Товарищи
TekstСправа, из-за купы вётел, вонзился в синее небо обитый жестью и ещё не выкрашенный шпиль колокольни – он так ярко блестел на солнце, что на него было больно смотреть.
В небе звенели жаворонки, во ржи улыбались васильки, и было жарко – почти душно. Из-под ног путников взлетала пыль.
Ефимушка, отхаркнувшись, затянул фальцетом: Ге-эх-да-и с чего-й-то-о-о…
– Не хватаит голосу-то, дуй его горой! Н-да… а бывало, пел я… Вишенский учитель скажет: «Ну-ка, Ефимушка, заводи!» И зальёмся мы с ним! Правильный парень был он…
– Кто он? – глухим басом спросил человек в рясе.
– А вишенский учитель…
– Вишенский – фамилия?
– Вишенки – это, брат, село. А то учитель Павл Михалыч. Первый сорт – человек был.
Помер в третьем году…
– Молодой?
– Тридцати годов не было…
– С чего помер?
– С огорчения, надо полагать.
Собеседник Ефимушки искоса взглянул на него и усмехнулся…
– Дело, видишь ты, милый человек, такое вышло – учил он, учил годов семь кряду, и начал кашлять. Кашлял, кашлял да и затосковал… Ну, а с тоски, известно, начал пить водку. Отец Алексей не любил его, и как запил он, отец-от Алексей в город бумагу и спосылал – так, мол, и так – пьёт учитель-то, это – соблазн. А из города в ответ тоже бумагу прислали и учительшу.
Длинная такая, костлявая, нос большущий. Ну, Павл Михалыч видит – дело швах. Огорчился, дескать, учил я, учил… ах вы, черти! Отправился из училища прямо в больницу да через пять дён и отдал душу богу… Только и всего…
Некоторое время шли молча. Лес всё приближался к путникам с каждым шагом, вырастая на их глазах и из синего становясь зелёным.
– Лесом пойдём? – спросил Ефимушкин спутник.
– Краешек захватим, с полверсты этак. А что? А? Ишь ты! Гусь ты, отец честной, погляжу я на тебя!
И Ефимушка засмеялся, качая головой…
– Ты чего? – спросил арестант.
– Да так, ничего. Ах ты! Лесом, говорит, пойдём? Прост ты, милый человек, другой бы не спросил, который поумнее ежели. Тот бы прямо пришёл в лес да и того…
– Чего?
– Ничего! Я, брат, тебя насквозь вижу. Эх ты, душа ты моя, тонка дудочка! Нет, ты эту думу – насчёт лесу – брось! Али ты со мной сладишь? Да я троих таких уберу, а на тебя на одну левую руку выйду… *) Понял?
*) «Выйти на одну руку» – значит драться с противником одной рукой, в то время как другая плотно привязана кушаком к туловищу бойца. Противник же действует обеими руками.
– Понял! Дурак ты! – кратко и выразительно сказал арестант.
– Что? Угадал я тебя? – торжествовал Ефимушка.
– Чучело! Чего ты угадал? – криво усмехнулся арестант.
– Насчёт лесу… Понимаю я! Дескать, я – это ты-то, – как придём в лес, тяпну там его – меня-то, значит, – тяпну да и зальюсь по полям да по лесам? Так ли?
– Глупый ты, – пожал плечами угаданный человек. – Ну, куда я пойду?
– Уж куда хочешь, – это твоё дело…
– Да куда? – Ефимушкин спутник не то сердился, не то очень уж желал услышать от своего конвоира указание, куда именно он мог бы идти.
– Я те говорю, куда хочешь! – спокойно заявил Ефимушка.
– Некуда мне, брат, бежать, некуда! – тихо сказал его спутник.
– Н-ну! – недоверчиво произнёс конвоир и даже махнул рукой. – Бежать всегда есть куда.
Земля-то, она велика. Одному человеку на ней всегда место будет.
– Да тебе что? Хочется, что ли, чтоб я убежал? – полюбопытствовал арестант, усмехаясь.
– Ишь ты! Больно ты хорош! Разве это порядок? Ты убежишь, а заместо тебя кого в острог сажать будут? Меня посадят. Нет, я так это, для разговору…
– Блаженный ты… а впрочем, кажется, хороший мужик, – сказал, вздохнув, Ефимушкин спутник. Ефимушка не замедлил согласиться с ним.
– Это точно, называют меня блаженным некоторые люди… И что хороший я мужик – это тоже верно. Простой я, главная причина. Иные люди говорят всё с подходцем да с хитрецой, а мне – чего? Я человек один на свете. Хитровать будешь – умрёшь, и правдой жить будешь – умрёшь. Так я всё напрямки больше.
– Это хорошо! – равнодушно заметил спутник Ефимушки.
– А как же? Для чё я стану кривить душой, коли я один, весь тут? Я, браток, свободный человек. Как желаю, так и живу, по своему закону прохожу жизнь… Н-да… А тебя как звать-то?
– Как? Ну… Иван Иванов…
– Так! Из духовных, что ли?
– Н-нет…
– Ну? А я думал – из духовных…
– Это по одежде, что ли?
– Вот, вот! Совсем ты вроде как бы беглый монах, а то расстриженный поп… А вот лицо у тебя неподходящее, с лица ты вроде как бы солдат… Бог тебя знает, что ты за человек? – И Ефимушка окинул странника любопытным взглядом. Тот вздохнул, поправил шляпу на голове, вытер потный лоб и спросил сотского: