НеГерой. Повесть о маленьком человеке

– Технарь написать не может, что ли? – удивился Серега. – Я и сказать нормально могу… Как выпиваем с мужиками, все тосты с меня. Еще пристают потом: «Серег, давай, изобрази что-нибудь прикольное».

– Не понимаете вы, – повторил Серега и по очереди посмотрел на Матвея и Яну. Потом опять на Матвея. На Анфису он смотреть избегал, словно супруги не было в комнате.

– Писать – можно, написать – сложно, – Серега слегка улыбнулся случайной рифме.

И заговорил серьезно и грустно:

– Я пробовал, не выходит. В голове вроде всё есть: рассказать – могу, а написать – не получается. Да и некогда. Утром – на работу, вечером – с работы… Голова чугунная. Как тут напишешь? Особенно толковое что-то…

Серега замолчал и задумался. Наверное, о том, что некогда – страшное слово. Почти такое же страшное, как никогда.

– Так вы же, – в голову Матвею пришла забавная мысль, – недавно квартиру продали. Вам бы на всё хватило. Тебе, Анфис, – на зоомагазин, а Сереге – на блоги.

Анфиса с недоумением посмотрела на него.

– Мы же ту квартиру продали, чтобы эту купить, – обстоятельно, как ребенку, объяснила она Матвею.

– Могли не покупать, – возразил Матвей, – занялись бы, чем хотите: магазином… блогами. Заработали, потом бы и купили.

– Ну ты даешь, – удивилась Анфиса, – то магазин, а то квартира. Сравнил. А жить где? Да и какие блоги… Чушь собачья, только время убивать.

Она грозно посмотрела на мужа.

– Зато… каждый из вас мечту бы исполнил, – тихо заметила Яна.

– Ну вы же магазин открывать не стали, тоже квартиру купили, – с едва уловимым раздражением ответила Анфиса.

– Не стали, – согласилась Яна. – А может, и зря, что не стали. Только мы об этом не думали. У нас мечты нет.

Яна посмотрела на Матвея и продолжила:

– У нас – программа: сначала машина, за ней – квартира. Ипотеку выплатим, потом, наверное, на дачу копить будем…

– Ну почему же нет, – возразил Матвей. – Есть у меня мечта. И у тебя тоже. Даже знаю, какая.

– Может быть… – задумчиво произнесла Яна. – Только знаешь, что странно: и у Сергея с Анфисой, и у нас с тобой мечты почему-то – необщие…

После этого разговор быстро увял. Серега с Анфисой посидели еще немного и ушли к себе.

Позже Матвей не раз сталкивался с Серегой в подъезде. Они здоровались. Для поддержания беседы одинаково негодовали, что неугомонные соседи продолжают чуть ли не круглосуточно сверлить свои стены, а заодно – чужие мозги; спрашивали друг у друга, как дела, и, услышав дежурное «всё нормально», удовлетворенно расходились.

Матвей сел на скамейку рядом с Серегой. Сосед выкурил сигарету и тут же вытащил из пачки следующую.

– Что с тобой? – осторожно спросил Матвей. Совместно выпитые три литра вина уже позволяли задать такой деликатный вопрос.

– Анфиска, блин, – Серега явно хотел выматериться, но удержался, – достала: подай ей Мальдивы, и всё тут.

– Я ей говорю, – мрачно продолжал он, – денег осталось мало после ремонта. Какие Мальдивы? Давай в Египет или уж на крайний случай в Таиланд.

– А она? – поинтересовался Матвей.

– Заладила: «У меня с тобой вся жизнь – сплошной Египет. Вон мои подруги: кто из Доминиканы не вылезает, кто фотки Сейшел „ВКонтакте“ выкладывает. Я чем хуже? Возьми кредит, и поедем на Мальдивы. Хоть раз в жизни надо побывать».

– А я ей говорю, – Серега повернулся к Матвею, – если у нас денег меньше, так это еще не значит, что мы хуже. Подруги твои могут себе позволить, а мы не можем. Чего за ними гнаться? Всё равно не догоним – масштабы не те.

– Подруги реально богатые? – спросил Матвей.

