Из машины, не торопясь и придерживая рукой норовящую свалиться фуражку, выбрался тучный гаишник. Подошёл поближе, осмотрел мой вездеход и отдельно – меня, торопливо застегивающего пуговицы. Коротко приложил руку к голове:
– Лейтенант Шмаров, отдельный батальон ГИБДД Межевского района. Это ваша машина?
– Моя, – признался я.
– Интере-е-е-есный агрегат, – протянул полицейский и пошёл вдоль кузова. – А в салоне у нас что?
Не прося разрешения, он с неожиданной лёгкостью вскочил на подножку и заглянул в кабину. Его толстое лицо изменилось и посуровело.
– Это кто там у вас?
– Знакомая.
– Почему в крови?
– Рожает? – не придумав ничего умнее, предположил я.
Полицейский спрыгнул на землю и быстро выхватил из кобуры пистолет:
– Руки на борт, без разговоров! – он держал меня на мушке, не приближаясь. – Где документы на машину?
– В кабине.
Он, не отводя от меня глаз, подергал ручку. Она не поддалась.
– Почему заперто?
– Потому что заблокировано. Только я могу открыть.
Лейтенант задумался.
– Хорошо, открывай. Только не дури!
Я медленно двинулся навстречу. Полицейский сделал шаг назад, но по-прежнему стоял у борта, настороженно поводя стволом. Мне оставалось пройти ещё буквально полметра, как вдруг дверца машины звонко щелкнула замком и с силой вылетела наружу, приложив замешкавшегося лейтенанта прямо в лоб всей своей бронированной тяжестью. Он отлетел в сторону, я остолбенел, а из кабины донесся страдальческий девичий голос:
– Ты издеваешься надо мной, что ли?! Забирайся внутрь, живо!
Я мигом оказался на своем сиденье. Бледная Надя, скорчившаяся от боли на соседнем месте, охала и приговаривала: «Давай, давай, не тормози, гони!»
Я врубил газ, машина вильнула, а Надю выбросило из кресла и она, издавая стоны и матерные проклятия, улетела назад, в кузов. По окнам и обшивке застучали выстрелы, но тут же смолкли, так что я не успел толком испугаться. Впрочем, радоваться было рано: в заднее зеркало я видел, что экипаж служителей правопорядка, ни на секунду не задержавшись, чтобы помочь раненному товарищу, ринулся за мной. Я все время наращивал скорость, благо дорога была прямой, но полицейский автомобиль был заметно быстрее и отрыв неумолимо сокращался. Я мельком задался вопросом, откуда у заштатных провинциальных ментов такая мощная машина, и с какой стати они принялись, не разбирая, палить мне в зад, но ответ был, увы, очевиден – никакие это были не полицейские, а всё те же неведомые солдаты разворачивающейся вокруг меня секретной войны. Стремительно приблизившись, патрульный болид притерся к моей корме, и вдруг засверкал вспышками уже не одиночных выстрелов, а очередей. Тяжелые пули били в металл гулко и страшно, но это было всё ещё безопасно: по колесам они то ли не попадали, то ли не могли их пробить. Увидев, что выстрелы не наносят мне никакого вреда, преследователи немного отстали и стали, видимо, готовить более действенные каверзы. Возможно, вызывали подмогу. В общем, ситуация нравилась мне с каждой секундой все меньше и требовала немедленного решения.
Я выхватил из кармана трубку «телефона», что есть сил зажал пальцем кнопку, и заорал:
– Игорь Иваныч!!! Сделайте что-нибудь, ради Аллаха!..
– Не суетись под клиентом, – спокойно отозвалась трубка. – Помощь близко.
В ту же секунду из-за близкого холма стремительно выскользнула поджарая черная туша вертолёта. В следующий миг она уже промелькнула надо мной, пройдя так низко, что заставила тяжелую машину присесть и завилять хвостом. Посмотрев назад, я увидел, что догонявшие меня лже-полицейские занервничали: их автомобиль пошел юзом и стал быстро отставать. Это была ошибка, оказавшаяся для них фатальной: убедившись, что я не нахожусь на линии огня, вертолёт сделал широкий вираж, легко задрав лопасти в почти вертикальный сверкающий диск, выровнялся и пошел прямо над дорогой, уверенно преследуя свою цель. Потом в зеркалах взметнулась огромная туча снежной пыли, а ударная волна чуть не было не отправила меня в кювет, и я понял, что погоня закончена. Проехав еще немного, я затормозил и вылез из машины.
