17 марта, утро
Ладно, теперь, не отвлекаясь, о самом важном (виновата сама: вчера до того расписалась, что начала отваливаться рука. Ну, зато я перечитала всё то, что получилось, и осталась довольна: писать в тетради получается намного аккуратнее, я бы сказала, художественнее, чем если, торопясь, набирать на залипающей экранной клавиатуре моего дешевого планшета. Это потому, что сначала обдумываешь предложение, а потом уже записываешь его на бумаге целиком, а в интернет-дневнике тарабанишь слова как в голову приходит, не думая. Поэтому выходит коряво. Да что я за дурочка, опять не про то пишу!)
Конечно же, я нахожусь здесь не просто так, а по приглашению хозяина этой прекрасной резиденции, и, разумеется, встречалась с ним самим – трижды с момента своего приезда.
Первый раз это произошло сразу после прибытия – ты помнишь, что я разнервничалась, как девчонка, и от смущения даже толком не могла говорить, только кивала (фу, стыдно). Когда Саша вывел меня из вестибюля, рядом с нами тут же притормозил длинный автомобиль, и из него вышел ко мне сам В.В. Не знаю, было ли это так подстроено, или случайно получилось, но думаю, что вряд ли машину специально держали в кустах, чтобы так эффектно передо мной появиться – слишком большая честь для меня. Как бы то ни было, первый наш разговор состоялся прямо на улице, под ярким весенним солнцем. Точнее, разговором это назвать сложно – говорил он, а я не знала, куда себя девать. Поэтому я плохо помню, о чем шла речь дословно, напишу в общих чертах. Он сказал, что рад, что я приехала, и что он очень извиняется за то, что не сможет в ближайшее время часто видеться со мной. Приближаются выборы, и поэтому у всех много работы, а он сам постоянно должен быть в разных городах и встречаться с избирателями. Сказал, что обязательно постарается выкроить время, чтобы поподробнее поговорить со мной или даже пообедать, а пока предложил развлекаться и чувствовать себя как дома. Пообещал, что мной будут заниматься и во всём помогать, если что-то потребуется, а если я захочу, то могу сходить на те самые курсы для активистов, которые действительно проходили в это время в Доме приемов (я потом сходила, посидела там часа четыре – на удивление, оказалась скука страшная, лекции под запись. Нехорошо, конечно, но больше я туда не пошла, поленилась). В общем, ничего особенного не сказал, я уже начинала успокаиваться и почти собралась с духом, чтобы расспросить его поподробнее, чего он от меня ждёт и что надо будет делать, но, вот же кулёма такая, так и не решилась это сделать. К счастью, В.В., кажется, сам понял, что я переживаю. На прощанье он подошел ко мне поближе и сказал, заговорщицки понизив голос (это я помню слово в слово): «Очень прошу вас остаться здесь на пару дней, и не уезжать домой до следующей нашей встречи. Через два дня у нас будет время чтобы узнать друг друга получше. Вы обещаете, что дождетесь?» – и эти его слова, конечно, сразу же вселили в меня радостную и спокойную уверенность. Какая разница, что я должна сделать, если этого от меня хочет сам Президент? Главное, что я ему зачем-то нужна, значит, все будет в порядке!
Второй разговор был уже долгим, настоящим. Он сдержал свое слово и вскоре пригласил меня на поздний обед на веранде над берегом озера (я писала, кажется, что тут умеют делать открытые веранды, на которых совсем не холодно зимой, потому что воздух внутри подогревается особым образом). На улице стемнело, и помещение было освещено неяркими лампами, а вдоль дорожек вокруг замерзшей воды сверкали разноцветные фонари – очень красиво.
Когда меня привели в бунгало, В.В. уже сидел за столом рядом с камином, и, растерянно задрав брови (это выглядело трогательно и немного комично), разглядывал какую-то книжку, которую он брезгливо держал двумя пальцами на отлете. На обложке книги были аляповато изображены два робота с безумно ухмыляющимися мордами, а название гласило: «Новая Надежда». Я хихикнула, увидев своё имя в таком двусмысленном контексте. В.В. услышал мой смех, обернулся и смущенно бросил книжку на стол.
