Сэлмен

Тимми отнесло на два метра от лестницы, он переваливался с боку на бок, пытаясь встать и напоминая своим видом барахтающуюся черепаху, опрокинувшуюся на собственный панцирь. Помогая медвежонку встать, Сэлмен услышал крики детей, доносившиеся снаружи сквозь приоткрытую дверь.

– Беги-беги, жиртрест! – Дразнили пухляка дети. – Только не выбегай на дорогу, а то подумают, что это едет автобус!

Но ту огромная входная дверь громко захлопнулась, и в церкви вновь воцарилась тишина. Подхватив Тимми на руки, Сэлмен стал осторожно спускаться по лестнице, уходящей в темноту. Интересно, сколько тут ступеней? Сэлмен уже не видел лестницы, он нащупывал ступени ногой, опасаясь, что в следующий момент споткнется или провалится в пропасть. Наконец, нащупав носком ботинка, что ступени закончились и дальше ровный пол, он опустил медвежонка на землю. Он обшаривал руками стены в надежде найти выключатель. Кончики пальцев царапались о трещины в стене, шершавую поверхность и рамы старых картин. Чуть дальше стена стала более гладкой и влажной на ощупь, и тут он наткнулся на кнопку. Да будет чертов свет! Аллилуйя!!!

08

Холодный свет старой флуоресцентной лампы наполнил помещение бледным голубоватым туманом. Нервное подрагивание света создавало угнетающую атмосферу, от которой кончики губ сами опускаются вниз и без помощи силы гравитации. Место походило на заброшенный склад. Горы набросанных друг на друга старых вещей и безделушек громоздились в дальнем углу: красный ржавый трехколесный велосипед, санки, разной величины намокшие картонные коробки и прочий хлам. Казалось, в любой момент эта нелепая конструкция развалится, и Сэлмен на всякий случай решил держаться от этой свалки подальше. Стены были покрыты оранжево-бурой грязью, которую с трудом можно было назвать краской, сверху, из-под потолка в трещинах облупившейся краски расползалась темно-зеленая плесень. Облезшая штукатурка обнажала серые пятна бетона.

Сэлмену удалось разглядеть у дальней стены подвала встроенную черную дверь. Она была настолько черной, без единой пылинки, что казалось, будто это черная дыра, поглотившая все лучи света до последней капли и ведущая в никуда. Единственное, что выдавало в ней дверь, была позолоченная ручка.

Где вдали раздался сначала приглушенный раскат грома, затем волна звуков стала нарастать.

– На улице дождь. Может быть, даже, ливень. Там же девочка! Стоит одна под дождем!

– Думаешь, нет грома без дождя? Да даже если дождь, я уверен, что девочка не настолько тупая, чтоб не найти убежища.

– Она выглядела очень настойчивой. Не думаю, что она уйдет от своего, так называемого, наказания. Это некое страшная клятва, которую дети ни за что не могут нарушить.

– Да, конечно, как в тот раз, когда ты клятвенно пообещал отцу стеречь его тачку, а когда подошел страшный громила с огромной битой, твоя клятва сбежала очень быстро – так же, как и моча в твои трусы. Странные эти обещания, даже на себя не можешь рассчитывать. Хотел пукнуть, а вместо этого случайно пропоносился в штанишки. Эта тупая, слепая уверенность, что кто-то пойдет на все ради клятвы. Откуда такая иллюзия? Мы же все эгоисты, в конце концов.

– У меня на лбу большая дыра, что ли? Хватит насиловать мой мозг!

– Ой-ой-ой, какие мы вспыльчивые…

09

Глядя на черную дверь, было чувство, что она вот-вот отворится. И точно —золотистая ручка вдруг медленно повернулась. Сэлмен отпрянул назад, чувствуя, как все его тело покрылось мурашками. Из отворяющегося проема прорывались тонкие лучи света, плавно расходясь косыми линиями. В двери стоял незнакомец в черной мантии, тот самый тип, на которого Сэлмен наткнулся в забегаловке. Его лицо было все так же скрыто под широким капюшоном. Мерным шагом незнакомец вплотную приблизился к незваному гостю, в чью ногу крепко вцепился насмерть перепуганный медвежонок. Сэлмен покрылся холодным потом от страха, его мышцы словно окаменели, превратив тело в неподвижную статую.

