28. Трофеечки
1
Когда дверь за арестованной женщиной закрылась, маг-пропагандист убрал умобраз с паузы. Появилось изображение дворца Гувернюра в Химмельблю. Закадровый голос продолжил:
– Посол Деш-Раджа был повторно вызван к Гувернюру, чтобы дать ясный ответ о намерениях его страны в текущем конфликте. «Вы должны принять окончательное решение, – сказал Гувернюр. – Или вы осуждаете действия коалиции предателей, или вы окончательно объявляете нейтралитет, как Енавское Княжество, подтверждая свою недееспособность как независимое государство».
Политика была менее интересна, чем её прямое продолжение – война. Кружок зрителей умобраза рассеялся. Женщины бросились на улицу, в поисках очередного солдата, которому нужно оказать «материнскую заботу».
Вокруг умобраза остались дети, радующиеся любому развлечению, и диванные аналитики. Они усиленно вслушивались в новости дипломатии, обмениваясь многозначительными кивками, будто решения Гувернюра зависели от их одобрения.
Остальные мужчины заново набили трубки. Закурили и начали вспоминать, у кого какого родственника и каким образом убило на предыдущей войне, которую в Голдиваре называли Третьей Мировой.
Значит, сейчас шла – Четвёртая. Действительно, в цивилизационном развитии Земля отставала от Голдивара!
Я и Баэст вернулись за барную стойку.
– Каждая нервная тётка магией вооружилась, – продолжал бурчать мой спутник. – Надо ввести мораторий на продажу боевых руллей гражданским лицам. Война как-никак, везде шпионы.
Я заказал нам ещё по кружке зернового дрикка. Вспомнил выражение «на воре и шапка горит». Баэст усиленно искал шпионов, чтобы его самого не заподозрили.
Он окончательно захмелел.
– Эй, ты! – крикнул он нашему вознице. Тот рассказывал курителям трубок, что его дедушка погиб в Третью Мировую на защите какой-то крепости. Его накрыли боевые маги «золотым огнём». – Уже третий виток пошёл. Как там наши хорты?
Возница нехотя вышел из трактира, но тут же вернулся:
– Девок привезли. Трофеечки!
Те мужчины, которые путешествовали с жёнами, сделали вид, что заняты беседой о войне. Холостые выбежали на улицу вслед за возницей.
– Пошли, енавец, со мной, – сказал Баэст. – Готовь деньжата. Свежачок пригнали. Будет, чем полакомиться.
– Разве нам не надо ехать дальше? – заупрямился я. – Все витки уже того… завились…
Но Баэст тянул к выходу, обливая дрикком мой рукав:
– Неа. Раз трофеечек подвезли, значит, им отдохнувших хортов отдадут. Приоритет для военных экипажей. Теперь мы ранее крайнего витка не уедем.
«Крайним витком» назывался выход на небо Стюкке, четвёртой из Семилунья. Закрывая собой крошку Зюстерхен, Стюкке начинала отсчёт вечернего времени.
– Что такое «трофеечки»? – спросил я.
– Девки, захваченные на вражеских землях. Их возят за армией в передвижных фронтовых борделях. Так они отрабатывают преступления отцов и братьев.
Звучало крайне неприятно, но деваться было некуда, нужно соответствовать роли богатого бездельника, мечтающего стать подданным Химмельблю.
2
Во дворе стояла огромная карета размером с вагон поезда, расположенная на нескольких колёсных парах. На четырёхскатной крыше торчали трубы, из которых шёл дымок. Между труб установлена деревянная корзина с арбалетчиком. Узкие окна кареты снаружи закрыты решётками, а изнутри задёрнуты занавесками. По борту надпись деревянными буквами с облезшей синей краской:
Арестантский экипаж 23-012-Лебенсборн
Служащие станции отстегнули от кареты лошадей и отвели в стойло. Возница тут же исчез за трактирной дверью.
Карету окружили мужчины и парни. Одни принялись свистеть, другие кидали камни, выкрикивая:
– Готовьтесь, кобылы, отрабатывать.
– Объединённый полк копейщиков Брустерблю заждался, – хохотнул солдат с полным мешком даров.
– Будете знать, шлюхи, как воевать с нами!
– Эй, трофеечки, скоро оцените, на что способны мужики Химмельблю!