Как выяснилось, расслабляться было рано: битва продолжалась. В пологой долине, лежавшей передо мной, разворачивалось настоящая драма. Разбросанные в стороны останки полицейской машины дымились у обочины, а вбок от них, прямо по снежному полю, невообразимыми скачками и неимоверно быстро, двигалась черная фигурка человека. Вертолёт кружил неподалеку, подбираясь на новый заход. Вот он двинулся вперед, но тут преследуемый человек упал на спину, вскинул руку, и от нее протянулась длинная дымная полоса. Сверкнуло пламя, вертолет бессильно завертелся на месте, разбрасывая ошметки винтов, и тяжело рухнул вниз. Земля содрогнулась. Прыткий человек поднялся на ноги и медленно повернулся ко мне. «Беги, дурак!» – запоздало скомандовал я себе, но оказался вновь спасен своими таинственными доброжелателями: за спиной незнакомца, хищно свистя, поднялся силуэт второго вертолёта. Немедленно крутанувшись на звук, человек попытался снова поднять руку, но было поздно: к нему уже неслись ракеты, залпом спущенные с обоих коротких крыльев. Теперь всё было точно кончено: на месте прыткого человека осталась только угольно-черная воронка с дымящимися кустами вокруг. Вертолёт без остановки пролетел мимо меня и скрылся за изгибами рельефа. Стало тихо.
Впрочем, тишину нарушала отчаянная ругань, доносившаяся из оставленной в кабине трубки. Вздыхая и нервно подрагивая от пережитого, я вернулся на место.
– …дебил, блядь! – надрывался громкоговоритель, – кто тебя просил высовываться, когда там бой! Немедленно вернись в транспортер, мать твою за ногу!!!
– На связи, – хрипло сообщил я.
– Ну слава первомаю!!! Ты что, охуел под снаряды лезть?! Забыл, зачем тебя послали, и какая на тебе ответственность?
– Это вы там у себя… охренели совсем! Вы обещали, что путь будет безопасным. А меня только что уже в третий раз пытались угробить! Что у вас вообще происходит, к чёртовой матери?
– Ты заткнись и делай, что тебе большой дядя говорит, а не страдай хуйней и не пляши под пулями! Ты меня утомляешь, Максим, мне очень не нравится, как ты себя ведешь! А меня, ёб твою мать, лучше не злить!!! Ты привел хвост на нашу московскую базу, пришлось зачищать там всё! Ты разнес к хуям стратегическое оборонное предприятие, мне теперь жопу придется рвать, чтобы там все замять! Зачем ты притащил с собой эту блядищу??? Кто она такая? Тебе что, старой потсакушки мало, пиздострадалец ты штопанный?!
– Да идите вы в жопу!!! – взорвался я. – Если вы хотите, чтобы я с вами сотрудничал и выполнял ваши безумные поручения, то потрудитесь хотя бы выбирать выражения!
Трубка изумленно замолчала. Я подумал и произнес уже тише:
– И объясните наконец, что случилось с Надей, и где она на самом деле!
Подумал ещё и добавил:
– Сами вы там все блядищи и пиздострадальцы.
На этих словах Игорь Иванович неестественно заржал:
– Это ты точно подметил! Ну ладно, ладно, поругались и будет… Мир?
Я кивнул в пространство.
– Вот и лады. Ты хочешь знать, как оно всё на самом деле… Это понятно. Хорошо, но не сегодня. Сейчас нет времени – тебе надо сваливать отсюда как можно скорее. Но потом объясню. Слово офицера. Веришь?
– Допустим.
– А теперь сам объясни, что это за баба? Так достаточно вежливо спросил? Где ты ее подцепил? Развлечься захотелось? Бля, опять не удержался, прости. Но ты понимаешь, что тут посторонним не место?
