– Неужели вы на самом деле ничего не знали? – сочувственно спросил Эльдар, глядя на мое убитое лицо.
– Ничего, – я потеряно развел руками. – Хотя знаешь… проскальзывало иногда в ней что-то такое… пацанское, по понятиям. Представляешь, недавно она мне заявила… – я умолк.
– Что же, выходит, это могла быть и она, – печально констатировал Эльдар. – Слишком много открытий сегодня, да, Максим Викторович?
Мне было всё равно. Я уже ничему не удивлялся, ни о чем не горевал, и вообще, кажется, не воспринимал реальность как таковую, заполнив все свое существо вязкой, тошнотной пустотой. Нина убийца – ну и к черту. Аси не существует в природе – туда же. Непонятно, что дальше делать?.. ну, вообще-то, всегда можно повеситься. Есть потолок для человеческой чувствительности и, к счастью, он не слишком высок.
– Макси-им Викторови-ич!.. – гулко позвал Эльдар, размахивая расплывчатой, гигантской рукой перед моими глазами. – Вам нехорошо-о?..
Я с трудом пришел в себя:
– Прости, отвлекся…
– Знаете, – сказал он уже обычным голосом, – а ведь я вас понимаю. Вы не думайте… Я тоже все это знаю – и смерть, и потери, и обман с предательством. Я знаю, как вам сейчас тяжело. Хотите кофе?
– Кофе… кофе – это хорошо. А нет ли чего-нибудь… ну…
– Честно говоря, – мгновенно понял Эльдар. – Тут не положено. Но исключительно ради вас и видя ваше состояние…
Он встал у замшелого, мощного сейфа в углу и загремел ключами. Отомкнув тяжелую дверь с потеками патины, извлек бутылку-чебурашку. Натурально – стеклянную поллитру, словно из-под ностальгического лимонада «Буратино», только с алюминиевым колпачком и зеленой надписью «Московская». Очень похожую на каноническую стеклотару, на которую недавно я набрел в грибном лису.
– Мой напарник, – смущенно ухмыльнулся Эльдар, – большой поклонник ретро. Он еще в восьмидесятых припрятал в погребе два ящика вот этого самого, – он потряс бутылкой в воздухе, отчего содержимое закружилось маленьким водоворотом хрустальных пузырьков. – Говорит, на свадьбу дочери – была такая традиция. Но родился сын… У него вот тут и стопочки есть. Так-так, а закусить?.. Лимончик будете?
– А ты? – поинтересовался я. Славный всё же пацан, ей-богу.
– Не-ет, – затряс головой Эльдар. – Мне это пока рано.
– Ну, смотри сам…
Я хлопнул рюмку, и сразу же вторую – больно уж крохотной была разовая доза, определенная аккуратным Эльдаровым напарником. Зажевал, скривившись, корочкой лимона – терпеть их не могу, честное слово.
– Полегчало? – заботливо спросил Эльдар.
– Вполне, – искренне ответил я. – Спасибо, дружище.
– Тогда, может быть, мы закончим? – умоляюще посмотрел на меня он. – У меня еще осталась пара вопросов…
Откуда только силы у человека.
– Я что хотел спросить, – мягко начал Эльдар. – Вот вы говорите, что вчера встречались с какой-то женщиной. Простите, пожалуйста, что снова приходится касаться этой темы… Но если она ваша знакомая, и вы давно не виделись, то, может быть, вы фотографировались вместе? У вас не осталось ее изображения – именно той, вчерашней?
Идея была хороша, только вот обрадовать его мне было нечем. Хотя…
– Ты знаешь… – задумчиво произнес я. – Фотографий нет, но есть одна странная видеозапись… Не знаю, впрочем, можно ли тебе… Впрочем, пофигу, все же ради дела, так?
Еще сомневаясь и ненатурально похмыкивая, я снова достал телефон и нашел в нем ссылку – ту, что прислали мне какие-то сумасшедшие потусторонние силы ночью. Вручил это все Эльдару на просмотр, а сам стыдливо отвел глаза в сторону и стал снова приглядываться к бутылке, размышляя, не станет ли слишком пагубным примером для подрастающего поколения зрелище писателя Максима Викторовича Друзя, нажирающегося водкой в ведомственном кабинете собственного внебрачного сына.