– Беги! Черт побери… Беги! Почему ноги меня не слушаются?

– Страшно… Разве не так?! Какая жалкая картина…

Человек в мантии откинул капюшон, открыв худощавое вытянутое лицо с ярко выраженными скулами. Широкая злорадная улыбка во весь рот подчеркивала глубокие морщины. Идеальная лысина сияла при флуоресцентном свете. Незнакомец пронзил Сэлмена презрительным взглядом и, не отводя от него широко открытых глаз, цокал, недовольно качая головой. Губы его не шевелились, но Сэлмен слышал слова мужчины, которые доносились из его замкнутых уст словно из старого проигрывателя, проникая не в уши, а прямо в разум Сэлмена, и отдаваясь там раскатистым эхом. Каждое слово шипело два раза с небольшими паузами, причем первое воспроизводилось с вопросительной интонацией, а шедшее вслед за ним – с восклицательной.

– Ты Сэлмен? Сэлмен! Грешш… ник, нечес… тивец…? Грешш… ник, нечес… тивец…! Ты приговореннн… к божь… ему право… судию? Ты приговореннн… к божь… ему право… судию! Правой рукой гос… пода? Правой рукой гос… пода! Твой приговор… Ссс… мерть??? Твой приговор… Ссс… мерть!!!

– Что?! – Сэлмен понял, что это и есть тот самый пастырь Эдисон до того, как заметил в его руке большой окровавленный крест, тщательно заточенный как армейский кинжал. В другой руке он держал библию в черном кожаном переплете.

Священник приложил толстую книгу к плечу Сэлмена, его змеиный шепот проникал Сэлмену прямо в мозг:

– Ты не часть этого места? Ты не часть этого места! Идешь против воли божьей и поэтому твоя участь – наказание во благо, ради спасения твоей грязной души? Идешь против воли божьей и поэтому твоя участь – наказание во благо, ради спасения твоей грязной души! Я лишь страстно желаю помочь тебе, дитя мое. Ведь все мы дети божьи? Ведь все мы дети божьи!

Только не я, тяжело вздохнув, подумал Сэлмен. Нет уж… Я точно не верю никакой религии. Глупо верить в бородатого дяденьку, смеющегося над нами с небес и покрикивающего: «Танцуйте, маленькие поросята! Танцуйте!!!» – хлестая нас кнутом. Закатив глаза, Сэлмен хмуро произнес:

– Бог простит меня, ведь это его работа.

Каменное лицо пастыря налилось гневом. Сэлмен от испуга даже втянул голову в шею.

– Да как ты смеешь оскорблять имя Господа?! – Протрубил священник глубоким басом, грозно вытягивая челюсть при каждом слоге. Это была уже не телепатия, а чистой воды рык. Затем, нежно поцеловав крест, он резким взмахом вонзил его Сэлмену глубоко в ногу. Сэлмена скрутило от острой боли, слезы брызнули из глаз, крики вылетали из легких, как краска, выдавленная из тюбика. Тело, казалось, умоляло не вытаскивать крест из ноги, но ведь он никогда не прислушивался к своему организму, и на этот раз решил так же пренебречь его потребностями, резко вытянув длинную палку из глубин своей плоти. Кровь хлынула фонтаном. На мгновение Сэлмен словно оказался где-то высоко, в безвоздушном пространстве, где звуков не слышно и время замерло. Он чувствовал, что если б мог слышать в этот момент свой крик, его перепонки непременно лопнули бы. Но резкий скрежет выбросил его из бессознательного состояния, вернув в реальность боли. Еще находясь в каком-то тошнотворном трансе, он рефлексивно вонзил окровавленный угол креста глубоко в сердце священника. Тело пастыря рухнуло на пол, как огромный шкаф, вздымая вокруг облака пыли.

– Что вы здесь делаете?! Вам нельзя здесь находиться! – Противный писклявый голосок, звучавший сквозь забитый нос, принадлежал Эдди.