– Я не знаю, кто она. С завода. Она делала этот прибор, который я у них взял. И люди с завода после этого пытались её пристрелить. Они сначала вовсе не на меня там охотились, а на неё. В процессе выяснения отношений её ранили, и мне пришлось ее тащить. Вот и всё. Очнется – буду думать, где высадить.
– Вот как? Интересно… Ладно, тогда придержи её пока, присмотрись, а я попробую у себя тут выяснить, что к чему. Враг моего врага – мой друг, а кокнуть её мы с тобой всегда успеем, правильно? Шучу, шучу… Только смотри, чтобы она со всякими левыми мудаками не болтала!
Я поморщился. Голос продолжал:
– Ранение тяжелое? Поройся в аптечке у себя. Там у нас, типа, чудеса фармацевтической науки, на ноги поднимут хоть паралитика, хоть сифилитика… Ты куда это опять собрался?
Я действительно открыл дверь, намереваясь спрыгнуть на землю.
– Там вертолёт ваш упал. Надо пойти, посмотреть, может, кто живой остался…
Игорь Иванович устало вздохнул:
– Слушай, ты же сосунок совсем, молодой в смысле. Значит, в тимуровцы тебя не принимали, так? Тогда объясни на милость, откуда в тебе это собачье благородство?.. Не переживай, никого там не осталось, ни живых, ни мертвых. Если хочешь знать, там вообще людей не было.
Я удивленно поднял брови. Однако.
– Ладно, Максим, трогай с богом. Курс на Ухту, там поселок Сосногорск, в нём воинская часть, где тебя снарядят по-новому. Дальше дороги почти нет, потребуется другой транспорт. Затем направление на Нарьян-Мар… Сейчас они вроде там, но завтра будет видно получше. И поторопись: твоя Соловьёва пока жива, но время уходит… Отбой.
Это прозвучало излишне зловеще, но в главном он был прав: медлить нельзя. Однако сначала надо было всё-таки выяснить, что там с моей спутницей. Поэтому я отъехал совсем недалеко: свернул на проселок и загнал машину в ложбинку, чтобы её не было видно с дороги. Перелез назад.
Девушка съёжилась на полу между лежанкой и столом, неловко вытянув раненную ногу и тяжело дыша. Услышав меня, она с трудом повернула ко мне грязное, ещё более бледное, чем раньше, лицо со спутанными кудрями и жалобно произнесла тоненьким голосом:
– Я умру?
Я хмыкнул:
– Даже не надейся. У тебя задница ранена, а там, насколько мне известно, никаких важных органов нет. К тому же, насколько я мог заметить, эта часть тела у тебя ко всему привычная…
– Фу, грубиян… – она сморщилась. – А где мы?
– А хрен его знает. Где-то в полях. Слушай, мне надо тебя раздеть, чтобы перевязать, ты уж извини…
– Ну, может быть, ты хотя бы этим соблазнишься, – вымученно ухмыльнулась она. – А может, ты вообще импотент? Хотя нет, я вчера вроде проверила…
Покраснев, я молча помог ей подняться. Усадив боком на краешек кровати, стал осторожно стягивать мокрую, в бурых пятнах одежду. Девушка только ойкала, но терпела. Раздев, обхватил её за талию и с трудом втиснул в узкую дверь душевой кабинки. Включил воду тонкой струйкой и стал аккуратно оттирать испачканные ноги и спину, стараясь не слишком пялиться на крохотную грудь и прочие худосочные девичьи прелести. Смыл пыль с волос и лица, после чего Надя порозовела, и стала вновь похожа на человека, причем даже симпатичного – умирать она явно больше не собиралась. Завершив туалет, я завернул её в простыню и перенес ее на кровать. Её раны, очищенные от запекшейся крови, уже не выглядели угрожающе, и стало ясно, что всё будет в порядке. Заживет, как на суке, подумал я с некоторым сарказмом – но нужны какие-нибудь антибиотики и бинты. Вспомнив совет Игоря Ивановича, я порылся в вещевых ящиках и обнаружил обещанную аптечку со средствами, кажется, на все случаи жизни – при том, что добрая половина из них мне была незнакома. Взяв мазь и бинты, я наложил, как мог, повязку, закрепил её пластырем, а для надежности перехватил бинтом через бедра. Перевернул на бок и дал несколько таблеток, приподняв голову, чтобы она смогла их запить. Наконец, укрыл одеялом.
– Все, жить будешь. Давай отдыхай и набирайся сил, а к вечеру я тебя снова перевяжу.
– Без тебя справлюсь. Не маленькая уже.
– Это я заметил… Слушай, чем ты им так насолила, что они пытались тебя убить?
– Жопой слишком много вертела. Вот и получила. Все, отстань от меня, я спать хочу.
– Ну и фиг с тобой, дрыхни на здоровье…
Пожав плечами, я вернулся в кабину. На экране навигатора светилась карта страны с мерцающими точками моего маршрута на ближайшие часы и, вероятно, дни. Одна, похожая на миниатюрную стилизованную фигурку танка, изображала меня; другая – зеленая, спокойная – была совсем близко, но я, но я знал, что эта близость обманчива: до места назначения были многие сотни километров, пролегающие по безлюдным и опасным местам. Третья, красная и пульсирующая, забралась так далеко на север, что я даже боялся себе представить путь, который придется преодолеть, чтобы её догнать. Как это странно: неужели моя Надя сейчас там, в далёком заполярье? Как её туда занесло? Что с ней происходит?
19 марта, перед рассветом
Сейчас глубокая ночь, или, может, уже утро, не знаю: окно плотно занавешено, и я нахожусь в темноте. Мои друзья – только узкое пятно света от лампы и ты, мой Дневник. Я до сих пор ощущаю внутри этот резкий пряный вкус, и кажется, это сводит меня с ума – я никак не могу собрать вместе разбегающиеся мысли и чувства. Одно мне совершенно ясно: детство закончилось именно сегодня, всего жалкий час назад. Маленькая девочка Надя исчезла, растворилась в уютных воспоминаниях, и теперь я оказалась в совсем другом мире, тревожном и непредсказуемом. Очень хочу верить, что не буду существовать в нем одна, что опора, поддерживающая меня, никуда не пропадёт. Надеюсь, надеюсь, что поступаю правильно, что и в новой жизни смогу оставаться столь же чистой и праведной, какой была всегда.
Страшнее всего то, что теперь я не знаю – кто Он для меня на самом деле. Человек ли он, которому можно доверить себя? Готова ли я, потеряв голову, полностью отдать ему всё свое существование и все мои надежды?
Ты, Дневник, снова поможешь мне разобраться в себе и происходящем. Я пишу, и только тем отвлекаюсь от непрекращающейся нервной дрожи, эмоции сменяются словами и послушно ложатся завитушками букв на бумагу. Я сейчас всё тебе расскажу, а ты сам суди, счастлива ли я или несчастна, готова ли я к новым испытаниям или хочу убежать от них на край света? Пожалуйста, помоги мне разобраться!..
С чего бы начать?
Наверное, с того, что накануне Дмитрий Анатольевич собрал всех в зале и объявил, что сразу же после окончания выборов, вечером, состоится поздравительный бал-прием с фуршетом. Конечно, все обрадовались, и я тоже, потому что ни у кого не было никаких сомнений в том, что поздравлять мы будем, как и прежде, Владимира Владимировича. После того, как все похлопали и разошлись, меня поймал Антон Эдуардович и сказал, что пришлет ко мне портного для обмерки, потому что на бале нужно быть в вечернем туалете, а у меня его, естественно, нет. Да и не было никогда, что уж там.
