– Максим Викторович! – звенящим, поставленным голосом отчеканил он. – Я обвиняю вас в убийстве моей матери, Эльзы Владимировны Исмаиловой.
– Да, – печально вздохнул я, – ты прав. Так и есть. Но, знаешь ли…
– Значит, вы сознаетесь в том, что изнасиловали Исмаилову, убили ее, а затем попытались инсценировать самоубийство?
– Э-э-э… – ошеломленно протянул я. Такая интерпретация событий до сих пор не приходила мне в голову.
– Отвечайте! – потребовал Эльдар.
– Нет, – пролепетал я. – Нет! Все не так!..
– Да что вы? На теле множественные кровоподтеки, царапины, следы борьбы. Это раз. Всюду ваши отпечатки пальцев, кровь, судя по всему, ваша, сперма… – тут он сорвано пискнул, но прокашлялся и продолжил металлическим тоном, – сперма в прямой кишке – тоже ваша. Это два. Все зафиксировано экспертами при осмотре места преступления. Далее, показания соседей, которые весь вечер слышали скандал с битьем стекол и крики…
– Да я и сам все слышал! – сорвался он на рев. – Вы так ее мучали, что никакие наушники не спасут!!!
Я пытался что-то возразить, но только беззвучно открывал рот. Слова застряли в горле.
– Это три, – тихо сказал Эльдар. – Молчите?..
Я, как в эпилептическом кошмаре, не мог вдохнуть.
– Тогда знайте, Максим Викторович, что оперативники прекрасно осведомлены, что все оставленные следы принадлежат убийце. Они пока не знают, кто именно был с Исмаиловой перед смертью, но узнают об этом сразу же, как я дам показания. Исключительно по старой дружбе я готов предоставить вам час… ровно час, не больше, слышите? – чтобы вы сами явились с повинной и облегчили свою участь.
– Да нет же! – завопил я, совладав, наконец, с голосом. – Это не я!
– Не вы оставили следы? Не вы били ее, кричали на нее, изнасиловали изуверским способом?
– Да это всё не о том! Ну, следы, синяки, прямая кишка… это так. Мы повздорили. Но потом я ушел!
– Убили, расчетливо подвесили и ушли, – бесстрастно заключил Эльдар. – Идите, сдавайтесь. Отделение полиции в двухсот шагах на юг.
– Откуда ты знаешь? – похолодел я.
– Я знаю про вас всё. Так что не вздумайте удирать…
Телефон! Он видел мой телефон! Я в ужасе выпустил трубку из пальцев, и она, жалобно звякнув, исчезла в сточной решетке под ногами. Схватившись за голову, я запоздало сообразил, что, выкинув телефон, уже попытался скрыться – и тем самым признал вину. И сукин сын Эльдар, конечно же, рассчитывал на то, что я поступлю именно таким образом. Раз так, надо убираться отсюда поскорей. Не знаю, почему я так решил: преследуемый бежит, и мой порыв был совершенно инстинктивным. Хотя возможно, мне просто стало невмоготу сидеть на мерзлой скамейке…
Одно я знал совершенно точно: я не убивал Эльзу. Не убивал ее. Не убивал. А кто только что вопил, что он убийца и бился головой о куст? – спросил я себя. Тут я вспомнил, что, ко всему прочему, меня с нетерпением ждут на беседу о собственноручно расстрелянной машине, и чуть не застонал в голос от безнадеги.
Не разбирая пути, я продирался через колкие ветки, путался ногами в валежнике, спотыкался о расставленные тут и там парковые урны и черпал изорванными туфлями грязь из луж. Впереди забрезжил свет городских фонарей, но я боялся выйти на открытую всем взглядам улицу, и, оказавшись на твердом, побрел подворотнями и темными дворами. Куда? Не знаю.