Один юноша осмелел и запрыгнул на бортик экипажа. Вцепившись в решётку, старался разглядеть что-то за занавесками.
– А ну прочь! – приказал охранник на крыше. При этом даже не шевельнулся, чтобы зарядить арбалет.
Появился грузный красномордый мужчина в помятых латах и ножнами без меча.
– Ра-а-азойдись! – приказал он. – Всем отойти на расстояние десяти шагов от арестантского экипажа. И хватит портить собственность Гувернюра. Если кто-то ещё бросит камень в этих грешниц, буду расценивать как нападение при исполнении служебных обязанностей.
Люди шагнули назад, а парень выжидающе повис на карете.
– Щас я тебя, – запыхтел охранник, ощупывая ножны.
Убедившись, что в них нет меча, открыл дверь в передней части кареты, там, где располагалась скамейка возницы, и начал искать оружие. Достал-таки меч и лениво взмахнул. Даже издалека мне видно, что лезвие покрыто пятнами ржавчины.
Парень отпустил решётку и спрыгнул на землю.
– Уважаемый кэр, – обратился к нему Баэст.
– Капрал охранной службы, – резко поправил красномордый, вкладывая меч в ножны.
Развернулся и пошёл в трактир. Баэст увлёк меня за собой:
– Капрал, я и мой друг имеем к вам предложение.
– Нельзя, – покачал головой капрал.
– Но почему же?
– Везу трофеечек в армию. Пусть там их портят.
– Я и мой друг не бедные люди, можем позволить себе кое-какие расходы.
Капрал остановился, огляделся. Наклонился к Баэсту и шепнул:
– Пятьдесят.
– За шлюху? Не многовато ли?
– Это трофеечки, уважаемый кэр, не путайте.
– За двух, – быстро сказал Баэст. – Мне и другу.
Капрал посмотрел на меня:
– Что-то ваш друг не особо рад.
– Он из Енавского Княжества, там все грустные.
– А! Загадочная енавская душа? Ладно, за шестьдесят берите двух. Только чтобы без убийств. И не калечить.
– А если чуть-чуть?
– Чуть-чуть – можно. Но так, чтобы всё зажило до приезда в армию.
Баэст захохотал:
– Да ладно, капрал, будут смотреть солдаты, с фингалом баба или нет?
– Это верно. Бойцы расхватывают трофеечек, не глядя ни на лицо, ни на возраст.
Баэст достал монету в пять пеньгенов:
– Друг, остальное с тебя. Запиши на счёт расходов по гражданской аттестации. Она тебе не меньше, чем в тысячу обойдётся.
Я передал недостающую сумму Баэсту. Мы все отошли за угол трактира. Баэст положил деньги в пустую бочку и прикрыл корзиной. Капрал снял с пояса мешочек и набил трубку. Закурил, прошёлся взад-вперёд. Потом непринуждённо убрал корзину и сунул руку в бочку.
Пересчитав деньги, дал знак арбалетчику на крыше арестантской кареты. Тот спустился вниз и встал у дверей, поджидая меня и Баэста.
3
Внутренности арестантского экипажа 23-012-Лебенсборн напоминали вагон: узкий коридор из конца в конец, по левой стороне – комнаты без дверей. Трёхъярусные койки комнат заняты женщинами.
Первое что поразило – плотный липкий воздух, заполненный тысячами цветочных ароматов. Но с каждым вздохом всё яснее ощущался запах пота. Второе – праздничный вид. Все трофеечки одеты в яркую одежду. Пышные платья с вырезами на груди. Все завиты и причёсаны. Напомажены, напудрены.
И только потом я посмотрел в их глаза.
Тоска, боль, горе, ненависть… В каждой паре глаз, – карих, чёрных, серых, синих и даже необычных для землянок фиолетовых, – полный набор существительных, обозначающих страдание.
Я никогда не стремился стать документальным фотожурналистом. Во многом из-за того, что не был уверен в своей способности оставаться безучастным к чужому страданию. Разглядывая снимки из горячих точек и лагерей беженцев, понимал, что сам навряд ли смог бы изо дня в день погружаться в океан людских страданий, чтобы сделать несколько удачных кадров, которые получат награду от какой-нибудь негосударственной организации, типа, «Репортёров без границ».
Как упоминал ранее, на такое способны только люди без души. То есть настоящие фотографы.
Мой учитель фотографии был таким. Он – известный фоторепортёр, побывавший во всех странах, где американцы или устанавливали демократию, или где местные жители, одичав после установления демократии, сбрасывали правительство, чтобы заменить его шариатом.
«Ты, Матвей, знаешь кто? Ты эмпат, – говорил фоторепортёр. – Ты можешь фотать девок для корпоративных календарей, природу, предметку для рекламы, но ты никогда не сможешь запечатлеть жизнь. Ты боишься увидеть её сквозь объектив. Боишься, что тогда всё мировое зло станет очевидным и для тебя. Ты боишься правды, поэтому предпочитаешь постановочную съёмку, да искусственный свет».
Известный фоторепортёр каждый день выпивал бутылку виски. Вероятно, для того, чтобы забыть очевидность мирового зла.
Я и Баэст, сопровождаемые арбалетчиком, шли по коридору. Баэст по-хозяйски задерживался у дверного проёма, окидывал взглядом кровати.
– Встать, шлюхи! – кричал арбалетчик. – Разлеглись, понимаешь… вам тута не родной дом.
Девушки покорно поднимались, по очереди поворачивались, чтобы мы оценили фигуры.
– Старая, – комментировал Баэст. – Тощая, большой нос, маленькие груди, плохая причёска, форвиррка, ненавижу форвиррок…
Отверженные трофеечки облегчённо вздыхали и садились обратно.
В одной из комнат Баэст провёл ревизию и хотел было двигаться дальше, как арбалетчик шагнул в комнату и оттолкнул двух трофеечек, стоявших почему-то плечом к плечу.
Оказалось, что они скрывали собой девушку. Ей было лет шестнадцать, даже яркий макияж и нелепое голубое платье с треугольным вырезом на плоской груди не скрывали возраст.
– О-о-о, – сказал Баэст и шагнул вслед за арбалетчиком. – Беру.
– Форвиррка, – пояснил арбалетчик. – Вы же не любите их.
– Такие конфетки не имеют национальности. – Баэст вцепился в руку девушки и потащил в коридор. Она что-то залопотала на непонятном языке.
– Ей всего пятнадцать семилуний, – сказала одна трофеечка, падая в ноги Баэсту.
– Возьмите нас, кэр, – сказала вторая, красивая рыжеволосая номасийка, слегка похожая на Аделлу. – Делайте всё, что пожелаете, Убейте, если надо…
– Я и так сделаю всё, что пожелаю. А убьют вас в нашей доблестной армии. Убьют любовью, ха-ха!
Баэст потащил девушку в коридор. Чепчик слетел с её головы, по плечам разлилась волна белых блестящих волос.
– О-о-о, – простонал Баэст и заторопился: – Ну, енавец, выбрал? Надо ещё с трактирщиком насчёт комнат договориться.
Я дал руку номасийке. Наши взгляды встретились. Немного помедлив, приняла руку и поднялась. Арбалетчик выпроводил нас из арестантского экипажа.
Мы словно выплыли из сладкого душного омута.
– Через четыре витка мы отъезжаем, – предупредил арбалетчик. – Так что не тяните. И помните, без пыток. По крайне мере без тех, что оставят следы на теле.
На улице темно, как ночью на Земле.
Происходило одно из многочисленных голдиварских затмений: Грювштен (Надгробие) заслонила солнце. Но и в темноте было видно, что на углу трактира возле бочки выстроилась очередь из мужчин. Клали деньги и отходили к арестантскому экипажу, предвкушая развлечения.
Первомаг – самое древнее зло? Люди – вот самое древнее зло.
4
Я продолжал играть роль богача: не торгуясь, расплатился за две комнаты. Купил несколько бутылок ягодно-зернового дрикка «Весёлый крипдер». Слуга поставил бутылки на поднос и побежал впереди нас по лестнице на второй этаж.
Хозяин трактира снял с доски ключи и поклонился:
– После вас, достопочтимые кэры.
Мы поднялись по лестнице и двинулись по коридору второго этажа.
Баэст прижимал к себе форвиррку. Лапал её то за грудь, то сзади, то совсем по-идиотски наматывал её волосы на кулак и дёргал. Девушка только вскрикивала, едва шагая. На ней были туфли на высоком каблуке, к которым она явно не привыкла. Стопы постоянно подламывались. Девушка не падала только от того, что Баэст крепко её держал.
Она уже не тараторила на своём языке, а лишь изредка оборачивалась на номасийку, шагавшую рядом со мной. Та что-то говорила ей утешающее на форвиррском.
– Постельное бельё и полотенцы чистые, – говорил трактирщик. – За битьё посуды – штраф от одного до трёх пеньгенов, в зависмости от вида посуды. За порчу мебели штраф до пяти пеньгенов, в зависимости от вида мебели. Туалетная комната в конце коридора. В самом номере есть рукомойник и бочка воды. Она – бесплатная. Потом, эта, старайтесь не запачкать обои. За кровь и семя, попавшие на стены, отдельный штраф – до десяти пеньгенов.
– Десятка! – воскликнул Баэст. – Однако… Эй, енавец, есть сотня? Не обещаю, что не забрызгаю чем-нибудь… с такой-то милашкой.
– Делай, что хочешь дружище, – преувеличенно пьяно пообещал я. – Всё будет оплачено.
Баэст уже воспринимал меня за простофилю, готового платить, не считая. Поразительно, как хорошо знал Драген человеческие характеры, предсказывая, что именно так я войду в доверие к незнакомцу.
Хозяин отпер двери, пропуская в комнату меня и номасийку. Потом открыл соседнюю дверь. Получалось, что Баэст был за стеной моей комнаты.
Слуга поставил на стол бутылку. Достал из шкафа посуду:
– Желаете поужинать? Сегодня в меню жареный хорт с гарниром из риса.
В очередной раз подумал, на каком основании языковой рулль не переводил «хорта», но переводил «рис»? Возможно, это как-то завязано на совпадениях образов в моей памяти или сходстве голдиварского риса с земным?
Восприняв мою задумчивость, как затруднение, слуга продолжил:
– Вместо хорта можем предложить рыбу из озера Омган или…
– Ничего не надо, спасибо.
Слуга закрыл дверь и поспешил к Баэсту. Через стену было слышно, как мой спутник заказал и мясо, и рыбу, и рис и бог знает что ещё:
– Счёт отправьте моему другу, Матвею!
Номасийка села на диван:
– Ты не пьян. И ты не его друг.
– К-к-кто тебе сказал, – спохватился я. – С-сейчас выпью и начнём веселье.
– Не начнём. Не притворяйся. Ты не как он. Впрочем, раз тебе это важно…
Трофеечка закрыла лицо руками и содрогнулась:
– Бедная девочка… бедные мы все… Ах, если бы не грех самоубийства, я бы давно разбила голову о стену.
Аделла Лью была единственной номасийкой, которую я встречал, поэтому сложилось впечатление, что все женщины её народа сильные и бесстрашные. Оказалось, что нет.
Я сел рядом и погладил её по плечу:
– Иногда грех самоубийства – единственный выход.
– Но Триединая церковь…
– В нашем мире церковники тоже заклеймили самоубийство грехом. Но они заботились не о нашей душе, а своём благополучии. Как рачительные хозяева, они следили за поголовьем паствы. Каждый самоубийца – это минус в церковную казну. Клерикалам выгодно, чтобы отчаявшиеся люди шли к ним.
Номасийка перестала плакать:
– Странные ты вещи говоришь.
– Загадочная енавская душа.
– Кстати, меня и тут не обманешь. Ты не из Енавского Княжества.
Конечно, я не стал рассказывать ей кто я и откуда.
– Унеси тебя табун, какая проницательная. Давай, лучше решим, что делать.
– Я в твоей власти. Делай что хочешь. Я безвольная трофеечка.
– Только не надо давить на жалость. Разве ваши войска не захватывают таких же трофеечек в Химмельблю? Разве не возят за своей армией публичные дома с рабынями-проститутками?
– Гофратцы – да. А мы, номасийцы, нет. – Девушка запнулась. Пересилив себя, призналась: – Наши сразу всех убивают. При захвате деревни, маги проводят через неё «Стену Огня». Он уничтожает человеческую плоть, оставляя нетронутыми постройки и животных. Насилие над женщинами считается у нас грязным поступком.
– Какие идейные гуманисты.
– Был бы ты на моём месте, согласился бы, что лучше умереть.
Во время беседы я прислушивался к шорохам и голосам за стеной. Мне предстоял тяжёлый выбор.