Президентский портной – старенький дедушка в круглых очках – поймал меня сразу после того, как я вернулась с обеда. Он степенно поздоровался и стал снимать с меня мерки: в груди, в бедрах, по росту и так далее. Я, признаться, раньше никогда не одевалась в настоящем ателье, но моя мама хорошо шьет, и почти всё время в школе я ходила в сшитых ею платьях. Так что эти процедуры были мне прекрасно знакомы. Портной оказался очень милым и разговорчивым, он стал меня расспрашивать, какое платье я хочу. Я сказала, что мне не очень нравятся мои чересчур крупные формы, и что им недостает женственности, поэтому я хотела бы, чтобы в наряде я выглядела, насколько получится, стройной и изящной. Портной на это сокрушённо заметил:
“Вы, дорогая моя, сейчас передо мной, старым человеком, рисуетесь, и откровенно зря. Во-первых, я уже не в том возрасте, чтобы искренне восторгаться вашей внешностью, а вместе с тем должен вам заметить, что нынешние каноны настоящей женской красоты изрядно измельчали. Это крайне прискорбно, милая вы моя. Я вам таки, глядя в глаза, заявляю, что правильная леди должна быть немножко в теле, да не так как вы – юная и спортивная, а достойно, по-женски. Посмотрите на полотна ваших художников прошлого века, посмотрите на Мэрилин Монро, в конце концов – не вполне идеал, но близко к нему. К тому же, деточка моя, вы же не для себя наряжаетесь – в зеркало смотреть, а для мужчин вокруг, полагаю? И верно будет сказать, для какого-то определенного мужчины, уж избави Бог меня слышать, для какого. Так вот будьте уверены, я-то знаю, что понравится вашему интересанту. Уж послушайте мудрого человека, я одену вас так, что все ваши округлости, простите за фривольность, засияют ярче брильянтов!”
Смешной дедушка. И ведь не наврал! Платье было готово уже на следующий день, за несколько часов до приема, и, Дневник, оно было ужасно восхитительным! Впрочем, до того, как я его примерила, я потратила несколько часов на всю другую, не менее важную, красоту: сходила в массажный салон, в спа-центр, на маникюр и даже педикюр, а потом безумно долго просидела в парикмахерской, где мне делали потрясающую прическу и наводили макияж. И это здесь, на даче, не выходя за забор! Слава Богу, что тут всё есть – если бы мне пришлось для этого куда-то ехать, я бы точно растрясла всё по дороге, и, конечно, к вечеру не была бы такой красивой.
Когда я надела платье, даже старый портной, помогавший мне с застежками и заколками, потрясенно зацокал языком – видно, сам удивившись тому чуду, которое вышло из его рук. Для того, чтобы нарядиться, служители принесли в мою комнату несколько больших зеркал, и теперь я могла с удовольствием осмотреть себя со всех сторон. Платье оказалось фантастическое, да и сама я, признаюсь, тоже получилась совсем ничего!
Ой, да что я вру! Как раз наоборот: наряд из лавандового, переливающегося мятными вставками шёлка как раз был очень простым, узким, с лишь слегка расходящейся юбкой, и при этом без излишеств и всяких бантиков с рюшечками, которые я терпеть не могу. Но мой мастер был абсолютно прав: фасон платья был таким, что делал меня саму совершенно неотразимой! Вот, что значит – шить по меркам, а не покупать в магазине.
Например, я раньше, ещё со времен старших классов, переживала по поводу своей дурацкой, какой-то бабской, груди (из-за нее, несносной, пришлось расстаться с моей любимой легкой атлетикой), и слишком выпирающей попы. На мой взгляд, они совершенно не к лицу тому хрупкому и воздушному созданию, которым девушкам положено быть в моем-то возрасте – или, если уж на то пошло, каким мне нравится втайне себя воображать. Так вот, волшебное платье бережно стянуло, приподняло эти раздражающие меня изгибы, интригующе запрятало их в ткань, очертило талию, и обратило мою коренастую фигуру такой царевной-лебедью, о которой раньше я и мечтать не могла! Это, восхищенно подумала я, и есть филигранное искусство мастера-портного: превратить ординарную, на первый взгляд, девушку в ослепительный идеал всего лишь посредством правильно скроенного куска ткани.
А, впрочем, для кого я умничаю: ничего я тогда не думала, а только взвизгнула от счастья! И дело, конечно, было не только в платье. У меня никогда раньше не было такой классной прически: мои непослушные пшеничные волосы (эх, да что там лукавить – читай: обычные бесцветно-русые) забрали вверх, заплетя затейливым узлом на затылке, а по бокам оставили трогательные детские прядки, бросающие удивительно нежные тени на изыскано бледные щеки. Умело наложив краски, оттенили и сгустили брови, сделав их еще более пушистыми, а глаза под ними теперь спрятали свой легкомысленный светло-серый оттенок, приобретя волнующий темный блеск. Зато губы тронули помадой лишь чуть-чуть, не нарушив их свежести. Прелесть, что за красавица вышла!