– Одна – да, а про вторую Анфиска рассказывала, – ответил Серега.

– Которая собак стрижет? – догадался Матвей.

– Она. А первая замуж удачно вышла. У мужа – сеть ресторанов. Ну и денег немерено.

Серега всё-таки выматерился. Похоже, не выдержал.

– Анфиска как увидит фотки подруги своей богатой, так аж белеет вся. Та, конечно, живет, путешествует. На фотках – яхты, вулканы. Я давно жене сказал: «Отключи на хрен и не смотри!» Скоро с ума сойдут со своим «ВКонтакте».

– Я ж говорил ей, – Серега продолжал вытряхивать на Матвея осколки семейных ссор, – какой кредит? Если у нас сейчас денег нет, откуда они потом возьмутся? Как отдавать будем? Нет, говорит, бери, и всё тут. Как-нибудь отдадим.

Серега махнул рукой.

– Ладно, надо идти, – сказал он, вставая.

– За кредитом? – некстати пошутил Матвей.

Серега посмотрел на него, вздохнул и вошел в подъезд. Наверное, двинулся продолжать борьбу. Всё-таки деньги – самое малое из того, что может сгореть в ледяном пламени женского тщеславия.

Поднялся и Матвей. Пока они разговаривали, тучи затянули небо. Двор, окруженный новыми многоэтажками, в пасмурную погоду становился темным, холодным и неуютным. Соседние дома угрюмо нависали над газоном и детской площадкой и были похожи на высокие крепостные стены, преграждающие путь в большой светлый мир.

Матвей вошел в подъезд. Лифт всё не ехал и не ехал, но Матвей терпеливо ждал. Квартира была на пятнадцатом этаже, поэтому за вспышку справедливого гнева и подъем по лестнице пришлось бы расплачиваться долгой одышкой и болью в ногах. Матвею не хотелось лишний раз убеждаться, что сидячая работа окончательно превратила его в тяжелую статую – в памятник человеку, который забыл, что такое спорт.

Еще до покупки Яна настаивала, чтобы квартира была на одном из верхних этажей. Она хотела, чтобы из окон, как было написано в рекламном буклете, «открывался прекрасный вид на окружающие окрестности».

Вид, действительно, открывался, но Яна быстро забыла про него. Да и Матвей останавливался у окна только для того, чтобы взглянуть на термометр, закрепленный со стороны улицы на оконной раме. Уныло однообразные ландшафты городской окраины были ему давно безразличны.

Лифт приехал. Матвей вошел в кабину и машинально нажал на кнопку с цифрой «15». Пока лифт неторопливо поднимал его на личную высоту, Матвей ощутил посасывание в желудке. По офисному графику время обеда уже закончилось.

Есть ему не хотелось, но желудок недовольно урчал, требуя наполнения. Матвей чувствовал себя непривычно и странно: он уже дома, а впереди – еще почти полдня. И можно не только плюхнуться перед телевизором в надежде, что навязчивые мысли о работе будут, наконец, вытеснены резкими выкриками героев ток-шоу и обрывочными новостями, но и сделать что-нибудь еще.

Однако Матвей пока не знал, что именно. Он всегда приходил с работы поздно вечером. Придавленный плотным ужином к дивану Матвей едва успевал полистать каналы телевизора. На что-то большее не было ни желания, ни сил.

Матвей открыл холодильник и увидел кастрюлю с супом. Крышка на ней была перевернута ручкой вниз. Кастрюля была высокая и не помещалась вместе с крышкой на полку холодильника – мешала ручка. Яна всегда переворачивала крышку ручкой вниз. Если супа в кастрюле было много, ручка слегка погружалась в него. Снимая крышку, Матвей пачкал пальцы в холодном супе.

Его это злило. Он просил Яну ставить в холодильник кастрюлю без крышки. Но она от упрямства или по забывчивости всё равно делала по-своему. Один только вид кастрюли с перевернутой крышкой раздражал Матвея. Порой, открывая холодильник и видя эту злосчастную кастрюлю, он с ходу грубил жене.