“Вы только полюбуйтесь, Надя, что делают эти, с позволения сказать, люди! – сердито заявил он. – На каждом углу кричат, что в стране нет свободы слова и власть зажимает свободомыслие, а сами преспокойно издают вот такую бульварную дрянь, в которой обливают помоями государственных чиновников. Без всякой цензуры – что внешней, что внутренней. Представьте, пишут, что президент растлевает маленьких девочек и чуть ли не пожирает их под устричным соусом! И это, простите, просвещенная оппозиция? Это мыслители нашего времени?..”
Я вежливо хихикнула ещё раз и протянула руку, чтобы рассмотреть книгу получше. Однако В.В. нахмурился и мягко отвёл мою ладонь в сторону.
“Простите, Наденька, но вам, с вашей юной неокрепшей психикой, такое читать преждевременно” – он поднялся и швырнул злосчастную книжку в огонь камина. Мне стало немного обидно оттого, что он считает меня маленькой, и я промолчала. С другой стороны следовало признать, что его прикосновение к моей руке было очень приятным и волнующим.
В.В. некоторое время смотрел, как огонь морщит и корёжит глянцевую обложку. Убедившись, что пламя окончательно стёрло буквы дурацкого названия, он вернулся на свое место и побарабанил пальцами по столу. Я открыла было рот, чтобы поздороваться и поговорить, для затравки, о погоде, но мой собеседник, видно, никак не мог отделаться от одолевающих его мыслей. Опередив меня, он заговорил:
“Вы, наверное, тоже считаете, что право на свободу слова – это фундамент современного цивилизованного общества. Такой инструмент поддержания социальной справедливости: если вам что-то не нравится, вы вольны орать об этом во весь голос, и даже будете иметь успокоительную иллюзию того, что вас слышат. Ради Бога, ваше право закреплено в Конституции, но скажите на милость, что взамен? Какая обязанность соответствует вашему праву молоть любую чушь? А? Что скажете?”
“Владимир Владимирович, – испуганно пролепетала я, – вы, наверное, меня с кем-то перепутали. Честное слово, я вовсе не думаю, что можно оскорблять людей… да ещё таких, как вы… и вообще, надо следить за тем, что говоришь! Право же не означает ничьей безнаказанности!”
“Верно. Виноват, Надя, очень уж надоедливы эти либеральные крикуны. Они все вместе, разумеется, не стоят и одного волоса на вашей голове, наполненной правильными мыслями. Но послушайте… Вот они говорят: хотим больше прав, дайте правá. Ладно, отвечаем, дадим. А они говорят: а теперь дайте справедливое общество. А что это такое, спрашиваем? А в ответ невнятное мявканье. Типа, чтобы всё по-честному и никому не было завидно. Но это же субъективные категории, Надя – завидно, обидно… Что за детство!”
Он жестом подозвал улыбчивую девушку в фартучке (я оглядела её с некоторой ревностью) и вполголоса попросить налить еще сока. Пока В.В. отвлёкся, я попыталась незаметно присмотреться к меню, но не успела ничего выбрать: официантка вернулась с графином, В.В. отхлебнул из бокала и продолжил:
“А между тем, основы устройства самого справедливого общества очень легко формализовать на ясном, почти математическом языке. Есть тут у нас один э-э-э-… внештатный советник, бородатый такой. Цены бы ему не было, если бы не пристрастие к бутылке. Но голова у него пока работает как надо. Так вот, он сформулировал очень просто: справедливое государство есть такое, в котором наилучшим образом соблюдается баланс прав и обязанностей. То есть права и обязанности должны быть сопоставимы качественно и количественно, понимаете? Если от человека требовать ровно столько, сколько ему давать, не больше, но и не меньше, то он будет абсолютно удовлетворен своей ролью в обществе и в жизни в целом – особенно если будет видеть, что и со всеми остальными поступают ровно так же. Вам не скучно следить за моими рассуждениями?”
“Что вы, что вы! – откликнулась я горячо. – Очень интересно. К тому же, мне и впрямь важно понять, как вы сами ко всему этому относитесь”.
Признаться, Дневник, я немножко слукавила. Во-первых, проголодалась, а рыться в меню и заказывать блюда на фоне такого глубокомысленного разговора мне казалось невежливым. Во-вторых, в открытом бунгало, несмотря на все эти штучки с теплым воздухом, было все же зябко, и я уже начала жалеть, что натянула коротенькое платьице с колготками, а не что-то более серьезное. Сам В.В., кстати говоря, предусмотрительно надел солидный мохнатый свитер с высоким горлом, и явно не мерз – наоборот, его щеки горели от румянца. И вообще я бы предпочла поболтать не о политике, а о нем самом – как он живет, что думает… Но постепенно его речь, которая становилась все более эмоциональной (видно было, что человек говорит о наболевшем), увлекла меня всерьез. Более того, далее он принялся рассказывать такие удивительные вещи (погоди, Дневник, дойду и до них), которые поразили меня до глубины души. Так что я сегодня, наверное, до кровати не доберусь – буду записывать всё-всё аккуратненько, слово в слово, как было сказано.
“Хорошо. Редко, знаете ли, удается выговориться, особенно с таким приятным собеседником… то есть собеседницей. Скажу без ложного пафоса, что искренне считаю демократию самым прогрессивным и правильным государственным устройством – без всяких лукавых оговорочек в духе Черчилля. Право на управление своей жизнью посредством демократии – священное право народа, и никто и никогда не посмеет на него покушаться. Но что взамен? Какова должна быть обязанность, уравновешивающая это фундаментальное право?”
Я пожала плачами:
“Может быть, обязанность уважать и поддерживать государство, которое они сами создали?”
“Почти! Вы молодец, Надя, мы мыслим с вами в унисон. Чувствую, мы сработаемся…”
Я вспыхнула от этой неожиданной похвалы и опустила глаза. А он все рассказывал:
“Вы историк – верно? – и знаете, откуда растут корни современной демократии. Так?”
“Из Древней Греции” – прилежно, как школьница, ответила я.
“Да. В античных полисах свободные граждане (их, правда, там было немного) имели все права, какие только можно. Особенно по сравнению с… негражданами? Плебеями?”
“Метэками” – подсказала я.
“Да, метеками. И рабами. И женщинами, если не ошибаюсь. Неважно. Но взамен они имели одну главную обязанность. Отдать жизнь за полис. Взять копье и щит и сложить голову в бою с варварами. Право в обмен на жизнь – вот элементарная и пугающе понятная формула справедливого демократического общества. Вы задумывались об этом?”
“Я, Владимир Владимирович, даже сдавала реферат как раз вот по этой теме. На отлично”.
“Не сомневаюсь…”
“Только вот… – я не к месту решила блеснуть эрудицией, – потом же в Европе придумали способ куда гуманнее – право в обмен на имущество… Отсюда весь парламентаризм – собирались лендлорды в палате и решали, на какую войну королю дать золота, а на какую нет”.