Со страшным сожалением, но наотрез, пришлось отказаться от предложенных туфель на шпильке. Да, они были чудесными, и так чарующе приподнимали ступни над землей, что даже мои крепкие лодыжки в них выглядели не грубыми, а заманчиво тонкими и обольстительными. Но я сразу сообразила, что на таких ходулях буду возвышаться над всеми гостями, как воспитательница над дошколятами, и что кого-нибудь из мужчин, возможно, это заденет. Разумеется, у искусника-портного тут же нашлась более гармоничная обувь на замену – на этот раз невысокая, открытая, но тоже очень приятная и удобная. А те шикарные туфли, скажу по секрету, я тоже попросила мне оставить – в другой раз покрасуюсь, было бы перед кем!
В восторге я кинулась старику на шею, а он в ответ рассыпался витиеватыми комплиментами. Потом, хитро улыбаясь, достал из сумки старинный бархатный футляр. Открыл его, и я онемела: в нем был прекрасный брильянтовый, с голубоватыми камнями, набор. Он прекрасно подошел к тому кольцу, которое когда-то дал мне Саша, и которое я, не снимая, ношу на безымянном пальце левой руки. Серьги и ожерелье отлично сочетались с платьем, а небольшая диадема органично дополнила прическу. Правда, Дневник, очень здорово всё получилось! Я и не думала, что когда-нибудь смогу выглядеть так, как настоящая принцесса или даже королева, и ощущала себя в полном ажуре перед балом.
Правда, радость моя была недолгой. Когда я оказалась в большом зале, постепенно заполнявшемся приглашенными людьми, то с огорчением обнаружила множество красивейших женщин, одетых настолько богаче меня, что на их фоне я невольно выглядела лишь смазливой провинциальной девчонкой. Не понимаю, до этого они все прятались, что ли? Почти две недели я здесь, и ни разу не видела ни одной из этих великосветских мегер (прости, Дневник, что я их так обзываю, ничего про них не зная. Но клянусь, взгляды, которыми они обшаривали мое лицо и наряд, тоже теплотой и лаской совсем не лучились). Кроме того, я была одна, и никто не обращал на меня особенного внимания – в лучшем случае здоровались и проходили мимо, спеша присоединиться к своим настоящим приятелям. Время близилось к началу мероприятия, и зал был почти полон. Между гостями сновали официанты с подносами, полными бокалов с шампанским, их разбирали, но никто пока не пил – все ждали девяти часов, когда, я знала, закончится голосование на самом западе нашей страны, и можно будет начинать празднование. Из-за этого атмосфера была похожа на встречу Нового года, когда все с нетерпением ждут боя курантов.
Мне стало скучно и немного обидно из-за того, что никто со мной не общается, и я сама подошла к кучке немного знакомых мне мужчин во фраках, которые что-то тихо обсуждали между собой. Они, взглянув на меня, заулыбались (ну наконец-то!) и, расступились, впустив в свою компанию. Один из них сказал, продолжая, видимо, начатую ранее фразу:
“… а между тем говорят, что усатый до тридцати дожимает”.
“Да пусть он жмет, сколько его ослы дают, хоть тридцать, хоть пятьдесят, – ответил ему второй, – кому какая разница…”
“Это точно, – заметил первый и обратился ко мне: – А вы, уважаемая Надежда Сергеевна, как полагаете: народ сам за земляничника голосует, или это происки наймитов госдепа?”
Я, как дурочка, только пожала плечами, не поняв ни слова из того, что он сказал. Открыла было рот, чтобы ответить хоть что-нибудь, но в этот момент, к счастью, огромные часы на стене зала сверкнули стрелками, показав девять часов. И в ту же секунду на сцену лихо взлетел Дмитрий Анатольевич с микрофоном в руках. Он весело закричал:
“Дамы и господа! Дорогие гости!! Поприветствуем! Избранного президента-а-а! Российско-о-ой! Федераци-и-ы-ы!!! Урра-а-а!”