Кто бы ни придумал все это для меня – хватит! Нельзя так издеваться над человеком. Подумать только, еще неделю назад у меня была семья. Была нормальная жизнь – да хрен с ней, с жизнью, у меня было красивое, дорогое будущее. У меня брали интервью, внимательно слушали меня на лекциях, бережно и уважительно заглядывали в рот, мать их так, а жена порхала вокруг, ненавязчиво исполняя все мои желания. Я разрушил это все, брезгливо смахнул в сторону ради онанистической любви с мертвой Асей, и получил золотой укол мимолетного счастья – но и придуманную Асю у меня отняли, испарили, насмешливо доказали мне, что я прелюбодействовал сам с собой. Как можно было потерять Асю, которой и без того не было? Как они смогли уничтожить ту, что сама сгинула в вечности? Они смогли. Да кто – они? какие, к черту, они? Я сам, всё сам, больше некому…
Ася, Ася, Ася. Всем в этой омерзительной истории – и воображаемым, и живым – можно было пришить какую-то вину, гневно ткнуть в них пальцем и выкрикнуть: «Damnatus est!23», почувствовать себя возвышенно оскорбленным чужим действием – всем, кроме Аси. Эльза доигралась сама, Стас пытался меня убить (да-да, не надо спорить), Нина обманула со своим темненьким прошлым, а Эльдар оказался попросту безжалостным андроидом. А Ася… Ася – всего лишь печальный мертвый ангел. Она чиста – передо мной, перед собой и перед небом.
Знаешь, сказал я себе, бессмысленно и банально все это повторять, но я бы отдал все, лишь бы вернуться назад. Чтобы она осталась жива. Я бы отдал что угодно даже затем, чтобы продлить ее существование на жалкий день. Но у меня больше ничего нет, напомнил я себе. Печально. Давай по-другому: ты согласился бы умереть для того, чтобы она смогла жить? Говно вопрос, криво усмехнулся я. Забирайте жизнь, забирайте душу – верните ее, и я умру в тот же миг. Или давайте я умру, а она… пусть когда-нибудь потом, мне без разницы. Главное, чтобы она была – где-то. Смеялась, удивлялась – или даже грустила и плакала, но пусть бы только она была жива. Забирайте всего меня, не жалко… Да кому ты на хрен нужен, в твоем-то положении, осадил я себя. Цена тебе говно, и имя твое говно, и иди-ка ты подыхай бесплатно, приятель. Вздумал тут торговаться, тоже мне.
А все же, размечтался я, как было бы здорово, фантастически, невероятно здорово вернуться домой, в бездумную юность, когда не пристало еще к тебе все это многолетнее вонючее дерьмо. Сказать, закрывая дверь и отряхивая хрустальные дождевые капли с волос – привет, Ася! Ну и денек сегодня выдался, ты не поверишь…
Смешно. Нет, дорогой мой, теперь ты один. Всегда хотел быть один, всегда всех распихивал, прогонял, предавал – и вот, под конец добился своего. Почему все эти люди – близкие и дорогие, так липли ко мне – только для того, чтобы бесславно умереть? Чем я привлекал их, какой темной силой? Раз я не смог расплатиться сам за наше счастье – выходит, это их я принес в жертву в обмен на четыре дня Асиной жизни? И вот итог: всего четыре безумных дня, и уже Эля убита, Ася убита, Стаса нет, Нины нет… нет денег, машины, работы – и меня, выходит, нет тоже. Господи, да какая, к такой-то матери, работа?.. Тоже мне, вспомнил.
И все же… какая-то испуганная, с дрожащими лапками надежда вдруг робко постучалась в мое истерзанное сознание. Мысли нехотя подняли похмельные головки и, чертыхаясь, поползли по своим местам. Рабочим местам… работа… а почему, собственно, меня выгнали с работы?
Дубина проректор сказал, что я приставал к студентке, да еще и инвалиду. Значит, была какая-то студентка? Значит, были свидетели; спасибо от души, сволочи, что настучали начальству – по крайней мере, можно быть уверенным, что по университетским коридорам я гонялся за живым человеком, а не за плодом своего воображения. Затем, на лекции Ася называла свою фамилию, эти остолопы смеялись… да, это могла быть просто похожая девушка, но она точно была! Можно наверняка разыскать этих засранцев, что ржали над ней, и хорошенько расспросить… Потом, пока я валялся без задних ног в Асиной панельной конурке, кто-то прочитал все сообщения от банка. Это была ошибка – теперь я знал, что рядом со мной в квартире кто-то был. Правда, не факт, что это была Ася, и вообще – тут свидетелей не было, но все равно, слишком много шероховатостей в этой истории, много нестыковок. Воображаемая Ася вылезала то одним, то другим краешком в реальность, и я вдруг понял, что за этот краешек можно крепко ухватить пальцами и вытащить ее на белый свет целиком.
