«Конечно же, нет», – подумал я про себя, но с чего надо еще начинать разговор с преподавателем, который разрешил тебе не приходить на сдачу основного экзамена?

– О, это вы! Как раз вовремя, здравствуйте, – он почесал голову с волосами пепельного цвета. – Одну минутку, сейчас я разложу бумаги и поясню, что вам делать, – двигаясь как стервятник, на которого он и был слегка похож, Эдуард Васильевич обладал неким шармом. Мужчина чуть старше тридцати лет в костюме жениха, ему даже шло, что он немного горбился. Правда, следы мела и легкий запах пота говорили о том, что он редко обращает внимание на гигиену.

Присев на парту перед ним, я начал скучающе наблюдать за его действиями. Он будто собирал странную картину, которая была мне совершенно непонятна.

– Так, ну, вроде всё, а где твой друг? – спросил он, подняв на меня лицо хищной птицы.

– Какой друг?

– Ну, вообще вас тут должно было быть двое, разве я не объявлял это на паре? – что ж, вопрос загнал меня в тупик, и надо было выкручиваться. После объявления моего имени и того, что я освобожден от экзамена, мне резко перехотелось слушать его дальнейшую речь.

– Наверное, он задерживается, скоро подойдет. Просто мы с ним не особо общаемся, – как учили меня кинофильмы, лучшая ложь – где есть доля правды, а коллектив я просто не понимал. Мне казались глупыми и вычурными рассуждения о том, как вчера напились в гараже и избили дворника лопатой. Даже во время пар я чувствовал себя изгоем, но мне было не особо это важно. Я не лез к ним – они не лезли ко мне.

– Ну, тогда приступим без него. Подойди сюда, сейчас поясню, что делать.

Сползая с парты, я все не мог отделаться от мысли, что он сейчас начнет мне задавать вопросы по своему предмету. А вел он не те предметы, которые были мне интересны. Философию и религиоведение. Если и можно было хоть немного заболтать преподавателя, то точно по этим предметам.

– Итак, смотри, ты берешь все листы, что справа, и с помощью вот этого практичного инструмента под названием молоток и вот этих прекрасных гвоздей делаешь им рамку. А потом обтягиваешь вот этим скотчем и прикрепляешь, чтобы получилось что-то вроде этого, – он достал образец из-под парты – обычный лист в рамке. – В общем, нет в этом ничего сложного, сделаешь всю стопку – и ты свободен, а пока давай зачетку.

Робко протянув свою зачетку, которую он вырвал из моих рук, я взял молоток и начал рассматривать деревяшки, c нетерпением ожидая зачета.

– Что ж, вижу, мой предмет последний! Поздравляю. В следующем семестре будет сложнее, – сказал он, пока черкал подпись. Воодушевившись, я начал работать, и уже спустя пятнадцать минут у меня получилась довольно неплохая рамка. Все это время он сидел за своим столом, что-то помечая карандашом в тетрадке. Внезапно прекратив эти действия и посмотрев на меня, Эдуард Васильевич задал вопрос: – Вот скажи мне, какова концепция бога в твоем представлении?

Так и знал, что он ещё и экзамен проведет. Хотя терять мне уже было нечего, зачет стоял, и за чушь меня не отчислят.

– Да очень простая, хочешь верь, хочешь не верь. Людям надо во что-то верить. Это придает им сил, – эту фразу я сопровождал небрежным пожатием плеч. Раньше за такое, возможно, на тебя бы косо посмотрели, подержались бы за крестик или отправили в одну из церквей, что стояли по три на одной улице, но сейчас с этим проще. Веришь, не веришь, времена, когда можно было оскорбить этим, ушли в историю, и теперь все в этом отношении просто.

– Ну а ты веришь в высшую силу? Или в то, что наверху кто-то есть?

– Скорее это вопрос морали, Эдуард Васильевич, трудно верить в высшие силы, когда они не влияют на твою жизнь. Зло и добро существуют, и то это рамки, что ставит общество.

– То есть ты совершенно не веришь в высшие силы? А что, по-твоему, будет с тобой после смерти?

