О бойкости

В стенограмме он спрашивает: может ли «хорошая форма, но абсолютно старая, закономерно выросшая на старой почве, быть адекватной тому, что мы имеем в области социальных сдвигов»? Конечно, может, ибо в этой «старой форме» есть неоспоримое достоинство – её точный, чистый язык, её техническая грамотность. Ни у кого из старых писателей Вишневский не найдёт такой бестолковой фразы, как его фраза: «Украину пересекают цепи, новороссийские степи и Таврию». К тому же: невозможно познание, которое отрицало бы предшествовавшее ему знание, как учили нас Маркс, Ленин, учит Сталин.

Вишневский явно хочет быть романтиком, против этого нельзя спорить, ибо героизм действительности требует романтизации уже не только у нас, но и европейской, и китайской, поскольку в Китае и Европе новую действительность создаёт революционный пролетариат. Революционный романтизм – это, в сущности, псевдоним социалистического реализма, назначение коего не только критически и изобразить прошлое в настоящем, но главным образом – способствовать утверждению революционно достигнутого в настоящем и освещению высоких целей социалистического будущего. Романтизм Вишневского покамест сводится к невозможным преувеличениям. Так, например, на 92 странице его книги он рассказывает о матросе, который «надёргал целый котелок» бриллиантов с «некоей божьей матери» в Казани. «Целый котелок» с одной иконы – многовато, товарищ Вишневский, надо убавить! На котелок не хватило бы «бриллиантов» со всех икон всех церквей Казани. А кроме того, настоящие драгоценные камни не торчали в ризах икон: хозяева церквей обычно хранили такие камни в сейфах банков и превращали их в деньги. Это особенно практиковалось именно в Казани, после того как была в десятых годах украдена знаменитая «чудотворная» икона «божьей матери».