Czytaj książkę: «DARKER: Бесы и черти», strona 3

Вадим или Влад положил мобильник на пол. Поддел скотч за верхний край и потянул вниз. Казалось, кожа слезла с лица вместе с лентой.

Стоило избавиться от кляпа, и Лизу тут же стошнило под ноги спасителю.

– Где… – захрипела она, не узнавая собственного голоса, будто через нее говорил кто-то другой, сидящий глубоко внутри.

– Не бойся. Этот псих мертв. Я развяжу тебя. А потом мы все вместе свалим отсюда подальше.

Вадим-Влад обошел ее сбоку, нащупал узлы. Распутать их пальцами не получалось, и, не раздумывая, он вгрызся зубами. Наконец веревка, стягивающая над бедрами запястья и щиколотки, ослабла. Ноги безвольно повисли. Кровь заструилась по венам, рассеивая тысячи болезненных уколов. Лиза освободилась от пут, и брат Алены осторожно опустил ее на пол. Поднял телефон.

Луч фонарика метнулся в сторону.

– Мать твою, Аля! Я чуть не умер от страха! На хера так подкрадываться?!

Лиза оглянулась. В рассеянном свете у входа в подвал был виден женский силуэт. Распущенные по плечам волосы. Руки за спиной. Она приближалась – странно, как в замедленной съемке. Что-то не так.

– Зачем ты пришла? Я же велел ждать в машине.

– Вадик, мне страшно одной.

Вадим шагнул к сестре.

– Стой!.. – только и успела выдохнуть Лиза.

В следующую секунду в его горло вонзился нож и тут же выскочил обратно. Из раны брызнула кровь. Окропила Аленино лицо. Свет фонарика скользнул по алому лезвию и голове с навершия – в безумной гримасе почудился смех.

Телефон упал лучом кверху, и происходящее стало походить на причудливый спектакль в сиянии рампы, подражающий первобытным танцам у костра. Тени метались по потолку, как по сводам пещеры. Слышны были подвывание и хрип. Пахло смертью.

Вадима повело в сторону. Он задел ногой ведро с внутренностями – из опрокинутой «канопы» вывалились связки Светиных кишок. Прижался спиной к стене, осел на пол. Одной рукой закрывая рану, другой достал из кармана пистолет. Но Алена оказалась быстрее.

В один прыжок она подскочила и выбила оружие. Громыхнуло так, что зазвенело в ушах. Пальцы вцепились в волосы. Лезвие ножа мелькнуло в полумраке и тут же исчезло вновь – у Вадима в глазнице. Возникло, исчезло. Возникло, исчезло. Как кровавый механизм для казней. И ударам вторил безумный Аленин вопль, будто она ужасалась тому, что творит, но не могла остановиться.

Ее остановил выстрел.

Первая пуля пролетела мимо. Вторая попала Вадиму в грудь. Но ему было все равно, он уже не дышал. Лиза не могла как следует прицелиться – руки дрожали под тяжестью пистолета. Казалось, он весит не меньше пудовой гири.

Алена отпрыгнула назад и встала прямо над лучом фонарика. На потолке выросла ее огромная тень и метнулась вслед за хозяйкой. Один за другим грянули два выстрела в упор – в плечо и живот, – и братоубийца навалилась на Лизу всем телом.

Взмах ножа. Перед глазами блестит лезвие, скользит по щеке, упирается острием в деревянный настил. Нож выпадает из Алениной руки, и его тут же проглатывает тень. Липкие от крови пальцы смыкаются на Лизином горле. Горячее дыхание обжигает кожу. Красным пульсирует свет. На висках вздуваются вены. Еще немного – и череп лопнет, как перетянутый резинками арбуз. Но рука нащупывает во тьме маленькое безумное лицо, и нож, словно змея с человеческой головой, вползает на ладонь.

Мелькнула вспышка – молния в первобытной ночи. Лиза приставила острие к Алениному подбородку. Клинок медленно вошел, будто погрузился в подтаявшее масло, – казалось, плоть расступается сама собой.

Кровь потекла по лезвию. Хватка на горле ослабла. Алена закашлялась, отхаркивая темно-красное, и широко распахнула глаза. Свет в них померк, утек по капле сквозь дрожащие зрачки и растворился во мраке. Тело обмякло. Теперь на весу его удерживал только нож – булавка для куклы.

Лиза зажмурилась и выдернула клинок. Скрипя зубами, оттолкнула покойницу. Почувствовала, как на грудь и лицо хлынуло густое, горячее, и без сил раскинула руки.

Спаслась. Жива.