Так-так-так… Хлюпкий девчачий голосок этого маленького поросенка я могу узнать где угодно. Промокший до нитки Эдди стоял позади Сэлмена, держа в руках черный длинный плащ. Он с негодованием бросил плащ к ногам Сэлмена. Длинные полы полностью накрыли медвежонка, и тот, пытаясь выбраться из внезапной ловушки, лишь запутался в тяжелых складках, стукнулся головой о стену и, как подкошенный, упал на землю. Лицо Сэлмена сковала гримаса боли. Эдди заглядывал в его полузакрытые глаза и гнусавил, шмыгая носом:

– Ты плохой человек (шмыг). Эдисон знает, что ты дал свой плащ моей сестре (шмыг-шмыг). Если ей суждено умереть от холода (шмыг), так тому и быть (шмыг). Понятно (шмыг-хлюп)?!

Сэлмен взглянул на свой плащ, на котором уже стоял выбравшийся из-под него Тимми, и представил, как этот гадкий мальчишка вырвал из рук своей слабой маленькой сестренки единственную вещь, которая могла ее согреть, а затем наверняка влепил ей сильнейшую пощечину, за то, что вообще посмела укутаться во что-то теплое. Сэлмен еще не полностью пришел в себя от боли и потери крови и никак не мог сосредоточиться. И даже поняв, что натворил этот мелкий негодяй, осознание дикости произошедшего пришло не сразу. Наконец, собравшись с мыслями, он жестко произнес:

– Как у тебя рука поднялась забрать плащ у своей родной сестры?! Ты, бессовестный невежа! Она ведь может подхватить воспаление легких!

– Чего только не сделаешь ради веры (шмыг), – покачал головой Эдди.

– Т-ты больной, что ли?! Ты понимаешь, что за такое тебя все будут ненавидеть?! – Все больше распалялся Сэлмен, глаза его налились злостью, и он даже уже не помнил о распростертом позади него теле священника. Но резкая боль в ноге вновь заставила его скривиться от боли.

– Меня все ненавидят не за то, что я творю, – стоял на своем Эдди и вдруг с вызовом высоко поднял голову. – Я творю это, потому что меня все ненавидят!

Слеза, скатившаяся по его пухлой щеке, Сэлмена не тронула. Сильно хромая, он подошел к мальчику и похлопал его по плечу, показывая, что разговор окончен.

– Ладно, нет у меня времени читать тебе морали, просто сгинь отсюда, мальчик. И тут сквозь наворачивающиеся слезы Эдди увидел тело пастыря, оттолкнул руку Сэлмена, убирая ее со своего пути, и бросился к святому отцу. Упав на колени перед неподвижным телом, он схватил руку пастыря, зажав ее между ладонями, а затем прижал мощную, грубую кисть к своей щеке.

– Вставайте, святой отец, вставайте! – В его голосе слышалось отчаяние.

Сэлмен не чувствовал никакой жалости к плачущему мальчику. Все, что его сейчас беспокоило, это дикое головокружение от потери крови. Но предположил, что все-таки необходимо сказать что-то утешающее, из простой человечности и чтобы не возникало лишних вопросов.

– Ты пойми, у меня не было выбора. Он пытался меня убить. Клянусь тебе. – Сэлмен чувствовал, что слова его звучат фальшиво, и опустил голову.

Эдди повернулся к Сэлмену:

– Ты, жалкий человечишка! Тебе надо было всего лишь смиренно стоять и умереть! Теперь ты пожалеешь о своем выборе, – маленький монстр зловеще улыбнулся, и Сэлмен с удивлением отметил, что как-то внезапно у Эдди полностью пропал насморк, словно и в помине не было. Малыш продолжал:

– Не способен умереть тот, кто отдал свое сердце богу!

И как только он закончил произносить речь, по телу пастыря пробежала волна судороги, оно задрожало, затем какой-то неведомой силой его подкинуло и поставило на ноги с раскинутыми в стороны руками, словно римляне подняли распятого на кресте. Глаза пастыря широко распахнулись, – они были налиты кровью, и единственное, что можно было в них увидеть, был гнев. Гнев, подобного которому Сэлмену не приходилось встречать никогда в своей жизни. Приподняв бровь, священник взглянул на руку Сэлмена, все еще державшую крест, и зарычал:

– Ты убил, да еще и унаследовал?! – Речь хоть и доносилась из его уст, а не передавалась телепатически, но в и ней слышался тот самый ядовитый змеиный шепот, который проникал вглубь мозга и заставлял леденеть сердце.

Сцена чудесного воскрешения пастыря повергла Сэлмена в шок. Возможно, он так бы и продолжал с удивлением наблюдать за происходящим, если бы не обнаружил, что предметы вокруг вдруг потеряли четкость, очертания стали размытыми и все плывет перед глазами. Опасаясь, что сейчас потеряет сознание, он схватил в охапку свой плащ вместе с растерянным медведем и единым рывком заскочил в ту самую комнату, из которой несколько минут назад выходил пастырь. Сэлмен инстинктивно захлопнул за собой дверь, защелкнул ее на замок и остановился, чтобы отдышаться. Зрение все больше ухудшалось, он уже почти ничего не видел перед собой, кроме расплывчатых силуэтов, а от безумного головокружения его шатало как пьяного или как человека, впервые прокатившегося на скоростном аттракционе. Но за этой дверью он хотя бы на некоторое время почувствовал себя в безопасности.

10

Голоса Эдди и Эдисона приглушенно гудели за толстой дверью.

– Закрыта изнутри, – возгласил святой отец.

– У меня дома есть запасной ключ, – решительно заявил Эдди. – Я быстро принесу его вам, святой отец. – Тотчас послышались быстрые удаляющиеся шаги.

Представив, как этот толстый мальчик торопливо и неуклюже карабкается вверх по лестнице, Сэлмен попытался улыбнуться, но улыбка сквозь гримасу боли получилась довольно кривой. Немного успокоившись, он аккуратно опустил Тимми на пол и надел свой мокрый от дождя плащ. Сделал пару шагов вглубь комнаты, и в нос ему ударил острый запах гниющей плоти и свежей крови. Сэлмену слишком хорошо было знакомо это жуткое липкое зловоние, на какой-то момент он вновь почувствовал себя на поле боя, когда после сражения приходилось грузить трупы солдат в бронетранспортер. Но тогда, под невыносимым, обжигающим августовским солнцем смрад был намного сильнее. Сэлмен силился всмотреться вглубь комнаты, но зрение подводило его все больше. Наконец сквозь туманные расплывчатые пятна ему удалось разглядеть обнаженную скрюченную человеческую фигуру, лежащую на полу. Потребовалось подойти совсем близко, чтобы понять, что это была девушка. Она лежала в луже крови, свернувшись калачиком, как плод в утробе матери. Руками прикрывала грудь, а ноги потирала одну о другую, пытаясь согреться. Ноги у нее были длинные и гладкие. Она вся дрожала, то ли от холода, то ли от боли, и Сэлмену было ясно одно – он обязан хоть как-то ей помочь.

«Какое шикарное тело! Ее кожа такая гладкая и влажная… Ты только взгляни на эту идеальную форму груди. Я просто уверен, что ее соски, спрятанные под этими хрупкими ручонками, стоят как копья. Мокрые волосы струятся по плечам. И эта кругленькая, румяненькая, сочная попка! Разве тебе не хотелось бы просто взять и сжать ее попку? Или приподнять ее личико и поцеловать эти сладкие губки? Или просто засунуть член ей в рот, когда она смотрит на тебя своими невинными, удивленными глазками?»

«Она в беде, лежит в луже крови, единственное, что я должен сделать, так это ей помочь, а не выслушивать твои извращенные мысли! Как вообще можно было о таком думать?! Нет, нет и еще раз нет!!!»

«А кто тебя назначил „Мистером героем“?! Умеешь же ты испоганить шикарную вечеринку…»

Сэлмен бросился к девушке, скинул с себя плащ, укутал девушку и крепко обнял, растирая ее плечи и пытаясь ее согреть.

«Вот так-то лучше… Совсем другой разговор, прижми ее к себе посильнее!»

– Вы можете говорить? – Прошептал он в ее крошечное ушко, скрывавшееся под потоком длинных карих кудрей.

Она отдышалась, сделала еще несколько коротких вдохов, затем слабым, слегка осипшим голосом ответила:

– Да…

Несмотря на легкую хрипловатость, голос ее был сладок и полон блаженного спокойствия.

– Как вас зовут? – Спросил Сэлмен, помогая ей присесть.

– Габриэль… – произнесла она, слегка прокашлявшись и пытаясь избавиться от сухости в горле. Затем, предположив, что ее не расслышали, повторила:

– Меня зовут Габриэль. А вас?

Сэлмен не мог оторвать взгляда от ее огромных, ярких глаз, он погружался в них с головой и мечтал утонуть, чтобы полностью отдаться тому чувству ласкового спокойствия, которые исходили от нее и бередили его душу. Едва собравшись с мыслями, он ответил, отчаянно запинаясь:

– Я… А… О… С-Сэлмен.

– Хорошо, А-О-Сэлмен. Вы поможете мне бежать или вас послало это чудовище закончить начатое?

Сэлмен был восхищен ее спокойствием и самообладанием, и чувствовал, что если бы не жуткая боль в ноге, то на его лице, пожалуй, появилась бы легкая искренняя улыбка. В ее сладком голосе звучал некий шутливый подтекст, как бывает только в разговоре влюбленных или давно женатых пар.

– Габриэль… Конечно же, я здесь, чтобы помочь вам. Кроме того, это чудовище продырявило мне ногу, а его толстопузый ассистент уже в пути за ключами от этой двери. – Сэлмен кивнул головой в сторону черной двери. – Так что нам надо спешить. Надеюсь, здесь есть еще один выход.

Теперь нас двое, подумал Сэлмен. С ними был еще, конечно, и Тимми, но Сэлмен никак не мог понять, насколько искренни его намерения, да и сам факт наличия говорящего медвежонка не внушал Сэлмену ни капли доверия. Габриэль была светлым человеком, казалась адекватной и ей можно было верить. Кроме того, у них обоих была одна цель, – как можно быстрее выбраться из этого кошмара, – чего нельзя было сказать о Тимми.

Габриэль с горестным взглядом посмотрела вокруг.

– Ужас… Я все-таки опоздала, – она прикрыла рот ладонью, как делают люди в минуты отчаяния.

Сэлмен, на какое-то время почувствовав прилив сил, напрягал глаза, силясь рассмотреть комнату. Теперь он начал понимать, почему здесь стояло вызывающее тошноту зловоние. Ему не удавалось полностью сфокусировать взгляд, но все-таки удалось разглядеть тела детей, – большинство были мертвы, а кто еще оставался в живых, были с тяжкими увечьями. Кто-то был прикован к жутким устройствам для пыток, неестественно растягивавшим их ноги и руки. В большом стеклянном контейнере, заполненном зеленоватой жидкостью, находилось тело обнаженного юноши, белки глаз без зрачков были обращены в небо, кожа лоскутами слезала с его тела, обнажая мышцы, а затем и кончики костей. Юноша еще был в сознании, но когда кислота проникла ему в легкие, он тут же скончался. Остальные дети были заперты в стальные клетки, такие тесные, что они просто лежали друг на друге, как фабричные курицы, которых сейчас повезут на бойню. У кого еще остались хоть какие силы, протягивали руки сквозь окна решетки в сторону Сэлмена и Габриэль, пытаясь что-то прокричать, но из их широко раскрытых уст звучал лишь тихий сухой свист.

Нескольких шагах от своих ног, в луже крови Сэлмен увидел гигантские белые крылья. Кровавые следы от них прерывистыми зигзагами вели прямо к Габриэль. Их глаза встретились, и она поспешила развеять его замешательство.

– Они мои, – произнесла Габриэль нежным голосом.

Сэлмен задумчиво, уставился на пол. Выражение его лица полностью изменилось, словно жена призналась ему в измене.

– Что значит твои? Священник убил твою любимую птицу?

Но, разглядывая два больших шрама на ее лопатках, он уже знал ответ и даже представлял, как все происходило, но все еще никак не желал в это верить. Он убеждал себя, что какое-то невероятное совпадение, потому что иначе это полная бессмыслица! Но как только Габриэль заговорила, все его надежды рассыпались в прах.

– Нет, именно мои, собственные крылья. Как бы странно это бы ни звучало, но это так.

– Это дело рук Эдисона?

– Да… – Габриэль печально опустила голову.

– Зачем он это делает? Я не понимаю!

– Не знаю… Я не знаю, но он держал нас здесь, кажется, целую вечность и пил нашу кровь. Я боюсь, что осталась единственная из своего рода. – По ее щеке покатилась слеза.

Сэлмен разглядывал две маленькие дырочки на тонкой шее Габриэль. Он не понимал, что и почему происходит вокруг него, но уже начал привыкать к мысли, что там, где он сейчас находится, может случиться все, во что раньше он ни за что бы не поверил. Но вот они здесь: говорящие медведи, бессмертные священники-кровопийцы и обескрыленные ангелы. Смирившись с новой реальностью, Сэлмен решил быстрее действовать.

– Ладно, сейчас все это неважно. Я сначала проверю, кого еще можно спасти, и мы выберемся отсюда все вместе. – В его голосе звучали сила и уверенность. Габриэль посмотрела на него с беспокойством:

– Подожди… А куда делся Эдисон? Где… – ее прервал грохот распахнувшейся черной двери, которая даже треснула от мощного удара.

11

В дверном проеме стоял Эдисон. По обеим сторонам, в метре от двери, смиренно стояли две высокие мраморные статуи крылатых ангелов. Их руки были сложены на груди, головы были подняты вверх.

– Какая удивительная работа скульптора, – восхищенно подумал Сэлмен, сам озадаченный тем, что способен замечать такие бесполезные детали в критической ситуации. Но взгляды статуй, обращенные в небеса, заставили Сэлмена взглянуть на потолок: там были расположены еще примерно две дюжины статуй ангелов, словно смешавшиеся в бурную оргию: обнаженные женщины и мужчины с идеальными формами, будто подобранные стилистами журнала Вог, протягивали руки в сторону черной двери, создавая волны из потока тел. Сэлмену довелось побывать в лучших музеях мира, но нигде он не встречал ничего подобного, ни одно произведение искусства не смогло сравниться с этим совершенством. Погруженный в созерцание этой красоты, Сэлмен на мгновение даже забыл о пастыре, торчащем в дверях. Лицо Эдисона не выдавало признаков гнева, но невидимые лучи ненависти, как электромагнитные волны в микроволновке, пронизывали все помещение, обжигая всех, кто здесь находился. Сэлмен не помнил, в какой момент умудрился уронить острый крест, тот самый, что вонзили ему в ногу. Наверняка он бросил его во время попытки сбежать от Эдисона, но теперь он был нужен ему как никогда. Или хотя бы что-то острое или тяжелое. Нервно пошарив по полу, Сэлмен обнаружил молоток с раздвоенным концом для выдергивания гвоздей, его деревянная ручка была раздроблена на конце в острую щепу. Эдисон заметил жест Сэлмена:

– Ты знаешь, для какой божьей цели предназначен этот инструмент?

Окинув взглядом гигантские окровавленные кресты, лежащие неподалеку, Сэлмен ответил:

– Не трудно догадаться… Ты извращенный урод!

– Верно. Этот инструмент предназначен для святейшего наказания – распятия на кресте. Думаю, что тебе оно будет в самый раз, – ухмыльнулся Эдисон.

– Когда я был подростком, – заговорил Сэлмен, разглядывая молоток, – я любил украдкой пробираться в гараж отца, когда тот был на работе или бухал в баре. У него была уйма всяких инструментов, и я представлял, каким способом можно было бы использовать каждый из этих приборов. Воображал, как ночью в гараж забирается взломщик, а я беру первый попавшийся в руки разводной ключ и как врежу ему прямо в затылок – и его хрупкий череп разбивается на куски. – Сэлмен ухмыльнулся и поднял голову. – Сильно же на меня повлияли комиксы. Кстати, о молотке я тоже часто фантазировал, но и представить себе не мог, что размажу им мозги какого-то святоши-извращенца.

Подняв молоток над головой, Сэлмен почувствовал силу и уверенность. Теперь он мог защитить Габриэль и несчастных детей.

– Какой же ты был грешный ребенок. Адское отродье! – Священник сделал шаг вперед.

– Это не проблема, это всего-навсего священник, – объявил Сэлмен будто самому себе, криво улыбаясь. – Я могу уничтожить эту мразь еще до того, как он начнет молиться.

Эдисон зловеще расхохотался, казалось, этот хохот шел откуда-то из нутра.

– Ты и в самом та деле решил, что я здесь один?! – Пастырь оскалил большие крепкие зубы.

– Ну, если не считать того маленького свинтуса за тобой!

И тут раздался резкий звук, напоминающий треск льда. Сэлмен подумал, что ему предстоит узреть очередное крушение потолка. Но на этот раз треснула не штукатурка, а тонкий слой мрамора, покрывавший тела статуй ангелов. С них посыпались крошки, как скорлупа с готового вылупиться цыпленка. Сэлмен стоял в самом центре, зачарованно наблюдая, как ангелы на потолке ожили и начали с хрустом разминать свои тела, словно пробудившись от векового сна. Мраморная крошка сыпалась словно снег, и Сэлмен протянул руку, чтобы набрать горсть. Он уставился на свою ладонь, полную мраморной крошки, словно пытаясь выяснить истинное происхождение данного материала. А мраморная оболочка все больше осыпалась, обнажая темно-серую кожу ангелов и их гигантские черные крылья.

Даже медвежонок Тимми был сильно обеспокоен, видимо, он никак не ожидал такого поворота.

– Если тебя спросят, – громко прошептал Тимми в сторону Сэлмена, – просто скажи, что я всего лишь плюшевая игрушка, и не какой не говорящий медведь.

Сказав это, он рухнул на пол словно пес, выполнивший команду: «Умри!», – а затем исчез в туче серой пыли.

От этого жалкого труса все равно никакого толка, он вечно путается под ногами в критических ситуациях, подумал Сэлмен и полностью сосредоточился на предстоящем сражении. Убивать вражеских солдат ему не впервой, хотя, конечно, на войне при нем всегда было родимое ружье М-16, но сейчас придется довольствоваться и молотком. Как говорил командир его отряда по кличке Волк:

– Лучше умереть в бою, чем жить трусом!

Темные ангелы планировали с потолка плавными кругами вдоль стен, красиво взмахивая черными крыльями и используя их как парашют. Те, что приземлились раньше, грациозной походкой, не спеша, с отрешенными лицами продвигались в центр комнаты, где были Габриэль и Сэлмен, как муравьиное полчище, устремившееся к куску сахара.

Сэлмен, мертвой хваткой вцепившись в молоток, замахнулся что было сил, при этом руки его нервно дрожали. И в этот момент заметил в руках Габриэль маленький револьвер, он даже почувствовал к ней легкую зависть. Она умудрилась найти его под дырявым столом, на котором Эдисон отстреливал детям пальцы.

– Черт! Почему ей достался этот милый револьвер, а ты торчишь тут с каким-то молоточком?!

– Она ведь девушка. Еще и раненная, думаю, он ей нужнее.

– Да, ты решил стать джентльменом в самый неподходящий момент. Удачи…

12

– Ангелы тьмы, убейте их!!! – Прогремел как из военного рога оглушительный рык Эдисона.

В мгновение ока ангелы превратились в диких монстров, свирепые глаза излучали красное сияние. Крылатые женщины и мужчины, будто пробудившись ото сна и выйдя из состояния безмятежности и эйфории, подняли головы на крик вожака, как сурикаты, и решительно устремились в сторону лакомой добычи – хромающего мужчины и обескрыленного ангела. Один из темных попытался вонзить свои острые когти в тело Сэлмена.

– Вот и началось!!! – Заорал Сэлмен и одним ударом молотка продырявил череп нападающего. Кровь хлынула ручьем, покрыв руки Сэлмена красными перчатками. В потоке свежей крови он заметил отражение очередного монстра, решившего напасть со спины. Резко обернувшись, он увидел, как крылатая девушка рысью метнулась к нему и вонзил острую ручку молотка глубоко в ее упругую грудь. Но она все же успела впиться когтями в его руку, оставив длинный кровавый след.

– Стерва!

Из-за мощного выплеска адреналина Сэлмен ощущал лишь легкое жжение от укусов ангелов и режущих его со всех сторон когтей. Эти молодые, великолепные в своей красоте существа, словно бешеные звери стремились разорвать его на куски. Без каких-либо чувств или эмоций они просто стремились распороть Сэлмену живот и натянуть на себя его кожу, искупаться в его крови.

Сэлмен словно в каком-то трансе на автопилоте отбивал каждого подлетающего к нему, одного за другим, но эти странные существа, даже с проломленными черепам и сломанными руками, все продолжали за него цепляться.