Надо бороться, понял я. Нужно еще раз пройтись по всем следам, оставленным ей, разобраться со свидетелями, раздобыть где-то денег на детектива… Железный Эльдар облажался, или сделал вид, что облажался, с поразительной легкостью поверив, что Ася никак не могла стырить деньги, потому что возникла в моей жизни позже каких-то там дурацких документов. Так у нее могли быть сообщники, мать их так и так! Неважно: жадная воришка, мстительница за свою поломанную судьбу, запуганная жертва шантажа – без разницы, зачем она делала всё это, главное – опять появилась надежда, что она жива. Что она может быть на самом деле. Что ее можно найти и заново убедить в своей верности. Чего бы мне это не стоило…
Думая так, я все убыстрял шаг, а когда остановился, задыхаясь, то обнаружил, что верный автопилот привел меня к воротам собственного дома. Окружающая темнота сменилась жиденькими сумерками: наступал рассвет. Мутный и безрадостный, как овсяная каша, настоянная на дождливой мороси, но все-таки рассвет – и меня вдруг посетило давно забытое чувство, возникавшее иногда, когда я возвращался к себе под утро после студенческих пьянок – что именно в новом дне случится что-то такое, что изменит мою жизнь непредсказуемым, но непременно прекрасным образом, и я обязательно добьюсь всего, о чем мечтал. Обнаружив, что мои непослушные губы сами собой сложились в подобие улыбки, я шагнул за ворота.
Дом был темен и тих – казалось, он ждал меня, и обрадовался, когда я зажег свет в прихожей. Я валился с ног от усталости, но о том, чтобы спать, не могло быть и речи – слишком сильно было возбуждение от пережитого. Я самым явным образом осознавал, что, прежде чем с кем-то там бороться, придется защищаться, долго и муторно разгребая весь криминальный бардак, в который я умудрился влипнуть. Я не убивал Эльзу, и значит, есть шанс, что все закончится хорошо. Я бегло прикинул возможный план: официантка в кафе, камеры в подъезде… если они есть, и если в них не успел покопаться Эльдар, то можно, наверное, как-то сопоставить время моего отсутствия со временем смерти. Да! Элины призывные сообщения – они погибли вместе с моим телефоном, но на ее собственном должны были остаться. В общем, можно было побарахтаться, но очевидно, что ближайшие месяцы, а то и годы – пока мое дело будет неспешно продвигаться по следственному кишечнику в сторону судебного сфинктера, – мне предстоит провести в камере. Надо было подготовиться. Час, отпущенный Эльдаром, давно истек – и не было никаких сомнений, что с первыми лучами солнца в мою дверь настойчиво постучат.
Первым делом я с наслаждением стащил мокрую, вонючую одежду и всю ее – от ботинок до плаща, не разбирая, засунул в корзину. Уборщице оплачено до конца месяца – пусть разбирается. Принял душ, чуть не заснув там, выбрился, почистил зубы, и даже побрызгал себя каким-то лосьоном. Надел все чистое – и теперь был готов хоть в тюрьму, хоть на тот свет. Впрочем, с последним пока подождем.
Надо было что-то собрать: как минимум, документы, белье… сухари? Что за бред лезет в голову. Выйдя из ванной, я полез было в шкаф за дорожной сумкой, но тут заметил, как с верхнего этажа, из моего кабинета, вдоль лестницы струится слабый свет. И это не я его зажег.
Я не почувствовал никакого страха, наоборот – нетерпеливый злобный интерес. Кто бы там ни был, сейчас он получит за всё. Не скрываясь и не торопясь, я быстрыми шагами поднялся наверх и испытал острое разочарование, обнаружив, что возмездие откладывается – в кабинете было пусто. Но тут явно кто-то побывал, и этот кто-то оставил мне занятный сюрприз. Посреди комнаты стояло мое любимое кресло, а на столике рядом с ним был разложен настоящий натюрморт.
Поперек столешницы, поблескивая под неяркой лампой, лежал дробовик из моей коллекции. Рядом стояла красивая бутылка с горлышком, запечатанным благородным сургучом, и хрустальная рюмка. По соседству с ними расположилась фотография Аси в деревянной рамке, а завершал композицию ноутбук, на котором я обычно писал свои книги. Его распахнутый экран приветливо мерцал строчками текста. Я внимательно оглядел кабинет, уделив особое внимание темным углам (никого и ничего), и осторожно уселся в кресло. Какое откровение мне на этот раз приготовили?..
“Дорогой Макс!
С чего бы начать?
Ну, во-первых, хочу тебя успокоить. Ты не сошел с ума, хотя все время находился под действием сложной композиции препаратов. Возможно, из-за этого тебя посещали отдельные галлюцинации, но в целом, повторю, ты вполне здоров и всё, что происходило с тобой, происходило на самом деле.
(Скажи, что тебе больше понравилось: по-стариковски ронять слюнку над девочками, или гоняться за ними, размахивая членом? Думаю, и то, и другое – ты же у нас романтичная особа и так легко теряешь голову, хи-хи).
Во-вторых, ты не убил несчастную дурочку Эльзу. Или, точнее, не ты убил. Думаю, если ты капельку напряжешься, то сумеешь сложить два и два и понять, что произошло в ее квартире этой ночью. Ну да, будет непросто выбраться из той предательской ловушки, в которую тебя загнали, но ты, наверное, справишься. Если захочешь.
Ты рад?
Кстати, для очистки совести официально заявляю следующее. У меня не было никакого желания влипать в разборки с твоей ненаглядной Эленькой и ее зловещим ублюдком. Просто стоило Есю то ли по доброте душевной, то ли по врожденной глупости навести старую знакомую на твою персону, как эта парочка мигом записала нас в свою команду. Ну что ж, мы не стали отказываться от таких умелых знакомых, но всё же у них (наверное, теперь правильнее сказать «у него»?) своя дорожка, а у нас своя. Так что мы не имеем к этой части истории никакого отношения, договорились? Вот и хорошо.
В-третьих, полагаю, надо объясниться по всякой мелочи. Конечно, всё это было типа розыгрыша – только такого, чтобы хорошенько растрепать тебе нервишки. Отснять ролики с дебильным чучелом, написать пару дурацких писем, расколошматить кучу стекла и украсить его пучком мусора, собранного на помойке, разыграть маленький спектакль, подгадав под снос старой лаборатории… Что еще? Ах, да, подкупить официантку и засунуть эти смешные трусы тебе в карман. Мелочь, но эффектно, согласись?
Что на самом деле было трудно, так это выковырять пулю из радиатора (она, собака, так засела, что пришлось провозиться полночи) и отстрелять промокший карабин. Хвала Аллаху, не мне пришлось этим заниматься. Отчаявшись торчать в мокром лесу с отверткой и зубилом, мы совсем уже собрались просто-напросто инсценировать будущий звонок из полиции – но так было бы нечестно, согласись. С тобой должен был побеседовать настоящий следователь с настоящего номера, который можно проверить.
Конечно, без Еся ничего не вышло бы. Если бы ты знал, как он не хотел участвовать во всем этом балагане! В отличие от меня, он почему-то считает тебя человеком. Но, конечно, у меня нашлось, чем его убедить. Думаешь, сложно достать пулю из машины? Фигня! Гораздо хуже было уговаривать Еся сыграть твою роль, когда мы снимали сцену на диване. Он, видишь ли, влюблен в меня, как несмышлёный щенок, и считает, что такого рода игры, да еще на камеру, вредят нашим отношениям. Такой милый дурачок.
Но без него правда было бы сложно. Он отвлекал тебя, когда мне пришлось уехать… (Кстати: тебе презент от управляющего в Гибралтаре. Он был так расстроен, что ты собираешься уходить от него. Все передавал тебе приветы и вот – на прощание всучил ту самую бутылку, которая стоит перед тобой. Кстати, можешь пить, не опасаясь – туда ничего не подмешано. Ты же любишь хлопнуть стакашку с утра, верно? Угощайся, дорогой, не стесняйся).
Короче говоря, надо было все организовать так, чтобы у тебя окончательно закатились шарики за ролики. Чтобы ты потерял ориентацию, не понимал, что происходит, запаниковал и перестал обращать внимание на незначительные детали. Это как карманник ошарашивает клиента неожиданным вопросом, чтобы тот отвлекся от бумажника. Хороший из меня получился вор?
Вот только мы переоценили тебя: ты все сдал сам, добровольно, даже стараться по-настоящему не пришлось. Не обижайся, Макс, но ты иногда всё равно что пятилетний олигофрен. В приятном для меня смысле, конечно!
Зачем все это было? Ну, деньги, это да. Ты спрашиваешь, почему было просто не подождать, как принято у нормальных людей, и не получить причитающуюся половину? А кто сказал, что мы с тобой нормальные люди? Нет, мне нужно всё. Всё, до последней копейки – моё по праву, и ты это знаешь. И потом, деньги не главное. Дело в том, что вообще-то обычно мне пофиг на всё и на всех. Кроме тебя.
Меня тошнит от тебя. Я ненавижу тебя уже много лет – за твою пафосность, пустую категоричность, влюбленный эгоцентризм, занудное умничанье, и одновременно – инфантильную тупость в повседневных делах (ну как так-то?!) За самодовольный алкоголизм, цинизм, бесчувственность ко всем на свете – и в первую очередь, ко мне. За нежелание рассмотреть хоть что-нибудь, что находится дальше твоего коротенького веснушчатого носика – а теперь еще и за блядство. Стоило поманить тебя пиздой, и ты ринулся в бой, как шакал на тухлое мясо. Ах, прости, пизда там была не у всех. Но тебе, оказывается, и пизда не нужна, лишь бы спустить на сторону. И не надо мне тут оправдываться тем, что твое гнилое существо управлялось моими таблетками. Они попали на подготовленную почву, поверь.
Ты ничтожный червяк, Макс. Бессмысленный, жирный, напыщенный куль с дерьмом. Было огромной ошибкой связаться с тобой, но отступиться от тебя за здорово живешь было бы просто непростительно. Мало сделать тебя голодранцем, надо было отомстить за все. Вот и получай!
Вообще, мог бы сказать мне спасибо за то, что жив. Поступали предложения прикончить тебя в самом начале. И будь уверен, комар носа бы не подточил. Мы следили за тем, как ты ковыряешься в носу, вместо того чтобы собирать грибы в том мерзком, мусорном лесу. Подумаешь, решил дурак-человек пострелять по бутылкам, да и пустил нечаянно себе пулю в лоб. Ты как сам полагаешь, прокатило бы? Но увы, возникла бы масса проблем с имуществом. Такая жалость! Так что решили отложить на потом – и, честное слово, так даже лучше получилось. Мы же с тобой хорошо повеселились, да? Тебе понравилось?
Знаешь, мне даже немного жалко тебя, хоть и не стыдно ни на полшишечки. Я не верю в любовь, и с самого начала ты был просто моей ставкой – и она сыграла. Пришлось долго терпеть, но теперь можно с облегчением сбросить карты. Ты слил все, Макс, и что с тобой будет дальше, не имеет никакого значения.
Я уже даже не хочу тебя убивать. Прикольно, да? Нет? Ну и хрен с тобой.
Ах, да! Чуть не забыла самое главное.
Аси нет, Макс. Твоей прекрасной замухрышки Аси не существует. Ее и не было никогда – по крайней мере с тех пор, как ты загнал ее под грузовик, как драную курицу. Это была всего лишь наемная актрисулька, которая знать тебя не знает. Думаешь, сложно было найти толстуху-блондинку без руки и без вульвы? Ха! Ты даже представить себе не можешь, сколько на свете голодных выпускниц театральных училищ, за копейки готовых на всё. Хоть Снегурочку на утреннике тебе сыграют, хоть озабоченную Джульетту. Думаю, если бы мы приплатили еще десятку, она бы не только отсосала тебе, но и горло перегрызла. Запросто. Потрясающе беспринципная тупорылая сучка.
И какое счастье, что у тебя настолько дырявая память, что ее можно облапошить парой паршивых фотографий, подложенных в нужные места! Какой ты все же легковерный болван…
То есть давай повторим еще раз, для закрепления материала. Я хочу, чтобы ты хорошенько это прочувствовал. Ты поверил, что Хомячиха ожила только потому, что это я придумала для тебя идиотскую легенду про кому. Там же все белыми нитками шито, как можно было повестись на такой бред? Но ты хотел поверить. О да, я тебя, ухажера с мокрыми штанишками, насквозь вижу. Ты легко согласился с тем, что настоящая Ася воскресла и снова от тебя сбежала. Только это вообще не так, пойми. Человек, которого ты называл Асей и которому клялся в вечной любви – не Ася от слова «совсем». Она не любит тебя и не ненавидит, ей вообще насрать на тебя, потому что тебя никогда не было в ее жизни и никогда не будет. Если ты встретишь ее на улице, и захочешь с ней заговорить, она просто обложит тебя хуями. Уже завтра она не вспомнит тебя. Аси не существует – и в гораздо более неприятном смысле, чем ты мог представить. Что, дошло, бедолага? Нет еще? Ну так не торопись, подумай…
Вот и все. Теперь живи, как знаешь. Или не живи. Мне нет до тебя дела, и больше я не вмешиваюсь в твою жизнь и смерть.
