Чумовой психиатр. Пугающая и забавная история психиатрии

О лжеюродивых

При этом настоящих юродивых уже в те времена более или менее чётко отличали от лжеюродивых – мол, эти самые, которые не настоящие, ничего богоугодного в ширнармассы не несут, а просто работать не хотят. Или не могут. Но всяко не будут. Да ещё и к славе настоящих подвижников во имя Господа примазываются, что самое неприятное.

Иван Грозный во втором своем послании к собору жаловался, что «лживые пророки, мужики и жёнки, и девки, и старые бабы бегают из села в село, нагие и босые, с распущенными волосами, трясутся и бьются, и кричат: св. Анастасия и св. Пятница велят им». Ему-то вон Василия Нагого да Николки Салоса хватило, а тут ещё и эти…

В следующем за тем столетии о таких лжеюродивых упоминают патриарх Иоасаф I (в указе 1636 года) и собор 1666–1667 годов.

Тут стоит сказать, что именно на годы правления Иоанна Васильевича и (уже не в таком количестве, но тем не менее) более поздние, вплоть до Петра Великого, пришелся основной всплеск как внимания к юродивым, так и появления лжеюродивых на Руси. Что примечательно – как раз на эти же годы в Европе приходится как самый разгар охоты на ведьм, так и разгул истерических эпидемий.

Так что можно смело предположить, что в России юродивые сыграли роль своеобразного предохранительного клапана, направив излишки бушующих страстей в менее кровавое русло. И вместо того чтобы маяться от одержимости бесами и массово провозглашать себя колдунами и ведьмами, народ ударился юродствовать. Вернее, если смотреть с позиций Церкви, – лжеюродствовать.

Ну а что? Почва благодатная. С одной стороны – сравнимая с европейской, а местами и превосходящая её суровость быта, устоев и ограничений, а с другой – пример тех, кто явно эти ограничения попирает. И ведь ничего, не прибил грозный царь ни Николку Салоса, ни Василия Нагого – наоборот, и слушал, и ласков был.

Сам собой напрашивался вопрос: а почему им можно, а мне нельзя? Для истерической личности очень даже благодатная получалась почва для формирования modus operandi. А для параноиков и шизофреников – готовая канва для формирования фабулы бреда. А для дементных и умственно отсталых – просто пример для подражания. И это если не брать в расчёт здоровых проходимцев и мошенников, у которых появился шанс выманить копеечку-другую у легковерных сограждан.

В уме помешался – в монастырь

Но вернёмся к нашим сумасшедшим, условиям их быта и способам пригляда за ними. Если душевнобольным из простого люда чаще приходилось скитаться и жить подаяниями, то пациента из купеческого или боярского рода, буде тот глуздом поехамши, обычно ждал монастырь: оллинклюзив там, конечно, был суров, но и пропасть зазря не давали.

Вначале такая практика складывалась стихийно – мол, кому же ещё, как не церкви, приглядывать за теми, кого разумом бог обидел или кому нечистый подсуропил.

А в 1551 году, во времена правления Иоанна Васильевича, на церковном соборе, когда составлялся Стоглавый судебник, для душевнобольных была отведена отдельная статья. И было в ней сказано, что, помимо нищих и больных, те, «кои одержимы бесом и лишены разума», нуждаются в присмотре и попечительстве. И что государство берёт на себя заботу о помещении таковых в монастыри, «чтобы не быть им помехой и пугалом для здоровых» (откровенно, не правда ли?), а также для того, чтобы дать им шанс вразумления.

Сохранился именной указ Михаила Фёдоровича, первого из династии Романовых, который «указал послать Микиту Уварова в Кириллов монастырь под начало для того, что Микита Уваров в уме помешался». Да не просто указ, а ещё и подробное наставление об условиях содержания: мол, отправлен.

«Микита Уваров с провожатым, с сыном боярским Ондроном Исуповым, а велено тому сыну боярскому Микиту Уварова вести скована. И как сын боярский Ондрон Исупов Микиту Уварова в Кириллов монастырь привезёт, чтоб у него Микиту Уварова взяли, и велели его держать под крепким началом, и у церковного пения и у келейного правила велели ему быть по вся дни, чтоб его на истину привести, а кормить его велели в трапеце с братиею вместе; а буде Микита Уваров в монастыре учнёт дуровать, велели держать в хлебне в работе скована, чтобы Микита Уваров из монастыря не ушёл».