По телу волнами разливался жар, в пальцах покалывало. Крики и грохот выстрелов все еще звучали в голове слабеющим эхом, будто под сводами заброшенной церкви.

Сквозь веки проступали чужие сны. Театр теней. Видения, летящие в космической пустоте, рисунки углем на скалах, туман над лесом, алые алтари, сумрачные своды каменных храмов и черных от копоти изб. В ладони лежал нож, придавливая весом к земле, – лежал, словно был выкован для этой самой руки. Лиза хотела отшвырнуть его подальше, во тьму, в бездонную пропасть, в пучину моря, в жерло вулкана – неважно.

Но не могла.

Сквозь веки проступали чужие сны…

Бес № 2
Дмитрий Лопухов

Гошка застрял

Слава уродовала зубочистки и строила возле солонки курган из обломков. На острых кончиках зеленел ментол – казалось, будто маленькие копья треснули в бою с ползучей тварью, по венам которой текла холодная мятная кровь.

«Это я зеленая тварь, о меня все копья ломаются, я машина», – думала Слава, но под глазами предательски поблескивало и подергивался уголок рта.

Заказ ей был нужен как воздух: за квартиру она не платила уже три месяца, не отправляла больной маме денег, питалась булками и лапшой. Подумывала распродать оборудование – это бы спасло, но и поставило бы крест на перспективах.

В дверь кафе вошел – нет, не вошел, а просочился – смуглый человечек. Слава сразу поняла: это к ней.

Согнутый до состояния буквы «Г», но не горбатый. Залоснившийся, словно его отгладили раскаленным утюгом, человечек выглядел неприятно.

Он повертелся, сканируя пространство, обнаружил искомое. Выплеснулся на стул, тускло взглянул на Славу и сказал нормальным голосом:

– Здравствуйте.

Слава долго готовилась, репетировала речь. Но все забыла и начала шпарить неуклюжими экспромтами:

– Некоторые думают, ну там, есть друг вот, он свадьбы снимает… Но нет, нет. Лучше предметного фотографа никто не сделает. Вы же не пойдете удалять грыжу к стоматологу, а?

Человечек взирал бесстрастно, будто удалять у стоматолога грыжу было для него делом привычным.

«Только не просрать!»

Слава содрогнулась и заговорила быстрее:

– У меня хороший прайс. За столько вон вам девочки на айфоны. А это мусор – ни композиции, ни стиля, ни света…

– Плевать! – отрезал человечек. – Только свет имеет значение.

Карьеру Славы пустил под откос заказ от сети секс-шопов на съемку японских игрушек. Требовалось чистое искусство: сложные фоны, никаких людей в кадре, ноль пошлости, только природные сеты, логически выводящие продукт на первый план. Поиск референсов занял два месяца – Слава делала сборки по свету, по цвету, по композиции и точке съемки. Выдержала шесть потогонных собеседований. Фотографировала полтора месяца – в четырех студиях, под контролем представителей сети.

Еще неделю доснимала дома.

Кадры получились глубже и мощнее, чем на японском сайте, для которого фотографировал лауреат всемирных премий. Слава отсматривала материал и задыхалась от восторга. Но вымоталась зверски: игрушки снились ночами. Слава дала им имена; самую сложную и дорогую называла Гошей.

Закончив последний съемочный день, Слава купила две бутылки вина и отчаянно отпраздновала. А потом, пьяная, счастливая и дурно соображающая, распаковала собранные для возврата заказчику игрушки и воспользовалась каждой.

Искусственные члены жужжали и вибрировали, как сервоприводы терминатора.

– Иди в жопу, киб-б-борг Гошик, враг ты рода ч-ш-щеловеческого! – пьяно приказывала Слава.

Гоша извивался и отстреливался глицериновой спермой.

За время съемок Слава привыкла воспринимать Гошу в статичных композициях, трогать в перчатках, кисточкой счищать пылинки. Поэтому в ту ночь она испытала порочный восторг сокрушителя запретов: преувеличенно громко стонала, меняла режимы, запихивала в себя Гошу и всех его приятелей разом.

Отключилась Слава уже под утро, обессиленно ссыпав игрушки в коробку.

Разбудил звонок в дверь – Слава отдала, тускло соображая, курьеру эту коробку и снова отрубилась. Вечером проснулась и поняла, что провалилась в ад.

«Этот вибратор сложнее космического корабля и стоит почти столько же. Вот что с ним сделала наша фотографиня». Подпись в аккаунте секс-шопа предваряла вовсе не шикарные фото Славы, а снятые на мобилку использованные игрушки из коробки.