Здравый смысл утверждал, что всё должно идти своим чередом. Я не должен выходить из роли богатенького бездельника, пока мы не доедем до Скервара, где находился один из информаторов Драгена, который подтвердил бы, что Баэст тот, кого мы ищем. Или опроверг. До тех пор, я должен не выпускать его из виду.
Я и без информатора уверен – Баэст тот самый шпион, что возглавлял отряд диверсантов, захвативший Бленду. Совпадало не только описание: усы, возраст, должность, само поведение шпиона усиливало мою уверенность.
Здравый смысл убеждал: соберись с духом, сделай вид, что не слышишь возни за стеной. Не слышишь нарастающий гневный голос Баэста:
«Руки, руки убери, шлюха форвиррская! На колени, на колени передо мной! Вот так-то лучше…»
Треск разрываемой ткани. Что-то ударилось об стену так, что покосилась картина с портретом Гувернюра. Рыдания. Звуки ударов. По полу скрипнули ножки мебели.
Номасийка сидела на диване, обхватив голову. Пыталась закрыть уши. Мотала головой и что-то бормотала на своём языке. Подняла голову, посмотрела на меня. Во взгляде не было ни осуждения, ни мольбы.
– Убей вас всех булыжник! – закричал я.
Сорвал со своих рук перчатки, которые дал Драген. Они скрывали то, что линии кожных покровов на моих ладонях постоянно светились чётким оранжевым светом.
Поставил ладони друг напротив друга, вызывая «Соединение». Оранжевые линий одной ладони отделились от неё и полетели навстречу линиям другой. В центре они переплелись в сложный клубок, усиливаясь в яркости и свечении.
Номасийка благоразумно спряталась за диван:
– Ты маг? Или это боевой рулль?
– Я – внеклассовый маг. И поверь, для меня это было большим сюрпризом, чем для тебя.
Сформировал оружие, которое я назвал «Плазменной дубинкой» или «плазмобитой». По форме она напоминала троекратно увеличенную бейсбольную биту. Её суть была в том, что кроме физического удара, дубинка создавал выброс плазмы, равный силе магического удара. Во время обкатки орудия на полигоне во дворе дома Драгена, я мог одним ударом разбить любое защитное поле.
Прикоснулся концом дубины к стене и выбил в ней проход. В облаке пыли и сгорающих в плазме обломков я шагнул в комнату.
Застал Баэста полураздетым. Трофеечка беззащитно лежала на кровати. Голубое платье разорвано до талии. Из разбитой губы стекала струйка крови. Постельное бельё в свежих красных пятнах.
Баэст неспешно поднялся с кровати. Застегнул штаны, расставил руки в стороны. На каждой ладони вспыхнули шаровые молнии:
– Ты чего, Матвей? Хозяин трактира просил же не портить стены.
29. Озарение внеклассового рукотворца
1
Драген предупреждал меня не судить Голдивар мерками землянина:
«Матвей, физическое сходство людей Голдивара и Земли обманчиво. Особенно в прифронтовой зоне. Ребёнок может оказаться отравленной иллюзией. Девушка – замаскированным слоггером. Слоггер – замаскированным магом, а фулель Четвёртой Отметки вообще способен занять твоё тело и руководить им по своей воле. Любой предмет может быть не тем, чем он кажется. Мельница может стать порталом переброски, а телега с сеном – точкой высадки крипдеров».
Вот и Баэст оказался магом не ниже Второй Отметки. Такое быстрое создание мощных шаровых молний доступно только им.
Он сдержанно отступил на середину комнаты. Поигрывая молниями, не спешил наносить удар первым, хотел выяснить степень моей подготовки, ведь «Плазменная дубина» была необычным оружием для Голдивара.
– Что за кочерыжку ты наколдовал? – спросил он. – Неожиданные движения енавской души?
– Сейчас двину, и узнаешь, что за кочерыжка.
Баэст шагал по периметру комнаты. Я поворачивался, держа плазмобиту двумя руками.
– Эй, ведь ты не просто хочешь спасти трофеечку? Ты неспроста здесь…
– Как и ты, гофратский шпион.
Улыбочка затухла на его лице:
– Ты из Хантлангера?
– Нет. Из Брянского кружка робототехники.
С этими словами я сделал выпад. Он увернулся от удара. Дополнительный заряд сорвался с кончика биты и проломил стену напротив.