Все захлопали, зашумели, и вот открылась дверь, и на сцену вышел Он – прямой, основательный, неторопливый, глядя поверх голов со значительной полуулыбкой. Д.А. попытался сунуть ему микрофон, но В.В. небрежным жестом отстранил его, и премьер торопливо скатился по лестнице в толпу. Владимир Владимирович слегка поднял руку, и в зале воцарилась звенящая тишина. В этом безмолвии, медленно проведя взором по каждому из присутствующих и не задержавшись ни на ком в отдельности, он негромко произнёс:
“Друзья. Сегодня знаменательный день, но не спешите с личными поздравлениями. Нет, будет гораздо более справедливым поблагодарить и поздравить всех вас – тех, кто последние месяцы не спал, был оторван от бизнеса, не видел семей, разъезжая по стране и работая с населением. И вот, мы победили. Вы – победили! Нам еще предстоит дождаться официального подсчета голосов от Эллы Александровны, – он показал рукой в зал, где ему ответила глубоким реверансом пышная блондинка в страусовой шляпе с воланами, – но согласно подтверждённым независимым данным, нашу линию поддержало более семидесяти шести процентов населения! Ура, друзья!”
Все зашумели, зарукоплескали, но легкий жест снова заставил всех умолкнуть.
“Хочу, чтобы это был ваш день, ваш праздник. Вы – мои соратники и опора, мы одна команда. Отдыхайте, веселитесь, радуйтесь! Да здравствует победа!!!”.
Теперь овации было уже не остановить. Я хлопала, кричала, и чокалась вместе со всеми, радуясь, что наш великий Лидер снова с нами, как минимум – на следующие шесть лет, и значит, всё будет прекрасно, жизнь продолжается!
Президент, закончив свою короткую речь, спустился в зал, тут же собрав вокруг себя множество смеющихся людей. Мне снова стало грустно: это был их праздник, но не мой – я не могла похвастаться тем, что хотя бы одним пальчиком приблизила их победу. Но мне очень хотелось побыть с Владимиром Владимировичем в миг его триумфа, и, решительно поставив пустой бокал на поднос пробегавшего официанта, я двинулась прямо в окружившую В.В., стараясь подобраться поближе.
В конце концов я оказалась совсем рядом. В.В. был очень возбуждён: его глаза сияли беспокойным огнем, он кивал направо и налево окружающим его людям, звонко хлопал их по плечам и жал протянутые руки. Он что-то с жаром доказывал то одному своему собеседнику, то другому, и, очевидно, непрерывно шутил, потому что собравшиеся поминутно разражались смехом. В общем шуме я не могла разобрать слов, ухватила только обрывок фразы, которую он прокричал в лицо какому-то незнакомому мне застенчивому гражданину: “…нет, Виктор Леонтьевич, это еще не конец, это самое начало! Предстоит еще изрядно потрудиться, надо теперь оправдать это доверие!..”
Я почувствовала дежавю: снова я стояла в нарядном зале в окружении чужих людей, и пыталась привлечь Его внимание. Но, если две недели назад, в ту памятную встречу в Кремле, мне было довольно и того, что я нахожусь с ним в одном пространстве и вижу его, то сейчас я хотела большего. Я дождалась, пока он отвлечется от своих собеседников, чтобы промочить горло соком, и несмело окликнула:
“Владимир Владимирович!..”
Он скользнул взглядом назад, но не увидел меня среди многих лиц, а, может быть, и не узнал, и снова вернулся к другим. Сердце у меня окончательно упало. От разочарования я готова была разреветься, и, уже не веря в себя, отчаянно позвала изо всех сил:
“Владимир Владимирович!!!”
Слава Богу, теперь он заметил меня, и сразу так широко улыбнулся, что у меня отлегло от сердца.
“Боже мой, Надя?.. Тебя не узнать! Всё думал, что это за чудо такое прекрасное у нас в гостях, надо бы познакомиться…”
Я пролепетала дрожащими губами:
“Поздравляю Вас, Владимир Владимирович!..”
Он слегка нахмурился, хотя губы продолжали улыбаться:
“Что ты так официально? У тебя что-то случилось?”