В принципе, всё логично: в монастыре и присмотрят, и приструнят при надобности, а там молитвой и постом, глядишь, душа и успокоится. На помощь святых тоже возлагались определённые надежды.

Обретение святости. Варлаам Керетский

Есть в Северной Норвегии, у жителей Варангер-фьорда, старинная поговорка касаемо погоды, когда на море поднимается волна и на берег накатывается туман: «Russisk presten brakte sin kone». То есть «Русский поп жену привёз». А наши поморы, если кто слишком ретив оказывался, говаривали: «Ну что ты прёшь, как Варлаам против ветра!» Помнят в тех краях святого Варлаама Керетского. Помнят и почитают. Молятся ему за спасение на тех суровых водах.

А вот святым он стал необычным образом – впору триллер снимать. Годы жизни Варлаама Керетского, тогда ещё звавшегося Василием, приходятся на период правления Иоанна Васильевича, который Грозный. Родился Василий в 1505 году в семье поморов и отроком отправлен был на обучение слову божьему в Шуерецкий скит, к старцу Зосиме и преподобному Феодориту Кольскому. Учили его не абы как, а по книгам, что по тогдашним временам нечасто встречалось, особенно в тех краях.

В 1535 году Василий женился, а там и карьерный рост пошёл: сначала диаконом его рукоположили, потом иереем, а там и настоятелем в Никольскую церковь, что в Колах, отправили. Если верить преданиям, то в бытность свою настоятелем этой самой Никольской церкви довелось Василию отправиться на разборки с бесом (а может, то был местный нойда или гейду), что обосновался на Абрам-мысе и вконец берега попутал: жертв требовал, поганый, даже с тех рыбаков, кто крещён был. Василий этого нечистого рэкетира святым распятием да незлым божьим словом с мыса, соответственно, погнал. Бес, соответственно, обиделся. Пообещал ответочку прислать при случае. И ведь не обманул, чёрт злопамятный.

Как вернулся Василий с женой в родное село Кереть (было это в 1540 году, перевели его служить в Керетскую Свято-Георгиевскую церковь), стал вдруг её ревновать ко всему, что стоит. Да так сильно, что однажды в припадке ревности и убил до смерти. Правда, архимандрит Сергий Шелонин, насельник Соловецкого монастыря, возражает: не так всё было, это попадья у Василия бесноватой стала, сельчан в смущение и соблазн вводила, а отец Василий принялся её лечить, беса изгонять, да толкнул под руку лукавый – вот и случилось непоправимое.

Как бы там ни было, схоронил отец Василий жену да и отправился в Колу к архимандриту Феодориту на покаяние. Суров был преподобный Феодорит (за что его братия в 1548 году из Троицкого Усть-Кольского монастыря поперла, жалуясь на слишком строгий устав внутренней службы) и епитимью на отца Василия наложил такую, что… впрочем, судите сами.

Три года вменялось отцу Василию катать свою покойную жену в гробу на карбасе от Керети до Колы и обратно. И при этом строжайше поститься: даже рыбу и ту только раз в год на Пасху вкушать.

А теперь представьте себе картину: возвращается в Колу батюшка, эксгумирует свою убиенную супругу, грузит в карбас и отчаливает в бурное море, распевая покаянные псалмы пророка Давида.

Море, кстати (если верить тем, кто описывал житие Варлаама, конечно), все три года этого покаянного плавания было бурным: то ли Господь гневался, то ли нойды и гейду подшаманили.

Рыбакам и жителям тамошнего побережья три года приходилось видеть, как среди волн и тумана идёт по морю лодка с гробом, а порывы ветра доносят речитатив молитвы. Это вам не какой-нибудь летучий голландец (впрочем, он лишь спустя век появится), это русский поп жену везёт!

На исходе третьего года у переволоки на Святом Носу увидел отец Василий корабельных червей во множестве великом. Бичом местных вод были эти морские черви, не один корабль отправился ко дну, будучи ими продырявлен. Вознёс отец Василий молитву Господу, окропил воду морскую водой освященной – и случилось чудо. Вернее, массовая гибель и массовый же исход тварей, сделавшие «путь благопроходен». (Здесь должна быть реклама: фумигатор Варлаама, спрашивайте во всех православных монастырях страны.)