– Это очень интересно, Максим Викторович, – сказал совершенно спокойным голосом Эльдар, – но я это уже видел.
– Как так?! – вскинулся я и развернул к себе его руку с телефоном. А, все понятно: он еще не закончил с первой частью, и на экране как раз следовала к машине черная фигура. Я смотрел сбоку, и в таком ракурсе она уже не показалась мне столь зловещей: при взгляде искоса она напоминала обычного, просто очень высокого и тощего человека, замотанного в длинный плащ.
– Конечно, первым делом я поднял записи с близлежащих камер, – с легкой обидой от неверия в его способности заявил Эльдар. – Но здесь, к сожалению, совершенно не видно лица.
– Смотри дальше, – вздохнул я, подивившись, что он не нашел в жутком силуэте ничего необычного. Впрочем, гораздо больше я переживал из-за следующего ролика: почему-то мысль о том, что сейчас я снова увижу Асю, да еще и в таком щекотливом положении, наполняла меня странным беспокойством.
Кадр сменился. Ну вот и все, что я боялся увидеть… или не все? Чего-то не хватало важного… Аси!
– Ну зачем же вы так, Максим Викторович… – укоризненно пробормотал Эльдар. Уши его порозовели от смущения.
Аси на экране не было. Был крупный, явно немолодой мужчина, снятый с затылка. Он неподвижно застыл на диване: единственным движением, оживляющим картинку, были суетливые фрикции, которые мужчина совершал рукой в собственном паху. Краем глаза я заметил, что никакого чудища в интерьере тоже не было: в углу, как и должно было быть, висел мой темный халат, который сейчас валялся мокрой кучей на столе. Я почувствовал, как мое сердце проваливается в желудок.
– Как же так, Максим Викторович… для чего вы мне это показываете? – жалобно спросил Эльдар, с явным подозрением глядя на меня.
– Э-э-э… А почему ты, собственно, решил, что это я? – схватился я за соломинку. – Лица же не видно!
– Да я ничего такого не решал… Но согласитесь, что в любом случае голый мужчина… в таком виде… это как-то слишком?
Я не нашелся, что сказать, и просто забрал телефон. Уши мои горели, и я мечтал только убраться поскорее. Куда? Отсюда… Эльдар явно почувствовал это мое желание и, кажется, был с ним солидарен.
– Ладно, Максим Викторович, – пожал он плечами. – Я думаю, на сегодня достаточно… Если позволите, я еще подумаю над всем этим пару дней и свяжусь с вами. Только можно на прощание…
– Что?
– Я хотел бы записать данные ваших карт. Не беспокойтесь, пожалуйста, там уже все равно ничего нет… – он ненатурально хихикнул, пытаясь, видимо, шуткой разрядить обстановку.
– Да на здоровье, – я из последних сих махнул рукой в сторону плаща. – Все, что хочешь. Возьми в кармане…
Наплевав на условности, я плеснул себе еще водки. Пошло все к чертовой матери. Эльдар прав – хватит на сегодня… Я поднес стопку ко рту, и чуть не вылил ее себе на рубашку, когда Эльдар вдруг закричал истошным, перепуганным голосом:
– Да что же это такое, Максим Викторович!!! Как вы только могли… – он задохнулся.
Я в ужасе повернулся к нему. Он стоял у моего плаща, дико вытаращив глаза и далеко отбросив в сторону руку. И с этой руки, зажатые брезгливой щепотью, свисали его собственные трусы. Те самые, клетчатые, подло украденные мной из бака для белья. Целые и невредимые.
Возникла немая, комичная, отвратительная в своей нелепости сцена. Эльдар, с красной от возмущения плешью, гневно целящийся в меня трусами. Я, с жалко распущенным ртом, с рюмкой, глупо занесенной к носу. Тишина, грозовой неизбежностью сгустившаяся вокруг нас… Я бы не удивился, если в этот миг ударило землетрясение, или на нас сверху свалился метеорит, или во дворе взорвалась атомная бомба и нас снесло бы с лица Земли прямиком в ад – честно говоря, я встретил бы все это не без облегчения, – но то, что произошло дальше, было много хуже.
Хлопнула дверь, и в кабинет впорхнула Эльза. Она невозмутимо оглядела диспозицию и встретилась взглядом со мной. Я почувствовал, что сжимаюсь, коллапсирую в бурый карлик, растекаюсь лужей по полу – лишь бы не пускаться в объяснения, но у нее были другие намерения.
– Привет, зай!!! – радостно завопила она. – Ты чего тут, без меня бухаешь?! Все, мальчики, бросайте свою нудятину и марш со мной ужинать. А то я, блин, сама сейчас рожу, если не выпью…
Продолжение. Семь-бэ. Кровь и слезы.
Элина манера вождения всегда ввергала меня в шок. Еще в те босоногие, нищенские времена, когда мы были вместе, у нее уже была машина – дохлое дитя советского автопрома, раскрашенное облупленной голубенькой краской – но обращалась она с ней, словно раллийный пилот на финальном километровом куске многодневной гонки: плевать на мотор, плевать на штурмана, плевать на жизнь, главное – выжать еще пару цифр из спидометра. Сейчас все, конечно, изменилось – но только в том смысле, что ныне она насиловала не овощную «четверку»22, а огромный, быкообразный внедорожник, размерами и цветом походящий на похоронный автобус. Она непрестанно закладывала бессмысленные перестроения, распихивала соседние ряды, норовила проскочить на красный, – а если перед светофором уже скопились законопослушные машины, то ей непременно надо было обогнуть их по встречной и, все-таки, проскочить на красный; а если и этого не получалось, и ей приходилось затормозить, то после перекрестка она за какие-то доли секунды (так мне казалось) набирала за сотню – и только для того, чтобы в следующий момент с истеричным визгом уткнуться в очередной светофор. Меня, сидящего спереди, натурально тошнило от перегрузок во всех мыслимых и немыслимых плоскостях. Привычный Эльдар молча подпрыгивал сзади. Можно было только удивляться тому, что Эльза до сих пор оставалась жива при такой любви к смертельному маневрированию на оживленных городских улицах – но, стоило присмотреться к ее сосредоточенному, холодному лицу, как становилось ясно, что это не просто бездумное лихачество. Это было исключительно выверенное, расчетливое лихачество. Она всегда неслась у самой грани своей и чужой гибели – но, при каждом повороте руля, лишь чиркая эту грань по касательной и никогда не пересекая ее. Эльза была страстным, пафосным, влюбленным, но очень умелым водителем. Хотя и дурой, конечно.
В какой-то, особенно страшный момент, она на полных оборотах подлетела к зебре – и тут, из-за перегородившего встречный вид автобуса, неотвратимо выдвинулась старушка, по-голубиному уткнувшаяся носом в асфальт под ногами. Я весь сжался – это был тот самый переход, на котором погибла Ася. Сам я всегда проезжал его с клинически осмотрительной скоростью земляного червяка – не мог заставить себя надавить на газ, даже если видел, что улица пуста на километр вперед. Эля же и не подумала тормозить – и, положа руку на съежившееся сердце, это был единственно возможный в ее ситуации маневр. Она просто небрежно сдвинула руль на пару миллиметров вправо и оставила невредимую бабку возмущенно размахивать нам вслед зонтиком.
В прошлый раз мы с Эльдаром проделали путь от его дома до работы за полчаса с копейками. Эля уложилась в тринадцать минут, о чем не преминула похвастаться, высаживая нас у подъезда. У нее было прекрасное настроение. Меня не отпускала тоскливая тревога.
Дома Эльза отправила гениального сынулю переодеваться в домашнее, а сама принялась носиться по кухне – нарезая, наливая и накладывая.
– Ты что будешь? – на лету поинтересовалась она, задержавшись у шкафчика со спиртным. – Чего тут у нас вкусненького завалялось? Джин есть… ну, это бе-е-е… Ром еще, фу! Винишко какое-то паршивенькое… А! Ликер с прошлого раза остался. Чего тебе?
– Ром, – не без труда выбрал я, содрогнувшись от упоминания ликера.
– Разбавить? Лед? Лимон?
– Смеешься?.. Так давай.
Она бухнула передо мной толстенный стакан, плеснув в него добрую четверть. Себе небрежно отмерила на палец той же бесцветной, пахнущей анисом, жидкости. Села напротив за стол.
– Ты чего сегодня такой замученный? – с неподдельной заботой поинтересовалась она. – Аж с лица сбледнул.
– Башка трещит, – признался я, не особо кривя душой.
– И чего молчишь, страдалец? Во-он, сзади тебя… да левее, блин… на тумбочке возьми, не тупи… Ты мне сегодня нужен здоровый и веселый, понятно?
Обернувшись, я увидел знакомые ядовито-красные таблетки. Хоть какая-то хорошая новость на сегодня. Сунул в рот сразу две и запил ромом, и только после, спохватившись, чокнулся с Элей. Она, пригубила, отчаянно скривившись.
– Фу-у-у, ну и говнище, – пожаловалась она. – И что теперь прикажешь делать?
Я пожал плечами. Мне было все равно: лишь бы в моем собственном стакане плавало побольше дружных градусов. В голове фаталистически барражировали планы надраться к чертовой прабабушке.
– Придумала! – обрадовалась Эля, игнорируя мое заторможенное состояние. – Лови!
Она вскочила с табурета и схватила бутылку с вином. Всучила мне вместе со штопором. Пока я возился с пробкой, поставила на конфорку ковшик и распотрошила в него коробочку с пряностями.
– В такую дерьмовую погодку – самое то, – мелодично пропела она, с бульканьем переливая в ковшик вино. – Заодно тебя прогреем… Кстати, Максик, ты на помойке ночевал, да?
Я непонимающе посмотрел на нее, а потом вдруг вспомнил, что полдня провел под дождем, а утром даже не успел почистить зубы. Еле слышно пробормотав какие-то оправдания, я, слегка покачиваясь, поплелся в ванную.
Не сказать, что я вышел оттуда сказочным принцем, но прогресс, несомненно, был налицо. Я ополоснулся, кое-как расчесал спутанные волосы и даже прилежно размазал по зубам пасту пальцем. Главное – я постепенно приходил в себя. То ли вновь сработали чудодейственные таблетки, то ли радужный настрой Эльзы помог мне на секунду убедить себя, что все не так плохо – так или иначе, мне уже не хотелось лечь на кафельный пол и сдохнуть. А суточная небритость – с каким-то мрачным бахвальством отметил я, рассматривая себя в коридорном зеркале – придавала моей физиономии если не брутальность, то хотя бы значительную изможденность поэта.
Когда я вернулся, за столом уже сидел унылый Эльдар, а Эля разливала по крепеньким глиняным кружечкам горячий глинтвейн – не забыв, что удивительно, и про сына. Я без особого энтузиазма хлопнул свою порцию и вернулся к рому, а эти двое за время ужина приговорили почти всю кастрюльку. Некоторое время тишину нарушало только звяканье вилок – не скажу за остальную семейку, а лично я страшно проголодался. Кажется, со вчерашнего дня я не держал во рту маковой росинки – если не брать в расчет лимонную корочку, которой меня угостил Эльдар.
– Знаете, Максим Викторович, – вдруг заявил он, глядя исподлобья. – А ведь я разгадал смысл стихотворения из вашего письма. Рассказать?
Я с удивлением и некоторой опаской обернулся к нему. Кажется, он открыл рот впервые с тех пор, как мы покинули его кабинет во взаимном гробовом молчании.
– Да не надо, – осторожно сказал я, покосившись на его мать. – И так, в общем, все ясно…
– А что за стихотворение? – тут же влезла Эльза.
Я, как смог, повторил по памяти стихотворение из письма лже-Аси.
– Фигня какая-то, – сморщив носик, заключила она. – Зай, ты сколько котлет будешь – две? Или три осилишь?
– Да, – кивнул я, смирившись уже и с заями, и с котлетами, и со своим жалким положением в придачу.
Впрочем, за столом был человек, которому доставалось больше моего. Закончив трапезу, Эльза погнала несчастного Эльдара умываться, беззастенчиво раскрывая всем присутствующим (в моем лице) интимные подробности семейной жизни.
– Марш в ванную, – безапелляционно заявила она. – Чистые трусы не забудь в комоде. Я сейчас приду.
– Эльза… – весь сморщившись и старательно отводя от меня глаза, заканючил Эльдар.
– Жопой двигай!.. – прикрикнула Эля, и, выставив Эльдара из кухни, плеснула мне в стакан добавки.