“Нет, просто я испугалась, что вы меня забыли… То есть, не узнали, кто я, – тут я спохватилась, что несу чушь. В самом деле, как он мог меня забыть – не прошло и трёх дней с нашей последней встречи. – Ой, не слушайте меня, я просто боялась, что мне не удастся вас лично поздравить с вашей превосходной победой”.
“Перестань, – засмеялся он, – не заставляй чувствовать себя виноватым!”
Окружающие люди напирали со всех сторон – каждый хотел прикоснуться к Нему, признаться ему в любви и преданности, получить несколько одобрительных слов в ответ. В определённый момент нас стиснули так, что я практически прижалась к нему.
“Послушай, Надя, – прокричал он мне на ухо. – В этом обществе, как видишь, приватность не в чести совершенно. Невозможно говорить! Будь другом, погуляй тут пока сама, пообщайся с людьми, будь хозяйкой вечера! А когда товарищи меня отпустят, – он повел рукой вокруг, – мы сможем пообщпться. Надеюсь, народная любовь слишком долго не продлится…”
Он огляделся и выхватил из толпы чей-то рукав:
“Вот, Дмитрий Анатольевич как раз бездельничает, он тебя развлечет…” – он подмигнул мне, и его тут же снова затянуло сборище людей.
Д.А. солидно кивнул – дескать, не беспокойтесь, все организуем на высшем уровне, – взял меня под руку и ловко вывел меня из толпы. Придержал официанта, протянул мне бокал и взял себе. Восхищенно пробежался глазами по моему наряду и воскликнул:
“Вы, Наденька, сегодня ещё более обворожительны, чем всегда! Хотя раньше мне казалось, что это невозможно…”
Неторопливо дефилирующая мимо нас и явно подслушивающая полная белокурая дама в роскошном красном платье неодобрительно нахмурилась сквозь усыпанную алмазами вуаль. Д.А. столкнулся с ее взглядом, несколько смутился и потянул меня за собой:
“Давайте пройдемся. Вы видели наши висячие сады? Это прямо здесь, в галерее. Хотите посмотреть?”
Я кивнула, мне было неважно, на что смотреть и куда идти. Удивительно, но ещё пять минут назад я готова была заплакать от горя и обиды, а сейчас была совершенно счастлива и готова на что угодно!
Мой спутник вел меня за собой, непрерывно болтая:
“Кстати, Наденька, а что мешает нам перейти на “ты”? Я, как бы, молод душой, ты и подавно, так что давай считать, что мы просто школьные друзья из разных классов, лады?”
Я засмеялась и снова кивнула – называть маленького смешливого премьера Митей, как он сам предложил шутя, казалось самым простым и логичным.
Мы прошли через стеклянные двери в торце зала, и я восхищенно ахнула. В мягком свете передо мной предстало узкое ущелье, вертикально уходящее вниз. Его стены были затянуты непрерывным ковром разнообразных экзотических растений, сверкающих яркими пятнами цветов, а на противоположной от нас стороне шумел водопад. Он поднимал облака брызг, расцвеченных радугами, и разбивался о землю совсем глубоко, там, куда не доставал взгляд. По кругу ущелья шла резная деревянная галерея с несколькими выходами, через один из которых мы и появились на краю этой красоты. Ниже спирально спускалась вдоль стен каменная тропинка, доходившая, по-видимому, до самого низа. В воздухе раздавалось эхом пение птиц. Митя с гордостью обвёл широким жестом это райское место:
“Вот, Надюша, зацени наш эко-проект. Ну, то есть, не только наш, а совместно с правительством Московской области. Была старая ненужная шахта для бункера, а теперь тут заказник краснокнижных растений. Ничего так получилось, как думаешь?”
Я не успела ответить. Раздался сигнал вызова, и Митя, извинившись, вынул из кармана большой плоский телефон (вот ведь жук, – подумала я с усмешкой, – у меня-то самой телефон отобрали, а сами пользуются) и заговорил:
“Да, Антоша… Да, да… Да, здесь… Что, уже идет? Понял, тогда мне тут делать нечего”.
Он смущенно и почему-то сочувственно, как мне показалось, посмотрел на меня: