вы же хотите отправиться туда, где с вами не может случится ничего хорошего. Теперь вам ничего не грозит, но если вас поймают в городе, вместе со мной, то скорее всего… дальше Теофил фон Вальдбург продолжать не стал. Он сидел, прислонясь к дереву и ничего кроме сочувствия его сгорбленная спина, и несчастное выражение лица вызывать не могли, так тяжело переживал молодой дворянин гибель своих товарищей и то, что он бежал с поля боя.
– Значит мы просто отсидимся в стороне, пока в нашем городе хозяйничают солдаты курфюрста? – в ярости выпалил Каспар.
Этот вопрос интересовал всех. И Лукасу, и даже Эльзе казалось немыслимым, что после всего что они видели, после того как погиб Абелард, погиб барон фон Цимерн можно вот так запросто отправиться куда-то на какую-то ферму и надеяться, что когда-нибудь они смогут вернуться в свой родной город к своим родителям.
– Видит Бог, теперь я ненавижу курфюрста и хочу ему отомстить! – твердо ответил на это Тео. – Но вам нечего делать в городе, ибо вы ничего и не можете сделать. Посмотрите на себя. Что вы знаете о войне? Вы издалека видели лишь небольшой ее эпизод и решили, что вы готовы к ней? Нет. Лучше вам отправиться в Криштау к родичам нашей доброй Эльзы и надеяться, что они не прогонят вас.
Какой гвалт начался тотчас на небольшой поляне: Лукас и Каспер клялись, вопили, размахивали руками, и даже красавица Эльза принялась убеждать Тео, что они готовы на многое и могут очень пригодиться, если только молодой дворянин позволит им помочь ему. Но Тео лишь молча встал, скрестив руки на груди, показывая, что разговор закончен и он не намерен более ничего обсуждать. Детям, в очередной раз, предлагалось вспомнить, что они всего лишь дети, от которых мало что зависит и принять тот выбор, который приготовили для них взрослые. Но как показывает история, выбор не всегда зависит от возраста или даже положения, и иногда все решает случай.
Сначала они услышали звук флейты. Шел этот звук издалека, но все приближался и приближался. Потом послышалось хлопанье кнутов и скрипы телег – где-то неподалеку проходил большой обоз.
Хотя Теофил фон Вальдбург высказался крайне определенно о дальнейших их планах, но и ему самому было чрезвычайно любопытно, что происходит на старой императорской дороге, которая проходила почти по опушке горелой рощи. А уж дети прямо-таки сгорали от любопытства так им хотелось увидеть, кто и что именно везет на тяжелых телегах, с таким немыслимым грохотом. Они пошли на звук, надеясь подойти к краю леса и из-за деревьев, незамеченными понаблюдать за тем, что же происходит на дороге.
А на дороге чьи-то лошади сбились в кучу, и какие-то люди бегали вокруг двух больших повозок.
“Mamma mia!” – раздался чей-то протяжный вопль, а далее итальянская речь смешалась с немецкой, и куча ругательств на всех возможных языках эту речь основательно сдобрила. Голос у кричащего был высокий, красивый и обладал теми нетерпеливыми интонациями, которыми славятся выходцы из богатых городов Италии, вроде Флоренции или Генуи.
– Дети ослов! – кричал некто. – Я лично попрошу курфюрста Ансельма, чтобы он позволил мне зарядить в ствол этих картаун ваши пустые головы. Толку конечно не будет, но с каким же прекрасным звуком эти пустые сосуды, на которые вы зачем-то надеваете шляпы, врежутся в стены замка. Casino! Casino! Merde!
Видя, что ругательства на итальянском не дают должного эффекта, обладатель красивого голоса перешел на французский, на котором ругался не менее изысканно и виртуозно. Потом последовал турецкий, а за ним и целый ряд языков, на котором ругались купцы средиземноморья.
– Это пушкари курфюрста! – проговорил Теофил, сжимая от волнения кулаки и кусая губы. – Мы ждали их еще вчера, но они опоздали, и курфюрст решил, что не будет большой беды, если он войдет в город без артиллерии. Возможно, замок он еще не взял, раз этот сеньор так волнуется.
Молодой человек обернулся на детей и взгляд его выражал крайнюю степень строгости и назидательности.