Магазин разогнал волну хайпа: история фотографа-осквернителя пошла по интернету, попала в телек. Славу отменили в профессиональных сообществах, ей посвящали фотожабы и предлагали деньги за секс. Внесли в национальную базу мошенников – ее фамилия оказалась рядом с домашним кондитером, испекшим сальмонеллезный торт для вечеринки дошколят. Кто-то сочинил байку, что Слава портит оборудование в студиях, а ее фото в два раза обрушивают продажи брендам, и эту нелепицу перепечатали в каждой статье, заметке и посте о вибраторной катастрофе. Коллеги, которых Слава считала своими друзьями, по-шакальи набросились на ее постоянных клиентов и растащили все заказы.

«Ну как же вы так, – писала эсэмэмщица секс-шопа, – вы бы их хоть помыли! Там все равно встроенная камера снимает, но хотя бы не так позорно…»

– Мамочки, только бы видео не слили… – выла, колотя головой об стену, Слава.

Слили.

Славина реплика «А Гошка-то застрял» стала мемом.

– Я все переживу, заказы будут, у меня ледяная мята вместо крови, я еще устрою пожар что надо, – успокаивала себя Слава, покупая бич-пакеты.

Но заказов у нее с тех пор не было.

Однажды, еще до вибраторного кризиса, менеджер богатого бьюти-бренда спросил, как Слава снимет свотч их мицеллярной воды. Капнул средством на стол, и оно сразу расползлось аморфной лужей. Слава тут же придумала, что надо капать на липкую сторону прозрачного скотча, тогда форма уцелеет. Получила заказ, перепрыгнув сильных конкурентов.

Сейчас она снова была готова сокрушать и прыгать.

– Скажите, какие у вашего… м-м-м… продукта цвет и текстура?

– Еще неизвестно, процесс идет.

«У китайцев что-то заказали? И сомневаются, выдержат ли дизайн? – подумала Слава. – Значит, фоткаем для маркетплейсов. Понятно…»

– Предлагаю съемку на белом фоне. Два импульсных источника света. Один с софтбоксом – подбиваем тени. Второй – основной, без насадки, с жестким светом, чтобы красиво и рекламно. Объектив – «полтос», даст нормальное фокусное…

– А это, – человечек потянулся к Славе, так искорежившись, что перестал быть буквой «Г» и зазмеился типографской тильдой, – ярко?

– Не поняла.

– Ярко будет?

– Что ярко?

– На съемках будет ярко?

– Ну да.

– А жарко?

– У вас там что-то растаять может? – удивилась Слава. – Не, не жарко. Это же импульсный…

– Надо ярче.

– Без проблем. – Слава так хотела этот заказ, что приказала себе не удивляться. – Бюджет?

– На деньги я плюю. – К удивлению Славы, человечек действительно харкнул на пол, едва не попав на туфлю официантки.

– Ну, если бюджет не ограничен и нужен имиджевый арт, то делаем так. Ставим фрост-раму сто на сто, за ней постоянный источник света. Второй источник – фокусируемый, на него проекционную насадку. На третий накидываем гелевый фильтр, чтобы дать цвета на фон. Камеру на штатив-колонну, объектив – «макрик» с…

– А еще ярче?

Слава догадалась, что человечек ее не понимает и мелет ерунду, что он просто сумасшедший и никакого заказа не будет, что впереди булка и ругань с хозяйкой из-за оплаты…

– Вы стебетесь, да? – устало спросила она у человечка. – Ну, можно ярче. Арендуем студию, берем киношный постоянный свет, три штуки…

– Можно четыре?

– Блин, можно! – разозлилась Слава. – Но снимать придется голой. И я все равно, на хрен, сварюсь – пекло будет.

– Подходит, – задвигал челюстью человечек, и Слава поняла, что он не буква, а муравей.

Круглая головенка, усыпанная маковыми зернами под корешок срезанных волос, щетина, худые ручки, насекомьи движения. Славе захотелось, чтобы исполинская ладонь смахнула человечка на пол, туда, где зеленел его плевок.

– Сделаем, – сказала она. – Но нужен аванс. Плюс на бронь студии, на аренду света, на…

– Да, да, – ответил человечек, достал красный денежный кирпич и принялся откалывать от него купюры. – Хватает?

Денег оказалось много. Одеревенелыми губами Слава забормотала слова благодарности, но человечек ее прервал:

– Пишите адрес, вам привезут… продукт. Я дошлю инструкции.