Оценив действие моего оружия, Баэст быстро превратил одну из молний в защитное поле, которое не выглядело коконом, как у Бленды, но облегало тело, как некий защитный костюм.
Выглядело круто. Тоже захотел так уметь.
Но Драген, начав моё обучение, заявил, что мне не стоило тратить время на изучение защит:
«Ты натуральный боец, Матвей. Твоё дело атака. Защита – это проигрыш для тебя».
Поэтому я ринулся в атаку. Использовал максимальное «Ускорение движения». В этот момент я выглядел со стороны, как размазанная в пространстве неясность.
Подобная скорость оказалась непосильной для Баэста. Он выбросил шаромолнию наугад, и усилил защиту. Плазменная дубина обрушилась на него, сметая все энергетические поля, как шелуху. Дополнительный удар отбросил Баэста на несколько метров. Выломив телом дверь, он очутился в коридоре. Там уже маячил хозяин трактира:
– Я же просил не шуметь… Ой.
В коридоре появился я с опущенной к полу пылающей плазменной дубиной. Её кончик оставлял за собой тающий синий шлейф, наэлектризовывая воздух и прожигая в ковре на полу дымный след. Хозяин развернулся и побежал вниз, предпочитая не вмешиваться в боевые действия магов.
Я снова размахнулся, чтобы ударить, но почувствовал, как занемела правая рука. Оказывается шаромолния задела плечо, оставив горелую рану. Сквозь спёкшуюся кожу проглядывали розовые трещины, сочащиеся кровью.
Баэст поспешно попытался вызвать вторую молнию, но она, пшикнув, как перегоревшая лампочка, исчезла, не успев даже принять форму шара. Всё же плазменная дубинка сделала дело!
Мой противник вскочил на ноги и побежал, а я больше не мог использовать ускорение.
Прицелился, рассчитывая швырнуть биту в спину Баэста. На моё счастье лестницу загородили арбалетчик и красномордый тюремщик-капрал:
– Куды? – выставил он ржавый меч.
Арбалетчик стоял несколькими ступенями ниже, целясь прямо в пах Баэста:
– Что вы с трофеечками сделали?
– Да пошли вы все! – выкрикнул Баэст и достал рулль.
За моей спиной открылся портал, откуда вывалились несколько крипдеров. Они были не стандартного зелёного цвета, а белые, с красными пятнами на коже. Вместо зубатой пасти – круглые вытянутые губы, словно эти крипдеры, всё время позировали для гламурного селфи.
Рана на плече разболелась. Стараясь не показать, что слабею, я занёс дубину.
2
С чмокающим звуком белые крипдеры выплюнули из ртов-трубок по комку слизи. Попав на стены и пол, слизь зашипела, задымилась, прожигая дыры. Бедный трактирщик! Прямо не повезло ему со стенами.
Несколько комков я отбил. Плазменные всполохи от дубины сожгли их на подлёте. Но один попал на ту же руку, под рану от шаромолнии. Я вскрикнул, чуть не выронив оружие.
Рядом со мной вдруг появилась номасийка и быстро стёрла слизь платочком, который тут же отбросила: слизь полностью его поглотила.
Собравшись с силами, я прикрыл трофеечку и ударил ближайшего крипдера. Основной удар пригвоздил его к полу, дополнительный разорвал тело, как пакет с водой. Нас обляпало жидкостью. Я зажмурился, ожидая адской боли от слизи… но оказалось, что это была обычная белая кровь.
В трубчатый рот второго крипдера вонзилась короткая стрела арбалета. Хоть какой-то прок от солдат! Второй крипдер тоже свалился, пронзённый в глаз. Третьего и четвёртого прикончил я двумя ударами плазмобиты.
Обои были забрызганы теперь и красной кровью из моих ран, и белой, крипдерской, и угасающей слизью. Плазмобита задёргалась, как изображение на неисправном мониторе и тоже рассыпалась на искры. Всё, кончился заряд.
Баэст ринулся на солдат. Оттолкнул красномордого – гремя ржавым мечом, тот покатился вниз. Перепрыгивая через него, Баэст спустился по лестнице.
– Уйдёт!
– Зато ты не уйдёшь, – арбалетчик перевёл оружие на меня.