И понял отец Василий: вот он, знак! Простил его Всевышний, явив свое благоволение.

Похоронил он, наконец, останки жены, принял постриг и имя Варлаам да и удалился – вначале к устью речки Керети, а там и на Чупскую губу, на неприметный островок. Обрёл он дар исцеления и чудотворения, прозорлив был, чем и помогал народу.

Умер он в 1589 или 1590 году: точнее сказать сложно, поскольку не на людях жильё Варлаамово было. Нашёл его тело кто-то из крестьян, которые хаживали к Варлааму с гостинцами да за словом мудрым, привез в Кереть и там похоронил.

Русская охота на ведьм

Вероятно, именно из-за терпимого отношения к сумасшедшим, из-за того что в самом факте сумасшествия считали их не виноватыми, а пострадавшими – от Бога ли, от злых ли сил или чёрного колдовства, – и не было на Руси такого их гонения, что приключилось в Европе. Да и русская православная церковь не подхватила знамя охоты на ведьм: мол, у вас там они есть, вы и ловите, а мы тут и сами с усами.

Однако судебные процессы над колдунами и ведьмами, пусть и не в таком количестве, тоже имели место, да и за самосудом у крестьян, случись чего такого, тоже не застревало.

Царь Алексей Михайлович, второй из Романовых, даром что Тишайший, а на нарочитые повеления по всякому факту выявления таких вот злодеев-колдунов выдавать не стеснялся. Вот такой, к примеру, указ сохранился:

«От царя и великаго князя Алексея Михайловича всея Русии в Шатцкой воеводе нашему Григорью Семёновичу Хитрово. В нынешнем во 7156 году …велено жёнку Агафьицу Савкину дочь Кожевникова и мужика Терёшку Ивлева у пытки расспросить и пытать накрепко и огнем жечь, кого именем и каких людей они портили и досмерти уморили, и кому именем и каким людям килы и невстанихи делали, и кто с ними тем мужикам и жёнкам такое дурное делали, и где и у кого именем Терёшка Ивлев такому ведовству и всякому дурну учился…»

 

Когда-когда, говорите, бюрократия родилась?

Потом, однако, перестал: ну невместно столько бумаги изводить на каждый отдельный случай. Проще указ-другой издать да через воевод до населения довести. А в указе – правила: кого ловить, как и о чём допрашивать, как правильно костерок развести… Воеводы указ приняли, до населения довели, доложились.

«Государю царю и великому князю Алексею Михаиловичу всеа Руси холоп твой Самошка Исупов челом бьёт. В нынешнем во 7161 году февраля в 27 день прислана твоя государева царёва и великаго князя Алексея Михаиловича всеа Руси грамота в Карпово ко мне х.т. твоего государева дьяка Григория Ларионова.

А в твоей государеве грамоте написано: …что… многие незнающие люди, забыв страх Божий и не памятуя смертнаго часу и не чая себе за то вечныя муки, держат отреченныя еретическия, и гадательныя книги, и письма и заговоры, и коренья, и отравы, и ходят к колдунам и ворожеям, и на гадательных книгах костьми ворожат, и теми кореньями, и отравы, и еретическими наговоры многих людей на смерть портят, и от тое их порчи многие люди мучатся разными болезньми и помирают, и карповцы б, государь, всяких чинов служилые и жилецкие люди, и их жёны, и дети с ними, по твоему государеву указу, от таких ото всех богомерзких и злых дел отстали…»

И отчитывались, между прочим, по каждому случаю, как положено.

Вот, к примеру, один такой отчётный документ.

«7175-й год, сентября в 13 день …боярин де и гетман Иван Мартынович велел сжечь пять баб ведьм да шестую гадяцкаго полковника жену; а сжечь де их велел, за то что мнил по них, то что оне его гетмана и жену его портили и чахоточную болезнь на них напустили».

Есть колдуны, а есть – больные

Ради справедливости стоит заметить, что Алексей Михайлович особо не зверствовал (благо есть с кем сравнить), и уж если было понятно, что чудит человек не по злобе, а от помешательства в рассудке, то обходились с ним уже совсем иначе. Сохранились любопытные документы из московских архивов.

Например, челобитная от 1648 года.