“Вы это серьезно, насчет процветания гуманизма в средневековой Европе? – смешно наморщил нос В.В. – Это печальная девальвация идеи, Надя. Вы чувствуете принципиальную мировоззренческую разницу между правом за жизнь и правом за деньги? Как же у них всё на Западе приземленно и меркантильно… Нет уж, хоть это и избитый штамп, но наша Россия – это все-таки Третий Рим, наследница античности. И нам тут нужны настоящие, полновесные, истинные права, а не те, что можно купить за бумажки…”
Честно говоря, я была ошеломлена категоричностью его слов. Право за жизнь? Что он имеет в виду? Не может же быть мой В.В. действительно тем кровожадным тираном, каким рисуют его всякие недоумки… Внезапно он отвлекся и сменил тему:
“Да что же нам ничего не несут, заснули на кухне, что ли? Пока ждал вас, сделал заказ за обоих – вы не против? Любите дальневосточные продукты? Нам должны в первую перемену приготовить гребешков и икру-пятиминутку, у нас тут есть специальный пруд с морской водой, доставляют в танкере из Японского моря…”
“Мне нравится всё то, что любите вы… Но я не очень поняла, мы все, и я в том числе – обязаны государству жизнью?”
“Ох, ну что вы, Надя, – рассмеялся он. Его настроение улучшалось с каждой минутой. – Я, верно, напугал вас всем этим мрачным средневековьем. Государство, конечно, не должно требовать от своих граждан отдать свою жизнь буквально. Но если ты хочешь быть настоящим гражданином в настоящем справедливом обществе – а мы к нему стремимся, то ты должен понимать, что патриотизм – это не пустой звук. Патриотизм и есть та основополагающая обязанность, из которой вырастают все права. Будь частью государства, его полезной клеткой, а не паразитическим или, хуже того, раковым образованием, и тогда – только тогда! – будешь иметь все права, и самое главное – управлять своей страной. А не хочешь… Ну что же. Никто, как в древних демократических Афинах, остракизму тебя за это подвергать не будет – приличные же все люди. Живи на здоровье и в свое удовольствие. Но и прав у тебя – в рамках государственных отношений, конечно, – будет ровно столько, сколько ты готов принять на себя обязанностей. Справедливо?”
“Не могу даже выразить, насколько вы правы…”
“Хорошо. Думаю, теперь вы лучше понимаете нашу внутреннюю политику и следствия из нее. И будете благоразумно пропускать мимо ушей все эти истерические вопли про отсутствие свободы слова… Всё у нас с этим так, как и должно быть. А теперь давайте, наконец, закусим, не стесняйтесь”.
Некоторое время мы молчали, наслаждаясь свежими дарами моря. Точнее, дарами подмосковного пруда – но мне сравнивать было сложно, потому что восточнее Старого Оскола, где живет моя бабушка, я никогда не забиралась, и тихоокеанских деликатесов не едала. Подкрепившись, В.В. устремил свой взор в огонь камина и задумчиво произнес:
“Вообще, считаю глубоко абсурдным разделение личности и государства. У нас же как считается? Что государство – это некий инородный монстр, клещ – вы уж простите меня за такое неаппетитное сравнение, – который оседлал белокожее народное тело и алчно тянет из него все соки. Да ещё и заставляет топтаться в направлении пропасти из-за своих оторванных от реальности имперских амбиций. Правильно? Но вы, полагаю, легко обнаружите здесь логическое противоречие: государство – это кто такие, разве не народ? Мы с вами, Надя – не народ? А кто мы – инопланетяне, что ли? Агенты влияния мировой закулисы? Что за чушь!”
Он сокрушенно махнул рукой и перевел взгляд на меня. Я немедля придала лицу нужное выражение – умное и одухотворенное, впитывая его слова:
“Нет, государство вырастает из масс, как бы тривиально это ни звучало. Действительно, бюрократия, выходя из народа, обособляется от него, получает привилегированное положение, и только в этом суть всех разногласий. Значит, наша задача – уравновесить бюрократию с остальным населением, или, если угодно, сделать так, чтобы все граждане страны, как один, принимали участие в управлении государством, сами стали бюрократами – в хорошем смысле этого слова. Вся власть народу – вот главная мечта… Если каждый человек будет иметь полномочия в государстве, то он, фактически, получит осязаемое право на свой законный кусочек государства, а там, глядишь, и до ответственности за него недалеко… Не подумайте, Надя, что мы тут с вами занимаемся пропагандой анархизма, нет, речь идет о совсем другой, можно сказать, технологической возможности”.