Номасийка и тут помогла. Отчаянно взвизгнула, живо напоминая мою ненаглядную Аделлу, она побежала на арбалетчика. В руках держала голубую накиду форвиррки. Набросила её на голову арбалетчику и сама запрыгнула, обхватив ногами.
– Вот тебе, вот тебе, вот тебе, – приговаривала она и колотила по закрытому лицу. На накидке проступила кровь. Уж что-что, а дерутся номасийки самозабвенно.
Из комнаты вышла форвиррка. Волокла за собой тяжёлый стул. Девушка кое-как замотала разорванное платье, но кровь ещё не утёрла. Она размазалась по её личику, как клоунский макияж.
– В сторону!
Номасийка спрыгнула с арбалетчика, а форвиррка подняла стул – удивительно, откуда столько сил в хрупком тебе! – и обрушила на его голову.
– Ох, – сказал солдат и свалился на пол безжизненной грудой.
Номасийка подхватила арбалет.
– За мной, – прокричал я и погнался за Баэстом. Тот двигался неуверенно, хватаясь за стены – эффект двойного удара плазмобиты.
Я перепрыгнул через красномордого охранника, неподвижно лежавшего на ступенях, поднял его меч. Сам не знал для чего. Биться на мечах я не умел. Из лука и арбалета стрелял так же плохо, как в армии из автомата. Поэтому на уроке «создание оружия» и придумал плазменную бейсбольную биту.
Выскочил на улицу и зажмурился: затмение проходило, из-за Грювштен выглянул край ярко-оранжевого солнца.
Различил фигуру Баэста – тот спешил к конюшне. Вот он оттолкнул конюха, вскочил на чью-то только что подготовленную к езде лошадь. Дёрнул поводья, бросил маленькую молнию, отрезая верёвку.
– Уходит! – воскликнула номасийка.
Остановилась и вскинула арбалет. В предвечерней тишине звонко тренькнула пружина.
– Только не убивай, – предупредил я. – Он нужен живым.
Стрела мелькнула в закатном свете, но Баэст, подбирая поводья, успел взмахнуть рукой, отклоняя её полёт. Стрела вонзилась в стену прямо над головой одного из конюхов. Покуривая трубки, они все наблюдали бесплатное представление. Это стало сигналом. Толкаясь и переругиваясь, зрители разбежались по домам:
– Стража, где стража? Куда они смотрят?
Я вложил все силы в последний бросок. Ржавый меч полетел в Баэста. Толком не знал, чего я добьюсь этим. В лучшем случае меч свалился бы на половине пути: слишком большое расстояние нас отделяло.
Но случился приступ «озарения», как называл его Драген. Это когда маг создавал действие, не давая себе отчёта в том, что именно нужно сделать, чтобы добиться результата. Действовал по наитию, наугад.
«Озарение – главная особенность внеклассового мага – пояснил Драген. – Ты входишь в поток, где магические струны не подчиняются магическим усилиям, но подчиняются твоей воле».
Звучало путано, как большая часть того, что говорил Драген. Внеклассовый маг – это такой маг, который не может достичь ни одной Отметки, но при этом способен использовать магию любого из них.
Всё зависело от озарения.
Я метнул меч и на половине пути увидел, чем же меня озарило: он превратился в раскалённую огненную молнию. Как управляемая ракета, он отклонился от курса, чтобы попасть точно в ноги Баэсту.
Обожжённая лошадь заржала, сбросила седока и, брыкаясь, отскочила куда-то внутрь стойла.
3
Баэст лежал в соломе. Раскалённый меч, обвившись вокруг его ног, шипел в грязи, быстро остывая. Баэст орал от боли, перемежая возгласами «Что это? Убери! Убери!»
Я присел на корточки перед ним:
– Не уберу, пока не скажешь, куда ты дел Бленду Роули. Ученицу Академии Химмельблю.
– Какую Бленду? А-а-а, о-о-о, больно же! Хватит пытать меня, всё скажу.
– Ты был в составе группы, которая напала на двух людей, которые вышли из портала переброски в лесу близ озера Омган.
– Ну, было дело. Мы сразу решили, что наткнулись на спецмагов из Хантлангера…
– Куда вы дели девушку?
– Как и всех подозреваемых на принадлежность к гувернюрским спецмагам, её вывезли в приграничные районы Гофрата.