«Бьёт челом бедная Варька Леонтьева дочь Стрешнева. В нынешнем во 7156 году грехом моим государь муж мой 3-го апреля от винна питья ума рушился, а меня бедную бьёт по вся дни и детишек розогнал, гоняет с саблею …и платьишки у них пересек, и окошек рамы высек, и животинишко продавал, а мне бедной ничего не оставил, помираю голодною смертью и с детишками на Москве, а жить с ним не можно никакою мерою, спился с ума, в кабаке все животишки пропил, а с жёнками, государь, от меня живет, …и со всякой нужи в конце погибаю. Милосердный государь, пожалуй меня бедную рабу свою, вели, государь, того мужа моего Фёдора Маркова сына меньшого сослать под начал на время в монастырь, покамест сберется… (с умом?), что б мне бедной с детишками от его руки не погибнуть».

На это челобитье последовал указ:

«Федьку Меньшого Макошева прислать к Москве в разряд с приставом, с кем пригоже, на его лошадях».

А в 1677 году, в царствование Фёдора Алексеевича, был издан закон… мы бы назвали его законом о недееспособности. Говорилось в том законе о том, что не имеют права распоряжаться и управлять своим имуществом глухие, слепые, немые, а также пьяницы и глупые. Помимо самого перечня, задумайтесь вот о чём: ведь фактически этим самым законом душевнобольные были официально переведены в категорию больных и немощных. Не Богом наказанных, не злым бесом одержимых, не дурным глазом порченых, а именно больных. Прогресс, однако.

Кстати, примерно к тем же годам относится прелюбопытный документ – фактически одно из самых ранних (от 1679 года) дошедших до нас заключений медкомиссии, которая осмотрела аж 26 человек детей боярских, стольников, дворян и прочих. Били они челом Фёдору Алексеевичу – мол, не можно нам службу государеву нести, в немочи ходим.

И Великий Государь указал:

«Тех вышеписанных чинов людей в Аптекарском Приказе осмотреть дохтуром какими болезнми они больны, и ныне им на Государеве службе быть не мочно ль…»

Медкомисию проводили Лаурентиус Блюментрост, архиатр (старший врач то бишь) Рутеникус, Келлерман и Зоммер. И в акте обследования призывника Ивана Михайлова сына Борисова-Бороздина написали:

«Actum d.31 Martius 1679. Ivan Michaelo-witz Parisoff-Barasdin juvenis ex melancholia hypochondriaca confirmata variisque symptomatibus stipata laborans nec adeo commodus ad militares laborus videtur».

Вот так, латынью по белому – дескать, подтверждена у вьюноша Ивана Михайловича ипохондрическая меланхолия, свидетельствуем о негодности к воинской службе. Отмазали, короче.

Вообще же сумасшествие в те времена рассматривали всё же совершенно отдельно от прочих немочей, и диагностику, если можно так назвать это действо, чаще поручали монахам и священникам.

Правда, не всегда с монастырями получалось гладко: страна-то всё же немаленькая. Как, например, быть, если с ума сошёл не христианин, а какой-нибудь басурманин? В монастырь везти? Так батюшка кадилом того… причём и басурманина, и того, кто его привёз. Ибо не… не положено. Но, судя по документам, выход находили. Под опеку другого басурманина определяли.

Вот, к примеру, сошёл в 1621 году с ума немец Джон (немец, немец, на Руси тогда все, кто по-руски не говорил да ликом на татарина не походил, немцы были. Даже англичане и испанцы. Потому что как немые, ей-богу). А может, и не сошёл, а просто объясниться толком не мог, да оттого в расстройстве сильном пребывал – сейчас-то уже и не уточнишь. И куда такого красивого? Ан ведь выкрутились.

«Марта в 23 день писал из Брянска ст. и в. Князь Василий Щербатый и прислал выходца немчина Джона; а на Москве выходец немчин Джон допрашиван, и он в роспросе сказаться не умеет, потому что сбродит с ума. И бояре приговорили того немчина Джона сослать в понизовые городы, куда пригоже, и устроить во что пригодится, и кормец ему давать, чем сыту быть».