Я отложил скотч и был рад поговорить. Работа оказалась рутинной и неинтересной.

– Ну, мне кажется, ничего. Темнота и всё. Никаких чувств и полное безразличие к тому, что с тобой стало, так что в этом всём, верующий, не верующий, я больше чувствую, что жизнь одна и прожить её надо ради чего-то. А почему, собственно, вы спрашиваете? Вы всё-таки решили принять у меня зачет? – с кислой улыбкой спросил я.

– Просто интерес, защищаю дипломный проект, который подразумевает то, что и кто мы есть в этом мире. Может быть, тебе было бы интересно послушать, пока ты занят?

Отлично, я буду работать молотком, пока мой преподаватель по философии будет рассказывать мне дипломный проект. Хороший способ подружиться с преподавателем и сойти с ума. Хотя дружба с ним не будет лишней. В голове мелькнул тот бородатый парень, который рассуждал о лизании жопы.

– Конечно, почему бы и нет. Рассказывайте, я с удовольствием послушаю.

Он прокашлялся и, приняв позу поудобнее, всмотрелся в меня.

– В моем представлении, если простым языком, – начал он, – мы все всего лишь математическая линия, то есть отрезок. У нас есть начало, есть и конец, как осознанный жизненный цикл любого живого организма, – я начал стучать молотком в надежде, что спишу непонимание на слух.

Он тем временем подошел к доске, взял мел и нарисовал луч. После он поставил посередине две точки, сделав отрезок.

– То есть вот эта линия – твоя жизнь. А теперь проведем через неё сплошную волнистую линию. Как амплитуда переменного тока, ну, вы же изучали на электротехнике? Ладно, не важно. Мы получим наши действия, эмоции, чувства, мысли. И у каждой есть свой период. И это делает нас нами. Предположим снова, что это вы, – он ткнул мелом в свой рисунок. – Теперь рядом с вами я нарисую себя, почти идентично, но при этом наши амплитуды местами пересекаются. Вот это я, и, как ты видишь, своими действиями я соприкасаюсь с твоими. Как сейчас, ты работаешь, ведь я на это повлиял. У нас получается, так сказать, контакт мыслей, действий. Иногда эти соприкосновения чаще, иногда реже, иногда даже человек, который не имеет к тебе и ко мне никого отношения, создает такую волну, которая затрагивает нас обоих. А теперь представь, что все мы – это просто линии, отрезки, и в то же время, хоть мы и имеем начало и конец, наши поступки и жизни, по сути, это лучи. И весь наш мир состоит из кучи этих лучей.

Он взглянул на меня довольно безумным взглядом человека, захваченного идеей. А в моей голове мелькало лишь, что он точно употребляет наркотики. Хотя звучало все крайне непонятно, своим выражением и подачей он заставлял в это верить.

– А какое это отношение имеет к богу? Если все мы лучи, которые идут в никуда.

– Вот именно! – воскликнул он, поднимая руку с мелом вверх. – Как мы знаем, теоретически луч бесконечен. Но вообще в реальности свет рассеивается, поглощаясь атомами вещества.

При этом он стоял, разглядывая меня и разводя руки чуть в стороны, что было почти комично, он выглядел будто ожидал оваций и не понимал, почему зал молчит. Или Эдуард Васильевич просто давал время додумать мне самому.

– Так, то есть вы хотите сказать, что бог – это луч?

– Нет! – ответил он, вскидывая руки. – Луч – наша жизнь, даже после смерти. Отрезок – это жизнь, в которой ты себя осознаешь, как человек. Ладно, представь, что ты состав, ну, поезд, что движется по рельсам, то есть по жизненному пути, представил? Бог – это точка, из которой берёт начало луч.

– Ну, предположим, – сказал я, сделав задумчивый вид, в голову мне уже пришел поезд с моим лицом, который едет в пропасть. Ну а за ним едет паровоз «Томас».