Озарение не проходило. Только я подумал, что надо бы намекнуть Баэсту стать сговорчивее, как железные путы на его ногах снова раскалились. Запахло горелыми тряпками.
– Точное название места!
– В кармане, – заорал сквозь стоны Баэст. – В нагрудном.
В недоумении я уставился на карман его камзола. Он умеет уменьшать людей и хранить в кармане? Вот это магия!
С опаской отстегнул клапан и сунул руку. Достал обычный блокнот.
– Пятая страница с картой, – добавил Баэст.
Я открыл карту. Вся она исчерчена значками: крестиками, кружочками. Возле некоторых шли списки чего-то на неизвестном языке.
– Позвольте мне, уважаемый кэр, – сказала номасийка. – Это на гофратском, я его хорошо знаю.
Она наморщила лоб, вчитываясь в каракули, похожие на арабские письмена:
– «Укрепление Тахвия-14… так… Список заключённых… Как, говорите, зовут ту, которую вы ищете? Бленда Роули? Так… Вот похожее – «Би-Лента», если читать по буквам. Напротив неё цифра – пятьсот и знак пеньгена».
Номасийка пнула Баэста:
– Так ты не шпион, а предатель? Сдаёшь соотечественников за деньги?
– Уберите железяку с моих ног, – завыл Баэст, не отвечая на обвинения.
Усилием воли я приказал путам перестать нагреваться.
Я не знал, что делать дальше. По плану у меня была встреча с Драгеном в Скерваре. Но я уже без помощи его информатора выяснил, где Бленда. Эх, ну почему всесильные маги Голдивара не придумали, какие-нибудь телепатические СМСки? Теперь мы потеряем время. Пока я доеду, пока…
Но я не могу искать её сам. Для меня этот мир – загадка. На каждом шагу неизвестность…
Из размышлений вывели крики:
– Стража, ну наконец-то!
– То на всех углах стоят, то не докричишься!
– Сюда, сюда!
В конце улицы появился целый отряд. Возглавлял его тот маг в жёлтой робе, что крутил пропагандистский умобраз.
Номасийка (всё время хотелось назвать её «Аделла») вскинула арбалет:
– Лучше сдохну, чем вернусь в бордель.
Форвиррка что-то сказала на своём языке, по мимике ясно – тоже лучше сдохнет, чем вернётся.
– Иди по своим делам, Матвей, – махнула арбалетом номасийка. – Мы их задержим.
– Тоже мне героини, – вздохнул я. – Не делайте глупостей, сам разберусь.
Я сжал кулаки и пошёл навстречу к магу. Но сжал не от готовности к битве. Не хотел, чтобы маг увидел, что узоры на моих ладонях едва тлеют – у меня закончились силы.
4
Маг в жёлтой робе выжидающе остановился. Стражники рассредоточились по двору почтовой станции, окружая меня полукольцом.
– Кто такой? – спросил маг. – Назови должность, Отметку и класс магии. И где твоё разрешение на осуществление магической деятельности в прифронтовой зоне?
– Господи, и здесь бюрократия! Зовут меня Матвей, я внеклассовый маг. В ваших разрешениях не нуждаюсь. Я не из Голдивара. Прикажи страже отступить.
– Ты мне не приказывай, кому приказывать.
Всё же, узнав, что я внеклассовый, пропагандист сделал несколько шагов назад. Значит, примерялся к расстоянию, чтобы начать магическое действо. Скорее всего, рассчитывал создать стандартный щит. Обычная тактика средненьких магов: обезопаситься и наблюдать за врагом, ожидая, что тот потратит силы на первый удар.
Я вспомнил слова Драгена:
«Запомни, Матвей, ты – боец. Когда твой противник избирает защиту, он уже готов к поражению».
Тогда я разжал кулаки. Надеялся, что мои лини ещё достаточно ярко светились.
– Шеф, он – рукотворец, рукотворец! – зашептал один стражник.
– Без тебя вижу.
Жёлтый маг, стараясь скрыть панику, суетливо создал вокруг себя поле защиты:
– Что тебе надо? Ты же знаешь, что внеклассовые маги не имеют права осуществлять магическую деятельность на территории стран Голдиварского Объединения Наций.
Господи, ещё больше бюрократической чепухи из иного мира. Драген вскользь упоминал, что рукотворцы (кто бы они ни были) это изгои в Голдиваре.