И ещё одну челобитную просто невозможно вам не показать. Неслыханное дело: жители города Белоколодска просят поменять им воеводу – совсем-де плохой стал, сумасшедший. Вот что пишут:

«Великим Государям Царям и Великим Князьям Иоанну Алексеевичу и Петру Алексеевичу всея великия и малыя и белыя Руси самодержцам бьют челом белоколодцы градцкие и уездные всяких чинов люди полковыя и городовыя службы. По вашему великия государи указу велено у нас …быть ротмистру Андрею Волкову и он Андрей живучи …пьянствует и нас холопов ваших бьёт безпрестанно своими руками смертным боем да он же Андрей в прошлом в 7200 году в июле месяце пьянством своим скакал на лошади и с лошади упал и с того бою умом рушился и от того числа и ныне лежит в Белоколоцку и скорбит к смерти, и лёжа пьянствует, и от того его Андреева безумия …делам чинятся остановки и всякия челобитныя дела расправы чинить некому, <…> а Белоколоцкий город весь обветчан и стены все обвалились; а живут у него Андрея пасынки с Тулы …Кирюшка да Федька Савельевы, и они в его безумии нам холопам вашим всякие налоги и обиды чинят и воеводствуют без вашего великия государи указу и его Андрея бьют и вяжут… Милосердные великия государи …велите его Андрея из Белоколоцка переменить и в его место быть кому вы великия государи укажете, а у нас холопов ваших …бывают ссоры и воровство большое, а расправы чинить меж нами некому. И что б Белоколоцкий от воинских людей не разорился и нам холопам вашим в конец не погинуть. Великия государи смилуйтеся, пожалуйте.

И к челобитной той отнеслись с вниманием.

«7202 года сентября в 19 день по указу великих государей боярин Т.Н. Стрешнев приказал Борису Завесину быть в Белоколоцке на Андреево место Волкова».

Больница Сальпетриер в Париже (The hospital of the Salpetrière in Paris. Lithograph. Wellcome Collection. Public Domain Mark. Source: Wellcome Collection)

Бетлемская королевская больница (Бедлам) в Мурфилдсе, Лондон, вид на северный фасад с дамами и господами, прогуливающимися на переднем плане (The Hospital of Bethlem [Bedlam] at Moorfields, London: seen from the north, with ladies and gentlemen walking in the foreground. Engraving. Wellcome Collection. Public Domain Mark. Source: Wellcome Collection)

Опять Европа

В Италии и во Франции

Однако вернёмся к нашим европейским… хм… пациентам и их докторам. Итак, Европа, XVI век, за ведьмами всё ещё охотятся и под раздачу всё так же продолжают попадать и душевнобольные, особенно если симптоматика их болезни хоть краешком касается мистических переживаний. Но Иоганн Вейер уже пишет свои De praestigiis daemonum et incantationibus ac veneficiis, а Фридрих Шпее фон Лангенфельд – своё Cautio Criminalis.

Кроме того, медики и философы продолжают задумываться (именно задумываться, а не следовать сложившемуся в обществе стереотипу или букве античных трактатов) о том, что голова – она, конечно, предмет тёмный, но чуток света и ясности в этом вопросе всё же не помешает.

И инициаторами таких изысканий становятся ученые умы из Италии и Франции. Может быть, оттого что там тепло и там любят настоящих поэтов, а может быть, оттого что Италия была изначально географически ближе к античному наследию и центрам той, древней культуры.

Как бы там ни было на самом деле, но именно Бернардино Телезио, выпускник Падуанского университета и автор De natura rerum juxta propria principia, будучи осторожным (в какие времена живём-то!) материалистом, утверждал, что-де, конечно, есть в человеке частичка вложенной Богом души, бесплотной и бессмертной, но это так, знаете ли – искра божья. А рулит чувствами, мыслями и всем таким прочим Spiritus – не тот, который vini, а тот, который дух человеческий. И дух этот представляет собою тончайшую материю, некое тепловое вещество, которое гнездится в мозге и уже оттуда по нервам, как кровь по сосудам, разливается по телу.

Наивно, скажете вы? Да, но учитывая, что нервные импульсы ещё не открыты, а в воззрениях на процессы в организме главенствуют идеи о сочетании желчи, мелены, слизи и крови – вполне себе революционно и прогрессивно.