Он вывалился из-за столика и зашаркал к выходу. Пульс у Славы зашкаливал, в горле пересохло и хотелось в туалет. Она встала, бросила в окно взгляд на уползающего человечка, подумала: «Я – машина, не прошибешь, ледяная мята вместо крови, еще устрою пожар что надо». И неожиданно для самой себя заплакала.

В студии было жарко. Администратор с сомнением наблюдал, как ставится киношный свет, потом подошел к Славе и сказал:

– Явно будет пересвет. А ты вообще зажаришься. – Он присмотрелся и, поморщившись, уточнил: – Слушай, а ты не «Гошка застрял»?

Слава не ответила. Вчера она выслала маме денег, оплатила жилье и наполнила холодильник едой. «Плевать на травлю, – думала Слава. – Если заказчик хочет фотки мешка в пекле, единственное, что спрошу, в Сахару нам или в Каракумы».

Продукт действительно напоминал вытянутый мешочек с хвостиком, перевязанный похожими на говяжьи жилы веревками. От него едко пахло, внутри бултыхалось.

Слава разделась до трусов и спортивного бра, врубила весь свет. Мысленно выдала панч про колбасную форму продукта, скривилась от неловкости, наложила на себя епитимью: не шутить. Принялась работать.

Фотографии получались ужасными. Жара стояла невыносимая. Мешочек вонял. Когда стало совсем тяжко, Слава побежала в киоск за ледяной водой.

Мальчишка лет двенадцати с восторгом смотрел на жадно припавшую к бутылке тетю в трусах. Слава хотела на него шикнуть, а потом махнула рукой, мол, чего уж теперь.

У дверей студии она остановилась, чтобы допить воду. И заметила, как по потрескавшейся стене ползет муравей и тащит в челюстях белесый кокон.

Жара стала невыносимой, и Слава подумывала выключить один осветитель – все равно клиент не узнает, – когда пришло сообщение. «Взкрывайти реторту, – писал человечек. – Ешо сабщенье галосовое будит, ЗОПУСТИ над ретортой!!!!»

«Грамотей», – подумала Слава и окончательно решила, что все это – арт-проект. Возможно, пранк конкретно над ней.

Но уплаченные деньги были настоящими, и только это имело значение. Поэтому Слава выудила из студийных инструментов канцелярский нож, на всякий случай проложила круг из скотча липучкой вверх и полоснула раздутую реторту. Завоняло стократ сильнее, на скотч плеснула мутная белесоватая жидкость, сразу же сформировавшая ровную каплю.

Слава сделала еще несколько фото.

Снова пиликнул телефон – голосовое. Слава, памятуя о наказе заказчика, тут же его воспроизвела.

– А Гошка-то застрял! – застонал телефон ее собственным голосом.

– Ну конечно… – поморщилась Слава.

И вдруг поняла, что открыла не то сообщение. За секунду до послания заказчика пришло голосовое с мемом – оно-то случайно и запустилось.

«Так и знал, что это ты! – Админ студии, а сообщение отправил именно он, подписал мем. – Ты, кстати, в черном списке нашей сети, ты оборудование портишь. Проваливай».

– Ничего страшного, переделаем, – попыталась успокоить себя Слава.

Собралась запустить правильное голосовое, но услышала со стороны стола гортанный хрип:

– А госька-та засряль. Госька сряль. Сряль. Госька.

Со столика на пол с хлюпаньем упал… маленький, в две ладошки длиной, головастый уродик. Он принялся судорожно кататься по линолеуму, оставляя жирные пятна. Огромная голова почти не двигалась, а вот тщедушное тельце извивалось в червячьих па.

– Агоська сряль. Госька-то засряль. – Существо рвало словами.

– Я м-м-машина… – напомнила себе Слава.

Стало полегче, и она включила голосовое от заказчика.

– Я, гомункул, принимаю женскую жертву, – нараспев пробубнил динамик. – Я убью всех врагов хозяина моего.

Два и два сложились: это, вероятно, были первые слова, которые полагалось услышать крохотному мерзавчику. Но вместо них он услышал…

– Госька сряль. – Уродец попытался встать на ножки, но голова перевесила, и он опять упал.

– Погоди-ка, – вслух сказала Слава. – Женская жертва? Это я, что ли?

– Сряль, засряль, сряль… – бормотал гомункул, ползая по полу.

Он запутался в проводах, задергался и повалил стойку со светом. На шум примчался администратор.

– Я ведь сказал, ты в черном списке, пакуй… Бля, это ты чё, родила тут, что ли?!

– Чего родила?

– Ну, вот этого. Э! Гля! Твой мелкий свет расхреначил! Во ты попала…

Гомункул перевел взгляд мутных глазок на админа и скривился. А потом прыгнул головой вперед.