– Вы должны остаться здесь, а я схожу и узнаю, что происходит. Эти люди еще не были в городе и не могут знать ни про дезертирство барона фон Цимерна, ни про стычку с бернскими пикинёрами. На мне же по-прежнему цвета курфюрста и мне нечего бояться, а вы ждите меня тут.
Сказав это, Тео вышел из леса и направился к повозкам и к людям, которые вокруг этих повозок хлопотали. Подойдя ближе, он увидел, что у одной из повозок соскочило колесо и из-за этого и происходит вся суета.
– Слишком гнали. – раздался чей-то голос у его плеча.
Теофил обернулся и увидел невысокого человека с недельной щетиной на лице. Одет он был в серый поддоспешник, как обычно одевались пушкари курфюрста.
– Сеньор Бьянки сам же и загнал обоз, а теперь ругается будто бы это наша оплошность.
В руках у пушкаря былы охапка хвороста и видя, что молодой дворянин с удивлением смотрит на этот хворост, поспешил пояснить.
– Ни мы, ни обозные не ели ничего со вчерашнего дня, так я хочу развести огня и попробовать сварить похлебки, раз уж мы остановились. Вряд ли сеньор Джованни, как бы ни был он ловок и сметлив, сможет починить колесо лафета до завтра. Оно и понятно, надо было девочек перевозить в специальных повозках, но их высочество поторапливали нас, а сеньор Бьянки не посмел возражать – вот и результат.
– Девочек? – переспросил удивленно Тео.
– Да, это наших малышек мы ласково называем девочками. Еще в Нюрнберге им решили дать женские имена: вот та, что впереди Белинда, а эта на сломанном лафете Бертилда. – он смотрел на пушки с любовью, как смотрят на избалованных, любимых детей. – Надо же, какую красоту сотворил человек, и для чего? Чтобы разрушать такие же прекрасные творения рук человеческих. А вы, ваша милость, полагаю прибыли нас поторопить? Вас прислал их высочество? Что же оно и понятно, говорят курфюрст очень хочет покончить с этим делом поскорее…
Договорить ему не дали. Сеньор Бьянки желал, чтобы каждый помогал в деле починки лафета:
– Ганс… Клаус… Фридрих … как тебя? Что это ты тащишь? Мне нужны крепкие жерди. Стволы молодых деревьев, а не эти ветки. Выбрось это и сруби десяток осин в той роще.
– Вообще-то меня зовут Дитрих, ваша милость, но этот итальяшка никак не может запомнить. – после чего пушкарь бросил хворост и поплелся в сторону леса.
А Теофил, сообразив, что его принимают за посланца герцога, решил вести себя поразвязней и поговорить с этим синьором Джованни.
– Теофил фон Вальдбург. – представился он итальянцу. – Лейтенант кирасиров его высочества.
– Превосходно! Превосходно! – затараторил сеньор Бьянки, хотя и не пояснил к чему относилось это восхищение. – Большая честь для меня! Рад был бы встретить вас при других обстоятельствах, но сами видите – эти олухи все испортили. Никому ничего нельзя поручить. Я предупреждал фюрста Ансельма, что так произойдет и вот – так и произошло.
И он принялся рассказывать про все невзгоды, которые свалились на него по пути из Нюрнберга. Он сетовал на своих помощников, на погоду, на дороги, но больше всего ему не нравилась немецкая кухня:
– Я обожаю вашу страну, лейтенант, но Бог мой, чем вы питаетесь. Доводилось ли вам бывать в Италии?
И он стал расписывать все преимущества итальянских сыров и вин.
Как ни странно, но в этом шумном синьоре болтливость уживалась с практическим умом и глубоким пониманием своего дело. И перемежая рассказы о своей родине, точными и дельными указаниями своим подчиненным он починил лафет.
– Прошу вас, мой друг, передать вашему господину, что Джованни Бьянки умеет не только требовать оплаты, но делать свое дело. Непременно передайте ему все что вы видели. И я надеюсь, он поймет, что виной нашей задержки явились не мои упущения, но те трудности, которые я вынужден преодолевать. Эти олухи, эти дороги, эта отвратительная еда…
Он принялся было по третьему кругу перечислять, все что раздражало его в германии, но молодой Тео перебил его:
– Боюсь, что вышло недоразумение: я не был прислан, чтобы наблюдать за вашей работай и давать ей оценку, я пришел предложить вам свою помощь и сам просить вас об услуге. Дело в том, что сегодня днем я был послан по поручению моего командира…– Тео сделал паузу, не зная стоит ли ему произносить имя барона Цимерна, и решил обойтись общей информацией. – Но моя лошадь сломала ногу, и я отстал. Поэтому, если вы позволите следовать в город вместе с вами, то я буду рад подтвердить ваши слова, когда вы будете рассказывать эту замечательную историю их высочеству.