Опустим подробный разбор трактатов фра Томмазо Кампанеллы, поскольку тут и инквизиция всю голову сломала, пока пыталась его в ереси уличить, и даже пытками ничего толком не добилась. Скажу лишь, что и он, подобно Телезио, рассматривал и человеческий дух, и его высшие интеллектуальные функции с вполне материалистической по тем временам позиции, считая их порождёнными солнцем и теплом. Далее, правда, следовали многие тома рассуждений о том, как на этот дух влияют те самые жидкости организма и положение небесных светил, но сам жест в сторону материальной природы – это уже немало.

А в 1512 году заканчивает Парижский университет Хуан Луис Вивес. С чего бы это юному еврейскому испанцу покидать родную солнечную Валенсию ради какой-то там смрадной Лютеции, чьи улицы впервые удосужатся почистить, дай бог, только через полтора века? Да та же… ммм… Святая инквизиция. Они там, в Испании, даже среди крещёных евреев пытались тайных иудеев найти. Вернее – особенно среди крещёных евреев. Мол, очень подозрительно: с чего бы это им веру менять? Наверняка с далеко идущими планами инфильтрации и последующих диверсий. Вот и пришлось бедному Хуану (впоследствии Людовигу, чтоб никто не догадался) двинуть куда подальше. Что не помешало ему (а может быть, и сподвигло на такое пристальное внимание) стать знатоком душ человеческих. В своём труде «О душе и жизни» он пишет:

«Так как нет ничего в мире совершеннее человека, а в человеке – его сознания, то надо в первую очередь заботиться о том, чтобы человек был здоров и ум его оставался ясным. Большая радость, если нам удаётся вернуть в здоровое состояние помутившийся разум нашего ближнего. Поэтому, когда в больницу приведут умалишённого, то нужно прежде всего обсудить, не является ли это состояние чем-то от природы свойственным этому человеку, а если нет, то в силу какого несчастного случая оно образовалось и есть ли надежда на выздоровление?

 

Когда положение безнадёжно, надо позаботиться о соответствующем содержании больного, чтобы не увеличивать и не усугублять несчастья, что всегда случается, если душевнобольных, и без того озлобленных, подвергают насмешкам или дурно обращаются с ними…

С каждым больным нужно обращаться соответствующим образом. С одним – мягко, любезно и вежливо, другого – полезно обучить и просветить; но есть и такие, для которых необходимы наказания и даже тюрьма. Однако такими крайними мерами следует пользоваться осмотрительно. Вообще же надо сделать всё возможное, чтобы вернуть ясность и успокоение помрачённому духу».

В Италии тем временем ведёт свою врачебную практику и преподаёт в университетах Падуи и Болоньи Иероним (Джироламо, Джеронимо – называли его всяко) Меркуриалис. Ну а поскольку врач именитый, то и пациенты его, соответственно, были не из простых. Были бы простыми – так и доставались бы Джеронимо какие-нибудь переломы конечностей, стригущий лишай да белая горячка. Ан нет, в его практике оказалось заковыристее. Раз человек богатый и высокородный – значит, и возможностей завести, помимо супружеских отношений, интрижку, да не одну, где-нибудь на стороне было больше, чем у бедняка. А сифилис – он хоть и не так молниеносен, как чума, и не столь явно себя проявляет, как холера, всё же по Европе того времени гулял уже вовсю.

Вот и приходилось Меркуриалису наблюдать и описывать то некую Камиллу Фармонта, у которой всё начиналось с меланхолии, а затем дошло до припадков и расширения зрачков, то герцога, который начал болеть с головокружений и всё той же меланхолии, а закончил слабоумием и полным физическим истощением. Так и вышло, что Джеронимо довольно точно, подробно и последовательно описал симптомы и фазы развития прогрессивного паралича. Более того, он, не зная толком о сифилисе и его возбудителе, интуитивно правильно указал причину этого заболевания: беспорядочная половая жизнь и immodicus Veneris usus, то бишь чрезмерное усердие на этом фронте.

Как вы помните, одна из первых попыток посчитать и разложить душевные болезни по полочкам была предпринята ещё в Древней Греции Гиппократом и его коллегами. Что примечательно, с тех пор и вплоть до эпохи Ренессанса внятных попыток как-то ещё их классифицировать более не предпринималось: предпочитали обходиться тем, что есть. Ну ещё пару-тройку терминов придумали, но и только.

И вот в начале XVII века, спустя чуть ли не полтора тысячелетия (!), нашёлся человек, сумевший наглядно показать переход количества в качество – это я о клинических наблюдениях говорю.