– Ну так вот, по своей сути рельсы имеют и начало, и конец, и кучу разветвлений, как и наши жизни. Ты начинаешь свой путь с определенной станции. И в тебя постепенно загружают разные товары – это и есть твои мысли и идеи, которые закладываются с рождения. От них зависит, куда ты поедешь и куда они тебя приведут. Конечно же, ты можешь изменить своё направление по прихоти самого себя или сломаться на своем пути и так и не доехать, но суть от этого не поменяется. У тебя есть путь. Машинист, что внутри тебя, – это и есть твой внутренний разум и логика, которая позволяет добраться до конечной цели и начать новую. Луч – это рельсы, но они идут вдоль оси нашей планеты. Из этого следует: не важно, из какого депо ты выйдешь и куда приведут тебя дальнейшие странствия, луч – это сама жизнь до и после тебя. Вот, например, ты пошёл в списание, в утиль, больше ездить не будешь, но тот товар, который ты развёз, те места, что посещал, – они и дальше будут существовать и делать твой уже пройденный путь чем-то бесконечным. Считай, что ты оставил свой след в истории и он дальше будет существовать, даже после того как закончится у тебя топливо.

– Хорошо, двигаюсь из точки «начало жизни» в «конец жизни» и оставляю свой след, пример с амплитудой было понятней, – ответил я, вбивая гвоздь и попадая в парту.

– Я пытаюсь людям по-разному донести, – сухо ответил Эдуард Васильевич, глядя, как я тщетно пытаюсь вытащить гвоздь.

– Хорошо, а вот вы говорили про наши чувства, эмоции, мысли. Тогда это, получается, товар, который я развожу? – пытаясь вернуть его в состояние педагога, спросил я. Мне совершенно не нравился укоряющий взгляд, которым Эдуард Васильевич на меня смотрел.

– И да, и нет, товар – это лишь часть всего этого, товар в тебя закладывается другими личностями или местами, чтобы ты мог его развозить, а машинист отвечает за то, чтобы его доставить. Твой внутренний я определяет, куда его везти и как им пользоваться. Тот же товар может везти кто-то другой, ведь поездов много, и некоторые даже хотят вторгнуться в твой жизненный путь.

– А как же то, что мы придумываем? Как это можно соотнести с тем, что в нас закладывают?

– На разных станциях в тебя закладывают разные товары, и если их совмещать, комбинировать, то можно получить нечто уникальное, своеобразное.

– Ну, допустим, – лишь пробубнил я, уже чувствуя, как начинает болеть моя голова.

– Так вот, возвращаясь к другим поездам. Вы можете поехать вместе, вы можете договориться, ты можешь свернуть и поехать в другой город, чтобы попробовать продать этот самый товар, но другой поезд влияет на тебя, также как и ты на него. У тебя может возникнуть желание подружиться и нести свои идеи вместе с ним, может возникнуть агрессия по отношению к нему, но так или иначе это и есть те самые чувства, мысли и эмоции, что заложены в тебе. Ведь не будь их, ты бы и не знал о существовании соседнего поезда, – тут я вспомнил Аню и попытался прогнать эту мысль у себя из головы. Дурацкие поезда, втирает мне какую-то дичь.

– Хорошо, а что тогда такое бог? И вообще какое он отношение имеет к поездам? – пытаясь выгнать из головы другие мысли, я чуть ли не закричал.

– Бог по отношению к поездам – это сама планета, по которой движется множество поездов по множеству рельс, поезд – это ты, твои мысли – это груз и товары, рельсы – это твой жизненный путь, а ось земли – это луч или же то, что останется от тебя потом, та дорога, что была до и будет после тебя, твои поступки.

– Но какое отношение имеет бог к поездам, лучу, грузу?

– А никакого, по сути, это просто живая материя, что позволяет тебе жить и существовать. В масштабах вселенной бог – это вселенная. Она не будет обращать на тебя внимание. Ведь она фактически даже не знает о твоём существовании. Поэтому это и называется высшей силой. Ты можешь ощутить, что она влияет на тебя, но ты на неё сильно повлиять не можешь. Бог дает тебе жизнь, как бы глупо это ни звучало, ведь бог – энергия.

– И к чему это всё ведет в конечном счете? – спросил я.

– К более глубокому понимаю человеческого существования, естественно. По сути, это еще одна из теорий, что не отрицает существование высшей силы, но в то же время она не говорит, преклонятся перед ней. Веди свой путь, живи и процветай. Оставь после себя что-нибудь, и это приблизит нас к высшему. По отношению к муравью разве мы не высшая сила?

Посторонний шум оборвал его, и мы вместе уставились на дверной проем. Там стоял молодой парень, которого звали Антон, и по тому, что я слышал, он был знатным раздолбаем. Это подтверждал тот факт, что он опаздывал уже на полчаса.

– А, Антон, кажется, ваши часы идут неправильно, или у вас есть другое оправдание на этот раз? Опять переводили пять старушек через оживленную автомагистраль? – саркастично спросил Эдуард Васильевич.

Антон казался комичным благодаря неправильным пропорциям тела. Одетый в футболку с надписью What и джинсовые шорты, можно было сказать, что они ему малы. Бледный цвет кожи, даже очень бледный для лета, делал его похожим на затворника, что не выходит из дома. Хотя о его бурной ночной жизни ходили легенды. Я посмотрел в сторону Антона, стараясь сделать максимально осуждающее выражение лица, но в нём не было и грамма раскаянья. Видимо, и эта ночь была у Антона бурной.

– Извините, пробки, – пожав плечами, Антон сделал шаг через порог. Его темные волосы отлично сочетались с густыми бровями и карими глазами. Скулы были сильно подчеркнуты на фоне острого носа, и чем-то он напоминал сенатора из древнего Рима, что не привык отчитываться. – Можно я пройду?

– Заходи быстрее, мы и так слишком долго тебя ждали. Покажи пока ему, что нужно делать, а я отлучусь.

– Вы обещали поставить зачет, – Антон прошёл мимо меня, пытаясь впихнуть книжку в руки преподавателя.

– Обещал, когда ты выполнишь работу, а поэтому бери молоток и принимайся за дело, – Эдуард Васильевич взял сумку, испепелил взглядом Антона и скрылся за распахнутой дверью.

– Вот мудак, задержался на пару минут всего, а он уже обиделся, – Антон сжал зачетку в кулаке и улыбнулся.

Так мы и остались с ним одни. Антон сел на стул, закинул ноги на парту и начал активно строчить что-то в телефоне. Нет, он издевается?

– Кстати, чем быстрее начнёшь работать, тем быстрее мы закончим, – сказал я, не выдержав. Его дерзость была притягательна, с другой стороны, он сваливал всю работу на меня.

– Подожди, ты вроде должен мне объяснять, что делать. Ты пока рассказывай, а я доделаю дела, – он даже не посмотрел в мою сторону, от чего меня сильно покоробило.

Не знаю, что в тот момент раздражало больше: вид его толстого живота или манеры гопника.

– Ну и хрен с тобой, тогда тоже делать ничего не буду. Зачет я уже получил, свою часть работы сделал, а ты сиди тут до вечера, – кажется, мне удалось привлечь его внимание, так как телефон он отложил и с громким вздохом встал со стула.

– Ладно, показывай, что тут нужно делать, шантажист.

Так мы и стояли, проделывая эту монотонную работу в течение ещё двух часов, которые тянулись очень медленно. На удивление он оказался работящим парнем и всё время рассказывал глупые истории из своей жизни. В конце концов они начали казаться мне совсем неправдоподобными.

– Ай, твою мать, засунуть бы эти доски в Эдуарда Васильевича. Кто вообще придумал использовать рабский труд студентов для достижения личных целей?

Сначала я подумал, что Антон опять начал пустой треп, но потом кровь с его пальца закапала на парту, где лежали плакаты.

– Вечно у тебя все не слава богу! Пойдем промоем палец в туалете.

– В этот раз крови не так уж много, помню, один раз мне проткнули ножиком ногу, – он указал на еле заметный шрам на ноге, – вот тогда кровь текла ручьями.

– Понятно, у тебя есть истории, где нет поножовщины, криминала и пыток? А то в скором времени ты себя чем-нибудь убьешь.

– Я себя и так каждый день убиваю, и мне это нравится, – он улыбнулся мне, но я лишь вопросительно посмотрел в его сторону. – Понятно, видимо, ты не выкупаешь. Живи одним мигом, друг, ведь жизнь для этого и создана.