“А кстати, – вдруг спросил он. – вы сами-то, если не секрет, этатист или либерал?”
“Даже не знаю, – растерялась я, – мне как-то не приходило раньше в голову их противопоставлять”.
Он задумчиво посмотрел на меня, а потом глаза его заблестели:
“В самом деле?.. А знаете, Надя, вы ужасно правы… Может быть, мы с вами так и поступим – сделать всё одновременно? Благо ресурсов достаточно. Хотя нет, лучше развести по зонам… в качестве эксперимента, а?”
Я недоумевающе глядела на него, и он махнул рукой.
“Простите, но вы, наверное и представить не можете, насколько захватывающую идею только что предложили. Но об этом потом. В любом случае, вы молодец… А пока вам лучше подумать о другой нашей стратегии, в реализации которой вы, вероятно, примите самое деятельное участие…
“Дело в том, что мы действительно и буквально рассчитываем соединить отдельные личности в единый государственный организм. Не пугайтесь, сейчас поясню. Наши замечательные ученые – генетики, социологи, – утверждают, что процесс эволюции общества принципиально повторяет те же самые этапы, что и любые другие биологические системы. Это неудивительно, если помнить о том, что человек и человечество являются всего лишь частью общего явления жизни на Земле. Подобно клеткам, собирающимся в единое многоклеточное существо, человек в будущем тоже диалектически преодолеет извечную дихотомию эгоизма и альтруизма, и приобретет новую идентичность в составе общего коллектива. То есть государства – а в предельном случае, всего планетарного сообщества. И это будущее не за горами. Открою вам тайну (хотя, наверное, вы и так уже узнали много необычного), что уже сейчас нашими специалистами разработан опытный образец изделия, которое называется объединенный нейрофизиологический интерфейс. Или, сокращенно, ОНФ. Это реальный прибор, к которому дистанционно, как по беспроводной сети, могут подключиться несколько человек и напрямую обмениваться информацией – минуя вербальный уровень. Этот ОНФ – очень интересная штука. Во-первых, чувствительность биосенсоров нейроинтерфейса настроена таким образом, чтобы получать информацию только от верхних слоев коры головного мозга. Таким образом, в общий доступ попадает только сознательная часть мышления, а память, рефлексы и прочее остаются закрытыми от других участников сети. Это гарантирует приватность личных воспоминаний. Во-вторых, человек, подключаясь к ОНФ, начинает идентифицировать себя как сразу всю совокупность присутствующих в нем сознаний – это принципиально важный психологический эффект, происходящий от того, что люди мгновенно узнают и понимают мировоззрение, потребности и чувства друг друга – то, о чем обычно или не говорят вслух, или вообще не могут выразить словами. В-третьих, подключаясь, человек не теряет индивидуальности – он всегда помнит, кто он, что происходит, и в любой момент может отключится небольшим усилием воли. Наконец, по словам наших испытателей, при присоединении к сети возникает сильнейшее чувство причастности к коллективу. Субъективно человек ощущает себя даже не частью общего, а самим этим единым, целым, могущественным и многоликим существом. Это дает чувство абсолютной защищенности, собственной силы и уверенности. Ученые говорят, что это можно сравнить с эффектом некоторых опиоидных препаратов, только без эйфории и потери критического восприятия действительности. Говорят даже… вы уж извините меня за такие подробности (Владимир Владимирович с сомнением посмотрел на меня, взирающую на него широко открытыми от удивления глазами), что это чувство немного похоже на связь двух людей во время, хм, соития, когда они становятся, фактически, одним существом – только безо всякого эротизма, конечно. И еще очень важно, что нейроинтерфейс не требует никаких инвазивных процедур – чтобы пользоваться им, достаточно всего лишь надеть приемо-передающее устройство, которое сейчас выглядит как большой и довольно неудобный шлем, но уже практически готов компактный вариант, который может быть помещен на ушную клипсу, или, скажем, спрятан в головной убор.