Но ты все же умничка, и сам со всем разберешься.
Прощай, душа моя
нетвоя,
Нина”.
Да уж. Приплыли. Теперь, конечно, все становилось по-другому. И, выходит, нечего было дальше ждать?
Я не чувствовал ни горечи, ни обиды. Сложно вообще что-то чувствовать, если не просто разбито сердце, а разбит целиком человек. Осторожно перегнувшись через стол, я поднял дробовик. Приоткрыл затвор – патрон был на месте. Хороший, патрон, нулевочка24… вот, значит, к чему меня подталкивают.
Мне вдруг стало интересно, как все это происходит технически. Я повертел оружие в руках, заглянул в ствол. Брать намасленный металл в рот не хотелось, но вот незадача – если, скажем, приставить дуло ко лбу, то руки (которые у меня, вообще-то, довольно длинные) не доставали до спускового крючка. Можно было взять пример с Курта Кобейна – когда ствол упирается в подбородок, а на спуск нажимаешь ногой. Но такой способ почему-то показался мне ужасно глупым. Да еще и носок придется снять, потому что в носке палец не пролазит. Точнее, оба носка, потому что остаться без головы и без одного носка – это как-то совсем, знаете ли, неэстетично. Лучше оба.
Короче, сложностей масса. Даже странно, что многомудрая Нина не проработала этот вопрос. Могла бы тест-драйв провести для начала.
Ладно, отложим это. Что мне теперь делать, никак не могу сообразить. Выпить, что ли? Я с сомнением покосился на бутылку. Бутылка, конечно, красивая. Но отравлена или нет? А не все ли равно? Минутой раньше, минутой позже. Может, оно и лучше будет так, чем…
Я безжалостной рукой сорвал коллекционный сургуч и, почти не разбрызгивая, наполнил рюмку. Выпил как лекарство, не поняв вкуса. Что-то крепкое, ну и хорошо. Жаль только, что не действует.
Аккуратно поставив рюмку на место, я взял фотографию, чтобы получше разглядеть. Это была Ася из прошлого, настоящая, – я уже научился различать их. Ну да, пусть не такая красавица, как новая. Но и не толстая… сама ты толстая, Нина. Подумать только, вот эта девочка на фотографии и есть единственное чистое пятно в моей жизни – а больше и вспомнить нечего.
А кстати, что ты там написала про… Я отложил карточку и снова придвинул ноутбук. Но, конечно же, слов там уже не было, только мигающий курсор на белом поле. То ли хитроумная Нина каким-то образом стерла все издалёка, не желая оставлять признание на видном месте. То ли и не Нина вовсе. А может, и не было никакого письма, а я снова сам себе все придумал. Какая, к черту, разница.
Знаешь, сказал я улыбающейся Асе на фотографии, наверное, здесь у нас и правда ничего не выйдет. Тебя нет, и меня, похоже, скоро не будет. В конце концов, за что я бился? – спросил я, поглаживая ложе дробовика. За то, чтобы продлить наше украденное счастье на два… пусть три паршивых десятка лет – хотя последний из них, право, был бы уже совершенно невыносимым. И кому я вру! Здесь, в этом мире, все так устроено, что хоть бы год порадоваться жизни вместе, а потом все полетит к свиньям. И выходит, я готов был трястись только над этой крохотной секундой, затерянной в необозримой пустоте: между временем, когда нас не было и уже не будет. Вот как сейчас.
Хорошо, любимая, здесь все потеряно, ничего невозможно изменить, но, может быть, найдется другая возможность быть вместе? Я не знаю, что там, за гранью смерти; почти наверняка – ничего хорошего, но я точно знаю, что тут, сейчас, все дороги закончились, и ни на одной из них больше нет тебя. Так почему бы не поискать там? Неизвестность хранит любые шансы, любые вероятности – пусть и исчезающе малые, но если на одной чаше весов безысходность, а на другой – бесконечно наивная, но все же хоть какая-то надежда снова быть с тобой, то выбор очевиден, ты согласна? И если вдруг окажется… Если вдруг выяснится, что на этом не все еще заканчивается, если я – хотя бы в последнем отчаянном всполохе разлетающегося мозга, – смогу очутиться в том странном мире, куда ты сбежала от меня десять лет назад… или сбежишь через бесконечность плюс десять лет вперед…
Я БУДУ ЖДАТЬ ТЕБЯ ВЕЧНО