– Как это относится к ножу и твоему пальцу? – сегодня, видимо, был день, когда меня все грузят своей философией.

Он пожал плечами, и мы вышли из кабинета. Антон не был похож на человека, у которого каждая минута жизни на счету. Скорее, он прожигает её, не думая о завтра, но его суждения о «живи тут и сейчас» напомнили мне наш разговор с Аней. Почему все постоянно пытаются указать тебе, как надо жить?

– У тебя нет какой тряпки? Чтобы сделать повязку, – человек-ножик-в-ноге начал давить на палец еще больше, выпуская кровь, оставляя за собой следы на полу.

– Серьезно? Ты просто пришиб свой палец. Причем не ты ли мне говорил, что крови почти нет? Может, перестанешь на него давить как имбецил и пойдем быстрее к воде? Не хватало ещё, чтобы ты в обморок грохнулся от потери крови, – этот человек умудрялся вызывать много противоречивых чувств. Хотя, может, проблемы, которые на меня навалились в последнее время, давали о себе знать. Еще и Аня, которая сидела у меня в голове и говорила: «Ты не выходишь из дома и лишь занимаешься своими проектами. Тебе нужно найти друзей и опору».

– Знаешь, а ты мне нравишься, – сказал Антон, подмигивая.

– Извини, меня не интересуют парни.

– Ха, сука, я в другом смысле, пупсик, – он послал в мою сторону воздушный поцелуй, чем вызвал у меня чувство негодования.

Пройдя по коридору и свернув направо, мы вышли прямо на два раздельных санузла для мальчиков и девочек. Всегда было интересно, что же творится в женских туалетах, но это настолько заезженная тема для шуток, что тут я её решил не вставлять. Было лето, и, казалось, во всем институте мы одни. Тем не менее вонь канализации была всё так же сильна, будто рядом проходит фестиваль на тысячу человек. В общем, я был не в лучшей компании, не в лучшем месте, и лишь закрытая сессия могла меня радовать. Антон матерился и продолжал заливать раковину своей кровью. Видимо, палец он пришиб хорошо.

– Прекрати ты на него давить, что за дурацкая привычка. Смочи его аккуратно водой да обмотай туалетной бумагой, – пытаться казаться дружелюбным было для меня слегка в новинку.

– Тебе не интересно, почему, получив рану, мы два или три раза проверяем, не идёт ли кровь? – Антон завороженно смотрел на разбитый палец.

– Может, если тебе так нравится вид крови, стоило пойти на врача или хирурга?

– Суть не в этом. Я заметил за собой одну штуку. Смотри, – он показал мне палец, который выглядел не очень хорошо. – Первое, что делает человек после удара, – это смотрит, не выходит ли из него кровь. После, убедившись, что она идет, он просто в это не верит. И ты давишь, давишь в надежде, что она закончится и все будет хорошо.

– Какая-то больная у тебя фантазия. Антон, мне кажется, ты просто любишь кровь или садомазохизм.

– Возможно, мне и нравятся плетки, – он улыбнулся, глядя мне в глаза, а в голове у меня возникла мерзкая картинка, где его тело хлещут плетками, кошмарное зрелище, – но я к тому, что мы сосуд, который пытается не пролить все содержимое наружу.

– Кажется, тут один человек и один сосуд, и в сосуде уже мало что осталось, – съехидничал я, открывая форточку, чтоб не задохнуться.

– Слушай, если ты вечером ничего не делаешь, может, поехали, отдохнешь в моей компании? Ты просто ходячий сарказм, – Антон достал сигарету, видимо, думая, что форточку открыл я для этого. Не хватало еще вылететь за курение в туалете. Хотя мысль с поездкой он предложил заманчивую. Может, заведу пару полезных знакомств и Аня наконец выйдет у меня из головы. Надо доказать ей, что она не права, почему я все ещё думаю о ней?

– Хорошо, и куда мне подойти? – согласился я.