Слава застыла в ужасе. Тело админа осело на пол, из кровяного омлета на месте смятого ударом лица густо потекло. Гомункул радостно закряхтел и начал есть мясную кашицу.

– Кабздец! – простонала Слава.

– Госька. – Гомункул тихонько отрыгнул.

Слава потянулась дрожащей рукой к дверной ручке, повернула и… И в студию просочился заказчик. Он окинул муравьиными глазками помещение, взглянул на застывшую у стены Славу, на админа с треснувшим лицом, на вылизывающего кровавое пюре гомункула и всплеснул руками:

– Все не так! Что наделали-то, а! Вы очень плохой фотограф…

И страх оставил Славу.

– Я охрененный фотограф, – твердо сказала она. – Просто невезучий.

Заказчик махнул рукой и нагнулся к гомункулу.

– Столько работы погубила. – Заказчик потыкал пальцем в живот гомункула и остался разочарован. – Погляди, он дефективный. Кого такой для меня убьет?

– Засряль! – угрожающе отрыгнул гомункул.

– Год в коровьем навозе, год в сперме…

– В сперме?

– Год в лошадиных внутренностях, год в реторте… Всего-то и оставалось семь часов света, жар, нужные слова, женская жертва. Для такого первое услышанное – наставления Бога, задача на будущее. И насмарку. – Заказчик закрыл лицо ладонями. – А знаете, как тяжело было достать каплю плодных вод уже рождавшегося гомункула?..

– То есть вы меня наняли, чтобы я несколько часов светила, голосовое запустила и стала «женской жертвой»?.. – Слава чувствовала себя хуже, чем в вечер вибраторной катастрофы.

– Чего я вообще ждал? – ныл заказчик. – Вы мусор, я гений…

– Гений! У вас в каждом слове по три ошибки, и вы на пол харкаете. Да вы алхимический дегенерат.

– Пошла вон! – взвизгнул заказчик.

Гомункул поднял на него мутные глазки, оскалил перемазанный мозговой кашкой ротик, заклекотал и снова прыгнул. И они сцепились – муравьиный человек и гомункул. Творец и его нелепое создание…

«Да он же меня защищает!» – осенило Славу. Стало горько: вырожденец был единственным в мире существом, вступившимся за нее.

– Госька… – засипел гомункул, когда заказчик зажал в кулак его тонкую шейку.

И тогда Слава сорвала со штатива фотоаппарат, размахнулась и со всей силы заехала заказчику по затылку.

Хрустнуло. Заказчик, угловато замахав руками и ногами – как есть подбитый муравей, – свалился на пол. Из кармана его пиджака выпала пожелтевшая книга, заполненная рукописным текстом, изображениями перегонных кубов и органов.

– Я охрененно работаю камерой, – сказала Слава, потом опустилась на пол и тихонечко заплакала.

Гомункул сипло продышался и пополз, сжимая и выбрасывая большеголовое тело, к Славе. Потом он приткнулся к ее теплому бедру, лизнул кожу и забормотал:

– Агоська-та засряль. Госька сряль.

Слава всхлипнула и вдруг ощутила, как маленькая ручка стягивает с нее трусы.

– Госька засрял.

Она вскочила и пинком отправила уродца в стену. Тот сполз по штукатурке и назидательно залопотал:

– Госька нада засряль.

Неуместно пиликнул телефон. Слава утром откликалась на хороший заказ – сейчас прочитала ответ: «Это же вы, Мирослава, были фигурантом известного скандала? Извините, с моральными уродами не работаем».

И Слава заорала. Она прыгнула к бормочущему гомункулу и со всей силы ударила его фотоаппаратом. И била, покуда из него не полезла студенистая дрянь.

Слава вывалилась на улицу, кутаясь в длинную рубашку.

Один из перегревшихся осветителей заискрил и вспыхнул. Черный дым облизал потолок студии и пошел на улицу. Гуляющие люди встревоженно загудели.

Слава, стиснув зубы, процедила:

– Я машина.

И с прямой спиной зашагала дальше. Одной рукой она несла фотоаппарат, другой сжимала ссохшуюся от времени книгу и лист широкого скотча с прилипшей к нему мутно-белесой каплей.

Пробегавший мимо мальчишка – тот, что разглядывал недавно полуголую Славу у киоска, – озадаченно хмыкнул. В неверном задымленном свете ему почудилось, что из порезов на ногах и руках строгой девушки подтекает мятное, но пожар интересовал мальчишку куда сильнее, поэтому он тут же все забыл.

Пожар действительно был что надо.