Это напоминало ту самую чертову войну. Вражеские войска так же бежали под пули, и даже обгоревшие солдаты со страшными ожогами продолжали бежать вперед, а один, которому снарядом оторвало обе ноги, просто полз, волоча за собой свои кишки. Тогда Сэлмену, молодому парню с идеалистическим мышлением, сложно было понять силу беспрекословного фанатизма. Сейчас, как и тогда, все, казалось, вело к неизбежной смерти. Мысли о войне мешали Сэлмену осознавать реальность, он уже не понимал, бешеные ангелы перед ним или фанатичные мусульмане.

– Может быть, я до сих пор сражаюсь в пустыне, а пастырь и ангелы – все в моей голове? – В какой-то момент подумал он, но эти мысли развеялись со звуком револьвера. Первый выстрел слегка оглушил Сэлмена, длинным свистом прозвучав в его ушах. Затем последовали еще выстрелы. Это была Габриэль, она бежала к нему, прокладывая себе путь мощным револьвером, от пуль, дырявивших головы ангелов, их мозги разлетались во все стороны. Сэлмен удивился и восхитился тем, как ее хрупкие руки уверенно держали оружие, почти не содрогаясь от сильной отдачи.

Схватив Сэлмена за руку, Габриэль подстрелила одного из ангелов, вгрызавшегося в его ногу. Следующее нажатие на курок оказалось без выстрела —все шесть патронов закончились. Тогда она быстро выплюнула изо рта еще пять патронов, которые валялись рядом с револьвером. Пока Габриэль перезаряжала барабан, Сэлмен отбивал от нее всех, кто пытался вонзить в нее когти. Ей удалось зарядить лишь три патрона, когда одна из крылатых ангелов-девушек, подлетев, хлопнула ее по руке, и оставшиеся патроны, разлетевшись, исчезли в пыли. Но и трех патронов Габриэль хватило, чтобы пристрелить ангелов, схвативших Сэлмена. Когда и эти патроны закончились, она по инерции еще трижды нажала на курок, злобно взглянула на револьвер и изо всех сил швырнула его в толпу нападающих, разбив ангелу-девушке нос.

Сэлмен еле стоял на ногах, силы иссякли, он больше не мог поднять молоток и чувствовал, что сейчас его настигнет толпа озверевших женщин и мужчин, и они растерзают его, разорвут на мелкие кусочки. Габриэль поняла его состояние, схватила его за руку и обняла, крепко прижав к груди. Она с отчаянием смотрела в его утомленные глаза. Ощущая, как их подминает под себя масса тел и как раздирают его спину и дергают за волосы, он понял, что обречен, и он умрет здесь, с ней, в ее теплых объятиях. На войне о такой смерти он мог только мечтать.

– Война ничему тебя не научила. Ничтожество. Как вообще ты мог подумать, что сможешь одолеть такую толпу?!

– Ладно, – мысленно сказал себе Сэлмен. – Надо приготовиться к худшему. Осталось только молиться, чтобы смерть наступила быстро, так как боль будет невыносимой.

13

– Держись за меня крепче! – Прокричала Габриэль как можно отчетливей, чтоб Сэлмен мог услышать ее сквозь дикий гул свирепых ангелов. Ее голос, как всегда, был прекрасен. Сэлмен ощутил, с какой силой она его обнимает, и даже начал слегка задыхаться. Взглянув ей в глаза, он заметил, что они наполняются голубым сиянием. Он не понимал, хороший ли это признак или плохой, но одно он знал точно – что не может отвести взгляда от этого волшебного света. Сияние не только делало его в немножко счастливым, но и снимало жуткую боль по всему телу.

– Это чудо, – подумал Сэлмен.

Тело Габриэль озарилось, сейчас все оно уже было окутано голубой аурой, как воздушной пеленой. Внезапно Сэлмен почувствовал, будто время вокруг них замерло, капли крови и пыль неподвижно повисли в воздухе, острые когти и зубы ангелов остановились на расстоянии миллиметров, готовые вонзиться в плоть Сэлмена и Габриэль. Сэлмен ощутил непередаваемое спокойствие, как будто застыл в невесомости, в неопределенности, так бывает в момент, когда ребенок катается на качели, достигая самой верхней точки, и замирает, еще не начав снова падать вниз.