Некоторое время сеньор Джованни осмысливал, то что сказал ему молодой дворянин, но потом решил не забивать себе голову ненужным и просто проявить, так свойственное его землякам радушие:
– Боже мой! Конечно. Я буду счастлив вашей компании. Правда уже темнеет и мы все равно не можем продолжать путь, но я сейчас же велю дать вам лошадь, и вы скоро окажетесь в городе среди своих товарищей.
То, что синьор Бьянки назвал его товарищами не тех, кто погиб в бою с бернскими пикинёрами, а тех, кто теперь бесчинствовал теперь в городе, заставило Тео печально усмехнуться.
– Я бы остался на ночлег с вашим обозом, сеньор Джованни. – сказал он. – Сегодня я уже умудрился провалиться в сусличью нору и не хочу сделать это еще раз, потеряв второго коня за сутки. Этим я плохо отплатил бы за вашу доброту. Потом, я уверен, что до завтра мой отряд прекрасно обойдется без меня.
Наверное, итальянец и сам понял, что творится сейчас в городе и лицо его скривилось.
– Да-да, мой друг, вашим кирасирам есть чем заняться сегодня ночью. Но я буду счастлив разделить с вами ужин. Вы мне кажетесь прекрасным человеком и что не менее важно чудесным собеседником. А мне, откровенно говоря, и поговорить-то не с кем. Дитрих! – крикнул сеньор Джованни давешнему пушкарю. – Начинайте готовить ужин – мы остаемся на привал. Продолжим путь завтра с рассветом. Невероятный олух, – сказал итальянец, – Мне нравится дразнить его, называя разными именами.
Когда стемнело, Тео и сеньор Джованни расположились у костра и вели приятную беседу, наполненную историями об Италии и о чудесной итальянской кухне. Правда Теофил старался так или иначе переводить разговор на темы, гораздо больше волнующие его.
– Вы сказали, что держите путь из Нюрнберга. – начал он, когда его собеседник сделал небольшую паузу. – Но неужели фюрст Ансельм не мог заказать осадные пушки поближе.
– Такие? Что вы, мой дорогой! Чудо, что их могли сделать в Нюрнберге. Поймите меня правильно, у вас прекрасные оружейники! Лучше, чем во Франции и Бургундии, по крайней мере. Но это – он показал на Белинду и Бертилду. – Совсем другое дело. Закажи их высочество вашим мастерам бомбарду или шарфмец – они бы справились. Они смастерили бы огромных чудовищ, на обслуживание которых потребовались бы сотни лошадей. Но ему нужно было быстро. – итальянец стал загибать пальцы. – Ему нужно было провести пушки в город, в котором бы большая пушка, какой-нибудь восьмидесятифунтовый шармфец просто негде разместить. А знаете во чтобы фюрсту обошелся такой шарфмец? А его обслуживание? Он ведь, скажу вам по секрету не богат, и тысяча гульденов за пушку для него дороговато. А ведь ее еще надо доставить. И сломайся под таким чудовищем колесо, даже мне бы пришлось непросто. А оно бы непременно сломалось бы на такой дороге. Ему понадобилось что-то небольшое, но мощное и поэтому пришлось обратиться в Нюрнберг. Да… – сеньор Бьянки помолчал какое-то время и вдруг расхохотался. – Но самое смешное, что все это было напрасно!
– Что вы говорите, сеньор? – удивился Тео.
– Именно! Он ведь вызвал меня специально для этой работы, из Италии он вызвал меня, потому что не доверял мастерам и Нюрнберга. И справедливо не доверял. Я предупреждал его, чтобы они не смели начинать отливку без меня! Ха-ха! Но он торопился! Ха-ха. Когда я приехал, все было кончено. Они все испортили. Не все конечно: Белинду я успел спасти, а Бертилду – нет. Стрелять из нее ни в коем случае нельзя. Может один выстрел она и выдержит, но на втором ее точно разорвет.