– Зай, посиди тут, я скоро. А то сам ничего не может, кулемище. С другой стороны, – тут Эля мечтательно улыбнулась, – хоть за чей-то писюн подержусь сегодня…
Я в очередной раз поперхнулся, но счел за лучшее промолчать.
– Эй! – воскликнула она, оборачиваясь в дверях коридора. – Долго этот хлам будет у меня валяться? Не нужен, так хоть до мусоропровода донеси!
Она пинками затолкала в кухню картонную коробку – ту самую, очевидно – и отправилась мыть бедного Эльдара, уже на ходу выкрикивая поторапливающие угрозы – не слишком злобные, впрочем.
Некоторое время я просто сидел, меланхолично потягивая ром. Потом лениво нагнулся и отогнул пыльный лист картона. Книжки, книжки… ничего интересного. Вот, значит, что стало поводом для моего грехопадения с Эльзой. Без особого интереса, но все же с невольным уважением к литературе, за обладание которой я заплатил такую непомерную цену, я принялся перебирать бумажные томики. Надо же, вот Маркес, которого, помнится, я сам подарил Эле. А теперь он тут, так и не принятый своей хозяйкой. Удивительное дело, подумал я. В свое время я, не сомневаясь, поставил эту книгу на вечное первое место в рейтинге вещей, которые сформировали меня как личность. Эта книга потрясла меня, она – главное, что я читал в своей жизни; я даже, наивный, преподнес ее Эльзе, надеясь, что она изменит и ее тоже (при этом мне было отлично известно, что последней художественной книгой на ее счету был «Ленин на ёлке»). Но вот теперь, по прошествии пятнадцати лет, я совершенно не помнил, о чем этот роман. Ни слова, ни мысли не осталось во мне от него. Только знание, что этот роман – лучший. В точности, как с Асей…
А вот – взгляните-ка – мой давно потерянный старый дневник. Я с воодушевлением погрузился в него, надеясь вспомнить хотя бы себя – желторотого самоуверенного юнца, но быстро разочаровался. Всё тут было скучное и неинтересное, да еще и нацарапано будто курица лапой. Это было что-то типа набросков, которые я наивно полагал использовать в гипотетических будущих книгах. В беспокойные времена моего первого сожительства с Элей я еще не умел писать – даже надписи на поздравительных открытках выходили у меня натужно-убогими, но я уже мучительно хотел прославиться и в мечтах видел себя знаменитым писателем или, страшно подумать, поэтом. Поэтому я записывал любую белиберду, казавшуюся мне тогда ужасно оригинальной, в надежде, что когда-нибудь из этой белиберды вырастет хотя бы один паршивый рассказ. Жаль, что вместо бесполезных заметок я не давал себе труда вести самый обычный дневник с хроникой событий – его сейчас я бы прочёл с гораздо большим удовольствием.
«…двигался осторожно, как кошка по мокрой траве», «любая неорганизованная очередь берется слева», «не Пушкин, а хуй старушкин (фолк.)», «амплификация лжи», «что-то навроде морской свинки, которая и не свинка, и не морская (цит.)» и тому подобный бред.
Перелистывая страницы с раздражающе вычурными, уже ничем не трогающими словами, я выронил на пол пожухлый листок. Что тут у нас… Разглядев, я улыбнулся. Это была медицинская справка – куцая, небрежная, из тех, что выдают на медицинской комиссии в военкомате. «Не годен» – красовался бледно-фиолетовый штамп заключения, а ниже можно было разобрать диагноз, нацарапанный треморным почерком: «конституциональная психопатия (прич. 7б)». Это было тогда, когда я второй раз вылетел из университета по редкостному раздолбайству. Шли девяностые, назревало то, что потом назовут второй чеченской войной, и мы все до дрожи боялись попасть под призыв. Моей бабушке, бывшему судмедэксперту, пришлось напрячь все свои связи и опустошить гробовую заначку, чтобы раздобыть эту справку – и в два раза больше сил ей потом пришлось потратить на то, чтобы эта бумажка не оставила следов в моем личном деле. Святой человек была бабушка – если бы она не подчистила концы, не видать мне ни прав, ни охотничьего билета, ни профессорской должности. А впрочем, горько подумал я, сейчас эта справка была бы к месту. Вот, оказывается, сколько всего я забыл, может быть, и вправду я…
Пугающую мысль прервал телефонный звонок. Я привычно вздрогнул – в последнее время мне настолько редко звонили с хорошими вестями, что я напрочь забыл про то, что в нашем мире есть и другие люди, кроме Нины, Аси, Эли… кого забыл?
Это был уже знакомый номер – городской, с незнакомым кодом. Мысленно застонав, я решился ответить.
– Максим Викторович? – пророкотала трубка. – Старший оперуполномоченный следственного отдела РОВД по Сельскому району майор Собакин. У меня к вам несколько вопросов.
– Слушаю, – устало сказал я.
– Автомобиль марки «Тойота» госномер четыре-шесть-восемь, 154-й регион вам принадлежит?
– Мне.
– Мы обнаружили вашу машину…
Он сделал паузу, ожидая моей реакции, но я не собирался подыгрывать ему – и тоже промолчал.
– Экий вы, – сдался он. – Ладно, докладываю без протокола. Позавчера, седьмого сентября, на территории бывшего сельского поселения Зупатые Узды, была найдена ваша машина с разрезанными шинами. Набрёл грибник – алкаш из местных. Попытался снять магнитолу, не сумел и позвонил в полицию. Надеется, кстати, на ваше вознаграждение за находочку… Прибыли ДПС-ники, обнаружили простреленный радиатор и вызвали уже нас. Ваша машина в угоне? – вдруг спросил он.
– Нет, – брякнул я, прежде чем сообразил, что попался на примитивную уловку.
– Вот именно, – многозначительно произнес он. – Далее начался поиск водителя, потому что вы, как владелец, на телефонный звонок не ответили… Почему, кстати?
– Занят был.
– Ну-ну… Значит, по первоначальной версии, автомобиль был обстрелян неизвестными, водитель, разумеется, убит. Никого не нашли…
– Совсем никого? – с какой-то отстраненной заинтересованностью спросил я.
– Если бы нашли, то я бы сейчас с вами не разговаривал, верно? – он, видимо решил, что я издеваюсь, и я счел нужным взять серьезный тон.
– Прошу вас, продолжайте.
– Труп не нашли. Ни в лесу, ни в речке, ни на кладбище рядом, хотя там и было все перепахано.
– Перепахано?!
– Да, Максим Викторович. И везде – следы протектора вашей машины. Такое впечатление, что вы там гонки устраивали. На кладбище. Это нормально, по-вашему?
– Не думаю…
– Вот и я тоже так считаю. Значит, труп ваш обнаружен не был, зато из ямы в заброшенном здании неподалеку извлекли карабин Сайга, без следов ржавчины, номер зарегистрирован, естественно, на вас. В магазине отсутствуют четыре патрона. Ну, один в патроннике, это понятно, значит, осталось три. Позже гильзы обнаружили в лесу, а пуль вот нашли только две – в радиаторе и в переборке за задним сиденьем. Зачем вы стреляли в свою машину, можете объяснить?
– Это не я… – онемевшими губами пробормотал я.
– А кто?
– Не знаю, – совершенно честно признался я. – Мамой клянусь, не знаю.
– Максим Викторович, – проникновенно сказал майор Собакин. – Дело-то серьезное, сами понимаете. Вам что, проблемы нужны? Рассказали бы все как на духу, подробненько, а?
– Обязательно… как только сам пойму, что к чему.
– Ну, значит, вот вы как… Тогда я вызываю вас для дачи объяснений. Завтра в четырнадцать ноль-ноль. Пока – в качестве свидетеля… Повестку получите на месте.
Он принялся объяснять, на каком автобусе к ним лучше доехать, и в какой двор повернуть от остановки, но я уже не слушал. Дождавшись, пока он замолкнет и отключится сам, я встал, стащил с холодильника Элины сигареты и тихонько вышел на балкон.
Странно, но я больше не испытывал ни страха, ни растерянности. Мозг под действием алкоголя вошел в ту короткую фазу между возбуждением и отупением, когда все кажется простым и логичным – и в которой, судя по всему, проводит бóльшую часть жизни сознание нормального, здорового обывателя. Я с наслаждением затянулся сигаретой и поднял голову в небо.
Как и накануне, к вечеру прояснилось. Окна Эли выходили на закат, и сейчас из-под приподнявшихся туч просвечивали оранжевые лучи уставшего за день, но неунывающего солнца. Честное слово, я был рад, что всему тому абсурду, что происходил со мной все последние дни, наконец, нашлось окончательное объяснение.
Не было никакого Стаса. Не было, как ни жаль, никакой Аси. Они всего лишь занятные фантомы, воображаемые лучшие друзья и паршивые любовницы, продукт больного сознания, воспалившегося кашей застоявшихся воспоминаний. Крыша, ку-ку!
Ну в самом деле. Ася погибла много лет назад; это ботанический факт, зафиксированный документально. Как я мог поверить в то, что мертвый человек может вернуться? Я, вроде бы, не любитель историй про зомби… Хотя со всей той шаманской хренью, которая разрослась у меня в голове после несостоявшегося коитуса у жуткого захоронения, любой бы поверил – не зря же я сам себе отправлял эти туманные письма. Далее, у Аси не было никаких братьев: мне твердили об этом Нина и Эльдар. Да и сам я прекрасно помню, что не слышал и слова о каком-то там брате, пока она была жива. Ежу понятно: мне нужен был устойчивый образ, которому я мог бы изливать душу, пока боролся с делирием, и вот, пожалуйста – Стас. Подозреваю, что на протяжении десяти лет я приходил в заброшенный вагончик, чтобы поболтать в придуманной лаборатории с придуманным другом. И даже умудрялся чокаться с ним, в одиночку наливаясь виски. Интересно, разговаривал-то хоть про себя, или вслух бредил?
И, конечно, в деревню я привез придуманную Асю, с которой было так хорошо. Привез, погонялся за кем-то по кладбищу (боюсь, я знаю, за кем), но видимо, не догнал, раз уж с досады разнес из ружья собственную машину. Слава Богу, никого живого не угробил – а остальное так, нелепое чудачество, максимум административка…
Есть ли хоть одно материальное доказательство того, что Ася – или, хрен с ней, хотя бы Стас, – действительно существовали? От Стаса остался только пустой вагончик, а от Аси – пустая квартира с непристойным мужиком… то есть мной внутри. Разве что халат… кстати, где мой халат? Ах, да, я же оставил его в кабинете Эльдара – не иначе, как лишнее свидетельство своего фетишизма. Значит, нет и этого. И никогда не было.
Вообще, всё не так плохо, решил я. Все жалко, грустно, обидно, но не так хреново, как могло бы быть. Осознание своего сумасшествия – первый шаг к выздоровлению, не так ли? К тому же я – какой молодец – сам начал избавляться от галлюцинаций: сначала заставил Стасика сгинуть в лесу, а теперь вот – Асю… Ничего, найдем специалиста, пропьем курс-другой и будет нам счастье в виде устойчивой ремиссии.
Правда, непонятно, куда делись деньги. Если это делишки Эльзы, то тут я и сам, чёрт возьми, смогу…
И снова мои размышления невежливо прервал звонок, и снова с того же номера. Люди вроде Собакина исхитряются достать вас уже через неполных пять минут знакомства.
– Послушайте, какого хрена было вообще звать меня на допрос, если вы до завтра потерпеть не можете? – раздраженно рявкнул я.
– Пожалуйста, оцените качество оказанных услуг по десятибалльной шкале!.. – благостно возразила мне трубка.
Я расхохотался. Именно таким – смеющимся до слез, меня застала Эля. Она вышла на балкон со стаканами в руках и изумленно наблюдала, как я сотрясаюсь, не в силах остановиться.
– Кукуха съехала? – озабоченно спросила она, когда я начал затихать.
– Ага, – подтвердил я, вытирая глаза.
– Бывает, – она отобрала у меня окурок и глубоко затянулась. – Ну что, пойдем? Я Элика заперла, пусть не подслушивает…
– Куда пойдем? – все ещё весело спросил я.
Она с удивлением воззрилась на меня:
– А ты зачем пришел? Пожрать, что ли?
А, собственно, зачем? – обескураженно подумал я.
– Ну, Эля… – поморщился я, не зная, что сказать.
Она внимательно смотрела на меня: напряженное, сосредоточенное лицо, недовольно опущенный рот, злая морщина на лбу. Я открыл было рот, но она уже отвернулась к окну и уставилась на крыши окрестных домов. Остатки заката сухо выжелтили ей щеку, и я то ли с жалостью, то ли с неприязнью отметил, как некрасиво отвисает мочка её сорокадвухлетнего уха.
Ах, если бы на ее месте была кроткая Ася – которую то же заходящее солнце умело разукрасить живой, свежей красотой. Пусть все это и было только в моих глазах, в моей больной голове… клянусь: я, не задумываясь, вернулся бы в тот момент, даже зная, что мне предстоит после. Тогда жизнь еще была тревожной, но волшебной сказкой, а впереди была надежда на то, что неведомо как прорвавшаяся ко мне из прошлого любовь оживет вновь, а теперь – что мне осталось? Бетонный, прокуренный балкон с бетонной, прокуренной женщиной. Холодной, нелюбимой и неведомо что замышляющей.
– Ну, Эля… – вторично промямлил я.
– Смотри… – вдруг воскликнула она, подавшись вперед. – Да не на меня, дурилка, вперед смотри!
Солнце скрылось за домами, и в сумерках я увидел, что неподалеку, в паре кварталов, над крышами расцветают грозди салюта. До нас донесся рокочущий грохот, и Эльза по-детски замерла от восторга. В отличие от солнца, неживые всполохи химического света шли ей на пользу: теперь она вновь была почти молода и привычно безупречна. Когда она вновь повернулась ко мне, в ее синих глазах хитрыми искорками блестели отражения огней.
– Хорошо, – томно протянула она. – Не хочешь так, придется по-другому… Смотри, как я могу.
Она, не отрывая от меня взгляда, глубоко отпила из бокала, и, пристав на цыпочки, припала ко мне губами. Теплое вино побежало струйкой по подбородку, и, чтобы не облиться, мне пришлось ответить. Это было очень мокро, очень сладко и совершенно безумно. Эля отнюдь не собиралась облегчать мне задачу и глотать вино первой – и я должен был целовать ее до тех пор, пока последние приторные капли не растаяли сами собой на языке. С некоторым удивлением я признался себе, что это изобретение Эльзы в области поцелуев оказалось не таким уж противным.
– Кончилось… – с сожалением отцепившись от меня, прошептала Эля, и заглянув в пустой бокал, вдруг резким движением отправила его в свободный полет – прямиком за окно. Снизу донесся звон разлетающегося стекла, заставив меня в очередной раз поморщиться.
– Дай сюда свое пойло, – потребовала она. Отняла у меня стакан и повторила свой трюк с ромом – да так ловко, что я не успел уклониться. Или не захотел. Это уже было совсем не так романтично, скорее – обжигающе во всех смыслах, и, если бы не онемевшие от спирта губы, если бы не чужой мускусный запах, исходящий от Элиной кожи, если бы я сообразил вовремя закрыть глаза – то можно было бы представить, что это вовсе не Эльза, а Ася дарит мне свой горячий, как разогретый мед, поцелуй – так странно это было похоже на ее манеру. На какой-то миг я даже перенесся в исчезнувшее прошлое, в ту маленькую квартирку, на старый диван, и почувствовал что-то похожее на возбуждение, но Эля не замедлила напомнить о своем существовании.
– Фу-у-у, – закашлялась она, вытирая сладкие губы о мою не менее сладкую щеку. – Зачем тебе надо каждый раз накачивать меня до ушей? Я что, так не дам?
Я и сам уже еле стоял на ногах, с ощутимым усилием придерживаясь за ее стальную талию. Как ни крути, пьяно подумал я, а ведь Эля – последнее оставшееся мне близкое существо в этом мире. Аси нет, о Нине и думать страшно… а Эля – вот она: живая и даже теплая, хоть и жесткая, как боксерская перчатка. А что ты хотел? – печально спросил я сам себя. Знал же с детства, что твои мечты всегда исполняются буквально – да еще с таким довеском, что лучше сразу сдохнуть. Ты, сумасшедший, жаждал сумасшедшей любви – что ж, получай. По части здоровья черепной коробки Эля тебе самая пара. Интересно, а ее я тоже сейчас выдумываю?