Мало-помалу Матвей разлюбил супы. Его злило и раздражало даже то, что Яна вообще их варила. И всё из-за этой чертовой крышки…

Однако больше ничего готового в холодильнике не было. Только суп, сваренный на неделю вперед.

Яна всегда варила суп в воскресенье – большую кастрюлю, чтобы хватило на несколько дней. Однако при этом она каждый вечер готовила ужин. Матвей сначала думал, что Яна варит суп как НЗ, чтобы была хоть какая-то еда на случай ее очередного поражения в борьбе за гастрономические идеалы.

Когда Матвей окончательно разлюбил супы, он сказал об этом жене, ожидая, что она перестанет их варить. Яна не перестала. По-прежнему каждое воскресенье она водружала очередную кастрюлю на полку холодильника. Матвей не понимал, зачем жена это делает. Чаще всего они вообще не притрагивались к супу, и Яна выливала его в конце недели.

Однажды в воскресенье Яна стояла у холодильника, который, хищно приоткрыв дверцу, готов был поглотить очередную кастрюлю свежесваренного супа. Сунув ее в застывшие недра, Яна удовлетворенно вздохнула и гордо посмотрела на мужа.

И вдруг Матвей понял: кастрюля с супом была для Яны символом стабильности семейной жизни. Это был ее личный вклад в нерушимость семейных уз, маленький обелиск, воздвигнутый в знак верности стандартным семейным ценностям.

На всякий случай Матвей внимательно осмотрел все полки холодильника, но больше ничего подходящего не обнаружил. Мысль приготовить что-нибудь самому он быстро отогнал. За восемь лет брака Матвей разучился даже нормально жарить яичницу.

Ему уже не раз приходило в голову, что страх одиночества держит гораздо крепче любви, а неумение готовить и стирать привязывает к женщине сильнее, чем совместное прошлое и общее настоящее.

Матвей вспомнил знакомого своего отца, Андрея Николаевича. Его жену однажды положили на операцию. Андрей Николаевич звонил ей в больницу, чтобы узнать, где в их квартире помойное ведро. Они прожили вместе около сорока лет. Когда Матвей узнал об этом, он понял, что союз таких людей – нерушим. Браки, скрепленные неумением и нежеланием, вечны.

Снимая крышку, Матвей испачкал пальцы в холодном супе и ощутил привычное раздражение. Он налил суп в тарелку, сунул ее в микроволновку и включил на разогрев.

Тревога не ушла и скрывалась где-то совсем рядом. Рутинными движениями Матвею удавалось ее отогнать, но он знал: стоит ему остановиться, она вернется и начнет рисовать картины мрачного будущего.

«Всё к лучшему, – успокаивал он себя, – сколько бы я там ни сидел – яйцо б не высидел. Надо меняться. Двигаться куда-то…»

Матвей лукавил. Ему было страшно, потому что он ничего толком не умел. Всё, чему научился Матвей за свои тридцать три года, – это вовремя говорить нужные слова и писать ненужные письма; ловко уворачиваться от конкретных задач и раскладывать на столе бумаги так, что казалось – он по уши загружен работой; моментально переключать окна браузера и за секунду менять фривольный развлекательный сайт на строгий интерфейс корпоративной почты.

Еще Матвей мог писать отчеты. Красивые отчеты с диаграммами и графиками. Однако с реальностью они соотносились примерно так же, как прогноз погоды по телевизору и за окном.

Но так было не всегда. Когда-то он был активным и быстрым. Хватался за любую возможность узнать что-то новое. Стремился решать проблемы нестандартно и креативно. Хотел расти карьерно и профессионально. Жаждал новых целей и перспектив.

Микроволновка засигналила, оповещая о завершении разогрева.

Матвей вытащил тарелку, сунул в суп ложку. Помешал его, обнажая скрытые картофельные утесы и разгоняя дрейфующие островки коричневой фасоли. И вдруг вспомнил, как начинался его путь во взрослую жизнь.