– Не может быть! Но зачем же вы ее везете?
– Иначе и быть не может – он заказал две пушки, он обе их оплатил, и он получит их обе. – Джованни перестал смеяться. – Дорогой мой друг, мне не трудно было починить этот проклятый лафет, если бы понадобилось я сделал бы это один без помощников. Я могу смастерить пушку из старых башмаков. Я многое могу… Но вот ума не приложу, как мне объяснить фюрсту Ансельму, что привез ему картауну из которой нельзя стрелять. До этого момента только я знал об этом, и рад что смог поделиться с вами.
– И как вы думаете: справится ли одна такая картауна с толстыми стенами замка. – спросил Тео.
– С моей точки зрения, не справятся и обе, и я говорил об этом фюрсту, но их высочество в который раз меня не послушал. Поговаривают он знает какой-то секрет, который таится в стенах этого замка.
Глава семнадцатая.
– Какой же секрет, ты хочешь мне рассказать, дружочек?
Герцог смотрел на Игнака так пристально, что никто бы не выдержал этого взгляда, но Игнак не опустил глаза.
– Пусть все выйдут, я буду говорить с тобой один на один. – сказал он твердо.
– Как ты смеешь чего-то требовать, венгр? Как смеешь ты ставить условия, раб? Ты пленник в этом замке и жизнь твои принадлежит владельцу этого замка!
Этот возмущенный возглас заставил всех присутствующих повернуться на крик. Голос этот был хорошо знаком обитателям замка, но никто еще никогда не слышал, чтобы его обладатель позволил себе этот голос повышать.
– Что с тобой Корбл? – расхохотался герцог. – Неужели ты так переживаешь за мое герцогское достоинство? Мне отрадно видеть такую преданность, но все же тебе не стоит так переживать – уж если я не вижу тут урона своему достоинству, то и ты можешь быть спокоен.
– У него в руках оружие! Я боюсь за вашу жизнь, мой герцог. – сказал слуга.
– Этот молодой человек уже имел возможность убить меня, но не сделал этого. Он мог бы пустить в меня стрелу прямо сейчас, но я все еще жив, мой Корбл. Значит ты хочешь пошептаться со мной, Игнак? Что же пусть будет по-твоему – пусть все уйдут.
– Нет! – крикнул Игнак, когда люди герцога хотели увести Франкиску. – Она должна остаться.
– Нет! – крикнул Корбл. – этого не будет.
С невероятным удовольствием смотрел герцог на молодого венгра и своего слугу. Они стояли напротив друг друга, готовые начать драку. У юноши правда были изломаны руки, но зато он держал в этих руках самострел и готов был выпустить стрелу, а Корбл держал в руках нож и тоже был готов пустить его в ход.
– А может быть мы спросим даму? – предложил их светлость. – Раз уж в ее честь два отважных рыцаря вот-вот сойдутся в поединке.
Все смотрели на Франкиску, ожидая, что она конечно выберет брата, но она почему-то молчала.
– Что же, раз королева турнира, не может выбрать себе избранника, то последним словом в этом непростом решением будет мое. Я герцог Альбрехт, князь священной римской империи постановляю разделить победу между храбрыми рыцарями: итак, нашему преданному слуге Корблу достается девушка, а нашему венгерскому гостю аудиенция с герцогом. То есть возможность поговорить со мной с глазу на глаз. – видя, что ни юноша, ни его слуга этим решением полностью не удовлетворены он добавил со смехом. – Потом сможете поменяться, если, конечно, не поубиваете друг друга.
Повинуюсь нетерпеливому жесту герцога, молодцы в зеленых куртках вывели Франкиску, за ними последовал и слуга.
– Говори. – приказал Альбрехт. – И не советую тебе больше испытывать мое терпение – запас его не так велик, как может показаться.
Какое-то время Игнак продолжал молчать, но после, решив, что он и впрямь слишком долго испытывает герцога, начал говорить:
– Ты не мог не заметить, Герцог, что твой кузен все еще в городе и не собирается из него уходить.
– Даже если бы он и хотел бы уйти, ему трудно было бы увести за собой свое распоясавшееся войско.
– Дело не только в этом. – у Игнака пересохло горло, и он тяжело сглотнул. – Он пока не достиг своей цели. Ведь не за тряпками и кухонной утварью пришел он в твое герцогство.
– Он пришел за герцогской короной. – усмехнулся Альбрехт. – Но вот загвоздка – я не собираюсь ему ее отдавать.
– Тогда он возьмет ее силой. – ответил Игнак.
– Как, о мой наивный юноша? Или ты думаешь, что его кирасиры полезут на стены? Что же я готов их встретить, но думается мне, что его наемники не такие дураки, чтобы штурмовать мой замок без артиллерии, которой у моего кузена нет.
– Она будет у него завтра же.
На этот раз Альбрехт был удивлен. Он пытался это скрыть, но растерянность была сильнее его.
– Для того чтобы пробить эти стены, – он махнул рукой в сторону окна. – нужна большая пушка, нужен восьмидесятифунтовый шарфмец весом более двухсот кантаро. Чтобы его обслуживать нужно более ста лошадей, а стоит такая пушка две тысячи гульденов. У моего кузена, нет ни орудия, ни денег чтобы его купить, ни времени чтобы его отлить и поставить перед моим замком. Да ему пришлось бы сломать половину города, чтобы это чудовище втащить на рыночную площадь.
– Завтра в городе будут две небольшие двадцатипятифунтовые пушки. Два десятка лошадей протащат их по улице Шорников на подвижных лафетах и к вечеру они начнут стрельбу.
– Они лишь поцарапают мне стены! – захохотал герцог. – Две жалкие картауны…
– Так и было бы, если бы они не знали куда стрелять.
Только теперь Альбрехт заметил, что темно стало в рыцарском зале. Давно погас огонь в камине, погасло солнце за окном, и огонь ярости в глазах герцога стал угасать. Устал герцог Альбрехт, устал князь священной римской империи. Слишком давно он уже борется за власть, за любовь, борется с врагами и борется с теми, кого любит, и теми кто служит ему.
– А ведь уже стемнело, Игнак. – сказал герцог. – Солнце зашло…
Солнце зашло над герцогской столицей. Солнце устало от людей, от той ненависти, которую испытывали к себе подобным, от вида крови, от слез, от отчаяния и боли. Солнце хотело отдыха. Устали и люди. Курфюрст обходил своих солдат, которые целый день грабили и насиловали, он смотрел на солдат спавших в куче тряпок, в лужах отрыгнутых ими вин и колбас, положивших головы на изнасилованных ими женщин, которые беззвучно плакали, боясь разбудить своих мучителей.
– Этот город уже никогда не будет моим. – с ненавистью проговорил Ансельм. – Он отнял у меня этот город, и подсунул мне кладбище. Хитрый дьявол, мой проклятый кузен Альбрехт! Как он это сделал?
Герцог оглянулся на сопровождавших его дворян, на своих приближенных, на тех, кто должен был давать ему советы и уберегать его от ошибок. Но теперь все они молчали, как молчали и до этого опасаясь бешенного нрава курфюрста.
– Вы клялись мне верности, клялись что ваши шпаги будут служить мне… А что в результате? Вы привели под мои знамена кучку мародеров. – он показал на пьяных кирасиров, которые вповалку лежали на мостовой. – Вот моя армия! – он обернулся на своих дворян, которые не смели поднять на него глаза. – А вот ее командиры. Где барон Цимерн? Где он, спрашиваю я вас?
– Он мертв, ваше высочество. – сказал один из сопровождающих.
– Мы так и не встретили врага. – вскричал Ансельм. – А я уже теряю своих солдат. Причем я говорю не об этом сброде, – он снова показал на пьяных кирасиров. – Я говорю о лучших.
Курфюрст так искренне горевал о смерти барона Цимерна, будто бы не он еще недавно обвинял его в предательстве.
– А где монах? Где этот лживый инквизитор?
– Мертв, ваше высочество. – ответил курфюрсту другой его приближенный. – Возможно с ним расправились наши же пехотинцы.
– Прекрасно! – возопил Ансельм. – Осталось ждать, когда пьяная солдатня решит прирезать меня. Но имейте ввиду, господа, я дорого продам свою жизнь. Я стану драться, даже тогда, когда вы все предадите меня!
Видя, что курфюрст все более и более распаляется, решил вмешаться его любимец граф Квитцов.
– Ваше высочество, ничего еще не потеряно. – сказал он с веселой улыбкой. – Война не проиграна. Более того, пока враг сидит как крыса в своей норе, не решаясь высунуть носа и нам остается лишь выкурить крысу оттуда.
– Выкурить, Фастред? – удивился Ансельм. – Ты говоришь выкурить? А чем же ты предлагаешь мне это сделать. Пока мои храбрые войны могут лишь жечь мой город и грабить моих будущих подданных. Но я не вижу в них запала, чтобы поджечь вот это. – и курфюрст показал на чернеющую громада замка. – Они не пойдут штурмовать стены, уж поверь мне Фастред. А у меня не хватит средств, на осаду, и обещанные тобой пушки неизвестно где.
– Мне доподлинно известно, что орудия завтра будут в городе и нам лишь останется расположить их в нужном месте, о котором я говорил вашему высочеству. А далее вы милостиво примите капитуляцию вашего кузена и прибавить на свой герб еще одну корону.
– Или раньше меня призовет в Вормс император. – в ярости закричал Куфюрст. – Призовет и спросит, зачем же я разоряю земли империи в тот момент, когда к ее границе вот-вот придут турки, а внутри ее поднимают головы еретики и бунтовщики. И если Император не получит нужного ему ответа, то перед Рейхстагом в Вормсе предстанет уже не безумец Лютер, а я.
– Победителей не судят. – ответил граф.
Но этот ответ никак не удовлетворил Ансельма.
– Победителей ? Где же ты видишь победителей, мой благоразумный Фастред. Если ты говоришь о мом кузене, то я не могу с тобой не согласиться: он каким-то неведомым способом, заставил меня расправиться с городом, который должен был принимать меня как благодетеля и освободителя. Я сделал своих бедующих подданых своими врагами. Чья же это победа, мой Квитцов. Да, если бы мы взяли замок, я мог бы попытаться как-то исправить ситуацию, но все что мне нужно для этого, существует пока в виде твоих обещаний.
– Я прошу вас, ваше высочество проявить терпение. – поклонился в ответ граф Квитцов. – Завтра наши ядра полетят точно в цель и стены замка рухнут. Мой источник более чем надежен, я клянусь вам.
Глава восемнадцатая
– Значит завтра они поставят эти пушки у западной стены, как раз напротив лютой башни и начнут стрелять?
Глаза у Каспара светились в темноте, то ли от возбуждения, то ли потому, что отражали пламя костра.
– Да. – подтвердил Тео.
Поскольку его принимали за лейтенант на службе фюрста Ансельма, то и стеречь его, понятное дело, никто не стал, а он, воспользовавшись этим приятным стечением обстоятельств покинул лагерь пушкарей его высочества и вернулся в лес. Заодно еще и прихватив еды для детей.
– И разрушат стену?
– Да, Каспар, сеньор Бьянки, говорит, что у курфюрста есть некий секрет, который позволит ему разрушить стену за несколько выстрелов.
– Надо этому помешать! – упрямо проговорил Каспар.
– Зачем? – пожал плечами бывший лейтенант кирасиров. – Что тебе за дело до герцога Альбрехта? До его замка и до его герцогской короны? Я был бы рад убить фюрста Ансельма, но спасать замок герцога у меня нет ни малейшего желания. Моя вылазка к пушкарям фюрста Ансельма не имела ровно никакого смысла, кроме того, что меня покормили, и вам я смог принести еды. Поэтому завтра мы отправимся с вами в путь. И пойдем мы не в Криштау к родичам Эльзы, а в славный город Вюртемберг неподалеку от которого стоит замок Вальдберг, в котором всем распоряжается прекрасная Ангелика фон Валдберг, моя добрая матушка. Поверьте мне, вы ей непременно понравитесь…
На этих словах молодой швабский дворянин широко зевнул, приложил голову к дереву и уснул крепким сном усталого, сделавшего все что в его силах молодого человека.
– Может оно и так. – не сдавался Каспар. – Но я не хочу, чтобы этот проклятый курфюрст распоряжался в нашем городе. Из-за него погиб Абелард, по его вине в наших домах хозяйничают солдаты…
– Пропал толстяк Михен. – добавил Лукас. – Он, конечно, обжора и никогда не делился едой, но он наш друг.
– А я может никогда не увижу свою матушку. – заплакала Эльза.