– Никуда не надо. За нами заедут в пять, а пока можно поискать этого дебила, который мнит себя преподавателем. Страдаешь тут на благо нации, а тебя нихера не ценят, – плюнув на край раковины, он прошёл мимо меня, туша сигарету о стену. Вокруг раковины были видны остатки крови, и громко вздохнув я пошёл за ним. Сомнения начали уже потихоньку грызть меня изнутри. Стоило ли вообще с этим человеком куда-то ехать? В пустой коридор солнечный свет пробивался из распахнутых кабинетов. Это давало ощущение лета и радости. Антон быстрыми шагами направлялся в кабинет, а его путь обратно шёл по маленьким каплям крови. Будто идёшь за раненым зверем, что возвращается в свое логово. К сожалению Эдуарда Васильевича, в кабинете не оказалось. Раздосадованный Антон стоял с видом человека, который решил завоевать вселенную, и смотрел в окно, думая о чем-то своём. Подойдя к почти законченной рамке, я продолжил вколачивать уже загнувшийся гвоздь, стыкуя две деревянные панели.

– Слушай, – после изготовления очередного экземпляра спросил я, – тебе, надеюсь, не будет мешать эта травма, чтобы закончить работу, которая порядком мне надоела?! Конечно, всё понимаю, потеря крови – это досадное явление, но, твою мать, тут немного осталось!

– Да не переживай ты так, сделаем мы твои деревяшки, дай только соберусь с мыслями, а то чего-то тяжеловато мне, – посмотрев на то, как он со спокойным видом, сидя на подоконнике, листает свой телефон, верилось в это с трудом. Цвет лица Антона стал ещё бледнее, и, тяжело вздохнув, я просто продолжил работу, про себя ругая этого манипулятора. Спустя время он соизволил подойти, выглядывая из-за моего плеча. – Как думаешь, что это за линии? Вообще, что он там такое важное защищает? Опять очередные безумные доводы и мечты.

– Понятия не имею, – солгал я. Если мой мозг начал кипеть от данной идеи, то шесть извилин Антона свяжутся в петлю и повесят остатки разума. – Да и зачем тебе это знать? Твоя работа, как и моя, бери гвозди и молоток. Только смотри не попади по второму пальцу.

– Это была легкая оплошность, вообще я мастер управления молотом, – сказал он, покручивая зигзагами молоток.

– Полегче, Тор, неохота провести остаток жизни в больничной палате, – отходя чуть подальше, ответил я.

Работа была закончена, а Эдуарда Васильевича все ещё не было. Я мог уйти домой, понимая, что зачёт стоит, но, естественно, надо было ждать Антона, который уже начинал нервничать. Чем занимаются мало знакомые друг с другом люди в одной комнате без общей цели? Наверное, нам стоило получше узнать друг друга, наладить контакт, сдружиться. Так всё и происходит с людьми, но не с нами, отстранившись от мира, мы оба залезли в телефоны. Открыв сообщения, начинаешь удивляться, что, будучи даже малообщительным человеком, тебе кто-то пишет. Вот, например, сообщение от Дениса, который периодически расспрашивал, как у меня дела. Он мало чем отличался от меня в отношении затворничества, и читать его сообщения было трудно. Частенько мы поднимали с ним тему будущего, когда мне нужно было излить душу.

«Денис, выйди ты на улицу, заведи себе отношения или займись чем-нибудь полезным, ты каждый день смотришь в монитор, нажимая клавиши», – перечитывал я нашу переписку.

«Конечно, даёт мне совет человек, который занимается тем же! Свою жизнь строй как нравится, а мне и так неплохо».

«Да, но я занимаюсь чем-то полезным, ты же тратишь время».

«Говоришь прям как моя мама, а что даст, как там твой проект называется?»

«Ментальное воздействие на электромеханические приборы и их управление».

«Сам понял, что сказал? У тебя просто безумные идеи, переключись на что-нибудь другое».

«Хватит пытаться уломать меня на игру. Грубым языком, я пытаюсь сделать так, чтобы твой автомобиль подъехал к тебе, если ты этого хочешь».

«Похоже, кто-то перечитал фантастических романов. Ты действительно в это веришь? Заебал, давай матч сыграем, и дальше занимайся своими делами».

В этот раз он предложил мне выбраться из дома и выпить. Уже прогресс, правда, не знаю, в какую сторону. Однажды Денис на спор выпил целую бутылку зеленого змея, заедая его только сливками. Последствия того тупого спора были крайне печальные. Ведь бутылку он допить так и не смог, зато сливки с внутренностями его пищевода были повсюду. Нужно было менять круг знакомств, но глядя на то, как Антон тихо хихикает за партой, мне казалось, что будет то же самое. Написав матери, что приду, возможно, вечером, и ответив Ане на непонятную картинку, что она отрыла в одной из социальных сетей, я заблокировал телефон. Зачем я всё еще его открываю? Антон сидел рядом и пытался печатать двумя руками, не задевая травмированным пальцем телефон. Выглядело это забавно.

– Ну и кто за нами подъедет? И куда поедем? – казалось, мои вопросы ушли в пустоту. Спустя минуту пиления взглядом Антона он со вздохом убрал телефон. Видимо, для него расставание с мобильным было пыткой.

– Ты их все равно не знаешь, они не из нашей группы, но вообще, может, и видел. Тебе имя Андрей, Андрей Заранов, что-нибудь говорит?

– Понятия не имею, кто это, – разведя руками, ответил я.

– Отлично, вот и познакомлю. Сегодня мы отдохнем от этого года, причем отдохнем с блеском. Поэтому готовь свое тело и разум для новых открытий. Я тебе так завидую, что ты попал в моё общество! Ведь не зря у меня прозвище Король вечеринок, – при этом он начал тыкать указательными пальцами вверх.

– Аааа… Понятно, сам не могу поверить, что мне так повезло, – кажется, Антон не умеет воспринимать сарказм, ведь он с довольным лицом дальше начал сидеть в телефоне.

– Так а куда поедем-то? – приподняв бровь, спросил я.

– Да по городу прокатимся, заедем в пару мест и поедем на «Холодное». Там домик у Андрея, и он собирает отличную тусовку. Что может быть лучше, чем мясо на огоньке и еще пара девочек? Много мяса и много девочек! – не отрываясь от телефона, рассуждал Антон.

– И вправду, что может быть лучше, – кисло ответил я.

Этого парня можно было одновременно любить и ненавидеть. Постоянно что-то пишет, постоянно улыбается. Возможно, он и впрямь был каким-то заводилой, одним из тех людей, которые могут заставить танцевать даже мертвого. Такие люди по ночам сидят и в грусти пытаются понять, что им нужно от жизни. Хотя, может, я и ошибаюсь. Во всяком случае по праву я считал большую часть работы, что мы сделали, своей, а этот бездельник просто отдыхал. Время было без десяти четыре, а солнце так и не собиралось идти на спад. День сегодня предстоял ещё очень долгий, как, похоже, и вечер. Греясь в лучах солнца, мое тело развалилось на парте, наслаждаясь тем, как по коже проходит холодный ветерок из окна. Клонило в сон, и чтобы не уснуть, рукой я начал щипать свою ногу.

– Хочешь я тоже тебя ущипну? А то чего это ты себя таким самодостаточным показываешь? – приподняв голову, чтобы послать Антона подальше, я увидел, как он, шарит в ящиках преподавателя.

– Твоя мама мне так же говорила прошлой ночью, – выдавил я, чем привел его в дикий восторг.

– Неплохо, неплохо, – покачивая пальцем в мою сторону, он извлек оттуда вещь. – О, а это нам пригодится.

– Чего ты там уже нашел? – с любопытством поинтересовался я. Учитывая менталитет нашей нации, c уверенностью скажу, что в здравом рассудке никто не стал бы хранить что-то ценное в этих шкафчиках.

– А тебе всё расскажи. Знаешь, чем меньше будешь знать, тем лучше будешь спать, – посвистывая как жулик, он начал ходить по кабинету.

– Ну, смотри, как бы на меня потом это не повесили. Не хочу вылететь из-за человека, который даже гвоздь забить нормально не может.

– Вот чего ты сразу начинаешь про гвозди? Не бойся, главное – умение выкручиваться, а я в этом мастак, – в его слова мне верилось с трудом.

– Ну что, ребята, закончили? – голос Эдуарда Васильевича, что ворвался в кабинет, мигом улетучил мои размышления. Видимо, преподаватели имеют привычку заходить не в нужный момент.

– Все в лучшем виде, Эдуард Васильевич, я даже заработал себе травму от такой усердной работы, думаю, заслужил как минимум высший балл! – чуть ли не с самым гордым видом сказал Антон, показывая палец, замотанный в туалетную бумагу. Скептично поглядев вначале в его сторону, а потом на нашу работу, Эдуард Васильевич быстро прошагал к столу и начал собирать оставшиеся бумаги в портфель.

– Давай сюда зачетку, – не представляю, с какой проворностью может передвигаться человек, но Антон явно превзошел все мои ожидания. За пару мгновений он положил её на стол.

– О, неужели ты смог сдать сопромат? – с удивлением спросил преподаватель. – Знаешь, возможно, когда-нибудь я перестану сомневаться в людях, – затем, посмотрев на палец и сияющего Антона, он добавил: – Но, думаю, это будет не скоро.

Захлопнув и отодвинув от себя святая святых студентов, которая тут же была поглощена загребущими руками Антона, Эдуард Васильевич встал и указал в сторону рамок.

– А теперь, дорогие студенты второго курса, прошу всё это загрузить в мою машину.

– Но про машину уговора не было! – сказал Антон недовольным голосом ребенка, у которого отобрали игрушку в магазине.

– А вы, уважаемый Антон Семенович, спешу заметить, будете учиться у меня на втором курсе, так что я бы не стал сомневаться в том, о чем мы договаривались, – разочарованно отдав честь, Антон взял немного рамок и начал идти к выходу. – Подождите, Антон Семенович, вы кое-что забыли, – взяв еще пару рамок и подойдя к нему, Эдуард вывалил их в стопку, что уже была на руках. – Отлично, – улыбнулся Эдуард Васильевич, наслаждаясь тем, как лицо моего неудачливого друга наполняется горем и обидой, – теперь можете идти, машина стоит на парковке, зеленого цвета, не пропустите.

– Но у меня травма, – начал протестовать Антон. – А вдруг я уроню все это?!

– Ничего страшного, организм у вас молодой, главное, что на голову здоровы. Постарайтесь не уронить, а то я очень сильно в вас разочаруюсь, – повернувшись ко мне, Эдуард Васильевич более дружелюбным голосом произнес: – Ну, вас тоже ждать никто не будет, советую взять остаток ваших стараний и проследовать за Антоном.

Глядя на то, как Антон, пыжась, пытается боком выйти за дверь, я решил с этим не спорить. Взяв оставшиеся рамки , мне стало жаль Антона. Догнать его же удалось у лестницы, где он с задумчивым видом смотрел на ступеньки.

– О, ребят, могли бы и не ждать! – раздался голос за спиной. – Ну, раз так, пойдемте за мной, я вам дверь придержу.

У меня возникло яркое желание метнуть рамкой в сторону преподавателя, но то ли здравый рассудок, то ли угроза отчисления смогли меня остановить, и, понимающе взглянув на Антона, который уже расцарапал себе гвоздем руку, я двинулся следом за веселым преподавателем.

– Аккуратнее, Антон, не хочу быть виновником вашей сломанной шеи, – сказал Эдуард Васильевич вдогонку. Мы передвигались с опаской, прощупывая каждую ступень под ногами.

– Куда вам столько плакатов, Эдуард Васильевич? – рассерженно проговорил сквозь зубы Антон. – Неужели вам нечем топить гараж?

– Антон Семенович, ваше дело простое. Возможно, в будущем вам поможет этот опыт грузчика, если вы не сдадите мой следующий предмет, – сказал наш надзиратель, придерживая дверь ногой.

– Но ведь я просто поинтересовался! Кто же знал, что сдача ваших предметов – тяжелая работа?

– Ну а кто вам виноват? Вы согласились на такие условия. Поэтому вините только себя и берите пример с вашего одногруппника, он даже слова не проговорил, молча себе тащит и тащит.