“Кажется, вы находитесь в некотором недоумении, Надя, но прошу, не считайте нас сторонниками бесчеловечных экспериментов. Никто не собирается загонять людей в ОНФ насильно. Есть проект по распространению сети на территории страны, подобно обычному интернету, с предложением подключаться всем желающим – сначала для развлечения, а затем и для решения совместных задач. Мы проводили исследования – группа испытателей, имитирующая обычную офисную деятельность, при подключении к интерфейсу решала задачи в десятки раз быстрее по сравнению с контрольной группой. Вы представляете, какой это инструмент для развития бизнеса? И для самих людей – находясь в ОНФ, всю рутинную дневную работу можно сделать за полчаса, не тратя время на лишнюю коммуникацию, а остальное время посвятить себе и близким. Это инструмент для педагогов, врачей, психологов, средство решения семейных проблем, и прочее, и прочее… Наши консультанты даже рекомендуют брать небольшую плату за подключение для новых пользователей ОНФ – дескать, это повысит маркетинговую привлекательность продукта. Не знаю, оправдано ли это…
”Вы даже не представляете, Наденька, какие пока малоизученные, но уже ошеломляющие возможности таит ОНФ. Например, однажды во время эксперимента произошел несчастный случай, и один из участников пережил клиническую смерть. Вы догадываетесь, что произошло? Когда его реанимировали, оказалось, что его сознание оставалось в интерфейсе, он осознавал серьезность ситуации, но был уверен, что сможет пребывать в этом состоянии столько, сколько будет нужным. И другие участники ОНФ пришли ему на помощь! Они, не колеблясь, решили оставаться вместе до тех пор, пока будет необходимость поддерживать товарища – или, как признались потом, вечно, чтобы не дать ему погибнуть. Это же путь к бессмертию! Когда все это выяснилось, наш доброволец – тот, который перенес всё это на себе, генерал-майор ВКС, между прочим, – тут же получил звание Героя России и степень доктора наук за свое открытие. Или, только представьте себе, какие возможности открываются для инвалидов, людей, которые ограничены в своих возможностях. Теперь они смогут вести не просто полноценную жизнь, а такую, которая им и не снилась…
“Наиболее примечательно то, что когда множество людей соединяют сознания, они отбрасывают все спорные и ненужные ценности – в общем мировоззрении остается лишь то, с чем согласны все члены интерфейса. И знаете, это оказался очень простой, и знакомый каждому с детства набор правил поведения в социуме – не убей, не возжелай, не плюй в колодец… И так далее. Вероятно, эти нормы присутствуют в каждом человеке с рождения, наподобие пресловутого кантовского эталона. Могу привести такой пример: на одном из этапов эксперимента, под тщательным контролем специалистов, конечно, к общему нейроинтерфейсу был подключен психически больной человек – серийный преступник с доказанными девиациями моральных установок. И что же? Он не стал полноценным членом ОНФ, но и не чувствовал себя инородным существом. По его словам, он воспринимал происходящее совершенно нейтрально, но при этом, как минимум, получил понимание того, почему люди придерживаются совершенно других ценностей. И даже начал находить их интересными. Так что это ещё и способ лечить таких людей – в перспективе”.
У меня, наверное, был вид, как у воспитанницы детсада после нечаянного просмотра кинофильма за авторством Пьера Пазолини. С другой стороны, как бы ни ошеломительно и пугающе всё это звучало, дух захватывало от раскрывшихся перспектив. Подумать только, вся эта совершенно непредставимая мне ранее технологическая революция происходит не где-нибудь, а в моей стране! Да это же настоящее фантастическое будущее, и я нахожусь прямо в его центре, рядом с его великим архитектором! Но В.В. снова понял мой взгляд неверно:
“Надя, пожалуйста, не смотрите на меня как на вивисектора. Десять раз этот проект проходил экспертизу, и десять раз его отвергали с негодованием – до тех пор, пока не была убедительно доказано, что, по сути, никакого вмешательства в психику людей не происходит. Человек спокойно входит в ОНФ и отключается от него, не испытывая никаких последствий или зависимости. Это как мобильная связь, только разговариваешь не ртом и ушами, а, можно сказать, сердцем… А возможности для людей просто потрясающие. И возможности для нашего государства огромные. Пусть люди потихоньку вступают в ОНФ, пользуются им сначала только для своей выгоды, но уверен, что общее количество вовлеченных неизбежно будет расти, а значит, рано или поздно исполнится моя мечта, и весь народ сможет думать и действовать как единый сверхразумный организм. Кстати говоря, нет никакой уверенности в том, что объединив свои побуждения и мысли, люди выберут для страны такой же путь, каким видится он мне. Это неважно, главное – пропадет неравенство, несчастье, недовольство, и каждый будет чувствовать себя наполненным общим смыслом жизни. Да еще и получит бессмертие в придачу. И разумеется, государство, в котором граждане действуют как единое целое, станет самым совершенным и непобедимым. Разве это не прекрасно? Как вы думаете?”
Я думала только то, что все это звучит слишком масштабно, чтобы быть правдой. Но ведь он не шутит? Заметно было, что он снова говорит взволнованно, но уже не от раздражения, а от того, что тема разговора для него важна и интересна. От так увлекся, что очень по-человечески капнул соусом с вилки на свой свитер, и даже не заметил этого. Неужели всё это происходит на самом деле, промелькнула у меня мысль, и я действительно стану свидетелем всех этих великих событий в жизни моей страны? И наблюдать их буду прямо изнутри, или, точнее, с самой вершины событий? Но зачем всё-таки ему понадобилась именно я? Мне кажется, Президент угадал мои мысли:
“Я, собственно, хотел предложить вам, Надя, вместе со мной включиться в работу по реализации этих и других инициатив. В ближайшие несколько лет… или даже больше, мне понадобятся помощники для запуска этих программ – мы называем их «решительным прорывом». Название так себе, конечно, и отдает излишним пафосом, но это неважно. Уверен, здесь должны работать люди молодые, такие как вы – чтобы не боялись техники, имели свежий взгляд, желательно – в меру либеральный и гуманистический, и вовремя тормозили нас, старую гвардию, когда у нас начнет кружиться голова от чрезмерного укрепления государства. И людей таких надо готовить и вовлекать с самого начала. Конкретно, в течение буквально двух-трех месяцев мы запускаем два пилотных проекта – по предварительным испытаниям темы «ОНФ», в форме опытной эксплуатации с привлечением к этому широких слоев населения, а также по созданию ценностно-ориентированного общества в ряде выбранных субъектов федерации. Здесь нужно немедленно внести коррективы, чтобы учесть ваше оригинальное предложение… Думаю, ОНФ будем тестировать в России, а вашу идею – в Новой России. Там люди дисциплинированные, быстрее адаптируются. Так что, вы согласны?”
Конечно, конечно, мой милый Дневник, я была согласна, и поблагодарила за возможность быть и трудиться рядом с Ним (хотя я до сих пор не знаю, что за идею ему якобы подала, и что это за загадочная Новая Россия, о которой он всё время упоминает). Но как представила, что буду видеть его каждую неделю (наверное), сразу стало тепло в груди. Думаю, так и бывает, когда жизнь удалась. И ещё – я уже ни капли не боялась того, что могу не справиться. Всё это оказалось так интересно, что я готова была прямо там, в ресторане, погрузиться в работу с головой.
“Владимир Владимирович, я с вами, – горячо сказала я. – Я, наверное, пока не могу охватить умом всю широту ваших замыслов, но я всегда мечтала жить на переломе истории. Увидеть своими глазами, как великие эпохи сменяют друг друга, а мир сотрясается и рождается заново. То, о чём вы говорите… Если я сама могу что-то сделать для этого… Это самое прекрасное, что может случиться с человеком. Я очень люблю свою обычную жизнь, и благодарна своим родителям и друзьям за то, что они сделали меня такой. Но в последние дни я словно в сказке. Прошу вас, возьмите меня с собой, в это чудесное будущее. Я сделаю всё, что вы захотите, всё, что смогу и что не смогу – тоже сделаю!”
Он только смотрел на меня, улыбаясь. Я тихо добавила, опустив голову:
“Я хотела бы, что бы вы… стали моим Учителем”.
А в ответ услышала только одно слово:
“Безусловно”.
Ура!!!
* * *
Но третья наша встреча стала самой волнующей. В этот раз мы не говорили о политике (ну, почти), зато я узнала кое-что о нём, как Человеке. А дело было так.
Почему-то все здесь стараются меня накормить – начиная от Саши и Федора Михайловича в том поезде, и заканчивая обоими Игорями Ивановичами. Это, конечно, приятно, потому что еда тут очень вкусная. Но в результате уже через несколько дней пришлось признать, что если так будет продолжаться и дальше, то я перестану влезать в зеркало. А значит, надо, наконец, заняться собой. Я попросила у горничной (у меня есть горничная, обалдеть) найти мне какой-нибудь костюм для занятий, и мне тут же принесли настоящий полный комплект Олимпийской сборной (обалдеть второй раз). И вот, как-то утром, хорошенько выспавшись, я вышла в парк на маршрут. Минут пятнадцать бежала спокойно, ни о чем не думала, но тут с соседней дорожки выбежал, в таком же, как у меня костюме, сам В.В.! Кратко поздоровался и невозмутимо побежал рядом. Тропинки тут широкие, так что некоторое время мы двигались плечом к плечу, на одном уровне. Потом он, сощурившись, посмотрел на меня и стал ускоряться. Конечно, я не могла себе позволить отстать, и поначалу, казалось, без труда обогнала его, но не тут-то было – легкая пробежка превратилась в настоящую гонку! Почти всё время он давал мне лидировать, но от волнения и от того, что он совсем близко ко мне, я не могла нормально контролировать дыхание, и через жалкие пару километров начала сдуваться. А потом – вот незадача! – поскользнулась на повороте тропинки, машинально схватилась за рукав его куртки и, в конечном итоге, сама позорно плюхнулась в сугроб, да еще и его повалила. Я смогла только руками всплеснуть от такой неловкости!
В.В., не смутившись, легко поднялся и засмеялся:
“Ну вы, Надя, молодец, загоняли меня! Вы не ушиблись?” – он подал мне руку и помог встать. – “Давайте всё же отдохнем – вон скамейка неподалеку”.
Я немножко боялась простудиться, потому что была вся мокрая после бега, но оказалось, что за лавочкой спрятались кондиционеры (такие же, как в открытых летних садах), и там очень комфортная температура. Не знаю уж, как я там его “загоняла” – дышал он ровно и размерено, только разрумянился, да на по висках блестела испарина. Он достал из куртки белоснежный платок, поднес ко лбу, чтобы вытереть капли, но вдруг, спохватившись, предложил его мне. Я с благодарностью промокнула разгоряченное лицо и уже хотела, как бы случайно, умыкнуть платок к себе в карман (на память хотела, глупая), но устыдилась и вернула вещь хозяину, который без всякой брезгливости вытерся сам и спрятал кусок ткани обратно в карман. Я подумала и провернула тот же фокус: достала из рюкзачка бутылку с водой, открутила крышку и даже поднесла к губам, но в последний момент передумала, хитро глянула на него, и протянула воду ему. В.В., не моргнув глазом, отхлебнул сразу половину, а когда отдал бутылку назад, я тоже сделала глоток. (Ну да, ребячество с моей стороны, но ведь ему явно понравилось, и, вдобавок, теперь мы стали как будто ещё немного ближе).