Глава 2

После школы Матвей собирался поступать на юридический факультет СПбГУ. Одноклассники на переменах важно перебирали названия знаменитых вузов. Чаще всего звучали московские – МГУ и МГИМО и питерские – СПбГУ и Финэк. Матвей не хотел отставать от других и гордо называл СПбГУ. Диплом престижного вуза казался бессрочным пропуском в успешную сытую жизнь.

Послешкольная реальность безжалостно перечеркнула планы Матвея. Конкурс в СПбГУ был такой, что без глубоких знаний или солидных денег нечего было и пытаться стать студентом.

За десять школьных лет знаний Матвей не накопил. А его родители – не накопили денег. Они жили скромно. Это была та самая скромность, которая издали почти неотличима от бедности.

В качестве компромисса родители предложили Матвею подать документы в малоизвестный вуз, название которого состояло из нескольких трудновыговариваемых аббревиатур. Совсем не то, что он хотел, но зато – бесплатно и рядом с домом. Матвей немного подумал и согласился.

И поступил.

Просто не было альтернативы. Платить за учебу родители не могли. Остаться со скромным школьным аттестатом, когда одноклассники начнут пятилетний забег за дипломами, было стыдно и страшно. Что делать, если вдруг не поступит, совершенно непонятно. Оставался один выход – поступить. Не так уж редко страх поражения становится фундаментом достижений.

Учиться было просто, особенно если ничего не делать. Матвею запомнилось, как с первых дней преподаватели монотонно читали лекции и снисходительно разглядывали первокурсников на семинарах, с профессиональной точностью выявляя потенциальных оболтусов.

Разочарованный школьными результатами, Матвей решил в институте серьезно взяться за учебу и блистать на курсе исключительно пятерками.

И, действительно, сначала он учился. Дословно записывал лекции, расплачиваясь за это тем, что конспекты получались почти нечитаемыми. Готовился к семинарам, с трудом разбирая свой почерк. От и до выполнял домашние задания.

Порой приходилось брать тетради с конспектами у сокурсниц. Каким-то образом они умудрялись записать то же самое, что и он, но при этом понятно и разборчиво. Женщины умеют совершать маленькие бытовые подвиги.

Надолго его не хватило. Увы, в дополнение к аттестату Матвей вынес из школы еще и неумение и нежелание учиться, и этот скверный багаж стал первым препятствием на пути к новой мечте о красном дипломе, повышенной стипендии и славе лучшего студента курса.

Не добавляли рвения к учебе и скучные, неинтересные предметы, которые вылетали из головы сразу же после отметки в зачетке, и, главное, программа их курса, настолько устаревшая, что даже от учебников несло затхлостью.

А потом вообще стало не до учебы. Девушек на курсе было значительно больше, чем парней. Осмотревшись, Матвей мысленно разделил сокурсниц на три группы: обычные, симпатичные и красивые. Последних было немного, в основном преобладали симпатичные. Из них ему больше всех понравилась Оля.

Она была длинноволосой, пухленькой и веселой. Приветливо улыбалась Матвею, когда тот обращался к ней с каким-нибудь вопросом. Не протестовала, если Матвей садился рядом на лекциях. Вежливо посмеивалась его неуклюжим шуткам.

Как-то после занятий Матвей проводил ее до метро. И, ощущая, как дрожат и сжимаются внутренности, пригласил на свидание.

Они несколько раз встречались по вечерам. Матвей с удивлением обнаружил, что Оля не умеет целоваться, и начал лихо обучать ее первому подростковому таинству. Оля не догадывалась, что весь предыдущий опыт Матвея базировался всего на одном «гаражном» поцелуе. Обучение она приняла благосклонно, и даже с некоторой готовностью. Однако дальше дело не пошло. Руки Матвея, искавшие большего, сразу же непреклонно отстранялись. В эти неловкие моменты они как будто менялись местами, и Ольга казалась старше и опытнее его.

Матвей не останавливался, был терпелив и настойчив. Однако Оля оставалась верна себе. Его это не обижало. Напротив, ее неприступность казалась Матвею признаком правильной девушки. Неправильную Риту, которая полгода назад была для него бесстыдно доступна, он старался не вспоминать.

Но вдруг всё изменилось: их встречи неожиданно прекратились. Однажды Матвей увидел, как Оля идет за руку с их однокурсником, Егором. В юношеской системе координат это была бесспорная измена.

Матвей не стал объясняться с Олей и тем более драться с Егором. Драться он ненавидел с детства. А девушек на курсе было еще много. Обнадеженный низкой конкуренцией, Матвей просто перестал приглашать Олю на вечерние прогулки, а в институте вел себя так, словно они не были знакомы.

Оля легко и без сожаления продолжила встречаться с Егором. «Наверстывает, – неприязненно подумал Матвей, – до меня точно никого не было… И целоваться не умела… Ну и пусть».

Воодушевленный легкой победой, Егор заважничал, видимо, ожидая, что Оля так же легко согласится и на желанное продолжение. Однако спустя несколько недель по его обескураженному лицу Матвей понял, что Егор наткнулся на такую же непробиваемую оборону.

Существует теория, что в каждом человеке есть черты какого-нибудь животного. Если это так, то Оля однозначно была кроликом – мягким, забавным, веселым и бесполезным: гладить можно сколько угодно, но приручить не удавалось.

Оставшись без пары, Матвей начал выбирать новый объект для ухаживаний.

Сокурсница Алина была девушкой стройной и хрупкой. Происходила из интеллигентной семьи, кажется, врачей. Держалась она просто, часто была задумчивой и тихой.

Единственное, что немного ее портило, – это отсутствие приятных женских округлостей. Брюки беспомощно висели на ее ягодицах, не находя опоры. Лифчик не поддерживал грудь, а лишь скромно обозначал неочевидное ее расположение.

У нее были правильные черты лица и светлые волосы. Карие глаза и аккуратный, ровный носик. Легкий прозрачный пушок над верхней губой и чистый взгляд. Красота Алины была понятна, как таблица умножения.

А еще – в Алине была какая-то тайна. С однокурсниками она общалась ровно и дружелюбно, но немного отстраненно, как со случайными попутчиками. Мало рассказывала о себе и никогда не расспрашивала собеседника. Матвей не мог понять, что это – сдержанность или замаскированное равнодушие. Казалось, она знает что-то, что неизвестно остальным.

К началу первого курса Матвею удалось немного похудеть. Но отражение в зеркале продолжало вызывать у него приступы раздражения и недовольства: на Матвея обиженно смотрел невысокий коренастый парень с тонкими руками и ногами, сутулившийся под грузом лишнего веса. В юности обаяние свежести часто заменяет красоту. Но даже этот обыденный подарок судьбы был для Матвея недоступен.

Его круглое лицо было напрочь лишено мужественности. Порой Матвею казалось, что ему разом достались все невостребованные черты. Иначе как в одном месте могли оказаться пухлые женские губы, длинный нос, круглые щеки и невнятный подбородок? И всё это венчал высокий лоб, переходивший в пышную шевелюру.

Однако недолгая, но всё-таки победа над симпатичной Олей окрылила его. Теперь Матвею нужна была только красивая девушка. Ведь ценность женской красоты еще и в том, что она преображает и мужчину, который рядом.

Однажды Матвей и Алина шли вместе из института. Еще встречаясь с Олей, он отработал навыки, как деликатно проводить девушку. Матвей боялся женских отказов, потому что в юности получал их слишком много. Его способ позволял спокойно и без ненужных переживаний идти рядом. Достаточно было сказать: «Нам по пути».

Алина жила где-то на Гражданке. В институт ездила на метро. От института до метро было километра три – полчаса спокойной прогулки. За это время Матвей решил выяснить свои перспективы, если они есть. Или узнать, что нужно сделать для того, чтобы они появились.

– Как тебе Мадерин? – спросил он Алину.

Дмитрий Сергеевич Мадерин заведовал кафедрой истории и очень выделялся из числа других преподавателей. Он был крупным, мощным и уже немного обрюзгшим мужчиной лет пятидесяти с голосом под стать внешности: гулким и громыхающим.

Мадерин любил жестикулировать обеими руками. Не стеснялся использовать на лекциях сочные бранные эпитеты. Порой был саркастичен до грубости. Часто употреблял резкие метафоры собственного сочинения. Студенты-старшекурсники хранили целые тетради его особенно ярких перлов и передавали их младшекурсникам для продолжения. На тетрадях крупными буквами писали «Мадернизмы». Сокурсников, которые прилежно вели записи, продолжая традиции, в шутку называли «летописцы».

У Мадерина была странность: он очень не любил иностранные имена, особенно женские. Эту нелюбовь он переносил на обладательниц неславянских имен. Нескольким сокурсницам Матвея пришлось несладко. Сюзанна, Артемида, Виталина и даже Мальвина – да, у них на курсе была девушка и с таким именем – уходили с лекций Мадерина чуть ли не в слезах. Доставалось и Алине, но меньше. Может быть, помогала ее красота. А может, невозмутимость. Алина – единственная не нервничала и не переживала, когда Мадерин заводил очередную тираду.

– Как можно было назвать девочку Сюзанной? – гремел Мадерин с кафедры.

Сюзанна съеживалась и опускала голову. После разгромной перепалки в начале года, когда Мадерин одержал убедительную победу над студентами и в качестве приза устроил общий опрос, в результате которого почти весь курс получил двойки, спорить с ним уже никто не решался.

– Что это за имя – Сюзанна? – громко продолжал он. – Давайте разберемся. У русского человека имя должно быть русским. Ты русская, Сюзанна? – обращался он к девушке.

– Русская, – тихо отвечала Сюзанна.

– Прекрасно. И где же ты видела имя Сюзанна среди русских имен? Где? Я тебя спрашиваю! Русские имена – это Вера, Ольга, Людмила, Светлана. Сюзанна – имя нерусское. Неславянское. Не наше. Зачем тебе нерусское имя, Сюзанна?

Та молчала.

– Скажи мне, Сюзанна, – не унимался Мадерин, – у тебя есть карандаш?

– Есть, – грустно отвечала Сюзанна. Наверное, она была готова отдать все карандаши мира лишь бы он замолчал. Но Мадерин успокаивался небыстро.

– Покажи! – требовал он.

Сюзанна неохотно показывала карандаш.

– А теперь скажи нам, Сюзанна, что у тебя в руке? – вдруг задавал Мадерин простой вопрос таким тоном, что все понимали – сейчас начнется самое интересное. Те, кто по привычке дремал, – просыпались; вечно списывающие – откладывали конспекты. А летописцы – открывали тетради и ждали очередных «мадернизмов».

– Карандаш, – тихо отвечала Сюзанна.

– Правильно, карандаш, – соглашался Мадерин. – А почему ты назвала его «карандаш»? Почему не «пенсил»? Почему не «бляйштифт»? Почему именно «карандаш»?

Сюзанна молчала, упорно глядя на карандаш, зажатый в руке.

– А я тебе объясню, почему: предметы в России должны называться по-русски. И люди в России тоже должны называться по-русски. А не Сюзаннами.

Мадерин делал убедительную паузу и продолжал:

– Называй вещи своими словами, а людей – своими именами. Своими, то есть нашими. Понятно?

Сюзанна каменела и молча кивала. Летописцы дружно записывали «Называй вещи своими словами…»

Мадерин никогда не травил одну и ту же девушку две лекции подряд. Словно по невидимому расписанию, в следующий раз он распекал другую носительницу иностранного имени. Перебрав по очереди всех несчастных обладательниц неславянских имен, Мадерин начинал сначала, и так по кругу, не стесняясь в эпитетах и выражениях.

Сюзанне, Виталине и Мальвине доставалось больше всех. Артемида была девушкой легкомысленной и на лекциях появлялась нечасто. Когда доходила очередь до Алины, Мадерин смягчался, утрачивал свою язвительную остроту и разгромную речь произносил тише, спокойнее и даже как-то уважительнее.

Матвей спросил Алину про Мадерина, втайне рассчитывая, что она начнет возмущаться. Недовольство объединяет недовольных. Он был уверен, что после обсуждения мадеринских выходок они с Алиной станут немного ближе.

– Нравится, – ответила Алина и с улыбкой взглянула на Матвея. – Остроумный.

Такого ответа Матвей не ожидал. Все на курсе дружно возмущались выходками Мадерина. Однако, наблюдая за однокурсниками, Матвей видел, что многим нравилось слушать, как преподаватель гнобит «иностранок» – так из года в год традиционно называли его жертв.

На переменах сокурсники дружно сочувствовали «иностранкам». Но было немало тех, кто с нетерпением ждал продолжения. Кстати, посещаемость мадеринских лекций была чуть ли не стопроцентной.

Как и все, Матвей смеялся, когда Дмитрий Сергеевич выдавал очередные «мадернизмы». Но еще – ему было немного жаль девушек, совсем не виноватых в том, что родители выбрали им неславянские имена. Матвей недоумевал, почему взрослый образованный мужчина не понимает такой простой вещи.

– Люблю его слушать, – продолжала Алина, – особенно про «иностранок».

– Не обижаешься, когда он и про тебя начинает? – удивился Матвей.

– Не про меня, а про имя, – легко возразила Алина. – Нет, не обижаюсь. Это же его мнение. Но есть и другие.

– Мне нравится, что он высказывается уверенно. Твердо. Когда мужчина говорит таким тоном, смысл уже не важен, – серьезно сказала она.

Матвей не понимал ее. Ему казалось, Алина шутит. Как может нравиться человек, который постоянно унижает всех, кто не соответствует его ожиданиям.

– Да, он грубый, – так же серьезно продолжала Алина, – но он мне нравится.

– Мало кто говорит то, что думает. Все хотят подстроиться, – она искоса посмотрела на Матвея.

Тот с обидой принял это на свой счет. Может быть, не стоило говорить ей, что им по пути… Нужно было сразу сказать «Хочу тебя проводить». Наверное, она уже знала, что Матвей живет совсем рядом с институтом…

Он понял, что эта тема их не сблизит, и перевел разговор. Начал аккуратно расспрашивать Алину про ее занятия, вкусы, увлечения. Тогда Матвей был уверен, что можно понравиться девушке, если делать то, что нравится ей.

Алина негромко, слегка улыбаясь, рассказала ему про дорогие клубы, где бывала. Про взрослых обеспеченных мужчин, которые часто с ней знакомились. Про своих друзей – детей из богатых семей, в компании которых проводила время.

Матвей шел рядом с Алиной. Совсем близко. Но после всего, что он услышал, она показалась ему далекой и недостижимой. Как ведущая новостных программ на экране телевизора.

Вместе с грустью пришло понимание, что они из разных миров. Судя по всему, в мире Алины было достаточно денег. В мире Матвея денег почти не было.

Он понял, что в ее мире деньги существовали в немалых количествах, тратились легко, манерно и непринужденно. В его мире – зарабатывались с трудом и расходовались только на самое необходимое.

Матвей почувствовал стыд. Поддержать этот разговор он не мог. Рассказывать о дорогих клубах и ресторанах ему было нечего – он никогда не бывал в таких местах.

С Олей было проще. Матвей часами разглагольствовал о выдуманных похождениях, пытаясь выглядеть смелым и бесшабашным. Гордо бравировал невероятными историями, участником которых он якобы являлся. Повторить этот трюк с Алиной было так же неуместно, как прийти в театр в нижнем белье.

Матвей почувствовал себя скверно. Он впервые столкнулся с миром, где было спокойно и благополучно. Где ничего не знали о поездках зайцем в трамваях, чтобы сэкономить на мороженое. Где не надо было делать мучительный выбор – купить килограмм поношенной одежды в секонд-хенде или одни новые брюки.

Алина продолжала рассказывать про знакомых мужчин. Все они были существенно старше ее. О каждом из них она негромко, но деловито сообщала одни и те же факты: где познакомились, в каких ресторанах бывали и какая у него машина.

Слушая Алину, Матвей с удивлением понял, что в ее мире деньги не были ценностью. Наличие у человека достаточного количества средств воспринималось как абсолютно естественное достоинство. Причем такое же обязательное и неотъемлемое, как, например, вежливость.

Матвею было неловко и неудобно. При общении с Олей обычно говорил он и старался делать это развязно и громко, чтобы понравиться. А Оля улыбалась и кивала, уместно помалкивая. Скромно вставляла несколько слов, если вдруг ненадолго иссякал водопад выдуманных историй.

А в тот день Матвей шел рядом с Алиной и молчал; иногда выдавливал «угу», соглашаясь. Он растерялся, как подросток на первой школьной дискотеке: не знал, что говорить и что делать. И ненавидел себя за это.

Слушая тихий голос Алины, Матвей размышлял о своих перспективах. Она ему нравилась, но, как за ней ухаживать, он не знал. Пригласить ее на прогулку в парк? Угощать «Пепси» и мороженым? Смешно… Однако на другие развлечения денег не было. Взять их было неоткуда. Матвей знал, что доходов родителей едва хватает на еду. Ну, еще на минимум одежды.

У него оставался один, почему-то целиком заполнивший мысли Матвея вопрос. Один факт не укладывался в картину, которую уже нарисовало его воображение.

– Алина, почему ты этот институт выбрала? – с непонятной для себя надеждой спросил Матвей.

Может быть, хотел, чтобы она всё это выдумала? И ее родители, и окружение – вовсе не такие уж состоятельные…

Она улыбнулась и ответила:

– Папа предлагал Финэк. Но здесь его знакомый работает. Я подумала, что будет легче. И поступить, и учиться.

Объяснение оказалось неожиданно простым и невзрачным, как асфальт у них под ногами.

Они дошли с Алиной до метро. Под предлогом, что ему нужно в магазин, Матвей задержался на улице. Конечно, у него был проездной. Но не хотелось, чтобы поездка на метро списалась просто так.

Алина ушла, но чувство неловкости осталось. Словно Матвей провожал ее абсолютно голым. И девушка легко разглядела все его изъяны и несовершенства, но из вежливости не подавала виду.

После разговора с Алиной Матвею сразу же захотелось иметь много денег. Чтобы хватило пригласить девушку в ресторан, и там, небрежно развалившись за столиком, рассказывать ей, как провел время в ночном клубе.

Именно тогда он решил найти какую-нибудь подработку. В начале двухтысячных годов это было непросто. После кризиса 1998 года работы не хватало даже квалифицированным специалистам.

А Матвей был студентом первого курса. Вообще ничего не умел. Не мог работать полный день – нужно было посещать институт. Студентов бесплатного отделения отчисляли из-за прогулов пятнадцати пар. Всего за неделю отсутствия без уважительной причины из института можно было вылететь с треском.

Мысли об отсутствии денег раздражали Матвея, как хронический насморк. Конечно, родители еженедельно выдавали ему небольшую сумму. Половина уходила на покупку любимых журналов, а остаток Матвей тратил на дешевые пирожки с капустой, которыми обедал в институте.

Однажды, когда он еще встречался с Олей, Матвей купил два билета в кино и пригласил ее. После этого он неделю не покупал журналов, а деньги на пирожки стрелял у однокурсников.

До разговора с Алиной Матвей не ощущал своей бедности так остро. Все его друзья и знакомые жили похоже. Покупка новой куртки была событием. Копченая кура на столе – роскошью. Подарки на праздники – расточительством.

Где-то он прочитал, что бедность – школа жизни. Но ему больше не хотелось быть в этой школе двоечником, незамеченным и ненужным, обитающим где-то на предпоследней парте.

На следующий день Матвей купил несколько газет и начал звонить по объявлениям о работе. Выбор был невелик: официант, охранник, расклейщик объявлений.

В охранники он не годился. Спорт Матвей не любил с детства. Подтягивание было для него пыткой. Отжаться он мог всего несколько раз. А когда прыгал через козла, хохотал весь класс: Матвею никогда не удавалось перепрыгнуть правильно. И со второй, и с третьей попытки он завершал свой прыжок одинаково нелепо: сидящим на козле. Позже на очередной медкомиссии у него обнаружили плоскостопие и, к счастью, вообще освободили от неприятных уроков физкультуры.